Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   49

го языка четырех стихий через головы двух-трех ты-

сячелетий на современность, заарканивая и отождест-

вляя концы и начала духовной истории человечества,


есть фундаментальная метафора (= пере-нос) и обра-

зует метафорическое поле, с которого посредством де-

дукции воображения и воображением (иль <имагина-

тивной дедукции> - означим это дело так для люби-

телей иностранных терминов: тогда оно пребудет в <на-

учном законе>) снимается богатый урожай образов и

ассоциаций. Очень емким оказался этот метаязык: на

него переводима и поэзия, и естествознание (4 стихии

= 4 агрегатных состояния вещества, например), и ду-

ховные и бытовые явления, и можно Природу читать

духовно, а духовные явления осмыслять в контексте

Природы, материально. В свете обострения в XX веке

проблемы экологии такая работа имеет особо актуаль-

ное значение - расширяется этика человечества: в ее

диапазон включаются взаимоотношения с природными

существами и стихиями. Да, для развертывающегося во

всем мире движения защитников окружающей среды,

для Green Peace Movement, развиваемое здесь миро-

созерцание - вполне родное.


Неожиданные подходы к национальной логике дает

фонетика стихий. Естественные национальные языки

трактуются как голоса местной Природы в человеке.

У звуков языка - прямая связь с пространством ес-

тественной акустики, которая в горах иная, чем в лесах

иль степи. И как тела людей разных рас и народов

адекватны местной природе, как этнос - по космосу,

так и звуки, что образуют плоть языка, в резонансе

находятся со складом национальной Природины. Рот и

есть везде такой резонатор, микрокосм - по Космосу.

В нем нёбо = небо; язык = человек, индивид, единица,

стихия огня: губы = мягкое, женское, влажное, волно-

образное, Двоица, стихия воды: зубы == кость, твердь,

горы, множество, стихия земли; дыхание = воз-дух.

Гласные = координаты пространственно-временного

континуума: <а> = вертикаль, верх-низ, открытое про-

странство; <е> = ширь; <и> = даль: <о> = центр; <у> =

глубь, внутреннее. Согласные заполняют чистый космос

разнообразием, причем глухие смычные = мужское на-

чало огнеземли: звонкие и сонорные носовые = жен-

ское, вода; фрикативные = воз-дух и т.д. Выясняя

удельный вес всех этих элементов в фонетике языка

(есть еще и передне-, задне-, верхне- и нижне-язычные

звуки), удается в лаборатории рта прочитать иерархию

ценностей в данном пространственно-временном конти-


нууме, чтб здесь важнее: верх/низ, даль/ширь, пе-

ред/зад, зенит/надир, мужское/женское и т.п.


Во рту совершается таинство перетекания Космоса

в Логос, материи в дух: язык еще веществен (звуки),

но уже и спиритуален (смыслы). В фонетике каждого

языка имеем портативный Космос в миниатюре: имен-

но - переносимый, так что можно и не ездить в

чужую страну (<ума искать и ездить так далеко!>), чтоб

постичь ее менталитет, а вслушиваться в язык... Вот,

например, берусь я выяснять польский Космос. Потря-

сающее преобладание шипящих - мне подсказ: зага-

шение стихии огня - влаговоздухом, драма человече-

ского факела. Проверяю - Шопеном. Клубление вол-

нующегося вокруг мелодии, темы - пространства: фи-

гурации, пассажи, овевания, мелизмы, дух, дышащий в

<аккомпанементе>, - это тоже активность посредни-

ческих стихий: ВОДЫ и ВОЗДУХА. Пассажи Шопена,

фактура трепещущая его, рокотание и дрожь - это

аналог шипящим в фонетике. Даже <р> превращается

в Польше в <ж>: то - оженствление мужского, ур-

гийно-гордынного начала огнеземли... Еще и носовые

гласные польского, как и французского, языка соот-

ветствуют роли женщины: дамы и пани там. Ибо но-

совые - это влага + воздух = пена (состав Афродиты,

<пенорожденной>, хотя там т& еще пена...).


Или возьмем феномен Мирового Древа. Везде вроде

оно есть как модель. Но важны акценты. Например,

во германстве - это Stammbaum - мы переводим:

<родословное древо>, но тут <ствол> - <штамм> задает

смысл: сила осевой опоры, голая вертикаль и ее этажи,

откуда сучья: уровни, балки и перекрытия. Само Древо

читается по модели Дома. Stammbaum - что Haus. Да

и само Baum от bauen - <строить>, <созидать>, так

что <крестьянин>, во германском сознании, - это не

земледелец, а тоже <строитель>: -ургийность подчерк-

нута и в том человеке, что среди -гонии матери-при-

роды вроде живет.


