Т. В. Игошева

1   2   3   4   5   6

3

Еще одним важным моментом, отсылающим творчество Заболоцкого этих лет к романтической традиции и, в частности, к опыту символистов, была тема любви.

Заболоцкий, стремящийся различить в природе всю полноту человеческой жизни, подобно романтикам, опиравшимся, в свою очередь, на античную традицию, видит в природе исток и основу любовного чувства. Особенно характерно в этом смысле стихотворение 1948 года «Полдень»:

Есть в расцвете природы моей

Кратковременный миг пресыщенья,

Час, когда перламутровый клей

Выделяют головки растенья.


Утомились орудья любви,

Страсть иссякла и пламя былое

Дотлевает и бродит в крови,

Уж не тело, но ум беспокоя. (I, 235)

Чувство здесь становится не только предметом переживания, но и достоянием аналитической рефлексии, приходящей ему на смену. Но и последняя недолговечна: ее сменяет всепоглощающая смерть:

Но к полудню заснет и оно,

И в средине небесного свода

Лишь смертельного зноя пятно

Различит, замирая, природа. (I, 235)

Так возникает тема трагической любви, нашедшая свое дальнейшее развитие в цикле стихов «Последняя любовь». Исследователи неоднократно обращались к нему с анализом. А.Македонов писал: «это рассказ о каком-то несчастье, огромной душевной боли, разделившей любящих, временном разрыве».^ Неоднократно отмечалось при этом, что любовная история цикла имеет свое сюжетное развитие.^ Однако в большей степени, на наш взгляд, оказался прав И.В.Фоменко, который пояснял собственное понимание цикла в интересной статье « "Последняя любовь" Н.Заболоцкого как лирический цикл»: «В цикле из десяти небольших стихотворений поэт стремится постигнуть бытие в единственном, но сущностном его проявлении. Вот почему основная тема цикла – любовь, но содержание его отнюдь не сводится к интимному роману, не исчерпывается им. Именно концептуальность цикла определяет его многомерность, где история любви – лишь внешний, верхний уровень. Разумеется, она очень важна, но в иерархии проблематики цикла – это лишь возможность говорить о любви как способе познания мира, возможность увидеть в ней формулу бытия».^

Помимо того, что любовь, в понимании позднего Заболоцкого, становится высшим выражением всех жизненных и духовных возможностей человека, она, действительно, является для него также и тем состоянием, при котором открываются новые познавательные возможности. Такое понимание и было аналогичным символистскому «познанию бытия посредством любви»^:

И знанья малая частица

Открылась им на склоне лет. (I, 287)

 сказано Заболоцким в стихотворении «Старость», завершающем цикл. А в статье 1958 года «Мудрость Руставели» он отмечал: «восточное воображение искало в любви того состояния экстаза, отрешенности от бытия, которое позволило бы человеку выйти за предел его человеческих способностей и соприкоснуться с непогрешимыми началами мироздания» (I, 579). И еще: «Миджнур, одержимый любовью, обычно бежал от людей в дикие пустыни, скитался в окружении зверей, проникал силою экзальтации в тайны природы и постепенно превращался в безумца» (I, 579). «Пытаясь проникнуть за грань человеческого разума, миджнур устремляется мыслью в пространство вселенной, в мир звезд и планет» (I, 582). Не принимая в полной мере идеи восточного «миджнурства», Заболоцкий находит, однако, что любовь приобщает человека к неведомым ему до тех пор тайнам бытия.

Любовь, понимаемая как наивысшее выражение драматизма человеческого существования, становится у Заболоцкого еще одним существенным компонентом идеи исторического развития. Ведь история и есть самая грандиозная драма, совершающаяся на земле. Неслучайно поэтому мысль о несвершившейся человеческой судьбе для поэта связана, прежде всего, с отвергнутой любовью:

Милый взор, истомленно-внимательный,

Залил светом всю душу твою,

Но подумал ты трезво и тщательно

И вернулся в свою колею. (I, 259)

Герой стихотворения «Неудачник» находится в ситуации выбора жизненного пути. Совершая свой выбор, герой стихотворения послушен своему рассудку, но не сердцу. В актуальном для Заболоцкого 40-50-х годов поэтическом противопоставлении понятий «разум» – «душа», такая односторонность оказывается намеренно подчеркнутой. Упор в стихотворении делается именно на «разум недюжинный»: «трезво и тщательно», «осторожная мудрость», «рассчитывай» – настойчиво повторяет автор. Человеческая целостность, сливающая в себе разум и душу, становится залогом не только истинного познания, но и «правильности» собственной судьбы.

