Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Вид материала

Содержание

Некоторые рукописи не горят
«для меня это зрелище с голгофы…»
М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита.
Черменский Пётр Николаевич

Подобный материал:

1 ... 84 85 86 87 88 89 90 91 ... 98

7

НЕКОТОРЫЕ РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ

(П.С. Уварова. Былое. Давно прошедшие счастливые дни. М.: Изд-во
им. Сабашниковых, 2005. 296 с.; Уварова П.С. Былое. Давно прошедшие счастливые дни // Труды Государственного Исторического музея.
Вып. 144. М.: 2005. 336 с.) ^¹

Имя графини Прасковьи Сергеевны Уваровой (1840–1924) до сих пор не нуждается в особых пояснениях для большинства представителей гуманитарного знания, по крайней мере, историков и археологов. Восемнадцатилетняя княжна Щербатова, отвергнув ухаживания Льва Николаевича Толстого (и став общепризнанным прототипом Кити Щербатской из «Анны Карениной»), она чуть позже, в 1859 г. вышла замуж за другого графа — Алексея Сергеевича Уварова (1825–1884). Несмотря на значительную разницу в их возрастах, брак оказался счастливым, многодетным. Графиня принимала живое участие в археологических путешествиях, раскопках и музейных занятиях мужа, всей его общественной деятельности, став, по сути, его секретарём и заместительницей; наконец, преемницей.

В историографии русской науки об исторических древностях за
А.С. Уваровым закрепилась заслуженная репутация основоположника отечественной археологии. Он сделал решающий шаг от дилетантского рытья курганов и городищ в поисках ценных вещей к научной методике раскопок; подготовил первые монографии с историческим анализом археологических находок (о каменном веке на территории европейской части страны, о летописном племени мерян и ряд других); организовал первые демократически устроенные общества столичных любителей старины; затем периодические съезды археологов всей России (с приездом туда же множества зарубежных коллег); наконец, Русский Исторический музей в Москве. Все эти начинания, успехи и трудности их осуществления живо отразились в мемуарах графини Прасковьи Сергеевны.

После безвременной кончины в 1884 г. своего основателя, Императорское Московское археологическое общество (ИМАО) одним решением отменило тот пункт своего устава, который запрещал проникновение в ряды его членов «дамского элемента», а следующим избрало на пост председателя вдову покойного графа. Среди многих других коллег это решение приветствовал добрый знакомый семьи Уваровых, профессор Д.Я. Самоквасов. Отвечая ему, графиня писала: «Я бы, разумеется, никогда не бросила деятельности, с которой сжилась и [которую] полюбила, как самого руководителя, но вместе с тем не знаю, хорошо ли я сделала, приняв председательство. Ведь мне, менее чем кому-либо желательно погубить дело, начатое графом. Я готова работать, но не судья в том, сумею ли работать на пользу всем нам дорогого дела» ^¹. Судьёй выступила сама история русской гуманитарной науки. На этом посту графиня не только сохранила главное детище своего покойного супруга, но и уверенно повела Московское Общество русских археологов к новым достижениям в изучении и охране отечественных древностей.

Над воспоминаниями графиня работала в эмиграции, в Югославии, где она оказалась в 1919 г., по сути без гроша, оставив на Родине все свои богатства, движимые и недвижимые. Писать мемуары Прасковья Сергеевна начала на последнем году жизни, и немного не успела их закончить. Рассказ символически обрывается на отъезде их семейства с Кавказа за границу. Рукопись сохранялась в нескольких поколениях её потомков, расселившихся из Сербии и Словении по всему миру. Пока один из её правнуков, князь С.С. Оболенский, живущий в Париже, не привёз рукопись в Москву и не передал от лица всех своих родственников на хранение в Государственный Исторический музей. Благодаря конкуренции нескольких архивно-учёных дам, получивших доступ к манускрипту, практически одновременно вышло сразу два разных издания этой работы. Первое готовили к печати М. Бастракова и Л. Заковоротная, а второе — Н. Стрижова. Каждое издание заявляет в аннотации, что оно первое. По времени первое, сабашниковское издание ^² предпринято трёхтысячным тиражом, но в более скромном полиграфическом обличье, а следующее, гимовское, тысячным, но в оформлении подарочного уровня, с большим количеством иллюстраций, в том числе цветных. Обложка последнего воспроизводит штучный цветной переплёт рукописи; наконец, к нему приложена подборка откровенных писем Уваровой своему мужу. Таким образом, многолетняя разлука этой замечательной рукописи с русскими читателями компенсирована теперь сполна.