А в польскости в той же модели Древа ЛИСТВА

важнейша ствола. Вон знаменитая <Липа> Кохановско-

го: от листвы - и шелест-звук, и пенье птиц, и тень,

и цвет-мед, и прохлада от собираемых листвою веяний

с поля. То же и у Шопена: вертикали аккордов (ство-

лы), хоральность - в диалоге с волнующимся виением

фигураций, в чем Логос влаго-воздуха волит и глаголет.

Липа округла, романска, как и галльский Дуб (друидов).


А между ними - готическое древо Fichtenbaum - Ель.

И философ в Германии Фихте - Логос Ели, тогда как

во Франции поэт Шенье - от Дуба. В Польше же

Липе такое почтение, что даже месяц целый в году

поименован ею: <липец> (июль).


В России же не одиночное древо, но Лес будет

моделирующим. Артель и собор дерев. Если липа Ко-

хановского - это Дерево как Лес: в Дереве - богат-

ство Леса, - то одиночное дерево, в русском созна-

нии, - это сиротство, как и личность отдельная -

малозначимость, и потому Кольцов, когда ему надо ана-

лог Пушкину взвидеть, рисует - <Лес>.


Исследуются национальные варианты Пространства

и Времени. Под латинским spatium (откуда английское

space и французское l'espace) лежит интуиция шагания:

глагол spatior - шагать, ср. немецкое spazieren, то есть

пространство мыслится рубленым, дискретным. Немец-

кое же Raum (от raumen - очищать) есть <чистое>,

<пустое>. В картине мира здесь приемлема пустота, тог-

да как романский гений преследуем <страхом пустоты>

(horror vacui), и здесь внятны континуум и полнота (та-

кова космогония по Декарту и Лапласу). В русском же

<проСТРАНство> явно слышится <страна> - ширь, бок,

край, родимая сторонка...


Чувствую, начинает несколько озадачиваться чита-

тель шибко вольными ассоциациями. И верно: ничто,

ни одно утверждение здесь нельзя принимать в полный

и однозначный серьез и каждая мысль здесь - на

правах образа: присваивает себе его <пиитические

вольности> - так что без чувства юмора, без игры

ума и даже некоторого легкомыслия не сдвинешься в

постижении главных сутей: оцепеней будешь. Да вы

что, Платона не читали? А как там морочит-дурачит

всех Сократ - и не поймешь, всерьез или шутит? -

и это при самом глубокопании мыслью!..


Итак, работа идет прямыми отождествлениями эле-

ментов и явлений из разных сфер и уровней внутри

данного Космо-Психо-Логоса, и в этих бесчисленных

ассоциациях и уравнениях всего со всем - главный

азарт и вкус этих исследований. Тут смешение рубрик

и чехарда рядов. Дифференцировка же производится

путем сравнения Космоса с Космосом, когда сходный

феномен: романтизм в литературе, космогоническая ги-

потеза, тип жилища и проч. - в его вариациях по

разным странам проявляется. Вся серия непрерывно-


сравнительная: каждый уже описанный образ мира ста-

новится далее зеркалом и орудием для просвечивания

другого, очередного (при этом и сам еще уточняется),

так что именно как панорама национальных образов

мира этот труд имеет свой полный смысл. Но возмож-

ны, конечно, и относительно самостоятельные выпуски-

портреты.


Вот, например, набор основных элементов, по ко-

торым французский образ мира отличается от герман-

ского, причем в каждой оппозиции (в духе пифагорей-

ских пар) французский акцент подчеркнут. Иерархия

четырех стихий: вода, огонь, земля, воз-дух (герман-

ский вариант: огонь, земля, воз-дух, вода), причем

огонь - как свет или жар; мужское или женское;

-ургия (трудом сотворенность) или -гония (рожденность

естеством) всего в бытии; прямая или кривая; вертикаль

или горизонталь; даль или ширь; зенит (высь, полдень)

или надир (глубь, полночь): иерархия времен года -

лето, весна, осень, зима; иерархия чувств - осязание,

вкус, обоняние, зрение, слух (германский вариант:

слух, зрение, осязание, обоняние, вкус); музыка или

живопись; рисунок или цвет; свет и вещество - это

частица или волна; время или пространство; дом или

среда; форма или материя; Труд или Жизнь; происхож-

дение или назначение: история или эволюция; причина

или цель: лекция или беседа; система или афоризм;

мысль как здание или мысль-пробег (discours): доказа-

тельство или очевидность; рефлексия или авторитет;

опосредствование или достоверность; внутреннее или

связи-отношения; индивид или социум; необходимость

и свобода или судьба (предопределение) и случай; пу-

стота или полнота: дальнодействие или близкодействие;

интравертность (психики) или экстравертность: внут-

реннее или внешнее; объем или поверхность, <тяни>

или <толкай> - как причина движения и т.п. Для фран-

цузского Логоса характерна фигура баланса, или сим-

метрия (а не антиномия),..


Конечно, все эти и другие параметры (в частности,

важно еще соотношение животной и растительной сим-

волики, и какой именно...) наличествуют во всех нацио-

нальных образах мира. Но при том, что везде все есть,

есть оно - в разных пропорциях и акцентах. Это и

надо выявлять.