Сознание и душа, данные человеку, должны быть, по Заболоцкому, использованы отнюдь не только в эгоистических целях. Они служат для совершения свободного жизненного выбора, реализации человеческой способности к самоотречению и самопожертвованию ради другого человека. Эта идея разворачивается, например, в важном для Заболоцкого по своей мысли стихотворении «Смерть врача», герой которого, жертвуя собой, спасает жизнь другого человека. В итоге стихотворения подчеркнута свобода воли человека, совершившего акт самоотречения, раскрывающий его высшую нравственную красоту:

Он, и стоя в могиле,

Сделал то, что хотел. (I, 294)

В «Неудачнике» дана противоположная ситуация. От природы наделенный «недюжинными» способностями человек здесь не находит им полноценного применения:

Поистратил ты разум недюжинный

Для каких-то бессмысленных дел. (I, 259)

В результате, герой стихотворения так и не угадал своего предназначения:

Не дорогой ты шел, а обочиной,

Не нашел ты пути своего,

Осторожный, всю жизнь озабоченный,

Неизвестно во имя чего. (I, 260)

Размышляя о включенности единичной судьбы в общий поток истории, Заболоцкий приходит к мысли о том, что этическая природа личности должна восходить к некоему идеальному первообразу. Эта мысль оказалась своеобразным возвращением к гетевской идее прафеномена. Только теперь она ложится в основание представлений Заболоцкого о социальном организме. И если растение максимально отвечает своему идеальному образцу в том случае, когда этому способствуют внешние природные условия, то в человеческом развитии огромную роль играют его собственные внутренние свойства.

Задача построения этики в качестве закона нравственной эволюции индивидуальности была важным шагом в приобретении исторического мировоззрения в сравнении с этикой натурфилософского характера. Однако выполнение этой задачи, в сущности, привело Заболоцкого к категорическому императиву. В основании кантианской этики лежало рационалистическое положение: «..поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»^ и второе: «...поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству».^

Заболоцкий, по существу, и склонялся к мысли о том, что этические нормы, вырабатываемые отдельной человеческой личностью, должны стать законом всеобщего порядка. При этом подобное понимание рождалось как из общегуманистических, так и отвлеченно- рационалистических представлений Заболоцкого. Желая найти ответ на вопрос о сосуществовании этики и истории, Заболоцкий стремится определить этику как содержание всеобщего человеческого развития. Поэтическая идея, которая нашла свое осуществление в итоговом произведении Заболоцкого – «Рубрук в Монголии».

Известно, что идею истории в мировую культуру принесло христианское сознание. И принципиально важным его моментом является понятие конца истории, после которого и происходит включение конечного в бесконечное, временного в вечное, где «конечное само по себе есть ничто, смысл его лишь в том, что оно обозначает бесконечное».^ Или, как пишет Н.А.Бердяев в своей книге «Смысл истории»: «История для восприятия ее, для констатирования и понимания во всей полноте ее, предполагает окончание мирового эона, окончания той мировой эпохи вечности, которую мы именуем нашей мировой действительностью, нашей мировой жизнью».^

Конец истории как бы полностью выявляет значение того драматического действа истории, которое происходит на земле. Именно поэтому для христианского мировоззрения нет трагедии в смерти. Напротив, только после смерти жизнь человеческая и наполняется высшим, надличностным смыслом.

Заболоцкий, мировоззрение которого не было связано с какой-либо из конкретных мировых религий, в результате натурфилософских поисков вернулся к идее истории. В его конкретном творчестве это означало, прежде всего открытие отчетливо выявляемого временного движения в противоположность предметности времени «Столбцов» и натурфилософской вечности стихов 30-х годов. История переживалась им как явление, не повторяющее цикличности природного времени.

Однако, ощущая «на каждом шагу высокое присутствие Истории»^, Заболоцкий так и не принял мысли о ее конце. Его внерелигиозное сознание мыслило всякую конечность человеческого бытия уже вне натурфилософской идеи бессмертия, – как уход просто в небытие. В этом, в частности, заключалась для него «безнравственность» истории.

В натурфилософских стихах Заболоцкий приходил к мысли о том, что, в конечном счете, человек после смерти становится материалом природы. Эта мысль его не пугала, потому что в ней оставалась иллюзия бессмертия. Когда же Заболоцкий пытается принять принцип истории, для него неумолимо возникает и проблема соотношения человеческой смертности и исторического процесса. Решая возникшую проблему, поэт приходит к выводу о том, что ни человеческое сознание, ни нравственность, ни воля не играют решающей роли в историческом процессе. Соответственно этому, человек, как и в природной жизни, представляется ему материалом истории, как например в стихотворении «Где-то в поле возле Магадана». Однако, если понимание человека как материала природы не казалось Заболоцкому утратившим этическое содержание, то понимание человека в качестве материала истории кажется лишенным нравственного смысла.

