Феномен преображения в русской художественной словесности XVI-XX веков
| Вид материала | Автореферат |
- Словесные способы убеждения в речевой ситуации личного спора (на материале русской, 260.59kb.
- Сектантские движения на Руси конца xiv-го — начала xvi-го веков, 126.79kb.
- Кувшинская Юлия Михайловна, 166.38kb.
- Репрезентация масонской символики в языке русской художественной литературы XVIII начала, 899.2kb.
- Ёновна именование памятников письменности в истории русской словесности XI-XIX веков:, 585.45kb.
- Пушкин: феномен критической драматургии, 437.27kb.
- Вкнигах [имп]: 1, [БР]: 2 и [БР]: 3 мы показали, что двуглавый, 251.89kb.
- Конец книг царств об истории руси-орды XIV-XVI веков, 317.57kb.
- Фразеологические единицы в повествовательном дискурсе (на материале русской художественной, 593.74kb.
- Феномен лица в русской культуре конца ХIХ начала ХХ веков 24. 00. 01 Теория и история, 363.34kb.
Второй параграф третьей главы - «Преображение мира творческой активностью личности в произведениях Ф.М. Достоевского и Я.П.Полонского, А.А. Фета, А.Н. Майкова, И.А. Гончарова». Писателей и поэтов Я.П. Полонского, А.А. Фета, А.К. Толстого, А.Н. Майкова, И.А. Гончарова и Ф.М. Достоевского объединяют размышления о религиозном назначении искусства, о творчестве как осуществлении воли Творца. В лирике А.К. Толстого и Я.П. Полонского поэт показан как Божий избранник, которому открыты в окружающем пространстве «невидимые формы и неслышимые звуки» (А.К. Толстой «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!», 1856; Я.П. Полонский «Статуя», «Наяды»). Поэзия, по Майкову, это преображение мира, которое возможно, если поэт переживает религиозное преображение (А.Н. Майков «Ты – удар посланца Божья», 1888).
Два типа художника создает Ф.М. Достоевский в своих произведениях «Униженные и оскорбленные» и «Неточка Незванова». Если Иван Петрович занят не только творчеством, но жизнетворчеством, то музыкант Ефимов лишен сочувствия окружающим, занят собой, что ведет его к саморазрушению. В основе повествования Достоевского лежит евангельская притча о талантах.
М. Бахтин заметил близость описания музыки в «Неточке Незвановой» и в опере Тришатова из романа Достоевского «Подросток», отмечая «буквальное совпадение текстов о голосе дьявола» и подчеркивая «проблему полифонии»3. Оба героя, терзаясь угрызениями совести, слышат «ужасный голос». Но если музыкант Ефимов, прозревая о себе истину, сходит с ума, то есть оказывается в небытии без Бога, то Тришатову помогает вера в милосердие Божие.
Третий параграф третьей главы – « Потеря образа Божьего человеком в творчестве Ф.М. Достоевского и Я.П. Полонского». В своей работе «История безумия в классическую эпоху» М.Фуко писал о безумии как о раскрытии человеком своей подлинной природы, «стихийном переходе к объективности», конститутивным моментом становления человека4. По мнению М. Фуко, безумие обнаруживает дурное намерение, неправильный нравственный выбор личности. Видение Трубиным покойной матери в повести Я.П. Полонского «Галлюцинат» свидетельствует о двойной этической ошибке героя: отказе матери в помощи и желании зла отцу. Неспособность героев к творчеству Ефимова («Неточка Незванова» Ф.М. Достоевского), Ильина («Признания Сергея Чалыгина» Я.П. Полонского) становится следствием оторванности героев от божественного бытия из-за их эгоизма. Такое же смешение ценностей происходит в душе Лизы («Братья Карамазовы» Достоевского) и Иволгиной («Психопатка» Полонского).
В романе Достоевского «Идиот» сумасшедшими называют Иволгина, Настасью Филипповну. Их безумие – это зависимость от мнения других. Аглая ведет себя как зависимый от родителей ребенок. По мнению М. Фуко, спасение от безумия – в разуме другого. В кризисной ситуации испытания, когда Аглая и Настасья Филипповна вступают в поединок не только друг с другом, но и с собой, торжествует не их разум, а их безумие. Спасением для Настасьи Филипповны и Аглаи могло быть проявление природно-женского, охранительного начала. Искуплением грехов, своих и чужих, становится безумие для Мышкина («Идиот» Достоевского) и Нефедина («Во дни помешательства» Я.П. Полонского).