Мемуарный жанр, как известно, один из наиболее востребованных среди тех, кто сегодня продолжает читать. Воспоминания графини Прасковьи Сергеевны, несомненно, будут интересны многим любителям этого жанра. «Балы, красавицы, лакеи, юнкера…», стилизованные современным поэтом, — все это и многое другое по части быта, сельского и придворного, русского и заграничного, зарисованное неравнодушным пером выдающейся русской женщины, в книге имеется и ждёт интеллигентного читателя. Жизнь на Родине и неоднократные путешествия в Европу сводили супругов Уваровых со многими знаменитыми современниками. Эти встречи щедро представлены на страницах воспоминаний. Юную Прасковью Щербатову учили своим предметам филолог Ф.И. Буслаев, основатель Московской консерватории Н.Г. Рубинштейн, живописец А.К. Саврасов. Среди дальнейших уваровских собеседников и сотрудников, — императоры Александр II и Александр III, императрицы Мария Александровна и Мария Фёдоровна, многие другие члены царствующего дома и придворные лица; а также «весь Козьма Прутков» (А.К. Толстой и братья Александр, Алексей и Владимир Михайловичи Жемчужниковы), историки М.П. Погодин, И.Е. Забелин, Д.И. Иловайский; писатели А.И. Герцен, И.С. Тургенев, Ж.-Э. Ренан и ещё десятки знаменитостей науки, искусства, политики. Старая и новая столицы, подмосковная резиденция Уваровых Поречье, их муромское имение Карачарово, Кавказ, почти все университетские центры России, где проводились раз в два-три года Археологические съезды, главные европейские центры музейной и архитектурной археологии — такова топография уваровских воспоминаний.

Открываются они 1850-ми гг., когда юная Паша Щербатова начинала свой жизненный путь, а заканчиваются 1918 г., когда почетный академик Императорской академии наук П.С. Уварова, повинуясь уговорам детей, вынуждена была оставить всё своё немалое достояние на Родине и бежать из страны, по сути дела, с пустыми руками.

Для специалистов записки Уваровой интересны не только бытовыми очерками внутрисемейных идиллий да коллизий, но в первую очередь её спокойным рассказом о научных, музейных, коллекционерских занятиях; оценками множества учёных и любителей древностей, с кем ей довелось столкнуться на долгом жизненном пути. Взгляд изнутри историко-археологической «кухни» всегда любопытен историографически, позволяет проверить или скорректировать многие официальные академические репутации. Но кроме собственно историографического, опубликованный документ имеет и более широкое значение — памятника русской мысли пореформенной и революционной эпох, отражения отечественной культуры на переломе прошлого и позапрошлого веков. Помимо археологических раскопок, научных путешествий и съездов, коллекционирования и разбора древних рукописей, графиня вспоминает о многом в хозяйственной, предпринимательской, земской, благотворительной деятельности своего семейства; о тех политических и общественных ситуаций, в котором оно оказывалось вместе со всем русским народом. Исследователи самых разных сторон прошлого русской культуры найдут на страницах «Былого» любопытный для себя материал.

