Кувшинская Юлия Михайловна

Вид материалаДокументы

Содержание


Встреча молодца и девушки на улице
Объяснение Алены Дмитриевны и Степана Парамоновича
Женщина и женская доля.
Богатырь, разбойник, герой баллады: Калашников и Кирибеевич.
Не боюся смерти лютыя, не боюсь людской молвы – а боюсь твоей немилости
Не сияет на небе солнце красное, не любуются им тучки синие: то за трапезой сидит во златом венце, сидит грозный царь Иван Васил
Опостыли мне кони легкие, Опостыли наряды парчовые»
Подобный материал:

Кувшинская Юлия Михайловна


Государственный университет – Высшая школа экономики, Москва

Фольклоризм русской литературы и проблемы преподавания фольклора в школе: М.Ю. Лермонтов «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»



Русское устное народное творчество остается одним из наиболее трудных для преподавания и восприятия учащимися разделов словесности. Преподавание фольклора как в средней школе, так и в вузе на нефилологических гуманитарных отделениях (журналистика, реклама) ограничивается самым кратким знакомством с некоторыми жанрами и, как правило, не дает возможности учащимся всерьез приблизиться к пониманию народной словесности. (Исключения составляют школы со специальным этноуклоном). Именно потому, что современные учащиеся, менталитет которых очень далек от фольклорных представлений, получают слабое представление о фольклоре, им трудно также воспринимать и анализировать произведения русской литературы, в которых отражены фольклорные традиции. Поэтому обращение к теме фольклоризма русской литературы в контексте преподавания русской словесности представляется весьма актуальным. Изучение фольклоризма русской литературы может стать не только способом постижения художественной специфики произведения, но и проводником в сферу традиционной культуры и народной словесности.

Современное состояние как исследований фольклорно-литературных взаимосвязей, так и изучения фольклорной традиции позволяет достаточно глубоко рассмотреть явления фольклорной поэтики и фольклорного видения мира во многих произведений русской литературы.

Данная работа посвящена одному из наиболее заметных произведений русской литературы, опирающемуся на фольклорные традиции, - «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» М.Ю. Лермонтова. К изучению фольклорных корней «Песни» неоднократно обращались критики и исследователи. Наиболее обстоятельно этот аспект рассмотрен в работах Н. Мендельсона «Народные мотивы в поэзии Лермонтова»1 и Л. А. Ходанена «Поэмы М. Ю. Лермонтова: Поэтика и фольклорно-классические традиции»2. В первой из них содержится ценный текстологический сопоставительный анализ русских былин, разбойничьих песен и поэмы Лермонтова и сведения о возможных источниках лермонтовского произведения, а во второй предложен блестящий анализ эпического хронотопа и ряда фольклорных элементов «Песни», однако целью автора было скорее изучение своеобразия романтической поэтики Лермонтова, чем детальное рассмотрение фольклорного начала в «Песне о купце Калашникове».

Задачей данной работы было дать систематизированное описание основных фольклорных элементов «Песни о купце Калашникове» на основе имеющихся исследований и дополнить это описание анализом сюжета, системы персонажей и жанровых особенностей «Песни» в сравнении с фольклорными произведениями; уточнить интерпретацию народных представлений, отраженных в «Песне».

Представляется целесообразным рассматривать фольклорные черты «Песни о купце Калашникове» на нескольких уровнях поэтической организации произведения, а именно: на уровне сюжета, на уровне системы персонажей и образов; на уровне символики; на уровне поэтического языка.

Сюжет

Пир у царя

Общее место былин, как справедливо указывает Н. Мендельсон3. Известным мотивом былин является и противопоставление одного богатыря всем пирующим: на веселом пиру богатырь кручинится. Помимо былины о Кострюке, которую приводит Н. Мендельсон, примером может быть былина о Сухмантии, в которой, как и в «Песне о купце Калашникове», мы встречаем и расспросы князя (царя), и бахвальство богатыря, и впоследствии гибель богатыря в битве.

