Г. Д. Ковалев (Санкт-Петербургская академия мвд россии) доктор социологических наук О. В попова (Санкт-Петербургский государственный университет) Артемов Г. П. А86 Политическая социология: Учебное пособие

Вид материала

Содержание

12.3. Особенности и перспективы развития политической культуры современной России

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18

Гражданская компетентность, 1959-1974 гг., (Данные международных сравнительных исследований, %)

Страна	Местная компетентность		Национальная компетентность
Страна	1959 г.	1974 г.	1959 г.	1974 г.
США	77	77	75	82
Великобритания	78	74	62	66
Германия	62	70	38	59

Источник: The Civic Culture Revisited /Ed. by Gabriel A. Almond and Sidney Verba. Newbury Park, 1989. P. 232

В США и Великобритании" доля людей, ощущающих себя способными что-либо сделать в случае принятия несправедливых решений на местном и национальном уровнях, в 1959 г. была намного выше, чем в Германии. В 1974 г. в сравнении с 1959 г. удельный вес компетентных граждан в Германии существенно увеличился (особенно на национальном уровне). Это еще раз подтверждает правомерность суждения о том, что вера в способность влиять на решения властей возникает у рядовых граждан по мере накопления опыта политического участия и, что немаловажно, — по мере укрепления демократических институтов. Любопытно, что в

[246]

США доля людей, ощущающих себя неспособными оказывать влияние на решения властей, почти совпадает с долей людей, не интересующихся политическими кампаниями [Актуальные проблемы современной зарубежной политической науки, 49].

Политическая компетентность, обусловленная высоким уровнем политического образования, способствуют более активному и эффективному участию граждан в политике. Несмотря на неизбежный политический критицизм, свойственный образованным и информированным гражданам, они чувствуют себя увереннее в отношениях с должностными лицами государства и лидерами партий и, как это ни странно, в большей степени признают их право на осуществление власти. Умение подбирать нужных руководителей госаппарата, а также работать с ними служит важнейшим признаком политической культуры населения стран с развитыми демократическими институтами. Эти институты не только обеспечивают активным рядовым гражданам возможность влияния на правительство и парламент, но и позволяют их своевременно сменять, поддерживая тем самым их соответствие национальным приоритетам, эффективность и легитимность.

Интегральным компонентом гражданской культуры населения индустриальных и постиндустриальных стран является его приверженность демократии. Опросы «Евробарометра» [Eurobarometer, 37—49] обнаружили в странах ЕС высокий уровень приверженности населения существующему устройству общества: только незначительная часть опрошенных ориентировалась на радикальное изменение его организации с помощью революционных действий. Большинство же предпочитало постепенное его улучшение с помощью реформ (рис. 57).

Эти данные свидетельствуют о том, что высокий уровень гражданской культуры формирует у населения высокую степень идентификации с демократическим устройством общества и ценностями, на которых оно основано.

Рассмотрим ценности, на которые ориентируется население индустриальных и постиндустриальных стран. Ценности, как отмечалось в гл. 6, — это общепринятые убеждения насчет целей, к которым нужно стремиться. Демократические ценности были провозглашены более двухсот лет назад, в самом начале формирования современной системы политического представительства. К ним относятся свобода, равенство, справедливость и права человека. При изучении ценностей эти понятия обычно противопоставляются, т. е. респондентов просят определить, какое из двух понятий важнее (рис. 58).

[247]

Источник: Janda R., Berry J.-M., Goldman J. The Challenge of Democracy. Government in America. Princeton, 1989. P. 22.

Анализ этих данных позволяет сделать вывод о том, что подавляющее большинство населения США и Великобритании предпочитало свободу равенству. Во Франции этот перевес не был таким однозначным. В остальных обследованных странах наблюдалась практически равнозначная ориентация и на свободу, и на равенст-

[248]

во. Это значит, что в странах с наиболее высокой степенью развития основных компонентов гражданской культуры большинство населения отдает предпочтение свободе, позволяющей добиться личного успеха без поддержки государства. Там же, где эта культура менее развита, население делится на две равные части, одна из которых предпочитает свободу, а другая — равенство. Среди этих стран, по крайней мере в Германии, по мнению исследователей, доминирует гражданская культура [Рукавишников, Халман и Эстер, 193] и существует стабильная система представительной демократии. На основе приведенных данных можно предположить, что наряду с либеральным вариантом гражданской культуры существуют либерально-эгалитарный ее вариант, который более подходит для европейского континентального типа (согласно типологии Алмонда) политической системы. Этот вывод в определенной степени подтверждается данными европейского исследования ценностей, проведенного в 1990-1991 гг. [Рукавишников, Халман и Эстер, 131], которые приводятся на рис. 59 и 60.

