Является родиной живущих здесь
| Вид материала | Документы |
- Закон и вера могут изменяться, 173.4kb.
- Сценарий праздника "Золотая осень России", 51.15kb.
- Тематическое и поурочное планирование по физике к учебнику С. В. Громова, Н. А. Родиной, 1532.4kb.
- Тула является не только кузницей русского оружия, но и родиной самовара, пряника, 750.16kb.
- Даты заездов: 08. 07, 12. 07, 16. 07, 20. 07, 24. 07, 28. 07. 2011, 747.28kb.
- Ким Стенли Робинсон. Дикий берег, 3774.38kb.
- Петр Аркадьевич Столыпин в истории родного края. Научно практическая работа, 144.01kb.
- Докла д председателя Государственного Совета Республики Татарстан, 275.86kb.
- Тема родины у константина паустовского и марины цветаевой, 78.45kb.
- Я гражданин России, 22.43kb.
Даже бумага - непохожа... Светлана открывает первую попавшуюся книгу
(бумажная глянцевая обложка): "...И восходит солнце" мистера Эрнеста
Хемингуэя - и на титульном листе в уголке видит аккуратный черный
штемпель: "Библиотека Б.И.Марина, НПб".
И все останавливается вокруг.
- Что? - оборачивается Сол. Светлана не звала его, но он все равно
оборачивается. Она молча показывает на штемпель.
Шесть книг из пропавшей библиотеки нашлись среди всех.
За прилавком Сол начал игру.
- О, это же было знаменитое собрание, и все его знали! Когда оно
пропало, это же была настоящая паника, вы не слышали? И все сильно
обрадовались, когда все нашлось. Но ой как же плохо поступили, что стали
такую коллекцию продавать по частям! Это же все равно что взять большой
алмаз и распилить его на три дюжины мелких бриллиантиков, я это вам как
специалист говорю, и даже не спорьте. Ни о чем не думали те люди, чтоб им
так жить, как они поступили! Я уже перекупил больше сотни этих книжек, и
вы подумайте, это же смешно: еврей Шульман понимает цену русской культуре
и английской культуре, а потомки русских и англичан понимают цену только
рыбе, и то не всегда! И вот у вас только полдюжины книжек, нет? А у того,
кто их вам поставлял, у него что, их много? Тогда давайте сделаем так: мой
помощник, это очень приличный молодой человек, завтра к вам сюда придет и
все возьмет и заплатит, и он будет ходить каждый раз, когда вы скажете, а
на обратном пути я заеду сам, и мы с вами будем иметь это дело...
В местном отделении внутренней службы имя полковника Вильямса знали
очень хорошо. Сола внимательно выслушали, и молодой лейтенант был назначен
его "помощником". Выйти на владельца книг было теперь делом недолгого
времени. Шифрованная телеграмма Вильямсу была отправлена немедленно...
- Вы говорите: вторжение... - медленно сказал Лев Денисович (пока
так: только имя, ни фамилии, ни чина, ни звания, но Байбулатов шепнул
Глебу, как бы не замечая его предельной холодности: "Наш самый
главный..."). - Итак, они решились... Почему именно сейчас?
- А вы следите за обстановкой в Старом мире? - Алик наклонил голову.
- По мере возможностей, Альберт Юрьевич... - Лев Денисович вынул
богатый портсигар, открыл: - Угощайтесь. Да, мы следим и делаем выводы, но
ваше мнение для нас исключительно ценно.
- Там дело идет к большой войне. Настолько опустошительной, что
встанет вопрос о существовании всего человечества. - Алик взял папиросу и
теперь крутил ее в пальцах, будто бы не зная, что с нею делать. -
Советское правительство намерено использовать Транквилиум как убежище для
себя и определенной части населения. Для избранных... Чтобы пережили войну
и потом... впрочем, что будет потом, их не слишком волнует... - он,
наконец, нервно закурил. - Извините.
- За что?.. Итак, Альберт Юрьевич, эта часть проблемы понятна.
Кстати, об этом же говорят многие иммигранты: называют опасность
опустошительной всеобщей войны как главную побудительную причину
эмиграции. Скажите, пожалуйста - и не обижайтесь на мой вопрос: вас
побудило предать своих соратников - что? Вы хотите сами воспользоваться
этим бункером? Избежать гибели в той войне? Или - что?