Пир предстает в былине не только как праздник, но и как совет у князя4, с чего и начинается сюжет. Но если традиционная былина также и заканчивается сценой пира, то, в отличие от традиционных былин, в которых, по мнению Неклюдова, «в финальном пиршестве как бы совершается возврат к исходной ситуации возвращенного благополучия. В характере былинного пира проступает циклическая природа времени эпического мира, неподвижного и замкнутого рамками идеального прошлого»5, в «Песне» нет циклической повторяемости. Как отмечает Л. Ходанен, в пире скорее «проявились черты иерархии русского царского двора: царь пирует с опричниками, верными исполнителями его воли»6. Это справедливое утверждение не отменяет апелляции к былинному сюжету, а обнаруживает многоплановость эпизода7. Лермонтов, несомненно, намеренно вызывает ассоциации с былинным пиром, символизирующим благополучие народа, силу князя и его богатырского войска.

В контексте литературно-фольклорных взаимосвязей важно то, что после этой начальной былинной сцены «Песня» уходит от былинной поэтики и ориентируется на другие фольклорные жанры (лирическая песня, баллада) – вплоть до финального поединка, который снова отчасти возвращает читателя к былинному сюжету.

^ Встреча молодца и девушки на улице. Традиционная сцена русских народных лирических песен. Ходанен считает, что в этой сцене мы видим отголосок древнего эпоса, а точнее мотива похищения девушки8. В русских народных былинах и балладах похищение девушки – сюжет редкий, но, видимо, основанием для такого сближения стал факт, приводимый Н. Мендельсоном: одним из источников лермонтовской «Песни» было курьезное и трагичное событие московской жизни, известное Лермонтову: женщина из купеческой семьи, придерживавшейся строгих порядков, была похищена влюбившимся в нее гусаром9. Однако в самой «Песне о купце Калашникове» нет и намека на мотив похищения, а поэтика и стиль этой сцены скорее вызывают ассоциации не с былиной, а с лирической песней. В народных песнях встреча молодца и девушки на улице, у колодца и т.д. – это элемент любовных отношений, как правило, их начало ((«Как у ключика гремучего, у колодезя у студеного доброй молодей сам коня поил, красна девица воду черпала…»10, «Как по улице метелица метет, за метелицой мой милый друг идет…»11 и др.). Поэтому совершенно неслучайными представляются соответствия текста «Песни» и народных песен, которые находит Мендельсон12 и примеры которых могут быть умножены. Особенно наглядно выступает сходство с мотивами народных песен в речи Кирибеевича, обращенной к Алене Дмитриевне («Во селе, селе Покровском», пример Мендельсона13), и отчасти в замечании о подглядывающих и смеющихся над опозоренной Аленой соседях (см. примеры М.Чулкова № 457 и 22914, также некоторые варианты баллады «Оклеветанная жена»). Стоит уточнить, что в народных песнях говорится о недоброжелательстве, наушничестве соседей, у Лермонтова же несправедливость положения показана более остро: соседи не помогают Алене в беде, а смеются над ее бедой и позором. Сам по себе мотив любовного насилия, позора, жестокости окружающих нехарактерен для народных песен и скорее отсылает к поэтике баллады с ее исключительными, трагическими, индивидуальными событиями.

Эта сцена оказывается многоплановой: фольклорные ассоциации связаны с внешним, поверхностным, но отчетливо и эмоционально выраженным слоем - объяснение молодца с девушкой, отказ девушки, трагедия несчастной любви. Однако за этим стоит второй пласт – нравственное преступление (здесь ощущается историческая основа песни – мрачное правление Ивана Грозного, притеснение народа опричниками, мотив похищения, не проявленный, но послуживший источником эпизода). И, наконец, третий пласт, ярко выступающий в речи Алены Дмитриевны, через рассказ которой дается этот эпизод, - социальный, это ее позор перед людьми, насмешки соседей.