Е§ Должны быть созданы все условия для личных достижений ■ Доходы должны быть более равными

-80 -60 -40 -20 0 20 40 60 %

Рис. 59. Соотношение либеральных и эгалитаристских ориентации

населения индустриальных и постиндустриальных стран

(данные приводятся выборочно)

Мы видим, что в Германии выявлено больше сторонников либерального суждения («личные достижения») и меньше — эгалитарного («равные доходы»). С учетом различия инструментария данные, приведенные на рис. 53 и 54 можно прокомментировать следующим образом. Конечно, социальное равенство не сводится к равенству доходов. Его можно понимать и в либеральном смыс-

[249]

ле — как равенство возможностей. В то же время следует признать, что в континентальной Европе равенству придается большее значение, чем в США, и что гражданская культура здесь имеет эгалитарно-либеральный оттенок. Но главное то, что для выполнения одной из основных функций этой культуры (поддержание стабильности демократии) в европейских странах необходимы и свобода, и равенство (см. рис 60).

Анализ этих данных позволяет сделать вывод о том, что в странах с относительно высоким доходом на душу населения, больше тех, кто в решении своих проблем рассчитывает на себя, а в странах с относительно низким доходом больше тех, кто рассчитывает на государство. Тем не менее во всех этих странах существуют условия для развития гражданской культуры и обеспечения стабильности системы представительной демократии. Согласно Липсету, такие условия возникают при доходе на душу населения 1910долл./год и выше [Липсет 1993, 9]. Во всех странах ЕС этот доход намного выше [Рукавишников, Халман и Эстер, 36-37]. Не последнюю роль в этом процесс играет европейская интеграция.

Обобщая сказанное, следует отметить, что, скорее всего, нет прямой зависимости между идеологическими расколами, существу-

[250]

ющими в развитых странах, и гражданской культурой. Приверженцы либеральных, консервативных и социал-демократических ценностей могут быть приверженцами демократии, и они не раз доказывали это, находясь у власти. Вероятнее всего, эти инструментальные ценности не оказывают доминирующего воздействия на гражданскую культуру и на нее в большей степени влияют терминальные ценности. Это предположение можно проверить с помощью данных всемирного исследования ценностей, которое проводится под руководством Р. Инглхарта, а также с помощью его теории перехода от материалистической к постматериалистической детерминации социального действия в развитых странах [Inglehart 1977; Inglehart 1990; Value Change in Global Perspective...; Инглхарт 1997; Рукавишников, Халман и Эстер, 221, 233—343].

На основе обобщения результатов многолетних (начиная с 1970 г.) исследований культуры индустриальных и постиндустриальных стран, Р. Инглхарт пришел к выводу о том, что в этих странах произошли существенные изменения — «тихая революция» (Silent Revolution) — в механизме ценностной детерминации социального действия. Суть этих изменений заключается в переходе от преобладания «материалистических» ценностей к преобладанию «постматериалистических». Инглхарт исходит из того, что уровень материального благосостояния, достипгутьгй в развитых индустриальных странах, постепенно изменяет целевые ценностные ориентации населения. «Хотя индивидуумы все еще ценят экономическую и физическую безопасность, они все больше придают значение удовлетворению потребности в свободе, самовыражении и улучшении качества своей жизни. Экономические потребности и потребности безопасности, которые мы называем «материалистическими» целями, все еще сохраняют ценность, но они больше не являются высшими приоритетами, возрастающая часть общества отдает более высокий приоритет «постматериалистическим» целям» [Value Change in Global Perspective..., 9].