Глеб еще не видел, чтобы люди бледнели так: белые, как стена, щеки и
нос - и багровые пятна на скулах. Алик сидел, все смотрели на него...
- Я отвечу, - сказал, наконец, он. - Я отвечу... Я не убегаю от
войны. Но... поймите, сама возможность для одной из сторон избежать
ответного удара может подвигнуть ее на то, чтобы войну начать... Я не
сомневаюсь: если Андропов получит доступ в Транквилиум, он тут же, не
медля...
- Понятно. И вы считаете, что, если не допустить превращения
Транквилиума в бомбоубежище, то удастся избежать развязывания войны?
- Да. Существующее равновесие страха нарушено не будет...
- А если вы ошибаетесь и война все равно начнется? Ведь тогда гибель
всех тех, кто мог бы выжить, но не выжил - будет на вашей совести...
- Если это так вас заботит, то почему бы вам не объявить прием всех
желающих перебраться сюда? И разве вы не понимаете, что само вторжение
будет гибельным для Транквилиума? Я имею в виду не только культурный
аспект и не только биологический - хотя это все вами недооценивается...
- Вы так считаете?
- Да, я так считаю. Я в этом уверен. Карантинные мероприятия, которые
вы проводите - смешны...
- А чем вы занимались, Альберт Юрьевич?
- Я был в группе наблюдателей-аналитиков. Мы собирали и обрабатывали
политическую и экономическую информацию.
- Многое ли вам известно об организации, в которой вы работали?
- Н-ну... кое-что известно. Вероятно, вы знаете, что уровень
секретности там высочайший?
- Знаем.
- Что вас интересует?
- В первую очередь мы, конечно, хотели бы знать нелегалов, работающих
против Палладии. Но это, как я понимаю...
- Этих я не знаю. Другой отдел... - Алик развел руками.
- Бог с ними. Мне интересно еще вот что: сколько человек в вашей
организации имеют право принимать решения?
- Все стратегические решения принимает лично Андропов. Тактические и
оперативные решения - компетенция начальника отдела Скобликова Василия
Васильевича.
- Уже не Скобликова... Такое имя: Чемдалов - вам известно?
- Знаю я его. Неужели он теперь?..
- Да. Как по-вашему: это хорошо или плохо?
- Скорее плохо. Он... как бы сказать... очень быстрый. В шахматы
отлично играет блиц-партии. Когда есть время подумать - пасует. Говорит,
что не может выбрать из возникающих вариантов. И еще: он целеустремлен и в
то же время зашорен. Забывает о флангах, я бы так сказал. Но - игрок очень
сильный. Сильнее Василия Васильевича.
- Спасибо... Итак, дальше: сколько человек в курсе всех происходящих
событий и планов руководства?
- Всех? Не более пяти-шести. И я подозреваю, что эти пять-шесть -
включая Андропова - и есть на сегодняшний день реальное руководство
страны. По крайней мере, в глобальных вопросах.
- А Политбюро?
- Пребывает в приятном заблуждении.
- Сколько человек вообще знают о существовании Транквилиума?
- Мне трудно сказать... Понимаете, есть разные уровни посвящения в
тему. Скажем, я четыре года работал по подробнейшей карте над анализом
торговых путей Транквилиума, будучи полностью уверенным, что это всего
лишь модель страны... большая настольная игра.
- То есть вас можно будет использовать как специалиста по торговле? -
чуть улыбнулся Лев Денисович.
- Да, причем по перспективам торговли. Мы прорабатывали вопрос с
точки зрения развития экономики и технологии... Думаю, таких - много.
Работающих втемную. Господи, железную дорогу отгрохали - кто знает, для
чего? Официальная легенда - на случай китайского вторжения... Я думаю, что
тех, кто побывал в Транквилиуме, не наберется и двух сотен. Плюс еще
двадцать человек, занимавшихся перевозкой наркотиков по промежуточной
зоне. Это в Отделе. Но существуют же еще и те, кто проводит эмигрантов,
кто их вербует...
- Эти люди интересуют нас меньше... Итак, Альберт Юрьевич,
перешагивая через многие-многие пункты: что, по вашему мнению, следует нам
предпринять, чтобы избежать уготованной судьбы?
- Убить Андропова, - сразу ответил Алик.
Стало очень тихо. Слышно было, как заржала вдали лошадь, простучали
копыта - и смолкли.
- Это решит проблему радикально? - сухо спросил Лев Денисович.