^ Объяснение Алены Дмитриевны и Степана Парамоновича. «Песня» изображает ситуацию семейного конфликта в благополучной, зажиточной купеческой семье. В народных песнях трудные семейные отношения – обычная тема, здесь фигурируют постылый, злой старый муж, страдающая женщина, лютые свекор и свекровь. Попреки, угрозы, побои в чужой семье – вот что рисует народная песня. При том что у Лермонтова отношения купца и его жены показаны как доверительные и опирающиеся на этические нормы, возникает перекличка с народными семейными песнями, которая поддерживается и суровой речью купца, угрожающего жене, и характерным для народных песен о семейной измене символическим рядом (поздний вечер, метель)15, и изображением Алены Дмитриевны (молода жена, Сама бледная, простоволосая, Косы русые расплетенные). Однако в отличие народных семейных песен, в «Песне о купце Калашникове» речь идет не о рядовой, типичной, а об исключительной и трагической ситуации. И это роднит «Песню» уже не с былиной и не с лирической песней, а с народной балладой. Купец возводит напраслину на невиновную Алену, и здесь мы видим распространенный мотив традиционной баллады, хрестоматийным примером которого является баллада «Оклеветанная жена», а также отчасти «Федор и Марфа», «Муж жену губил».

Поединок. Эта сцена, как справедливо отмечают исследователи, конечно, соотносима с былинным эпосом. Поединок, боевой подвиг богатыря обычно является центральным эпизодом былины. А.П. Скафтымов и вслед за ним С.Ю. Неклюдов различают в былинах два способа описания боя: первый – бой с врагом, в котором всегда богатырь побеждает легко, как будто без всякого сопротивления врага. Второй способ – описание боя между двумя русскими богатырями, и тогда былина рисует «известную традиционную картину обоюдно упорной борьбы»16. Обращаясь к «Песне», мы видим, что, хотя Степан Калашников и называет Кирибеевича «бусурманским сыном», но бой изображен как поединок двух богатырей, а не бой богатыря с врагом. Об этом свидетельствует и описание начала боя: «Как сходилися, собиралися удалые бойцы московские…», «и выходит удалой Кирибеевич,.. скидает с могучих плеч шубу бархатную…».

Изображение подобного поединка встречается, например, в былине «Бой Ильи Муромца с сыном». Интересно, что в этой былине также есть деталь, которую использует и Лермонтов в «Песне»: молодой богатырь хочет неправдой убить Илью, да помешал ему крест на груди. Также и в «Песне» медный крест защищает Калашникова, который отстаивает свою честь перед неправедным и могущественным обидчиком.


Система персонажей и фольклорные особенности образов

Образ царя. В «Песне», как отмечают исследователи, присутствует исторический контекст: Иван Грозный пирует с опричниками, это суровый, жестокий царь (Л.А. Ходанен указывает на историческую деталь – посох с железным наконечником17). Песня повествует о том, как его любимый опричник, пользуясь вседозволенностью, нарушает нравственные нормы общества и обижает горожан, которых царский воин, богатырь должен был бы защищать. Пафос борьбы против тирании, несомненно, очень важен для Лермонтова в этом произведении.

Однако важно и то, что, подчиняясь фольклорной логике, «Песня» изображает Ивана Грозного как справедливого царя. Его поступки и речи следуют основным мотивам, на которых основано изображение царя (Ивана Грозного, Петра Первого) в исторических преданиях, сказках, народных анекдотах18. Образ справедливого царя как воплощения благополучия, постоянства, стабильности жизни очень важен в фольклоре и имеет архаические корни19. Именно поэтому Лермонтов использует устойчивые фольклорные мотивы и образы в описании пира и самого царя: «Не сияет на небе солнце красное, Не любуются им тучки синие» и др.

