Geum.ru

Образ сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX начала ХХ в

Вид материалаДиссертация
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   33

Материалы таблицы 29 доказывают содержательное сходство публикаций о деятельности Н.Н. Муравьева-Амурского в Восточной Сибири специализированного исторического журнала «Русская старина», декларирующего свою приверженность либеральным ценностям, с аналогичными по тематике публикациями консервативных изданий «Русский вестник» и «Русское обозрение». Периоды общественного интереса к Н.Н. Муравьеву-Амурскому совпадают, с одной стороны, с периодами осмысления места Сибири и Дальнего Востока в геополитических доктринах самодержавия, с другой стороны, свидетельствуют о поисках образа идеального государственного деятеля, востребованного идеологией и общественным мнением эпохи консервативной модернизации.

Не только политические или административные заслуги перед краем являлись основанием для конструирования мифмейкеров Сибири авторами «Русской старины». Нетривиальное поведение, «казусность» поступков сибиряков, личное обаяние или, наоборот, строгое, граничащее с самопожертвованием, следование нормам и правилам, принятым в социуме, также привлекали внимание как авторов, так и читателей журнала. Героями статей и «сибирских» читательских корреспонденций были Параша-Сибирячка, предводитель шайки обдорских разбойников самоед Вауль, иркутский архиепископ Ириней810. Причины интереса «Русской старины» к «недюжинному человеку» Иринею Несторовичу были сформулированы в редакционном комментарии к публикации документов о его деятельности таким образом: «Из этих статей читатели могут себе составить достаточно понятие об этом православном иерархе XIX в. с причудами и своеволием римского прелата XVI столетия. Его чудачества и странные выходки объясняли помешательством … вернее полагать, что Ириней был „себе на уме“ – подражатель архимандриту Фотию, который, может быть, и имел бы успех в последние годы царствования Александра I, когда мистицизм и юродство были в духе времени, но император Николай I не терпел ни того, ни другого, пуще же всего преследовал непокорность власти. Иринея можно назвать последним представителем духовной оппозиции местной светской власти и живым доказательством невозможности существования на Руси клерикалов и ультрамонтанов, хотя бы то было за Уральскими горами»811.

Не являясь общественно-политическим журналом, «Русская старина» практически не помещала публицистические статьи и информационные сообщения, в которых «напрямую» формулировала бы свое отношение к тем или иным реалиям сибирской жизни второй половины XIX–начала ХХ вв. Однако благодаря особой подборке материалов редакция достаточно определенно выражала свое отношение к тому или иному событию или явлению сибирской действительности. Помещая, к примеру, воспоминания участников Амурской компании 1840–1850-х гг., редакция одновременно напечатала проект управляющего сибирским краем в 1789–1800 гг., генерала Г.Э. Штрадмана о мерах, необходимых для успешного развития Восточной Сибири, в которых доказывается необходимость присоединения к России Амура812. Параллельно с обсуждением деятельности Н.Н. Муравьева-Амурского редакция помещала статьи о побегах русских казаков на Амур в XVIII в., доказывая народное тяготение к дальневосточным территориям813.

Одновременно с информацией об отмене уголовной ссылки в восточные губернии (1899 г.) была опубликована «Записка о прекращении ссылки в Сибирь» генерала К.Н. Посьета, датированная 1874 г.814

Борьба за освобождение Сибири от клейма «страны преступников» посредством публикации докладных записок и художественных произведений последовательно велась изданием начиная с первых лет его существования. На страницах журнала увидели свет рапорты иркутского генерал-губернатора И.О. Селифонтова и прокурора Гарновского из архива МВД, подготовленные к печати Д.Г. Тальбергом, о «зле сибирской ссылки», датирующиеся началом XIX в. Рассказы С.А. Коваленко, Д.Н. Мамина-Сибиряка о судьбе ссыльных и бродяг в Сибири повествовали о тлетворном влиянии ссылки как на самих ссыльных, так и сибиряков815.