Четвертый параграф третьей главы – « И.С. Тургенев, И.А. Гончаров в поисках положительного героя». Достоевский в Обломове ценил «веру в идею, в идеал», в Лаврецком – кротость, смирение. На наш взгляд, Лаврецкий и Обломов – предшественники князя Мышкина. Объединяет этих героев вера в идеал, кротость, детская невинность и мечтательность. Есть совпадения на сюжетном уровне. Так, Лаврецкий, Обломов и Мышкин в своих мечтах видят себя полководцами. Кроме того, объединяет этих героев испытание любовью к девушке одного типа - активной, деятельной натуре, которая выступает по отношению к своему возлюбленному в роли Пигмалиона. Направленность личности при этом у героинь различная: Лизу интересует духовная деятельность, Ольгу и Аглаю – социальная. Но Аглая и Ольга ценят в своих возлюбленных сердце. Кульминацией для всех романов является свидание в саду, что символизирует встречу героев на метафизическом уровне. аким образом, ении к делу, к семье, видимо, в Штольце недостаточно, поэтому Ольга испытывает неудовлетворенность семейной жизнь
Но модели мира у героев Тургенева, Гончарова и Достоевского различные: для Обломова – это гармония в мире природы (идиллия), для Лаврецкого – гармонизация социальных отношений (трудовая идиллия), для Мышкина – жизнь по евангельским заповедям (житие-мартирий). Поэтому время для Лаврецкого и Обломова – это природный цикл, а в сознании Мышкина сосуществует временное и вечное.
Пятый параграф третьей главы – «Л.Н. Толстой и А.П. Чехов о преображении человека перед смертью». В произведениях Л.Н. Толстого смерть показана как возвращение в лоно природы, как часть вечного природного цикла, покой небытия, после уничтожения тела душа освобождается.
В рассказе «Архиерей» А.П. Чехова мир героя ограничен природным циклом, смерть для него становится освобождением, его герой существуют в рамках дольнего мира. Хотя смерть преосвященного Петра наступает в Великую Субботу, накануне Пасхи, рождение Христа в душе человека Чехов не показывает. В рассказе «Черный монах» мнимое преображение героя происходит во время приступа его сумасшествия, но при этом сознание героя не выходит за рамки земного мира. Перед смертью этот герой возвращается к идеалу идиллии, от которой он прежде отказался. В.Я. Лакшин отмечал, что для большинства героев Чехова свойственно мироощущение – «возвращение на круги своя»5. Общим у обоих писателей – Толстого и Чехова - становится разрыв между горним и дольним миром.
В рассказе «Скрипка Ротшильда» история Якова Бронзы напоминает историю пушкинского Гробовщика: после кризиса герой отказывается от материальных ценностей, которые были для него прежде главными, и возвращается к общечеловеческим ценностям. У Пушкина это семья, у Чехова – искусство. Вырывается из замкнутого круга герой, когда задумывается о смысле слова «убытки» как отходе от подлинного бытия. Мелодия Якова продолжает жить в исполнении Ротшильда, как и память об этом человеке: бессмертие можно обрести в покаянии и творчестве. В рассказе «Студент» Чехов показывает, как проявление образа Божьего в человеке связано с замыслом Творца о мире. Счастье – это и есть ощущение себя частью Божьего мира. Хронотоп Якова Бронзы и Студента раскрывается «на пороге».
Шестой параграф третьей – «Н.С. Лесков о преображении человека». В современной науке произведения Н.С. Лескова рассматриваются обычно или с точки зрения новозаветной традиции (А.А. Новикова, Г.Б. Пономарева, Н.Н. Старыгина, В.Ю. Троицкий) или в рамках различных мистико-спиритуалистических учений (И. Винницкий, О.В. Евдокимова). На наш взгляд, обнаружить православную традицию в произведениях Н.С. Лескова можно с помощью феномена преображения личности.
В романе Лескова «На ножах» даны две концепции смерти: христианская и спиритуалистическая. Генерал Синтянин перед смертью исповедуется в грехе гордыни и готовится принять смерть как искупление, но Подозеров воспринимает смерть как освобождение телесной оболочки. Состояние преображения испытывает Александра Ивановна Синтянина, когда решается принести себя в жертву, спасая политических заключенных. Она и жена Форова выступают в романе как мироносицы, что замечает Н.Н. Старыгина.