Историческая реальность оказывается не так важна, как мировоззренческая составляющая. Царь милует, награждает, вершит суд, проявляя царское великодушие по отношению к Кирибеевичу на пиру и к Калашникову после боя (обещает пожаловать из казны жену и сирот, дать его братьям право беспошлинной торговли). Решение о казни Калашникова выглядит не как жестокий произвол, а как следование закону и даже милость («Палача велю одеть-нарядить, В большой колокол прикажу звонить, Чтобы знали все люди московские, Что и ты не оставлен моей милостью»), и именно этого решения ожидает и сам его предлагает царю Кирибеевич. В этом «Песня» следует фольклорной логике, что подтверждается и параллелями к идее казни как милости, награды из народной разбойничьей песни «Не шуми, мати зеленая дубравушка», которые приводит Н. Мендельсон20.


^ Женщина и женская доля. Единственный женский образ «Песни» - Алена Дмитриевна – отражает характерные черты женских персонажей фольклора. Прежде всего, она красавица. В «Песне» ее портрет описывает Кирибеевич средствами поэтики народных песен: «ходит плавно – будто лебедушка, смотрит сладко – как голубушка…». Описание следует определенному порядку: походка, взгляд, речь, лицо, косы, плечи, грудь. Похожие описания мы находим в народных песнях, особенно в обрядовых (см., напр., свадебные величания21), а также заговорах на красоту, которые отражают народные представления о человеке как микрокосме. В заговорах есть определенный порядок перечисления частей человеческого тела, при этом фольклорная традиция выбрала для заклинаний на красоту в том числе и те детали, которые указывает Лермонтов в песне: «…Выйду на широкую улицу, в чистое поле… Казалась бы я…. плечами плечиста, грудями грудиста, речами речиста, лицом круглолица, на щеках алалица, бровями черна, очами очна»22.

Как уже говорилось, в сцене встречи с Кирибеевичем возникает очевидная связь с народной любовной лирикой.

Особенным пронзительным и вместе с тем традиционно народным лиризмом звучит просьба Алены к мужу о заступничестве. Мотив сиротства, воспоминание о родителях, ушедших в могилу, в сочетании со сценой семейного конфликта, очевидно, связывают лермонтовское произведение с народной семейной лирикой (так, Н. Мендельсон приводит похожий текст лирической песни из сборника М. Чулкова23, но эти мотивы в лирических песнях настолько часты, что примеры можно было бы умножать).

В целом объяснение Алены и Степана, как показано выше, соотносится с традиционными балладными сюжетами.


^ Богатырь, разбойник, герой баллады: Калашников и Кирибеевич. Для уяснения фольклорной стихии, питающей «Песню», представляется важным рассматривать этих двух противостоящих друг другу героев вместе. Как уже говорилось, фольклорная составляющая, особенно фольклорный контекст поединка, заставляет воспринимать этих двух персонажей как двух богатырей. При несомненной вине Кирибеевича невозможно отрицать и то, что Лермонтов изображает его не без сочувствия, о чем пишут все исследователи.

Н. Мендельсон приводит соответствия речи Кирибеевича на пиру разбойничьим песням. Его обращение к Алене Дмитриевне находит отголоски в народной любовной лирике24. Ходанен отмечает, что «в создании образа Кирибеевича значительна лирическая песенная стихия»25. В сюжете «Песни» Кирибеевич – опричник, обидчик честного семейства, злодей. Но способ изображения героя, прорывающаяся в речи и описании фольклорная традиция, дают еще один план и еще одну трактовку: герой-разбойник, герой народной любовной лирической песни, которому народ сочувствует.