В исследовании ценностных изменений в качестве целевых ориентации наиболее часто использовались четыре альтернативы: «поддержание порядка в стране» и «борьба с ростом цен» («материалистические» цели), «предоставление людям больших возможностей высказываться по важным правительственным решениям» и «защита свободы слова» («постматериалистические цели»). Каждый респондент должен был дважды выбрать наиболее важную цель: сначала из всех четырех, затем из трех оставшихся после первого выбора. «С учетом двойного выбора из четырех целей ... респонденты, выбирающие «поддержание порядка» и «борьбу с ростом

[251]

цен», классифицировались как материалисты, в то время как те, кто выбирает «предоставление людям больших возможностей высказываться по важным правительственным решениям» и «защита свободы слова», классифицируются как постматериалисты. Оставшиеся четыре комбинации, в каждую из которых входит по одному материалистическому и одному постматериалистическому ответу, классифицировались как «смешанные» (Там же, 10].

В исследовании ценностей применялся также набор из 12 альтернатив, в котором к четырем перечисленным были добавлены: «достижение высокого уровня экономического развития», «стабильная экономика», «обеспечение безопасности страны», «борьба с преступностью», «построение менее обезличенного общества и более гуманного общества», «построение общества, в котором идеи ценятся больше денег», «забота о красоте городов», «предоставление людям больших возможностей влиять на принятие решений по месту работы и жительства». Однако для выявления глобальных ценностных изменений было избрано четырехальтерна-тивное измерение, поскольку оно использовалось в первых опросах [Value Change in Global Perspective..., 10].

Рассмотрим результаты анализа этих изменений в связи с темой данной главы. Для лучшего восприятия статистических данных мы отберем только часть из ежегодных опросов по тем странам, которые рассматривались ранее (рис. 61).

Эти графики расположены слева направо по мере уменьшения доли респондентов, ориентирующихся на постматериалистические ценности в 1993 г. Больше всего их было в Дании, меньше всего — в Италии. Если сравнить эту последовательность с уровнем дохода на душу населения в соответствующих странах, то выяснится, что постматериалистов больше там, где выше материальное благосостояние. Исключение составляет лишь Германия, в которой в 1988 г. доля постматериалистов была выше, чем в Дании (25 и 17% соответственно), а после 1989 г. (объединение Германии) стала уменьшаться и в 1993 г. составила 12% опрошенных [Value Change in Global Perspective..., 13—14]. В то же время следует отметить, что в Германии, как и в Дании, в 1993 г. произошло увеличение доли людей со смешанной ориентацией, без существенного изменения доли сторонников материалистической ориентации. В других странах (за исключением Италии) доля постматериалистов увеличилась в основном за счет уменьшения доли материалистов, поскольку удельный вес респондентов со смешанной ориентацией существенно не изменился. Дания, население которой превосходило население других стран Европы по уровню интереса к политике и удовлетворенности демократией, превосходит

[252]

Рис. 61. Распределение материалистических/постматериалистических

ценностей в западноевропейских странах, %

Условные обозначения: ПЦ — постматериалистические ценности; СЦ —

смешанные ценности; МЦ — материалистические ценности. Источник: Value Change in Global Perspective. P. 13-14.

его и по уровню постматериализма. А главное то, что здесь (как и в Голландии) постматериалистов больше, чем материалистов (в других странах наоборот). Интересно, что в этой стране меньше, чем в других странах, людей, готовых к насильственным действиям в случае нарушения их прав (см. рис. 54).

Следует обратить внимание на то, что оба используемых в исследовании ценностей признака постматериализма (влияние на решения правительства и защита свободы слова) являются одновре-

[253]

менно признаками гражданской культуры. Они входят в состав ких ее компонентов, как потенциальная политическая включен-)сть и приверженность демократическим ценностям. Поэтому еличение приверженцев постматериалистической ориентации >жно рассматривать как увеличение удельного веса носителей ажданской культуры.

Особого внимания заслуживает преобладание людей со смешан -)й ориентацией во всех перечисленных выше странах. За 20 лет : доля или не изменилась, или увеличилась. Важные данные по ой группе населения получены Европейской группой по изучено ценностей (Europian Value Study Group, сокращенно EVS), в ховодство которой входили голландские социологи Лук Халман Питер Эстер [Рукавишников, Халман и Эстер, 238]. В исследо-ниях этой группы выделялись две разновидности материалистов постматериалистов: чистые и смешанные. У смешанных постма-риалистов первый ценностный выбор был постматериалистичес-[М, а второй — материалистическим, т.е. перевес был на стороне ютматериалистических ценностей. Если суммировать доли чис-ix и смешанных постматериалистов в каждой стране ЕС и США, i окажется, что их удельный вес в 1990 г. составлял: 66% — в Ни-рландах, 54% — в США, 53% — в Германии, 49% — в Великоб-[тании и Франции, 47% — в Италии и Испании. Это существен-) увеличивает постматериалистический потенциал населения об-едованных стран.