Г.Б. Пономарева относит «Соборяне» Лескова, как и роман «Братья Карамазовы» Достоевского, к жанру кризисного жития, в основе которого лежит идея преображения личности. Однако в романе «Соборяне» образ Савелия Туберозова статичен, а его мир показан как дольний. Преображение героя во время грозы и преображение Ахиллы у гроба Савелия Лесков показывает как вселение в них духа. Это предвосхищает романы Мережковского и Белого, где герои оказываются во власти неведомых сил.
В «Очарованном страннике», испытав впервые Страх Божий после убийства Груши, Флягин идет по пути сознательного искупления греха. Потеря имени воспринимается Флягиным по-христиански как потеря себя. В день Ангела Иван после Господней молитвы совершает подвиг и искупает грех. Герой Лескова соединяет в себе статическое и динамическое начало: сохраняет в себе непосредственное чувство, но идет по пути возрастающей любви – к любви за весь народ, за который ему «хочется помереть».
Четвертая глава « Литература XX века о преображении личности и мира» состоит из шести параграфов. Первый параграф – «Религиозно-эстетические взгляды Я.П. Полонского и младших символистов». По мнению Полонского, на долю художника выпадает задача «защиты идеала прекрасного», это возможно при условии, что жизнь и творчество для художника едины. Спасти мир красотой – задача слишком сложная для одного человека, поэтому художники Полонского оказываются часто на грани безумия («Шатков») или приходят к индивидуализму, который отрывает их от божественного бытия («Галлюцинат»). Таким образом, романтическая концепция творчества у Полонского соединяется с христианской.
Поэзия, по мысли Блока, должна одухотворять - во многом благодаря символам, которые предполагают духовное постижение бытия. У Вяч.Иванова Дионис становится символом Христа. Так происходит десакрализация христианских ценностей. Символисты модернизируют концепцию творчества романтиков: по их мнению, в творчестве не обязателен синтез веры и духовных сил, их символы отрываются от христианской традиции, наполняясь субъективным смыслом.
Второй параграф – « Мыслители серебряного века о преображении личности и мира». Стремление трансформировать традиционное религиозное сознание приводит ряд мыслителей Серебряного века к «неохристианству», сущность которого сводится к идее реального преображения человеческой природы. Возникает, например, софиология, которая, обращаясь к богословской идее Боговоплощения, модернизирует ее. Так, В. Соловьев и С. Булгаков видят в священнослужителях и поэтах «проводников» премудрости, при этом не учитывают личностный характер веры и необходимость покаяния.
В третьем параграфе « Поиски путей преображения личности и мира в прозе русских символистов» показывается, что писатели-символисты, желая подчеркнуть жертвенность своих героев, используют евангельские аллюзии и реминисценции к произведениям Достоевского. Хронотоп романов Мережковского и Белого связан с церковным календарем. В романе «Петр и Алексей» действие начинается в день празднования Тихвинской иконы Божией Матери, а заканчиваются накануне Пасхи. Роман «Петербург» начинается последним днем сентября, накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Бал-маскарад и пожар на Островах – прямая аллюзия к «Бесам». В прологе повествователь иронично подчеркивает связь столицы России со столицей Византии, но иеротопия Петербурга у Белого не связана с идеей заступничества Божией Матери за землю русскую, как это происходит у Достоевского. И даже спасение Аблеуховых у Белого становится не чудом, а случайностью.
Смерть Алексея Мережковский изображает в контексте Страстей Христовых. Во время пыток Алексей произносит слова Христа перед распятием. Перед смертью лицо Алексея напоминает Петру лик Спасителя. Вместе с тем, внутреннего преображения Алексея в романе, поскольку он не смиряется в раскаянии, а бунтует. Другой герой романа – Тихон Запольский – сравнивается с князем Мышкиным в апокалипсическом предчувствии. Аллюзии к Страстям Христовым возникают в тот момент, когда Тихон готов вместе с Софьей и другими раскольниками предаться самосожжению, вспоминая евангельские слова о готовности отдать душу за «други своя». Однако побуждает Тихона остаться с раскольниками, как Алексея вернуться в Россию, не убеждения, а плотская страсть к женщине.