«Прошедшие счастливые дни» сиятельной учёной дамы особенно полезно, между прочим, прочесть историкам общественной мысли, а также политологам всех мастей, расплодившимся у нас за последнее время. Мемуаристка твёрдо придерживается монархически-консервативной идеологии. Она не стесняется сталкивать идеи «самодержавия, православия и народности» с теми, которыми поманили русский народ «велеречивые проповедники» радикальных доктрин. На множестве примеров из жизни своего семейства и соседских имений, графиня демонстрирует, как лучшие представители дворянства, «живя среди крестьянства, умели привлечь его к себе и, разделяя с ним и радости и горе, вносили в его среду и грамотность, и более усовершенствованные орудия, и некоторую потребность к улучшению их быта и обстановки». А радикалы-большевики «во имя равноправия, свободы и любви — залили Россию кровью, разорили всех и погубили Россию» (I, с. 25). Можно было бы и поспорить с Прасковьей Сергеевной, уверявшей, что в пореформенной русской деревне «все были сыты, здоровы и довольны и жили потому мирно и согласно между собой». Но, по-моему, лучше задуматься над тем, насколько советская историография искажала пропорции социального консенсуса и классовой борьбы, благодетельных мероприятий и общественных язв в жизни Российской империи. На примере экономической деятельности графини Уваровой видно, что далеко не всё русское дворянство на пороге крушения империи являлось паразитическим классом ^¹. Имения, домовладения, доходы были не только унаследованы, но и сохранены, преумножены благодаря её деловой энергии и предпринимательской сметке. Значительную часть своего состояния она, следуя примеру обожаемого ею мужа, вложила в археологические раскопки, подготовку научных съездов, печатание учёных трудов, а также прямо благотворительные проекты (строительство школ, больниц, индивидуальную помощь особо нуждающимся лицам среди её земляков).

У неё оказалось удивительное сочетание доброты и твёрдости характера. Когда графиня замечала в соседних с её поместьями деревнях покосившуюся избу, она через волостного старосту предлагала деньги на её починку и обзаведение. Если через несколько месяцев эта субсидия не шла впрок и горе-хозяйство оставалось порушенным, графиня добивалась через сельский сход административного выселения нерадивых хозяев. Такая вот дворянская антиколлективизация «в одном, отдельно взятом» уезде.

Размышления социологического плана у читателя уваровских записок оттеняются и стимулируются впечатлениями уровня повседневного, микрожитейского, но до чего увлекательными на непредубеждённый взгляд! Разночинец, недавний попович, уже строевой офицер и начинающий (в будущем — великий) археолог Василий Городцов записал к себе в дневник, сохранившийся в его личном архиве: «День графинь Уваровых (Прасковьи Сергеевны и её дочерей Прасковьи и Екатерины — С.Щ.). Я не знаю, можно ли лучше и разумнее жить, чем живут графини. Их время, занятия, отдых, всё распределено с таким умом… Недаром графини пользуются хорошим, бодрым настроением и здоровьем. Их жизнь следует изучать и брать в образец. В 9 часов они пьют чай. С 10 до 12 часов энергично работают. В 12 часов лёгкий завтрак. С 12 до 3 — отдых и прогулки.
В 3 ½ — чай. С 3 ½ до 5 опять работа. В 5 часов — обед из трёх или четырёх блюд, всегда с фруктами. Обед рациональный, лёгкий, гигиенический. После обеда с час времени легкие домашние занятия или прогулка. С 6 до 9 опять серьёзные занятия. В 9 часов вечера чай, после которого все члены семьи обмениваются своими впечатлениями, затем опять занятия или распоряжения по дому и хозяйству. Графини часто ездят в лес для осмотра участков …; тоже для осмотра школ. … Таким образом, люди, имеющие средства жить сибаритами, живут действительно трудовой разумной жизнью. Следует заметить, что описываемую здесь жизнь графини ведут на даче и считают её летним отдыхом. … Я никогда не видел, чтобы графини имели печальные, утомлённые лица; они всегда и все жизнерадостны, энергичны, свежи» (II, с. 11–12).