Интересное свидетельство о трагической непримиримости и о попытке найти выход из тупиковой ситуации оставил К.Чуковский: уже в пятидесятые годы Заболоцкий часто «со все возраставшим ожесточением повторял, что мы не умрем, а только превратимся. (...) Мысль о неизбежности смерти – своей и близких – была для него слишком ужасна. Ему необходима была защита от этой мысли, он не хотел смириться, он был из не смиряющихся. Найти защиту в представлении о бессмертной душе, существующей независимо от смертного тела, он не мог – всякая религиозная, метафизическая идея претила его конкретному, предметному, художественному мышлению».^ Принимая историю за принцип человеческого бытия и изживая свое натурфилософское и утопическое мировоззрение 30-х годов, автор «Рубрука» все же не мог до конца от него отречься, когда задумывался о «последнем пределе».


4

Проблематика, поэтически осваиваемая Заболоцким в лирике 40-50-х годов, наиболее полно была раскрыта в «Рубруке в Монголии». Его жанровая природа самим Заболоцким определялась как поэтический цикл. Однако замысел, степень обобщенности мысли приближали цикл стихов к форме поэмы, несущей в своей основе "исторический" характер.

Известно, что основой для написания цикла послужили записки монаха-минорита Гильома Рубрука, путешествовавшего в восточные страны в 1253-1255 годах. Победы, одержанные монголами в тринадцатом веке, опустошения, произведенные ими на Руси, в Польше и Венгрии, соединялись с великим ужасом, который они распространяли между христианами. Император Фридрих неоднократно приглашал христианских государей соединить свои силы для защиты от орд татаро-монгол. Папа Римский Иннокентий IV через посольства и проповедников старался предупредить нашествие на Европу.^ Иннокентий IV для этой цели воспользовался наиболее образованными нищенствующими монахами незадолго до того организованных орденов: доминиканского и францисканского. Первыми путешественниками такого рода были Асцелини и Иоанн де Плано Карпини.^

Фламандец Виллем Рейсбрук, более известный под офранцуженным именем Гильом Рубрук (латинизированное Рубруквис) был представителем и главою францисканской миссии, которая была отправлена из города Акки (Северная Палестина) французским королем Людовиком IX после неудачного крестового похода в Египет в 1253 году. Король надеялся найти в монгольском великом хане союзника против мусульман.^ «Кроме вопроса о возможности проповеди христианства среди монголов, миссия должна была выяснить возможность союза крестоносцев с монголами в затянувшихся войнах на территории Малой Азии. Европейским государям казалось весьма заманчивым превратить монголов, ведших также войны в Малой Азии, в своих союзников, особенно после того, как французский король Людовик IX, отправившийся в 6-й крестовый поход в 1248 году, потерпел основательное поражение от "неверных сарацин" в битве при Мансуре».^

Факты, которые почерпнул Заболоцкий из записок Рубрука, стали материалом для собственного осмысления исторических путей и судеб Европы и Азии, и прежде всего – России. По-видимому, этот материал привлекал автора «Рубрука» возможностью широкого историко-географического охвата (европеец, отправляющийся на Восток через территорию России). На материале записок Рубрука Заболоцкий выстраивает собственную концепцию, вырастающую в большей мере из его лирики 40-50-х годов, нежели из самого исторического источника. В первой части, названной автором «Начало путешествия» природа вмешивается в событие, имевшее сугубо историческое значение. Она выступает по отношению к миссии Рубрука в роли провидения, предвещая и предсказывая неудачу задуманному походу:

«Вернись, Рубрук!» – кричали птицы.

«Очнись, Рубрук! – скрипела ель. 

Слепил мороз твои ресницы,

Сковала бороду метель». (I, 326)

«Вневременная» и «вечная» природа уже обладает знанием о том событии, которое еще не совершилось, которому еще только предстоит совершиться в истории. А в главе «Рубрук наблюдает небесные светила» природные силы почти угрожают Рубруку, предупреждая его о том, что не следует вмешиваться в чуждую ему жизнь своими проповедями:

И вот уж чудится Рубруку:

Свисают с неба сотни рук,

Грозят, светясь на всю округу:

«Смотри, Рубрук! Смотри, Рубрук!