Особого внимания заслуживает такой важный индикатор по-материалистической ориентации, как уровень межличностного >верия. «Высокие значения показателя уровня межличностного даерия интерпретируются как свидетельство высокой степени :орененности ценностей демократии в обществе» [Рукавишников, злман, Эстер, Рукавишникова, 77—78]. По данным опросов EVS ам же, 153], в 1990 г. существовало следующее распределение ран по уровню этого показателя (рис. 62)

В целом это распределение согласуется с рассмотренными ранее вариантами распределений значений основных показателей граж-лской культуры, за исключением Франции. В других случаях она опережала Италию и Испанию. С другой стороны, относительно лсокие значения этого показателя в Италии и Испании (сопоставимые с Германией) в определенном смысле объясняют устойчивостъ ориентации населения этих стран на демократические ценности. Особенно это важно для Испании, которая еще в 1977 г. была под властью диктаторов.

Наиболее значительные результаты получены в отношении России. Как уже отмечалось, эта группа обнаружила, что уровень

[254]

межличностного доверия (54% в 1993 г. и 57% в 1996 г.) в нашей стране был выше, чем в США и других европейских странах, за исключением Дании, Норвегии и Швеции [Рукавишников, Халман и Эстер, 153]. Важно, что этот результат был воспроизведен в ходе всероссийских опросов, проведенных социологами отдела социальной динамики ИСПИ РАН в 1993, 1994 и 1996 г. [Там же]. В этом плане Россия не уступает странам с высоким уровнем национального дохода на душу населения, стабильными демократическими институтами и укоренившимися демократическими ценностями. Не менее важно и то, что «высокий общенациональный показатель уровня межличностного доверия в России обусловлен взглядами большинства людей среднего возраста и пожилых людей» [Там же, 155].

Как известно, межличностное доверие рассматривается многими социологами и политологами «как косвенное свидетельство наличия высокой степени поддержки ценностей демократии в обществе» [Там же, 154], как показатель «предрасположенности и готовности россиян к восприятию ценностей постматериализма и демократии во всем объеме» [Рукавишников, Халман, Эстер, Рукавишникова, 80]. В таком случае получается, что среднее и старшее

[255]

поколения россиян на основе культурной традиции в большей степени, чем молодое, ориентируются на демократические ценности. Но, как показывают результаты выборов, молодое поколение на основе своего социального положения больше ориентируется на партии, пропагандирующие демократические ценности. Отсюда можно сделать вывод о наличии необходимых социально-демографических и культурных предпосылок и благоприятных перспектив для формирования демократической системы власти и гражданской культуры в России.

12.3. Особенности и перспективы развития политической культуры современной России

Обобщая результаты зарубежных и отечественных исследований, А.В. Андреенкова пишет, что «новая ценностная плоскость политики — материализм/постматериализм — пока еще не сформировалась в России, так как на повестке дня стоят сугубо материалистические вопросы личной и экономической безопасности и экономического роста». В то же время она отмечает, что послевоенные поколения и более образованные группы населения ориентируются, преимущественно на постматериалистические ценности, и что в будущем эти ценности могут стать значимым фактором политической стратификации [Андреенкова А. В. Политическая стратификация современного российского общества. М., 1998. С. 19]. Этот вывод подтверждает предположение о том, что более младшие когорты российских граждан выбирают постматериалистические ценности на основе своего социального статуса (более образованные), в то время как старшие делают тот же выбор на основе традиционного преобладания коммуникативной компоненты в российской национальной культуре, для которой установление и сохранение взаимопонимания и хороших отношений с людьми были одними из главных ценностей.

На этом можно закончить изложение вопроса о предпосылках формирования гражданской культуры в России и приступить к анализу реального проявления ее основных признаков в массовом политическом сознании и поведении населения.

В вышеупомянутом всероссийском опросе ЦЕССИ (май 1996 г.) было выявлено следующее распределение ответов на вопрос: «Насколько вы интересуетесь политикой?» (рис. 63).