Итак, к читателю, и широкому, и «узкому» (специалистам-историкам), обращена эта мемуарная книга, редкая по комплексному охвату русской жизни пореформенной и предреволюционной эпох.

Комментарии М. Бастраковой и Н. Стрижовой к обоим изданиям в основном поясняют современному читателю большинство упоминаемых там имён и событий научной, общественно-политической жизни. Заметно, однако, что многие персональные справки дословно копируют соответствующие статьи юбилейного сборника ИМАО 1915 г. К сожалению, к подготовке этих изданий не был привлечён ведущий специалист по научному наследию Уваровых, автор первых и лучших исследований на эту тему — А.А. Формозов ^¹. Составительницы в предисловиях только благодарят его за консультации. На фоне уваровского благородства мышиная возня составительниц за право самим издать редкую рукопись особенно неприглядна.

Замызганное журналистами выражение «железная леди», казалось бы, вполне подходит Прасковье Сергеевне Уваровой. Да, она всю свою долгую и трудную жизнь не гнула спины ни перед кем, величаво подавая руку для пожатия и великому князю, и крестьянину из соседней деревни. Но это была никакая не «леди», а именно русская женщина, и по внешней стати, и по уму, и по характеру. Невеста-бесприданница, «первая единица» столичных балов, муза артиллерийского офицера Льва Толстого, супруга и сподвижница основателя национальной археологии графа А.С. Уварова, сама руководительница российской археологии на рубеже XIX–XX вв., автор цитируемых до сих пор научных трудов, член Императорской Академии наук и придворная кавалерственная дама, эмигрантка без средств к существованию, — самые разные перипетии вместили её «былые счастливые дни». То, что эти воспоминания спустя многие десятилетия вернулись к соотечественникам — ещё одно убедительное подтверждение жизненной правоты Прасковьи Сергеевны Уваровой, значительности её личности и жизни.

8

«ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ЗРЕЛИЩЕ С ГОЛГОФЫ…»

(Письма Н.И. Пузановой С.Ф. Платонову.

Новые штрихи к «Делу краеведов ЦЧО» 1930–1931 гг.) ^¹

«Очевидно, она говорила правду, ей нужен

был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду».

М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита.

Ситуация, знакомая любому историку: некая работа тобой закончена, издана, а какие-то новые материалы по теме вдруг попадаются в библиотеке, архиве. Идя по стопам А.Н. Акиньшина ^² и ещё нескольких исследователей, я познакомился с архивным делом репрессированных в 1930–
1931 гг. краеведов Центрально-Чернозёмного округа. Меня интересовал прежде всего «курский филиал» придуманной чекистами «монархической организации «Краеведы». Благодаря просвещённому содействию тогдашнего директора общественно-политической истории Воронежской области Юрия Владимировича Плисова удалось полностью скопировать курский том соответствующей документальной коллекции. Недавно он вышел в свет ^³. Уже затем при работе с недавно открытым для изучения фондом С.Ф. Платонова в Отделе рукописей Российской Национальной библиотеки встретились знакомые по только что упомянутому делу имена. Среди них особое место принадлежит Наталии Ильиничне Пузановой (1886 – после 1931).

Она оказалась самой стойкой среди четырёх курских подследственных (а именно, своих земляков — педагогов Г.И. Булгакова, М.А. Рязанцева, нумизмата областного музея Т.А. Горохова). Будучи выпускницей курской гимназии, а затем санкт-петербургских Высших женских курсов (Бестужевских) ^¹, она осталась работать на них же преподавательницей французского языка. После Февральской революции и в связи с опасностью немецкой оккупации столицы, личный состав курсов эвакуировался под крыло к Белой армии в Новочеркасск. Когда белые были разбиты, Пузанова перешла преподавать грамоту красным командирам. Вернувшись в родной город, служила в Курске на технических должностях, пока её «как дочь служителя культа» не вытеснили «на физическую работу» — уборщицей, прачкой; наконец, вязать чулки в артели инвалидов.