Ведь, если бог монголу нужен,

То лишь постольку, милый мой,

Поскольку он готовит ужин

Или быков ведет домой». (I, 335-336)

Природа здесь выступает в образе грандиозной и всеобъемлющей силы, вмещающей в себя человеческую историю и поглощающей ее.

Соответственно такому пониманию Заболоцкий стремится выстроить образ человека также в качестве вневременного явления. Исследователями отмечалось, что в поэме сочленены XIII и XX века.^ Человек одновременно является участником событий и XIII, и XX веков. Неслучайно «Рубрук» открывается словами:

Мне вспоминается доныне,

Как с небольшой командой слуг,

Блуждая в северной пустыне,

Въезжал в Монголию Рубрук. (I, 236)

 в которых автор как бы становится свидетелем древних событий. Вместе с тем, в художественной ткани произведения различимы не только описания, запечатленные историческим Рубруком, но и зафиксированный опыт человека XX века, и больше – личный лагерный опыт автора:

Еще на выжженных полях,

Вблизи низинных родников

Виднелись груды трупов странных

Из-под сугробов и снегов.


Рубрук слезал с коня и часто

Рассматривал издалека,

Как, скорчив пальцы, из-под наста

Торчала мертвая рука. (I, 328)

А.Турков писал: «Торчащая из-под наста мертвая рука – это почти кинематографический кадр. Сравнение птичьих стай с эскадрильями влечет за собой целую цепь современных ассоциаций, а рядом возникает образ массового уничтожения, прямо напоминающий о гитлеризме, Майданеке и Освенциме».^

Материал путешествия Рубрука, по-видимому, привлекал Заболоцкого еще и тем, что предоставлял удобный случай не столько для сравнения и столкновения разных типов сознания (мещанское – авторское в «Столбцах», мифопоэтическое – рационалистическое в поэмах 30-х годов), сколько различных идеологий – исторически различным образом оформившихся мировоззрений – европейской и азиатской. Возможно, именно здесь и скрываются главные коллизии произведения.

Заболоцкий, исследуя, с одной стороны, механизмы индивидуалистической природы европейца, его способы «делать» историю, и с другой – коллективизм как родовую черту азиатов, подчиняющих воле и власти своего рода историческое движение, пытается на большом историческом материале осмыслить механизмы мировой истории. Европейский индивидуализм готов приравнять историю к политической деятельности отдельных государственных лиц, которая, в свою очередь, является результатом политической мысли. Политический анализ, политическое мышление – вот чем вершатся исторические судьбы Европы. Именно в таком ключе выдержана характеристика Рубрука: «тонкий дипломат». Рационализм европейского мышления понят Заболоцким как его историческая принадлежность. Для азиата не существует отвлеченной политической мысли, история – это действие практического характера:

Он до последней капли мозга

Был практик... (I, 335)

История для него и есть та жизнь, которую он ведет:

Сегодня возчик, завтра воин,

А послезавтра божий дух... (I, 330)

Эта жизнь имеет настолько целостное выражение, что человек в ней еще не разделен на обывателя и исторического деятеля. Событийный поток его жизни еще не расчленен на собственно бытовой и героико-исторический. Каждый из них выступает в любой из этих ипостасей в зависимости от диктуемых обстоятельств:

В родной стране, где по излукам

Текут Онон и Керулен,

Он бродит с палицей и луком,

В цветах и травах до колен.


Но лишь ударит голос меди –

Пригнувшись к гриве скакуна,

Летит он к счастью и победе,

И чашу битвы пьет до дна. (I, 330)

Это непосредственная, родовая в своей основе жизнь, не имеющая никакого представления о личности как уникальном явлении бытия. И выражена она Заболоцким той «музыкальностью», при помощи которой в лирике он передавал спонтанность и иррациональность самой природной, жизненной энергии. Для уха европейца эта музыка имеет дико-нестройное звучание:

Когда бы дьяволы играли

На скрипках лиственниц и лип,

Они подобной вакханальи

Сыграть, наверно, не смогли б.


В жужжанье втулок и повозок

Врывалось ржанье лошадей,

И это тоже был набросок

Шестой симфонии чертей.


Орда – неважный композитор,

Но из ордынских партитур

монгольский выбрал экспедитор

С-dur на скрипках бычьих шкур.


Смычком ему был бич отличный,

Виолончелью бычий бок,

И сам он в позе эксцентричной

Сидел в повозке, словно бог. (I, 329)

Мощный симфонизм этой дикой музыки чрезвычайно точно передает родовую идею монгольского войска, организованного волей почти природного свойства в единство сплоченного «коллектива». В состав а-тональной музыки включены все стороны существования монголов как при жизни, так и после нее: «возчик» – «воин» – «божий дух». И что особенно важно для Заболоцкого, в цепочку исторического существования монгола включено и посмертное бытие человека – «божий дух».