Купец, несомненно, положительный герой лермонтовской поэмы. Он, как кажется, близок к былинному герою-богатырю, особенно в сцене поединка. Однако в действительности в «Песне» нет того подвига, который занимал бы центральное место, как должно быть в народной былине26. Купец сражается не с врагом-захватчиком, не с разбойником, притесняющим народ; не отвоевывает дочь князя, не меряется силой ради удали молодецкой. Не ради удали и не ради защиты народа он вступает в бой. Конфликт происходит между отдельными людьми, речь идет о личной чести и чести семьи. Калашников защищает собственное достоинство и трагически погибает в этой борьбе, и поэтому он ближе к герою народной баллады. В разговоре же с царем после боя Калашников изображается подобным герою-разбойнику из народной разбойничьей песни, держащему ответ перед царем за убийство, о чем пишет Н. Мендельсон27.

Таким образом, как ни парадоксально, Калашников и Кирибеевич как персонажи оказываются под стать друг другу: каждый из них на протяжении сюжета предстает и в облике героя-богатыря, и в ореоле разбойника. Решающий бой между ними показан не как бой русского богатыря с врагом, а как бой двух богатырей, и думается, что Лермонтов неслучайно избирает такой способ изображения героев.


Символика

Фольклорное начало в «Песне» поддерживается использованием традиционной народной символики. «Песня» пропитана фольклорной символикой и исчерпывающий анализ традиционных символов в этом произведении мог бы быть темой отдельной большой работы, поэтому здесь мы укажем лишь самые яркие черты, актуальные для преподавания. Образ богатырского пира и былинный образ царя поддерживается принятым в народном эпосе уподоблением царя солнцу, а бояр, князей, опричников – тучкам; в диалоге же с Кирибеевичем на пиру Грозный сравнивается с ястребом, а Кирибеевич – с голубем. В речи Грозного, обращенной к Кирибеевичу, царь с подданными уподоблены месяцу и звездам – это символические образы семьи в народных колядках («Во первом-то терему млад светел месяц, во втором-то терему красно солнушко, в третьем-то терему часты звездочки. Млад светел месяц – то хозяин наш, Красно солнушко - то хозяюшка, часты звездочки – малы детушки»28). Кирибеевич своей печалью омрачает эту иддилическую картину «семьи».

Напротив, семья Калашниковых изображена по-другому: Степан и его младшие братья сравниваются с орлом и орлятами, ветром и тучками. Орел в народной лирике символически связан с ситуацией боя и нередко символизирует бойца («Уж вы горы Воробьевские…» и др.). Ветер и тучи тоже обычные образы военных песен («что за грозная туча подымалася, что не черные облака сходилися – что подымался выше облак черной дым, загремела тут стрельба оружейная…)29. Разговор старшего брата с младшими подобен военному совету, братья предстают как защитники семьи от врага.

В описании Алены Дмитриевны, данном в рассказе Кирибеевича, также преобладает символика народной лирики, особенно свадебной (лебедушка, голубушка, соловей поет; портрет Алены Дмитриевны).

Народной традиции следуют и описания природы в «Песне». В том эпизоде, где Степан Парамонович ждет Алену Дмитриевну от всенощной, состояние природы символически предвещает беду: заря туманная, набегают тучки на небо, метелица, валит снег. Н.П. Колпакова указывает, что туман, туча, ветры, метель, мороз в народной песне всегда символизируют печаль, горе, несчастье30.

Так же и утро поединка описано в традиционных символах народных песен о смерти молодца, причем Н. Мендельсон находит очень близкие текстовые соответствия поэмы Лермонтова и русских песен31. Алая заря выступает предвестницей кровопролития, потому и народный исполнитель, и автор «Песни о купце Калашникове» обращаются к ней с вопросом, «зачем ты, заря, рано подымалася?», «уж зачем ты, заря алая, просыпалася?»

Несомненными элементами фольклорной поэтики являются в «Песне» традиционные эпитеты (добрый молодец, во святых церквах, буйная головушка), при этом часто в постпозиции, как это свойственно народной традиции (заря алая, цепь серебряная, косы русые). Очевидно, ради сохранения фольклорного языка Лермонтов использует в качестве эпитетов в постпозиции и такие, которые не относятся к традиционным народным: пса-ворчуна зубастого, шаги торопливые, речи непонятные.