- Это будет очень сильный ход, - сказал Алик. Он увидел вдруг в своих
пальцах потухшую истерзанную папиросу, смущенно бросил ее в пепельницу. -
Я понимаю, что это... отвратительно. Но в руках Андропова все нити.
Власть, сила, тайна. Видите ли, уровень секретности проекта таков, что
даже нынешний председатель Комитета не знает по-настоящему, чем занимается
Тринадцатый отдел. Якобы вызыванием духов, оживлением мертвых, чтением
мыслей, параллельными пространствами... Если хотите скрыть правду, прячьте
ее среди лжи. И если, повторяю, Андропова не станет - не окажется
человека, который сумеет овладеть ситуацией. То есть рано или поздно... но
скорее поздно кто-то такой появится...
- Понятно. Как вы предполагаете совершить убийство?
- Мы с Глебом... Борисовичем отправляемся в точку, сопряженную с
Москвой, по промежуточному пространству проникаем в кабинет или квартиру
Андропова, на короткое время выходим в тот мир, я произвожу ликвидацию...
потом тем же путем возвращаемся.
- С Глебом Борисовичем вы этот проект обсуждали?
- Нет. Глеб, что ты скажешь?
Глеб с трудом оторвал взгляд от пепельницы.
- Да, конечно, - сказал он. - Я готов.
Олив проснулась от приглушенных голосов. Иллюминатор каюты был открыт
- для свежести - и под ним проходила галерея, с которой спускали
пассажирский трап к шлюпкам. Вроде бы еще рано брать лоцмана, архипелаг
Эпифани будет лишь послезавтра... По трапу кто-то поднимался, и не один. И
не два. Она выскользнула из-под покрывала и подошла к иллюминатору.
Несчастный мистер Черри спал на слишком коротком для него диванчике. Лучше
бы нас назначили папой и дочкой, мельком подумала Олив, а то неловко,
право...
Шлюпка плескалась внизу, невидимая, а по трапу медленно поднимались
одетые в темное люди. Поднявшиеся толпились на галерее, тихо-тихо
переговариваясь, и Олив никак не могла понять: а о чем это они? - пока не
сдвинулось вдруг что-то в сознании и она не поняла, что говорят по-русски.
"Два чемодана", - услышала она, и: "Никаких денег не хватит..." Потом
кто-то строго сказал: "Тихо. Идите все за мной". И все послушно замолчали
и пошли.
Шлюпка отчалила, несколько раз плюхнули весла, потом - колыхнулись,
разворачиваясь, паруса. Сильно кренясь, шлюпка понеслась к еле различимой
на границе темного моря и нежного, видимого будто на просвет неба - черной
зазубренной полоске Острова...
Барк поднял паруса почти бесшумно - и лишь по изменившемуся плеску
волн да по тому, что перестал влетать в иллюминатор ветер, Олив поняла,
что судно их уже не лежит в дрейфе, а несется вдаль по Трубе, или Канаве,
или Чертову желобу - короче, по проливу Эпифани, разделяющему материк и
Нью-Айрленд, Остров - вот так, с большой буквы, его и называют, самый
большой и самый населенный остров, омываемый двумя морями... Сейчас,
летом, когда Кольцо ветров вращается по часовой стрелке, пройти Канаву с
востока на запад можно легко: по ветру и против течения. Зимой все будет
наоборот: и ветра, и течения пронесут отважившийся на такое плавание
корабль с запада на восток, из Адриана в Кассивелаун, с безумной
быстротой: до трехсот миль за сутки. Но чтобы попасть обратно в Адриан,
уйдет больше месяца: вокруг всего Острова, а то еще и через пролив
Шершова...
Беглецы, поняла Олив. Иммигранты. Те, кого официально не существует.
Они просидят весь путь где-нибудь в трюмном отсеке, запертые, немногие из
членов экипажа увидят их и никто - из пассажиров. А темной ночью барк
ляжет в дрейф у берегов запретного острова Хармони... Будто клейменных
тайным тавром, будто прокаженных везут их. И находятся же люди, готовые на
такое обращение с ними и на такую же дальнейшую долгую жизнь...
Этого Олив, как ни пыталась, понять не могла.
19
Как и не было Петербурга... Вновь плыли горы за окном, леса сменялись
клиньями полей, и лишь деревни были другие: утонувшие в садах, в грузных
яблонях и сливах. Трижды в день останавливался поезд на столовальных
станциях, пассажиры высыпали на перрон и рассаживались у накрытых здесь
же, под навесами и без навесов, столов; и сюда же, к столам, допускали
крестьянских девушек: торговать яблоками, грушами, абрикосами, сливой...