Выдал её имя воронежским чекистам, «лепившим» дело краеведов, арестованный в числе первых С.Н. Введенский. Тому, как уже известно ^², под угрозой репрессий, на свою беду, вздумалось заручиться поддержкой маститого академика С.Ф. Платонова. Когда последний был сделан ГПУ главой монархического заговора в Академии наук, его провинциальные знакомые, корреспонденты подошли на роли «агентов заговорщиков на местах». Воронеж как университетский центр, к которому тяготели краеведы соседних губерний, показался чекистам самым правдоподобным провинциальным филиалом «ленинградского штаба» учёных монархистов. Сломленный на допросах, Введенский рисовал всё более широкую картину их «заговора»: им упоминаются Рязань, Тверь, Кострома, Владимир «и другие города», краеведы которых якобы входили в «сеть». Ну, и наконец «город Курск: Булгаков (из духовной академии, ныне в Воронеже); Горохов, Рязанцев и Пузанова Н.И., родственница Булгакова, подруга Н. Платоновой;

гг. Рыльск – Льгов: Репина Софья Константинова, дочь генерала; Андреев, Марков и Субботина;

гор. Дмитриев: Волобуев, Коротких;

Острогожск — 3;

Липецк — 2;

Задонск — ?;

Орел — 5;

Тамбов — Черменский Пётр Николаевич, ныне секретарь Бюро по изучению производительных сил при Облплане ЦЧО;

Борисоглебск — 2;

Старый Оскол — Рождественский Николай Михайлович» ^¹.

Для следователей по делу краеведов именно Пузанова должна была показаться подарком — родственница (кузина) главного курского «монархиста» Булгакова, подруга дочерей Платонова и ученица его самого, квартирохозяйка сосланного в Курск военного историка, полковника Г.С. Габаева (1877–1956). Ни на кого из других курян не находилось столько компромата. Казалось — вот он, чёткий след платоновского заговора в Курске. Переписка с Платоновыми, переписка с заграницей. Но не тут-то было. Первый же допрос Пузановой оказался последним — столь категорически и логично она отмела все обвинения чекистов. Заявила о своей полной лояльности к Советской власти; о том, что гордится своей многолетней добросовестной работой в советских учреждениях. Платоновых обвинила в том, что они не пожелали отвечать на её письма и устные приветы, переданные через знакомых. Она сочла себя «забытой ученицей» маститого академика. Поклёпы Введенского и Горохова на её якобы контрреволюционные настроения никакого подтверждения не находили. И следователи отступили от этой упрямой «дочери служителя культа». Она никого не выдала, себя не оболгала и не унизилась перед суровым следствием. Какой пример стойкости духа! Парадоксальной наградой за мужество стало самоё лёгкое в рамках этого дела наказание — три годы ссылки, а не концлагерь, как для большинства её однодельцев (которые в своём большинстве знать не знали главу всей их «организации» — академика Платонова).

Обнаруженная в архиве С.Ф. Платонова небольшая подборка писем протоиерея И. Пузанова и его дочери к академику, по-первых, документально подтверждает её показания следователям по делу краеведов. Во-вторых, в одном из писем, после благостных ритуальных благожеланий преданной ученицы своему наставнику, прорывается крик души измученной русской женщины, типичной представительницы разночинной интеллигенции. Ради этого документа, лишний раз освещающего подвиг и трагедию наших предшественников — провинциальных педагогов, историков в годы сталинского террора, стоит опубликовать эту небольшую архивную коллекцию. Наконец, эта скромная эпистолярия — ещё один штрих к биографии замечательного русского учёного С.Ф. Платонова.

Тексты писем публикуются с соблюдением орфографических особенностей оригиналов. В квадратных скобках дополнены сокращённые слова, а также указаны границы листов соответствующей архивной подборки (в конверте, не переплетены). Помет адресата на письмах нет. Даты посланий даны так, как в автографах.