Яркой фольклорной чертой в «Песне» оказывается отрицательный параллелизм, причем в некоторых случаях троекратный:

^ Не боюся смерти лютыя, не боюсь людской молвы – а боюсь твоей немилости;

Не шутку шутить, не людей смешить вышел я к тебе, бусурманский сын, - вышел я на страшный бой, на последний бой;

^ Не сияет на небе солнце красное, не любуются им тучки синие: то за трапезой сидит во златом венце, сидит грозный царь Иван Васильевич.

Разного рода повторы также помогают создать фольклорный колорит «Песни»: «^ Опостыли мне кони легкие, Опостыли наряды парчовые» (анафора, речь Кирибеевича на пиру); «На кого, кроме тебя, мне надеяться; У кого просить стану помощи…». (синонимический повтор предложения, речь Алены Дмитриевны); «Не истерся ли твой парчевой кафтан, Не измялась ли шапка соболиная…» (синтаксический параллелизм, речь царя).

Встречаются и троекратные повторы, особенно в речи Грозного. Обращаясь к Кирибеевичу на пиру, Грозный совершает также троекратное действие: взглянул, нахмурив брови – стукнул палкою – промолвил слово.

Обращения к природе, столь характерные для народной лирики, тоже использованы М.Ю. Лермонтовым в «Песне», о чем уже было сказано выше («Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?»)

Фольклорная эпическая традиция, несомненно, проявляется в использовании Лермонтовым зачинов-прибауток и специальной концовки. Примеры сходных былинных запевов и песенных концовок приводят Н. Мендельсон и Л. Ходанен32.


Таким образом, «Песне о купце Калашникове» фольклорное начало занимает весьма важное место. Как следует из сказанного выше, Лермонтов в этом произведении опирался главным образом на поэтику нескольких фольклорных жанров: былины, баллады, лирической необрядовой песни (любовной, семейной, разбойничьей и тюремной), обрядовой поэзии. При этом в «Песне» есть и явления общефольклорной поэтики, и черты отдельных жанров.

Но наиболее важным является то, что в «Песне о купце Калашникове» отражены и художественно использованы элементы фольклорного видения мира: мы видим это в образе царского пира, в образе царя, в изображении женщины и в целом в присутствии в сюжете фольклорной логики.

Фольклорное видение мира основывается на архаическом представлении о цикличности времени, цикличности жизни человека и мира, и поэтому фольклорное произведение предполагает, что порядок жизни нарушается, но и восстанавливается33. Это мы видим в обрядовых жанрах, отражающих наиболее древние представления. Это же мы встречает в сказках, былинах, в некоторых песнях. Герой былины или волшебной сказки одерживает победу, преодолевает испытания34. Герои более поздних жанров – народной баллады, лирической песни – нередко становятся жертвой несправедливости, беззакония, страдают от нарушения порядка жизни35. Однако страдает и тот, кто совершает преступление (например, в балладах «Муж жену губил», «Оклеветанная жена», «Братья-разбойники и сестра» и др.). В конце концов, изображение неизбежного страдания от зла тоже оказывается способом утвердить необходимость порядка, нормального строя жизни семьи, народа.

И в этой точке «Песня» расстается с фольклорной логикой. Лермонтова интересует в первую очередь не нарушение и восстановление жизненного строя, а скорее личность и личная честь героев. О чести Кирибеевича идет речь на пиру, честь Алены Дмитриевны и Степана опорочена, честь своей семьи защищает Калашников в бою, но и Кирибеевич защищает свою честь. Также и царь казнит Калашникова, поскольку тот убил его лучшего опричника, посягнув, таким образом, на царскую честь. В речи Грозного звучат и личные интонации. Личные переживания даже очевидно отрицательного персонажа – Кирибеевича – оказываются весьма значимыми для Лермонтова. Представляется, что тема личной чести, достоинства личности – важнейшая в «Песне», но здесь мы уже выходим за пределы фольклорной поэтики и оказываемся в русле поэтики романтизма.