В романе «Петербург» А. Белого маршрут Дудкина в начале романа напоминает движение Раскольникова после преступления: оба герои проходят через Николаевский мост. Пространство, в котором рождается бред Дудкина, напоминает комнату Раскольникова желтым цветом обоев. Белый развивает замысел Достоевского, показывая, как в сознании Дудкина христианские и социалистические идеалы соединяются: для него «Общественность» и «Революция» - «божественные ипостаси вселенной». Дважды повествование о Дудкине вводится Белым в контекст Страстей Христовых. В начале романа, когда герой несет бомбу с Васильевского острова в дом к Аблеуховым, в трактире он слышит разговор о готовящемся покушении на сенатора и слова, которые являются аллюзией к Евангелию: «Что есть истина?». В финале романа, после того, как Дудкин разочаровывается в своих соратниках, вновь создается аллюзия к Страстям Христовым – в духовных песнях, которые поет Степка из Коломны в дворницкой. Жертвенность Николая Аблеухова подчеркивается автором дважды: во время разговора с Морковиным, чиновником охранного отделения, который строит ему психологические ловушки, Аблеухин-младший повторяет слова Раскольникова, обращенные к Порфирию Петровичу, а затем он сравнивается с распятым Христом, но герои «Петербурга» оказываются не способны к самопожертвованию, поскольку не любят. Вертикальный хронотоп Достоевского размывается в романе Белого «Петербург», а личности его героев растворяются в хаосе стихии.
В четвертом параграфе « Солнце мертвых И.С. Шмелева и Ф.М. Достоевского» проводится параллель между «Бесами», «Записками из Мертвого дома» Достоевского и эпопеей И.С. Шмелева «Солнце мертвых», рассказом «Неупиваемая чаша» с помощью апокалипсических образов погасшего солнца, чаши искупления, белых одежд мучеников. Шмелев описывает судьбы праведников, которые сопротивляются злу. У.К. Абишева, определяя метод И.С. Шмелева как неореализм, противопоставляет его символизму: «Реальность здесь не утрачивает своей подлинности, материальности, остается включенной в сеть причин и следствий человеческого общественного бытия, но в то же время средства его воссоздания имеют черты символические»6. Апокалипсические образы в эпопее Шмелева «Солнце мертвых» становятся символами искупления и грядущего воскресения России.
Пятый параграф - «Мир станет Красота Христова» (Ф.М. Достоевский и Б.К. Зайцев). Объединяет Б.К. Зайцева и Ф.М. Достоевского стремление соединить традиции романтизма и христианства. В рассказе Б.К. Зайцева «Аграфена» прослеживаются житийные традиции. Автор сравнивает судьбу Аграфены с историей невинного страдальца Иова. Перед смертью она вспоминает свою первую любовь и испытывает преображение.
В герое повести «Голубая звезда», Алексее Петровиче Христофорове, объединяются черты князя Мышкина и Алеши Карамазова Достоевского. Общим становится романтизм и христианство героев. Характер Христофорова, как и Мышкина, не объясняется обстоятельствами. Хронотоп произведений Зайцева связан с церковным календарем. Его герои находят свой идеал в конкретном человеке, но при этом остаются христианами.
В своей повести Б.К. Зайцев показывает преображение мира, которое осуществляется благодаря встречам Христофорова с женщинами, любящими без эгоизма, – Анной Дмитриевнойе и Машурой. Встреча с ними происходит в день Явления Знамения, как и в романе Достоевского «Идиот». Анна Дмитриевна, как Настасья Филипповна Достоевского, несет в себе боль, но она может простить обидчика и в своей любви забыть о себе. В среду Страстной недели Машура принимает решение не противиться своей любви к Христофорову, принять ее как волю Божию. В этот момент героиня следует пути Пресвятой Богородицы (Лука 1:38). В повести «Голубая звезда» используется кольцевая композиция: в начале и в конце произведения действие происходит весной, в это время главный герой видит «свою» звезду Вега. Но круг размыкается, герои показаны на пороге новой жизни: Христофоров, как и Машура, чувствует начало «нового». Закат кажется ему «милой и чудесной страной былого».