Сравнение этих данных с результатами опросов «Евробаромет-ра» (см. рис. 51) позволяет сделать вывод о том, что уровень интереса к политике в России не очень сильно отличается от среднеевропейского: доля испытывающих большой и достаточный интерес

[256]

к политике в России составляла в 1996 г. 41%, а в среднем по странам ЕС в 1994 г. — 45%. Доля тех, кто мало (не очень) интересовался политикой, составила 40 и 37% соответственно, удельный вес совсем не интересующихся политической жизнью был одинаковым — 18%. Если учесть, что данные ЦЕССИ заслуживают абсолютного доверия, то придется признать необоснованными утверждения о низком уровне интереса к политике в России. Разумеется, население России уступает по этому показателю населению Дании и Великобритании, но нисколько не отстает от населения Германии (41 и 42% соответственно).

На графике видно, что значительные показатели повышенного интереса к политике наблюдаются у средних возрастных групп, у младших и старших возрастных групп они ниже (следует обратить внимание на два «пика» по альтернативе «совсем не интересуюсь»: 44% в группе 18—19 лет и 26% в группе 60 лет и более). Разумеется, есть и другие данные, которые отличаются от приведенных выше. Так, согласно ноябрьскому 1994 г. всероссийскому опросу ВЦИОМ, в «очень большой» и «большой» степени политикой интересовались 9% опрошенных, в «средней степени» — 28%, в «малой степени» — 35%, «совсем не интересовались» — 28% [Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. 1995. № 2. С. 10]. Эти данные ниже среднеевропейских и соответствуют тому уровню интереса, который зарегистрирован в 1994 г. в Испании. Правда, разница в 4% может находиться в пределах погрешности измерения (с учетом различия альтернатив ответа на вопрос).

[256]

Источники: Россия в поисках стратегии: общество и власть. М., 2000. С. 186; Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения. М., 1998. С. 180.

На графике наблюдается снижение активности населения России в 1999 г. в сравнении с предыдущими годами по всем видам протеста, за исключением захвата зданий (10% в 1991 г. и 12% в 1999 г.). Многие аналитики считают парадоксальным тот факт, что на фоне намного более низкой, в сравнении со странами ЕС и США, удовлетворенности жизнью, в целом население России в меньшей степени готово к протесту в защиту своих интересов, чем население этих стран.

На графике видно, что в 1991 г. уровень потенциальной про-тестной активности населения России был почти таким же, как в странах ЕС, однако затем он резко снизился. Это объясняется не только слабой укорененностью элементов гражданской культуры в сознании и поведении людей, но и недостаточным развитием демократических институтов. Отсюда разочарование в способности отстаивать свои интересы и гражданские права и влиять с помощью различных акций на решения властей. Второй причиной снижения готовности к протесту служит установка населения России

[258]

на неполитические способы решения своих проблем. Так, 54,9% опрошенных в марте 1999 г. социологами РНИСиНП представителей российского среднего класса ответили, что в случае значительного ухудшения условий жизни будут искать дополнительные заработки и только 3% собирались участвовать в митингах, демонстрациях и голодовках [Средний класс в современном российском обществе, 211]. Подобный отказ от традиционных способов защиты интересов сопровождается наличием довольно большого числа экстремистски настроенных граждан. Так, например, заявили, что могут взяться за оружие 5,7% среднего класса [Там же] и 15% представителей всех слоев населения, опрошенных в декабре 1998 г. социологами ИСПИ РАН [Россия: преодоление национальной катастрофы. ML, 1999. С 198].

Правда, наряду с подобного рода негативными данными есть и позитивные. Они касаются показателей субъективной политической компетентности и политической включенности населения России. Электоральная статистика и опросы свидетельствуют о том, что россияне в основном рассчитывают влиять на решение своих проблем с помощью выборов и личных связей. Последняя форма унаследована от прошлого и постепенно уступает место другим формам. Выборы же прочно вошли в арсенал способов политического влияния. В качестве подтверждения этого вывода можно привести данные всероссийского опроса ЦЕССИ, проведенного в мае 1996 г. по результатам ответа на вопрос: «Могут ли люди, по вашему мнению, действительно изменить что-либо в жизни страны, участвуя в голосовании, или это невозможно?» (табл. 32).

Таблица 32

Blog

Содержание