1 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова//Венок Лермонтову. Юбилейный сб. С-Пб, 1914.С. 179—192

2 Ходанен Л. А. Поэмы М. Ю. Лермонтова: Поэтика и фольклорно-классические традиции: Учебное пособие. Кемерово, 1990.

3 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С.180-181.

4 Скафтымов А.П. Поэтика и генезис былин: Очерки. Саратов, 1924. С. 99; Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине// Славянский фольклор. М., 1972. С. 21

5 Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине// Славянский фольклор. М., 1972. С. 21.

6 Ходанен Л. А. Поэмы М. Ю. Лермонтова. С. 13.

7 Многоплановость присуща былинам, и это убедительно проанализировано Б.Н. Путиловым. См.: Путилов Б.Н. Об эпическом подтексте (На материале былин и юнацких песен) // Славянский фольклор. М., 1972. С. 4-11.

8 Ходанен Л. А. Поэмы М. Ю. Лермонтова: Поэтика и фольклорно-классические традиции: Учеб. пособие. Кемерово, 1990. С. 13

9 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 177-178

10 Собрание разных песен М.Д. Чулкова, ч. 1, 2 и 3 с прибавлениями. СПб, 1770-1773. Ч.2, № 114.

11 Собрание народных русских песен с их голосами на музыку положил Иван Прач. Под ред. В.М. Беляева. М., 1955. № 7.

12 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 185

13 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 185.

14 Собрание разных песен М.Д. Чулкова. СПб, 1770-1773.

15 Колпакова Н.П. Русская народная бытовая песня. М.-Л., 1962. С. 230-231.

16 Скафтымов А.П.. Поэтика и генезис былин: Очерки. Саратов, 1924. С. 110; Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине// Славянский фольклор. М., 1972. С. 42.

17 Ходанен Л.А. Поэмы М.Ю. Лермонтова. С. 12

18 Райкова И.Н, Русские предания, легенды, сказки, лубок и массовая литература о «справедливом» царе (Традиционные сюжеты, мотивы, поэтика). Автореф. дисс… канд. филол. наук. М., 1995.

19 Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1984.

20 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 189.

21 Колпакова Н.П. Лирика русской свадьбы. Л., 1973. № 315/

22 Русские заговоры и заклинания. Материалы фольклорных экспедиций 1953-1993 гг./Под ред. Проф. В.П. Аникина. М., 1998. № 569.

23 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 186.

24 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 184-185.

25 Ходанен Л.А. Поэмы М. Ю. Лермонтова. С. 10.

26 Скафтымов А.П. Поэтика и генезис былин. С. 154.

27 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 188-189.

28 Календарно-обрядовая поэзия сибиряков/Сост., вступ. ст. и прим. Ф.Ф. Болонева и М.Н. Мельникова. Новосибирск, 1981. № 11.

29 Собрание разных песен М.Д. Чулкова, ч. 1, 2 и 3 с прибавлениями. СПб, 1770-1773. Ч.3, № 81.

30 Колпакова Н.П. Русская народная бытовая песня. С. 230

31 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 186-187.

32 Мендельсон Н. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. С. 179,191; Ходанен Л.А. Поэмы М.Ю. Лермонтова. С. 8.

33 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984; Толстые Н.И. и С.М. Жизни магический круг//К 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тарту, 1992 и др.

34 Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб, 1996. Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки. Происхождение образа. М., 1958; А.П. Скафтымов. Поэтика и генезис былин: Очерки. Саратов, 1924; Путилов Б.Н. Русский историко-песенный фольклор XIII-XVI вв. М.-Л., 1960 и др.

35 Балашов Д.М. История развития жанра русской баллады. Петрозаводск, 1966 и др.