Автору «Рубрука» необходимо подчеркнуть, что именно родовой, природный, почти биологический принцип осуществления истории, а не рационализм европейской политики, привел монголов к тому, что они стали центром мировой политики в целом:

В те дни состав народов мира

Был перепутан и измят,

И был ему за командира

Незримый миру азиат. (I, 332)

Существенной причиной этого могущества становится особое отношение к проблеме нравственности. Священное писание, запечатлевшее этические принципы, данные человеку Богом, стало источником нравственного идеала для европейца-христианина. Эти принципы и стремится проповедовать Рубрук монголам, совершая свою миссию. В конце концов, Рубрук излагает христианские взгляды самому монгольскому хану. На что последний вполне резонно произносит:

«Послушай, франк!

И мы ведь тоже на Востоке

Возводим бога в высший ранг.


Однако путь у нас различен.

Ведь вы, Писанье получив,

Не обошлись без зуботычин

И не сплотились в коллектив.


Вы рады бить друг друга в морды,

Кресты имея на груди.

А ты взгляни на наши орды,

На наших братьев погляди!» (I, 337)

Этот эпизод в исторических записках Рубрука выглядит таким образом: «Мы, Моалы, верим, что существует только единый Бог, которым мы живем и которым мы умрем, и мы имеем к Нему открытое прямое сердце. Но как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути. Вам Бог дал Писание, которое вы не храните; нам же Он дал гадателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и живем в мире».^

Очевидно, что эпизод из рубруковских записок оказался важным для Заболоцкого тем, что монгол подметил существенный момент в живом применении нравственных принципов европейцами. Имея высший идеал, они тем не менее не стремятся соответствовать ему. Не исключено, что такие попытки предпринимаются в поведении индивидуальном, но при этом никак не реализуются в поведении коллективном, историческом. Другая картина предстает, когда хан очерчивает нравственные принципы монголов:

У нас, монголов, дисциплина,

Убил – и сам иди под меч. (I, 337)

«Эмпирический характер нравственности»^ заменяет монголам отвлеченные нравственные принципы и правила европейцев. А высшим этическим проявлением монгола становится беспрекословное подчинение дисциплине. Вот здесь как раз и обнаруживается принципиальная разница двух этик. Восточная дисциплина, подменяющая нравственные нормы и нравственное сознание индивидуальности, исключает из своей сферы свободу человеческой воли, без которой немыслима этика христианская. Дисциплина не знает понятий добра и зла, между которыми личность делает нравственный выбор. Подчинение дисциплине и становится для монголов проявлением добра, а ее нарушение – зла, которое должно быть наказано.

Автор «Рубрука» подчеркивает близость существования монголов природным процессам, которые одинаково нравственно безразличны к добру и злу. Поэтому парадоксальным образом монголы сближаются с европейцами, не соблюдающими данные им нравственные заповеди. И Заболоцкий приходит к выводу о том, что движение исторического процесса в той же мере не соприкасается с этической стороной бытия, как и природное существование. Совершенно прав Г.В. Филиппов, когда отмечает, что в «Рубруке» поэт «касался такой первозданной основы, где этическая проблематика снималась вообще. То есть, история возвратила его к самой природе, не давая ответа на сугубо общественные вопросы».^

Заболоцкий убеждается, что этика вообще не является серьезной преградой для исторического повторения человеческих злодеяний. Массовое пролитие крови, совершавшееся в XIII веке, повторяется в веке XX-м. Именно поэтому «двадцатый век проецируется на тринадцатый, и оба – на вечность».^

Заболоцкий развивает здесь мысль о круговом движении исторического процесса, которая находила свое выражение в таких стихотворениях, как «Болеро» и «У гробницы Данте». Правда, в «Рубруке» эта мысль максимально сближается с его пониманием природного бытия как циклического кругового движения. В главе «Рубрук наблюдает небесные светила» возникает образ «Кол-звезды», являющейся осью мироздания, где «Земля – лишь клок небес и даже, // Быть может, лучший клок небес». Это та мировая ось, которая «водит медленно по кругу» не только «созвездий пестрый ореол» – природу, но и историю. Неслучайно на небосклоне отражена не только природная, но и социальная жизнь человека:

Идут небесные Бараны,

Шагают Кони и Быки,

Пылают звездные Колчаны,

Блестят астральные Клинки. (I, 335)

Автор даже прямо уподобляет, уравнивая, две сферы – природную и историческую:

Там тот же бой и стужа та же,

Там тот же общий интерес. (I, 335)

Не видя цели и перспективы исторического движения, и, не найдя ему оправдания морального, Заболоцкий замыкает историю круговым движением подобно природному циклу. Хорошо понимал логику подобного сознания Н.Бердяев. Он писал: «Движение без перспективы конца, без эсхатологии не есть история, оно не имеет внутреннего плана, внутреннего смысла, внутреннего свершения. В конце концов, движение, которое не идет к разрешающему концу и не имеет его, так или иначе срывается на движение круговое».^

История в «Рубруке» воспроизводила внеэтическую природу и логику циклической повторяемости природы. Последняя не столько не преодолевалась историей, сколько прямо обусловливала ее, оставляя без ответа вопрос о нравственном смысле и оправдании исторических событий. «Рубрук в Монголии» циклически замыкал поиск позднего Заболоцкого, исчерпывая тем самым его натурфилософскую и историко-философскую проблематику до конца.

заключение

Общеизвестна мысль о Заболоцком как поэте-философе. Но он – поэт философской мысли. Поэт, стремящийся мыслить, манифестирующий на рубеже 20-30-х годов поэтический рационализм. Можно сказать, что Заболоцкий стремился создать поэзию мысли, сделать поэзию инструментом познания бытия. Однако на каждом из конкретных этапов творческого развития поэтический метод вырабатывался Заболоцким в соответствии с изменяющейся проблематикой его стихов. Между ними возникала глубокая внутренняя взаимосвязь, рождающая своеобразную поэзию.

Стремление раннего Заболоцкого к оригинальности и неповторимости, независимости от классической поэзии приводило его к тому, что он оказывался внутри современных ему авангардных эстетических исканий. Его поэзия оказалась заключенной в рамки художественного рационализма, а именно – аналитического принципа, характерного для целой ветви развития искусства 20-х годов. В качестве инструмента познания аналитизм, по Заболоцкому, должен быть использован не только для разъятия, но и для собирания материи в новую, более современную картину мира. И в этом ему должна была помочь игра, понимаемая им как особенная форма осмысления мира. Но в поэтической практике «Столбцов» выявлялась невозможность использования как игры, так и принципа аналитизма в качестве инструмента поэтического познания.

В «Смешанных столбцах» поэт выходил за рамки «чистого разума», открывая мир объективных сущностей, который понимался им, прежде всего в качестве натурфилософской картины бытия. Для решения этой грандиозной задачи Заболоцкому понадобилось выйти за пределы игрового метода. Поэт приходил к необходимости мифопоэтического способа познания действительности. В создании этико-биологической утопии решающее значение для автора «Безумного волка» имел синтез поэтического воображения и точного научного знания. В результате этого синтеза, по мысли Заболоцкого, должна была возникнуть новая мифологическая картина мира, подкрепленная современной научной мыслью.

Однако утопия – вершина возможностей мифопоэтического сознания – исключает в качестве собственной функции познание действительности. Ее задача – поиск «не истины, а совершенства». Утопия оказалась неспособной дать монистической картины мира, к которой так стремился поэт. Поэтому мифопоэтическое сознание, оставляя в стороне утопию, пытается выстроить непротиворечивую и синтетическую картину мира помимо нее.

Решая данную проблему, Заболоцкий приходит к идее метаморфоз – представлению мифопоэтического (но не утопического) характера. Кроме того, на путях поэтического воплощения данной идеи автор «Метаморфоз» хочет одухотворить природный мир собственной философской идеей, идентично заменить абстрактную мысль ее пластическим выражением. Правда, однозначного решения конфликта аналитического и чувственного познания Заболоцкий здесь все же не достигает.

Решение поставленных в конце 30-х годов проблем было продолжено в конце 40-50-х годах. Перед поэтом возникает и становится ведущей проблема истории, которую он выводит непосредственно из природного бытия. Этим и определяется своеобразие его "историософской" мысли. Наиболее адекватным способом художественного познания исторической сферы бытия видится музыка. «Музыкальное» становится для него равным интуитивному постижению действительности. В идеале же процесс поэтического познания для него теперь равен синтезу осмысления и переживания данного мира. Как выражался сам Заболоцкий, поэт должен познавать бытие «всем своим существом». Таким образом, начав с отрицания интуиции как способа познания мира, Заболоцкий в итоге возвращается к ее приятию, включая ее в состав собственной «гносеологической» концепции.