I

И. Пузанов — С.Ф. Платонову

Ваше Превосходительство,

глубокоуважаемый Сергей Фёдорович!

Прошу извинить, что не будучи знаком с Вами, позволяю себе обратиться к Вам. Чувство глубокой благодарности побудило меня к этому.

Приношу глубокую благодарность за то внимание, снисхождение и даже благодеяния, которыми наделили и не оставляете оказывать моей единственной дочери, жаждущей света; Вашей воспитаннице из Института Пузановой Наталии.

В течение всего её курса [Л. 1] во вверенном Вашему мудрому руководительству Институте Наташа всегда мне передавала о Вашем отеческом отношении к ней; она возросла с трёх лет без матери и больше через чужих, и потому внимание к ней глубоко западает в её душу и оставляет неизгладимое впечатление.

Простите, глубокоуважаемый Сергей Федорович, что отнимаю у Вас дорогие минуты, но чувство глубокой признательности Вам не мог скрыть и потому ещё повторяю искреннее спасибо Вам и земно кланяюсь за внимание отеческое к моей дочери.

Преданный Вам и всегда благодарный протоиерей Илья Пузанов

15. I. 1912. Курск [Л. 2].

Отдел рукописей РНБ. Ф. 585. С.Ф. Платонова. Д. 3967.

II

И. Пузанов — С.Ф. Платонову

Телеграмма

Как малоросс горжусь Вашим авторитетом наследника Ключевского. 24. III. 1913. Курск [Л. 3].

III

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Многоуважаемый Сергей Фёдорович,

Поздравляю Вас с праздником и желаю счастливого Нового года. Мои приветы и поздравления Надежде Николаевне и Надежде Сергеевне.

Уважающая Вас Н. Пузанова.

29. XII. 08. Курск [Л. 1].

IV

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Многоуважаемый Сергей Фёдорович,

Сердечно поздравляем с Новым годом; шлём приветы и наилучшие пожелания.

Искренне Вас уважающие

Н. Пузанова,

Л. Костылёва.

28. XII. 09. Курск [Л. 2].

V

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Глубокоуважаемый Сергей Фёдорович,

прилагаю отчёт о Вашем уроке и прошу извинить за свою неисполнительность.

Приношу мою искреннюю благодарность за Ваше всегдашнее снисходительное отношение ко мне.

Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам мою благодарность за всё добро, которое я видела в Вас при всех моих обращениях к Вам. Считаю себя обязанной Вам на всю жизнь и благодарю Бога за те годы, которые я провела в Институте.

Глубокоуважающая и благодарная Вам

Н. Пузанова.

15. III. 1912. Берлин [Л. 4].

VI

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Глубокоуважаемый Сергей Фёдорович,

Поздравляю с Новым годом. Дай Бог Вам всего самого лучшего в жизни.

Глубоко уважающая и бесконечно благодарная

Н. Пузанова.

1912. Берлин [Л. 5. Открытое письмо. Открытка: Курск, Херсонская ул.].

VII

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Христос воскресе!

Глубокоуважаемый Сергей Фёдорович,

шлю искренние пожелания всего лучшего на светлый праздник. Будьте хранимы Богом на многие и многие годы.

Глубоко уважающая и преданная Вам

Н. Пузанова.

23. III. 1912. Берлин [Л. 5. Открытое письмо. Открытка: Берлин. Национальная галерея].

VIII

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Глубокоуважаемый Сергей Фёдорович.

С двойным чувством радости, как воскресшему, шлём Вам свои поздравления и лучшие пожелания ко дню Вашего ангела. Будьте здоровы и благополучны со всей Вашей семьёй на долгие годы на радость всем любящим и почитающим Вас.