Итак, выдвигая на первый план прогностическую и воспитательную функции истории, М.И. Семевский и его преемники на редакторском посту использовали публикации исторических источников для формирования общественного мнения по мировоззренчески значимым проблемам современности, в том числе и касавшихся сибирской окраины.

Одной из проблем, волновавших как либеральные, так и консервативные круги русских интеллектуалов и определенным образом влиявших на формирование образа региона был вопрос о христианизации окраин как средства приобщения коренных народов Сибири к русской (как варианту европейской) культуре. Журнал не публиковал статей этнографического характера, посвященных аборигенным народам края, «инородцы» интересовали авторов издания главным образом в контексте истории русской колонизации региона. Публикуемые «Русской стариной» исторические очерки, рецензии на литературу о религиозных деятелях, занимавшихся миссионерской деятельностью в Сибири, источники личного происхождения, исходившие от людей, биографически связанных с краем, в отношении аборигенного населения презентовали читающей империи все тот же ориенталистский дискурс.

В отдельных текстах достаточно ярко проявлялся дискриминационный характер, присущий, по мнению Э. Саида, европейскому ориентализму, изучение и описание «инородческих» народов понималось как первый шаг на пути их русификации. Показательна в этом смысле статья М. Грулева «Из прошлого Забайкалья», посвященная истории миссионерской деятельности в Восточной Сибири. Повествование о материально-бытовой культуре бурятского населения, его религиозных представлениях подчинено идее целесообразности христианизации бурят, аргументации необходимости борьбы с усилившимся ламаистским влиянием: «…при первом знакомстве наших пионеров с бурятами последние представились в таком полудиком сыром виде, что необходимо было подумать раньше всего о некоторой обработке этого сырого материала в интересах обрусения пограничной области. Весьма естественно, что первым шагом в этом направлении явилась необходимость просвещения язычников-бурят проповедью христианского вероучения»816. Из этой установки автор исходил и при описании особенностей повседневной культуры бурят, их картины мира, системы ценностных ориентаций. Примечательна в этом смысле следующая реплика: «Достойно внимания, что бурятам, по-видимому, совершенно чуждо понятие о любви: для этого чувства даже нет соответствующего выражения на бурятском языке – в общем, довольно развитом и имеющем даже свою литературу, все объяснение в любви бурят выражает одним словом дуртай, что значит «хочу», «желаю», в чем сказывается лишь грубая эгоистическая похоть»817.

В качестве примера, достойного подражания и специального изучения, в духовных семинариях номинировалась успешная деятельность православных миссионеров в Сибири. В рецензии на «Путевые записки по Сибири» иркутского архиепископа Нила в числе основных исторических заслуг назывались именно его миссионерские труды по обращению в веру Христову «инородцев-язычников», в частности, перевод им Евангелия, «Деяний Апостолов» и других богослужебных книг на «монголо-бурятский» язык818.

Исторический очерк березовского окружного исправника Т. Попова об «остятских» князьях акцентировал внимание на страсти к наживе и личному обогащению представителей остяцкой родовой знати, на их двоеверии, когда наряду с внешним принятием православия, сохранялось языческое идолопоклонничество, на эксплуатации князьями своих соплеменников. Несомненна политическая направленность и адресация статьи, достаточно определенно сформулированная Т. Поповым: «Установившийся среди остяков взгляд на своих князей как на повелителей и давно практикующееся присвоение князьями не принадлежащего им права судить, наказывать розгами и урывать себе львиные доли, может измениться, по моему мнению, только тогда, когда у остятских князей будет отнято право наказания, и остяки в судебных делах будут подчинены исключительно выборным старшинам. Если исчезнет боязнь быть наказанными, то с нею вместе исчезнет и слепое повиновение хищническим приказам князей. Довольно для остятских князей и того, если за ними оставят право на почет»819. Из публикации следует, что русский чиновник воспринимал представителей этнической элиты как конкурентов в практике управления полиэтничной территорией.