Творческое сознание Заболоцкого оказалось настолько сложным и противоречивым, драматическим по своим исканиям, что поэт так и не пришел к вполне удовлетворявшему бы его взгляду на мир и собственное в нем место. Но в творческом развитии Заболоцкого важным оказалось то, что от отвлеченно-философской проблематики «Столбцов» через своеобразную натурфилософию 30-х годов он пришел к постановке и определенному решению проблемы истории, что выводило его на основную дорогу, которой шла русская поэзия XX века.

Озеров Л. Труды и дни Николая Заболоцкого // Огонек. 1988. №38. С.25.

^ Белый Андрей. Арабески. С.18.

^ Письма Н.А.Заболоцкого 1938-1944 годов // Знамя. 1989. №1. С.110.

^ Шеллинг Ф. Философия искусства. С.127.

^ Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1900. Т.1. С.284.

^ Розанов В. Природа и история. Спб., 1900. С. 172.

^ Слинина Э. Мысль – образ – музыка в стихотворении Заболоцкого «Гроза» // Лирическое стихотворение. Анализы и разборы. Л., 1974. С.106.

^ Бергсон А. Указ. соч. Т.1. С.94.

^ Габитова Р.М. Философия немецкого романтизма (Фр. Шлегель. Новалис). М., 1978. С.130.

^ Филиппов Г.В. Русская советская философская поэзия. С.150.

^ Македонов А. Николай Заболоцкий. Жизнь. Творчество. Метаморфозы. Л.,1987. С.284.

^ См.: Денисова Е. Структура цикла Н.Заболоцкого «Последняя любовь» К вопросу о тютчевской традиции) //Традиция и новаторство в современной литературе. М., 1977.

^ Фоменко И.В. «Последняя любовь» Н.Заболоцкого как лирический цикл // Эстетика и творчество русских и зарубежных романтиков. Калинин, 1983. С.165.

^ Жирмунский В. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1914. С.78.

^ Кант И. Соч. в 6-ти тт. М., 1965. Т.4. Ч.1. С. 260.

^ Там же. С. 270.

^ Шеллинг Ф. Философия искусства. С. 130.

^ Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990. С. 54.

^ Ростовцева И.И. Указ. соч. С. 97.

^ Чуковский Н. Указ. соч. С. 231-233.

^ Собрание путешествий к татарам и другим восточным народам в XIII, XIV и XV столетиях. СПб., 1825. С.V.

^ Книга Марко Поло М., 1955. С.12.

^ Там же. С. 14.

^ Джиованни дель Плано Карпини. История монголов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. М., 1957. С.14.

^ См.: Филиппов Г.В. Поэзия Заболоцкого (Этапы художественного развития). Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Л., 1968. С.17; Романцова Т.Д. Поэмы Н.А.Заболоцкого. Эволюция жанра. Дисс. ... канд. филол. наук. Л., 1989. С. 134.

^ Турков А. Указ. соч. С.126.

^ Джиованни дель Плано Карпини. История монголов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. С. 173-174.

^ Соловьев В.С. Сочинения в 2-х т. М., 1989. Т.2. С. 462.

^ Филиппов Г.В. Поэзия Н.Заболоцкого (Этапы художественного развития) С. 17.

^ Он же. Русская советская философская поэзия. С. 169.

^ Бердяев Н. Смысл истории. С. 26.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ О ТВОРЧЕСТВЕ Н.А.ЗАБОЛОЦКОГО

1. Александров А.А. Игра и творчество // Нева. 1966. №9. С.197-198.
   
2. Он же. Эврика Обэриутов // Ванна Архимеда. Л., 1988.
   
3. Альфонсов В.Н. Заболоцкий и живопись // Он же. Слова и краски. Очерк истории творческих связей поэтов и художников. М.-Л., 1966.
   
4. Воспоминания о Заболоцком. М., 1977.
   
5. Воспоминания о Н.Заболоцком: Сборник. М., 1984.
   
6. Герасимова А. ОБЭРИУ (проблема смешного) // Вопросы литературы. 1988. №4.
   
7. Денисова Е. Структура цикла Н.Заболоцкого "Последняя любовь": (К вопросу о тютчевской традиции) // Традиции и новаторство в советской литературе. М., 1977.
   
8. Дозорец Ж. "Можжевеловый куст" Н.А.Заболоцкого: (Опыт комплексного анализа) // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1979. №6.
   
9. Жукова Л. Обэриуты // Театр. 1991. №11.
   
10. Заболоцкий Никита. Московское десятилетие Н.А.Заболоцкого // Московский вестник. 1991. №1.
    
11. Заболоцкий Никита Жизнь Н.А. Заболоцкого. М., 1998.
    