Очень бы хотелось повидаться с Вами и, если придётся кому-нибудь из Вашей семьи проезжать через Курск, то помните, что на [улице] Кондыревской есть навсегда родной Вам дом, где Вы желанные, почётные и дорогие гости. В этом году хороший урожай яблок и мы были бы счастливы, если бы вы приехали на яблочный сезон погостить. Я как управляющий муниципализированного своего дома имею право пользоваться садом. Вот только насчёт питания неважно обстоит дело. Я получаю 8 000 000 в месяц, а папа работает через две недели, и сидим на картофельной диете. Мяса почти никогда не видим. Надеюсь, что урожай понизит цены на продукты. Сейчас хлеб чёрн. уже 120 тыс. фунт, а обещают будет 50 тыс. Масло 1 500 000. Мясо 660 т. На рынке всё есть, и магазины понемногу открывают. Все этому рады. Но и толкучка ещё полна интеллигенцией, кот.[орая] живет только продажей своих вещей. Для меня это зрелище с Голгофы, через которую я уже прошла. Вид умирающих и бродящих как тени голодных детей и взрослых Поволжья заставляет радоваться куску хлеба, но на душе не легко. Папа очень похудел и питается не так, как следует, конечно. Силы у нас у всех слабеют от бесконечного поста. А тут, как на зло, только ноги и кормят волка. За это время пришлось из-за куска хлеба перебрать много специальностей, и лучшим временем считаю для себя, когда была библиотекарем курского Педагогического института и в глубине души храню надежду, что снова когда-нибудь буду возле книг, хоть пыль с них вытирать и то мне будет наградой за то, что уже второй год работаю прачкой, поломойкой, истопницей и т.п.

Простите, что отнимаю время своими банальными жалобами, пришлось к слову на поверхности моих мыслей, а в глубине — сознание переживаний человека, горячо любящего родимый край под влиянием изучения русской истории.

Будьте Богом хранимы.

Глубоко уважающая Вас и навсегда благодарная Вам

Н. Пузанова.

Пишу на службе и потому нет папиной надписи на этом поздравлении. Он шлёт Вам привет и благословение всей Вашей семье.

5. VII. 22. Курск, Кондыревская, 75 [Л. 6–7].

IX

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Фёдорович.

Приношу Вам мою благодарность за книгу и добрую память. Словами нельзя высказать силы моей признательности. Ценю и храню в душе своей память о Вас и Вашей семье.

С трудом выбрала ½ часа, чтобы послать эти строчки, так как лично для себя не имею времени и вообще не знаю, как можно о чём-нибудь думать кроме служебных дел.

Я секретарь рабочего комитета и библиотекарь при клубе, а также технический секретарь правления рабочего клуба. Словом, моя карьера дипломатическая. Папа шлёт Вам глубокое своё уважение, он всё тот же миролюбивый и бодрый, как был.

Приветы и уважение Надежде Николаевне, Ниночке, Наташе ^¹, Мише [?], которых в душе называю без отчества.

Мечтаю иметь Вашу книжку о Пушкине, будучи пушкинианцем до глубины сердца.

Преданная Н. Пузанова.

От Костылёвой имею вести — она управляет имением Солдатенкова в Софрине. Шлёт Вам привет.

[Без даты. Л. 8]

X

Н.И. Пузанова — С.Ф. Платонову

Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Фёдорович,

перед Вами Юрий Васильевич Щитков — мой большой друг, почти родной человек [составителю неизвестен — С.Щ.]. Он служит ревизором Р.К.И., но у него есть данные и желание продолжать свое образование. И вот я взяла на себя смелость направить его к Вам за советом и если можно помощью, т.к. уверена, что Вы пользуетесь всё тем же влиянием и знанием людей из учёной среды, как и прежде.

Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам моё глубокое уважение и преданность.

Будьте Богом хранимы.

Папа шлёт свое благословение. Привет всей семье. Ниночку прошу меня вспомнить и написать о Вас всех.

Преданная Н. Пузанова.

21. VIII. 28 [Л. 10].

Отдел рукописей РНБ. Ф. 585. С.Ф. Платонова. Д. 3968.

Blog

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Содержание