Источники личного происхождения, публиковавшиеся в «Русской старине», демонстрировали читателям разные индивидуальные версии восприятия «инородцев» как представителей „других/иных“ культур: от обоснования необходимости «окультуривать» и «цивилизовывать» «отсталые» народы до восхищения «инородцами» и их романтизации, от признания права на культурную самобытность аборигенов до опасения за «обурячивание» русских переселенцев, то есть представляли широкий выбор вариантов интерпретации образа «инородцев» в общественном мнении XIX – начала ХХ в. Симптоматичны размышления В.К. Кюхельбекера, зафиксированные в его дневнике, опубликованном в «Русской старине»: «Гнать идолопоклонников и силою принуждать их креститься, разумеется, варварство, но строить им божницы, дарить их лам, называть их даже батюшками, как-то делают здешние казаки, – просто значит потакать их грубому суеверию и являть самое постыдное равнодушие к своей собственной вере»820.

Э.И. Стогов, очарованный «святыми людьми» – камчадалами, – противопоставлял их образ жизни своим цивилизованным соотечественникам, называя Европейскую Россию «омутом коварства, зависти и ежеминутной хитрости»821. Идеалистическое описание нравов аборигенов Камчатки, скорее, воплощает мечту о ненайденном или утерянном «земном рае» автора-европейца, чем отражает жизненные реалии: «Вспоминая о людях, родившихся в Камчатке, я не могу себе иначе представить, что там родятся с улыбкою, живут смеясь и умирают в тихом спокойствии. Об убийствах, грабежах, воровствах – там никто не подумает, потому что нет ссор, нет зависти – всякий имеет все, что ему нужно без тяжкого труда, желания ограничены, а кто желает иметь более, тому стоит более трудиться…Все довольны, все счастливы, все добры. Лицемерию – нет места. Где не родилась жадная зависть, там не родилось и притворство, честное сердце – всегда искренно, встречая человека с приветливым поклоном, слыша слова любви и дружбы, верь, ни в чем нет задней мысли, скрытого замысла, все это простое побуждение доброго сердца. В такой стране, поживши, сам делаешься добрее, честнее, доверчивость делается господствующим чувством. Муж – любовник своей жены до смерти, жена – любящий друг и помощник своего мужа. Жизнь семейная тиха, труд разделен и исполняется свято в повиновении древним преданиям, старость уважается, старики нежны и снисходительны к юности»822.

Занимаясь публикацией исторических источников о прошлом региона, «Русская старина» стимулировала краеведческие изыскания сибиряков, нацеливала их на розыск неизвестных архивных документов, приветствовала их фольклорные находки, помещая на своих страницах песни, былины, бытовавшие в зауральских губерниях823.

Стремлением сохранить и донести до потомков источники «сибирской» истории XVII–XVIII вв. продиктовано внимание редакции к публикаторской деятельности архивиста Н.Н. Оглоблина, активно сотрудничавшего с редакцией журнала824. Ярко характеризует позицию издания по вопросу о необходимости бережного отношения к материалам сибирских архивов следующий комментарий: «Считаю не лишним заметить, что старые архивы в сибирских присутственных местах (низших) – в самом заброшенном состоянии, положительно без всякого призрения, на том основании, что сохраняющиеся там дела очень старые, справок из них начальство не потребует и отвечать за них никто не станет. Не мешало бы обратить внимание на сибирские архивы»825.

Итак, «Русская старина» публикацией исторических источников, посвященных малоизвестным страницам сибирской истории, формировала интерес к прошлому «величайшей составной части нашего отечества – Сибирского царства, столь важной как в настоящем, так того более в будущем»826. Журнал помещал биографии и материалы к историческим характеристикам персонифицированных символов региона, привлекал читателей к сбору сведений о людях, судьба которых связана с Сибирью, конструировал в общественном мнении мифмейкеров региона, способствовал формированию региональной идентичности сибиряков.


Участие «Исторического вестника» в формировании

исторических представлений о Сибири

Одним из наиболее популярных и многотиражных специализированных исторических изданий пореформенной эпохи был журнал «Исторической вестник»827. О степени популярности издания в изучаемый период свидетельствует динамичный рост численности подписчиков с 2375 в 1880 г. до 10 460 в 1904 г.828 Журнал был рассчитан на широкую читательскую аудиторию, включающую наряду с профессиональными историками, археографами, этнографами также и обывателей, интересующихся исторической проблематикой. «Исторический вестник» был основан в Санкт-Петербурге в 1880 г. и до 1913 г. редактировался историком С.Н. Шубинским, известным своими умеренно либеральными взглядами.