12. Липавский Л. Разговоры // Логос. М., 1993. №4.
    
13. Македонов А.В. Николай Заболоцкий. Жизнь. Творчество. Метаморфозы. Л., 1968.
    
14. Макарова И. Диалектика природы в поэзии Н.Заболоцкого // Она же. Очерки истории русской литературы ХХ века. Спб., 1995.
    
15. Озеров Л. Труды и дни Николая Заболоцкого // Огонек. 1988. №38.
    
16. Он же. В начале было "Слово" (Николай Заболоцкий)// Он же. Страна русской поэзии. Статьи разных лет. М., 1996.
    
17. Пурин А.В. Метаморфозы гармонии // Заболоцкий Н.А. Столбцы: Столбцы, стихотворения, поэмы. СПб., 1993 .
    
18. Роднянская И. Поэзия Н.Заболоцкого // Вопросы литературы. 1959. №1.
    
19. Она же. Слово и "музыка" в лирическом стихотворении // Слово и образ. М., 1964.
    
20. Она же. "Столбцы" Николая Заболоцкого в художественной ситуации 20-х годов // Она же. Художник в поисках истины. М., 1989.
    
21. Роскина Н. Четыре главы: Из литературных воспоминаний. Париж: Имка-Пресс, 1980.
    
22. Ростовцева И.И. Между словом и молчанием: О современной поэзии. М., 1989.
    
23. Она же. Мысль - образ - музыка в поэзии Н.Заболоцкого // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1967. №4.
    
24. Она же. Николай Заболоцкий. Литературный портрет. М., 1976.
    
25. Она же. Николай Заболоцкий: Опыт художественного познания. М., 1989.
    
26. Савченко Т. Поэтический образ в поэме Н.Заболоцкого "Торжество земледелия" // Сборник научных трудов по гуманитарным наукам. Караганда, 1974.
    
27. Слинина Э.В. Мысль - образ - музыка в стихотворении Заболоцкого "Гроза" // Лирическое стихотворение. Анализы и разборы. Учебное пособие. Л., 1974.
    
28. Она же. Тема природы в поэзии В.Хлебникова и Н.Заболоцкого // Вопросы методики и истории литературы. Псков, 1970.
    
29. Смирнов И. Заболоцкий и Державин // XVIII век. Л., 1969. Сб.8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII - начала XIX века.
    
30. Степанова К.П. Концепция музыки в творчестве Н.Заболоцкого // Художественная традиция в историко-литературном процессе. Мужвузовский сборник научных трудов. Л., 1988.
    
31. Труды и дни Н.Заболоцкого. Материалы литературных чтений. М., 1994.
    
32. Турков А.М. Николай Заболоцкий . Жизнь и творчество. Пособие для учителей. М., 1981.
    
33. Филиппов Г.В. К вопросу о соотношении мировоззрения и метода в поэзии Н.Заболоцкого 1926 - 1933 годов // Герценовские чтения: Филологические науки. Программа и краткое содержание докладов, 13 апреля - 27 мая 1967 г. / Ленинградский педагогический институт. Л., 1967. (Вып. 20).
    
34. Он же. О "Лодейникове" Н.Заболоцкого (К проблеме эволюции творческих принципов) // Проблемы мастерства. Советская поэзия. Ученые записки Ленинградского пединститута им.А.И.Герцена. 1968. Т.322.
    
35. Он же. Стихотворение Н.Заболоцкого "Змеи". Пространственно-временные аспекты // Лирическое стихотворение. Анализы и разборы. Учебное пособие. Л., 1974.
    
36. Он же. Русская советская философская поэзия. Человек и природа. Л., 1984.
    
37. Фоменко И.В. "Последняя любовь" Н.Заболоцкого как лирический цикл // Эстетика и творчество русских и зарубежных романтиков. Сборник научных трудов. Калинин, 1983.
    
38. Шилова К. Поэтика цикла Н.Заболоцкого "Последняя любовь" // Из истории русской литературы XIX - XX веков. Кемерово, 1973.
    
39. Эткинд Е.Г. В поисках человека. Путь Николая Заболоцкого. От неофутуризма к "поэзии души" // Он же. Там, внутри. О русской поэзии XX века. Очерки. СПб., 1997.
    

Оглавление


Введение


3Глава первая

«Столбцы» в литературном и научно-философском контексте 1920-х годов


5Глава вторая

Натурфилософская лирика и поэмы конца 20-х  30-х годов


43Глава третья

Творчество Н.А.Заболоцкого в 4050-е годы


80Заключение

108Список литературы о творчестве Н.А.Заболоцкого115