На всем пути по Земле Спасения, до парома, девушки казались сошедшими с
картинок рекламных журналов палладийских туристических компаний:
крепенькие, кругленькие, русоголовые, ясноглазые. После Фатьянова, на всех
станциях Гарного Края, девушки были совсем уже другие: высокие,
черноволосые, с заметной раскосинкой в глазах. С удивившим его самого
замешательством смотрел на них Глеб...
В салон-вагоне их ехало шестеро: Алик и Глеб, господин Байбулатов,
есаул Коротченя - он обеспечивал транспорт и питание: за Корсаком никакого
регулярного сообщения не было ни по суше, ни по воде, - и два
казака-порученца, они же телохранители, носильщики и прочее.
В Новопитере Кирилл Асгатович попытался объясниться. Простите меня,
если можете, Глеб Борисович, сказал он, ну - не подумал, затмение нашло...
показалось вдруг, что двух зайцев убью, а когда понял, что глупость
сотворил - поздно уже... Простите великодушно. Впрочем, если желаете, я
откажусь от участия в акции, сами понимаете: доверие должно быть обоюдным.
Да, сказал Глеб, доверие должно быть. Когда я понял, что вы меня
используете как ложную мишень... да если бы именно меня - я бы слова не
сказал! Вы же... Я еще и еще раз прошу прощения, - Кирилл Асгатович
наклонил голову. Я совершил ошибку, она дорого стоила - и вам, и мне...
Глеб не стал спрашивать, чем расплатился господин Байбулатов. Чем-то,
значит, расплатился - зря говорить не станет.
...А дама ваша жива, здорова и в безопасности, сказал он, когда они
пожали руки. Мне Бэдфорд сообщил...
В Корсаке остановились в доме военного коменданта штабс-капитана
Переверзева Игната Ильича. Дом был огромен и полупуст. Ходили сквозняки по
пустому флигелю, и палые листья лежали в углах. Осень торопила события,
Коротченя и комендант сработали четко, и на второй день был готов план
похода: на шхуне до Федякиной губы, самого северного рукава реки Эридан,
там есть застава Крепостец, где квартирует сотня казаков и с полтысячи
крестьянского населения. Оттуда до нужного места четыре сотни верст по
прямой, и пройти их надо на конях. С сотником Крепостца снеслись по
телеграфу, недавно проведенному. Он готов дать и лошадей, и казаков в
конвой. Так будет и быстрее всего, и проще. Господин Байбулатов выразил
согласие. Алик был молчалив и мрачен. Миссия его угнетала страшно. Глеб
же...
Глеб испытывал сильнейшее чувство неизбежной грядущей неудачи. Он
только не знал, не мог понять, и чем именно суть этой неудачи. Впрочем,
делиться сомнениями не стал - да и чем, собственно, было делиться? Страхом
и неуверенностью? Нет, просто слишком долог путь. Делаешь - делай
скорее...
Но - грызло, грызло...
Все было неправильно. Все с самого начала.
И уже ничего не исправить. Остается жить с тем, что осталось.
Не хотелось ни о чем жалеть. Хотелось быть жестким и сильным.
Ничего больше и не приходилось требовать и ждать - от себя, от жизни,
от Бога...
Но что-то зацепилось внутри и не пускало.
Светлана возвращалась в город, где прожила последние и не самые
плохие годы - будто жизнь спустя. Тянулись пригороды, дачи, богатые виллы.
Она узнавала их, как сквозь туман. Потом начались сады, парки. Вдали
мелькнул на миг и тут же скрылся дом, где жила Олив и где Светлана и
Сайрус выдерживали осаду в ту жуткую ночь мятежа. А у самой станции, где
начинали ветвиться пути и колеса загромыхали на стрелках, стоял, открытый
всему, двухэтажный деревянный дом. Туда, в тесную квартирку на втором
этаже, и привез ее, пятнадцатилетнюю, отец. Два с половиной года закрытой
школы было позади, два с половиной гнусных года. Светлана вглядывалась в
окна дома, занавешенные светлыми шторами - как будто можно было узнать
этим или каким-то другим способом, дома отец или нет. Рядом молчал и о
чем-то размышлял Сол. Ему нелегко далась дорога, особенно последние сутки:
банды бесчинствовали, поезд останавливался поминутно, солдаты охраны
растаскивали завалы - а из темноты летели пули. Но ни налета, ни крушения
все-таки не случилось, обошлось.