Издателем журнала был популярный публицист, общественный деятель, театральный критик и газетный магнат А.С. Суворин, являвший собой одну из знаковых фигур в истории русской пореформенной журналистики. Он был человеком, чьи взгляды эволюционизировали ко времени издания «Исторического вестника» от либеральных к консервативным, которого Е.А. Динерштейн очень точно назвал «публицистом крайних убеждений»829. В связи с этим любопытно, насколько общественно-политические симпатии лидеров издания конструировали его образ, как они соотносились со специализацией журнала, влияли ли они на содержание публикаций, посвященных «сибирской тематике».

Символично, что в начале 1860-х гг., в самом начале своей литературной карьеры, Суворин по предложению председательницы Общества по распространению полезных книг графини А.П. Строгановой написал цикл популярных брошюр «Рассказы по русской истории». Здесь, в частности, был помещен рассказ «Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири». Таким образом, издатель рассматриваемого специализированного журнала принимал непосредственное участие в создании культурно-географического образа региона, функционировавшего в массовом сознании россиян пореформенной эпохи.

Интерес к сибирской истории авторов «Исторического вестника» обусловливался многими причинами. С. Уманец писал по этому поводу так: «Только в самое последнее время стали у нас обращать внимание на далекую Сибирь, спавшую, казалось, долгие годы непробудным сном богатыря русской сказки… С открытием сибирской железной дороги, весьма оживившей это громадное захолустье, и введением в Сибири судебной реформы эта окраина начала понемногу привлекать взоры нашего интеллигентного общества, так как о ней стали появляться газетные и журнальные статьи»830. Не обращая внимания на дискуссионность приведенного утверждения, зафиксируем идею о том, что, с одной стороны, «сибирская тема» была востребована общественным мнением, с другой – публицисты осознавали, что сама периодическая печать была одним из институтов формирования коллективных представлений о регионе. Можно выделить следующие контексты обращения исторической периодики к «сибирской тематике»: изменение места региона в геополитических имперских стратегиях; строительство железной дороги, упростившей внутриимперские коммуникации; массовое переселенческое движение, рост регионального самосознания сибирской интеллигенции и его активная презентация посредством разных институтов формирования общественного мнения; популярность исторической науки в изучаемую эпоху, вера в возможность истории дать ответы на самые насущные вопросы современности; представления интеллектуального сообщества историков об истории как об «учительнице жизни», способной преобразить «отсталую окраину» и показать поучительные примеры «из жизни далекой страны» власти и обществу.

Интерес к жизни различных провинции империй, к истории ее краев и областей поддерживался редактором издания С.Н. Шубинским, писавшим К.Н. Бестужеву-Рюмину в 1874 г.: «…знание родины, „отечествоведение“ должно составлять, если можно так выразиться, необходимую принадлежность каждого образованного человека»831. В данном случае важно, что Сибирь как место ссылки политических деятелей XVIII в. была в сфере научных интересов С.Н. Шубинского, написавшего серию статей о пребывании в крае Бирона, Остермана, Головкина, Левенвольде и др.832

Статистический метод предоставляет исследователю следующую информацию о жанрах исторического повествования о Сибири на страницах «Исторического вестника» (см. таблицу 30).


Таблица 30

Жанры публикаций о Сибири в журнале «Исторический вестник» (1881–1904 гг.)*

Вид публикаций

Кол-во публикаций

Публицистические статьи о реалиях современной сибирской жизни
7

Научно-популярные статьи по истории и этнографии Сибири
18

Рецензии на книги о Сибири
43

Дневники, мемуары о пребывании в сибирских губерниях
6

Информационные сообщения о событиях в научной и общественной жизни региона
25

Отклики читателей на публикации о Сибири
4

Итого
103