Шестой параграф – « А. Платонов и М. Пришвин о преображении человека в семье и жизнетворчестве». Тема блудного сына звучит в рассказах А. Платонова «Река Потудань», «Возвращение», «Афродита». Возвращение Никиты к жене, Алексея Иванова к семье происходит, когда в герое пробуждается сострадание. Чувство сопричастности к общей жизни дает Назару Фомину осознание Промысла Божьего. ее проникало ему до сердца" го дух уже не могчником природное в движении к общей жизниКАЕТ Встреча Назара Фомина и его будущей жены происходит в саду. Аллюзии к Песне Песней угадываются и в рассказе «Июльская гроза», где председатель колхоза говорит о любви к детям: «…Для сердца они больны, как смерть». Сквозным символом в рассказах Платонова становится, как и у Достоевского, свет заходящего солнца как грядущего преображения личности в вечности. В лучах заходящего солнца чувствует себя счастливым Семен, который после смерти матери заботится о своих братьях и сестрах, а также оказывается Фро, когда думает о своем муже. Р. Семенов утверждает духовное возрастание Фро в материнской любви. А. Жолковский видит движение в творчестве Платонова к жанру идиллии. На наш взгляд, черты идиллии у Платонова соединяются с житийными традициями. любви к мужу Фрося, героиня рассказа "
В повести-сказке М. Пришвина «Кладовая солнца» символизация происходит, как в древнерусских Физиологах. В Дневнике 1945 года Пришвин пишет о подобном методе. В повести Пришвина угадываются евангельские аллюзии в топонимике: Блудово болото и Слепая елань становятся местом искушения детей. Митраша теряет спасительную тропинку из-за греха гордости, Настя – из-за жадности. рекрасен там, в зеркале, со всею природой, с олаками, лесами, и солнышко там внизу тоже садится, и молодой месяц, и чаоречтву стании автора-индейца через любовь к женщине и состраданиеДействие повести Пришвина происходит весной. Это канун Светлого Воскресения и время долгожданной победы над фашистской Германией (Пасха пришлась в 1945 году на май). Объединяет вечное и временное в повести-притчи правда, которая открывается Митраше – «правда вековечной суровой борьбы людей за любовь».
В Заключении делается вывод о том, что русская художественная словесность XVI - XIX веков ищет новые формы изображения действительности, воплощения идеи религиозного преображения личности. Появляется новый для европейской литературы герой пророческого типа, соборная личность, в которой уравновешиваются динамическое и статическое начала. Преображение личности происходит на основе смирения и проявления свободы воли как следование воле Божией. Модель мира в произведениях русских писателей соотносится с церковным календарем (соединение временного и вечного), охватывает священное пространство города и строится на системе символов, связанных с христианской традицией и воплощающих прообразовательное мышление. Символика света раскрывает эсхатологические предчувствия героев.
Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:
Монография
1. Гаричева, Е.А. ”Мир станет Красота Христова”. Категория преображения в русской словесности XVI-XX веков: монография / Е.А. Гаричева. - Великий Новгород: МОУ ПКС «Ин-т образовательного маркетинга и кадровых ресурсов», 2008. – 298 с.
Учебные пособия:
2. Гаричева, Е.А. Образ человека в литературе и искусстве Древнего Новгорода: Учебное пособие / Е.А. Гаричева; Новгородский областной колледж искусств им. С.В. Рахманинова. Великий Новгород, 2007. – 89 с.
3. Гаричева, Е.А. История и культура Древнего Новгорода / Е.А. Гаричева; Филиал РГГУ в г. Великий Новгород. Великий Новгород, 2006. – 92 с.
Публикации в ведущих научных изданиях, определенных ВАК:
4. Гаричева, Е.А. Путь к литературному герою // Литература в школе. 1996. № 5. С. 111-114 (0,2 п. л.).
5. Гаричева, Е.А. «Каждый перед всеми за всех и за все виноват» // Литература в школе. 1997. № 5. С. 117-128 (0,7 п. л.).
6. Гаричева, Е.А. Пушкинские традиции в произведениях Достоевского и Чехова // Литература в школе. 1997. № 6. С. 102-107 (0,3 п. л.).
7. Гаричева, Е.А. Изучение романа Ф.М. Достоевского «Идиот» // Литература в школе. 1998. № 6. С. 110-121 (0,7 п. л.).
8. Гаричева, Е.А. Слово героя в романе Достоевского «Преступление и наказание» // Литература в школе. 2001. № 5. С. 30-35 (0,6 п. л.).
9. Гаричева, Е.А. Обзорный урок по поэзии Серебряного века // Литература в школе. 2002, № 3. С. 30-32 (0,3 п. л.).
10. Гаричева, Е.А. Обломов и Ольга // Литература в школе. 2003, № 5. С. 23-25 (0,3 п.л.).
11. Гаричева, Е.А. Ф.М. Достоевский о преображении личности в романе «Бесы» // Знание. Понимание. Умение. 2008. № 3. С. 150-155 (0,4 п. л.).
12. Гаричева, Е.А. Ф.М. Достоевский и А. Белый о преображении личности // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина. Научный журнал. № 2(12). Серия Филология. СПб., 2008. С. 12-19 (0,6 п. л.).
13. Гаричева, Е.А. Категория преображения личности в романах Ф.М. Достоевского // Вестник Российского государственного университета им. И. Канта. Выпуск 8: Серия Филологические науки. – Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. С. 72-76 (0,3 п. л.).