Они продолжали играть в маленькую еврейскую семью, но уже тихо,
устало, на излете. Светлана перестала примачивать фуксином шею и щеку,
"родимое пятно" полиняло. Тяжелый "сэберт" она носила в вагоне почти
открыто: в кармане летнего пальто. Но на станции Сол встрепенулся, шепнул:
работаем, - и потом долго и шумно торговался с носильщиком. А в кэбе вдруг
улыбнулся ей и крепко пожал запястье.
В пять минут домчались до дома, и Светлана, выдохнув: "Одна..." -
взлетела на второй этаж. Дверь. Она постучала, но даже не услышала своего
стука. И не услышала шагов за дверью.
В первый миг она не могла разобрать, кто перед нею: так было светло в
квартире и так темно здесь, по эту сторону двери. А может быть, ей просто
хотелось видеть другое...
Женщина средних лет, в измятом халате, с измятым лицом и трубкой в
руке.
- К кому это вы?
- Мистер Белов... он жил здесь... Он здесь?
- Никогда не слышала... Может быть, Фанни? Фанни!
- Иду, иду, - донеслось из комнаты. За-шаркали шаги, и появилось
нечто бесформенное, колышущееся, как мешок, налитый киселем. Но
удивительно - Светлана узнала это существо, кухарку Фанни, когда-то
занимавшую каморку под лестницей. И Фанни узнала ее и раздвинула в
беззубой улыбке губы:
- О, мисс Светти! Как это вас занесло к нам? Да вы проходите,
проходите же. Элинор, дай дорогу мисс...
- Фанни, милая, скажи: папа был здесь? Недавно - здесь?
- Нет, мисс, а что случилось?
- Фанни, я с вокзала, я была в столице, когда услышала, что он
вернулся...
- Нет, мисс, я не слышала и этого. Но я многого не слышала, нигде не
бываю, не вижусь ни с кем... Может быть, он и вернулся. Но сюда он не
заходил. Да и что ему делать здесь? Проходите, я налью вам горячего чаю,
вы такая бледненькая...
- Спасибо, Фанни, меня ждут внизу, я должна, должна найти его как
можно быстрее...
- Удачи вам, милая, и простите, что ничем не помогла. Как вы доехали?
- Это ужас, Фанни, это просто ужас... - Светлана бежала вниз. Прощай,
Фанни!
Сол помог ей сесть.
- Пусто? - понял он.
Светлана кивнула.
- Куда теперь?
- В комендатуру порта.
- В комендатуру порта! - крикнул Сол кэбмену.
Лишь когда кэб остановился у начала аллеи, ведущей к тяжелому серому
дому под красной крышей, Светлану ударило: ведь там же не только те, кто
что-то знает об отце, там может быть и Сайрус! Но поздно было
поворачиваться и убегать...
Мистер Пэтт так и занимал свой треугольный кабинетик, заваленный до
потолка пыльными коричневыми папками. Нарукавники и круглые очки делали
его похожим на старого бухгалтера.
- Леди Светлана! - он узнал ее сразу, а изумился секундой позже.
- Это я, мистер Пэтт, здравствуйте! Скажите: папа вернулся?
- Ваш отец, леди? Не-ет... Только не волнуйтесь, ради всего святого,
от них есть известия, там все в порядке. Месяц назад была телеграмма из
Белого Города, они готовились к отплытию, мы перевели им деньги на свежие
продукты. А почему вы решили, что он вернулся? Нет, и мне очень жаль, что
приходится это говорить.
- Да, я... Это было ложное известие. Понятно. Извините. Главное - жив
и здоров, правда?
- Конечно, миледи, конечно. Садитесь вот сюда - и не откажите в
компании: глоточек бренди с фруктовой водой?
- Плохо выгляжу, да? Я знаю. Это дорога. Устала. Спасибо... - она
приняла бокал. - Такая долгая дорога, знаете ли...
- И нигде не отдыхали?
- Только что с поезда, кэб ждет...
- М-м... Леди Светлана, вы можете и не знать...
- Что? Что случилось? Сайрус?
- Как вам сказать... Видите ли, он взял годичный отпуск и уехал. На
север, в имение...
- Давно?