Все исследование написано в научно-лично-художе-

ственном жанре, методом привлеченного мышления.


Наблюдая за собой, я давно заметил, что те ходы, ко-

торые проделывает на уровне абстракции моя теорети-

ческая мысль, связаны с ситуациями и переживаниями

моей текущей личной жизни. Так что, <у кого что бо-

лит, тот о том и говорит> - и даже на наисублими-

рованнейшем уровне логико-научных конструкций. Сле-

довательно, имеет смысл сделать рефлексию на это и

привлечь свое отвлеченное мышление, так сказать, к

ответственности перед собой как человеком живущим.

Это не только для честности мысли полезно, но и для

ее глубины, ибо такая, отчетная мысль проницает вещи,

которых не зрит мысль безотчетная. Как в экспери-

ментальной науке надо учитывать прибор, его устрой-

ство и возможные помехи, так и в теоретическом мыш-

лении, где <прибором> является вот этот живой чело-

век с особой траекторией жизни и складом души и

характером, - субъект должен быть внесен и учтено

его присутствие в объекте исследования. Тогда одно-

временно совершаются: познание предмета и Сократо-

во познание самого себя. Возникает жанр жизнемысли,

мышления-исповеди, просто как честно эксперимен-

тального репортажа. А то в науке хорошим тоном счи-

тается безличное мышление-поучение других: пишут

так, чтобы втолковать другим то, что ясно им самим;

я же принялся писать как бы внутрь: пытаясь понять-

воживить по-своему то, что дано в виде готового от-

влеченно-безличного знания, информации, и фиксирую

эти опыты уразумения своего. Мой текст - <всебяти-

на>. Описания национальных образов мира включены

в дневник жизни, и эти пласты перекрещиваются в

повествовании. Вот, например, как я понял, отчего Ан-

глия - страна техники:


<Вчера, когда надвигаться стало время тамаса (суме-

рек), душа начала испытывать стеснение, муку, тоску,

бесприютность и <что делать буду я? > (как возопил смя-

тенно Странник Бэньяна в переводе Пушкина), - чем

же я спасся? А тем, что принялся домашние дела делать,

мастерить - и так перемог опасную полосу: меж 6 и 8

вечера... И вот утром сегодня, это воспомня, как я вчера

справился с тамасом: <Ба! - воскликнул. - Да ведь это ж

тебе явилась модель Англии: почему в ее космосе пре-

имущественного тамаса (тьмы, тумана), где фог и смог,

так развилась техника>. Ну да, именно мелкое рукоде-

лие спасительно отводит душу от безнадеги созерцания

и задачи разрешения мировых отвлеченных проблем: это


в Элладе, в ее свете чистом на море лазурном естествен-

на теория = созерцание идей. Здесь же не идеи (= ви-

ды!), а хмари, тени, призраки, кошмары, туманности -

вот что только увидишь, если положишь ум на зрение

как на ставку ва-банк. Нет, здесь, в невидали-то окруж-

ной, божественно задвигаться рукам под лампой ума =

своего солнца на столе = торшере головы.


Ум отвернут от небосвета и повернут на выделку:

как что делается, понять... Ну да: вот абстракция, к

которой призвана Англия: отвлечение от открытого про-

странства океана и неба, и, следовательно, техника

есть именно абстрактное мышление Англии... Потому

смог Ньютон напасть именно на абстракцию Всемир-

ного тяготения, что небо sub specie terrae рассматривать

стал... И недаром англоамериканец Франклин определил

человека как существо (животное), изготовляющее ору-

дия труда...> (11.Х11.70).


Таким образом, в век разделения труда и узкой

специализации наша мысль - о Целом, стремление -

жить как целостный человек, а жанр - тоже целост-

ный: научно-художественно-личный. Конечно, взявшись

за такую большую задачу с малыми силами краткосроч-

ного человека и ограниченным запасом знаний, жиз-

ненных опытов и внешних впечатлений, и погрешаешь

иногда против фактов: отсутствие прямых сведений пы-

таешься восполнить на путях воображения и домыслов

и, бывает, попадаешь впросак. Но я и не претендую

дать абсолютно точные характеристики национальных

образов мира (да это и невозможно), но живописать

как бы свои образы об образах - и такой опыт, без-

условно, поучителен, как в своих удачах, так и в про-

валах. А как чтение это в любом случае интересно.

Азарт и пафос тут в Эросе угадывания: не зная мно-

гого, не видя, но по некоторым известным деталям про-

никнуть в суть и реконструировать, как палеонтолог

по одной челюстной кости весь скелет, - такая задача

увлекает. В этой работе как бы платоново припомина-

ешь из себя и Индию, и Италию, и Америку... Наше

видение - научно-художественное, с той особенно-

стью, что материалом образного мышления служат не

люди и случаи из жизни (как в собственно художест-

венной литературе), а страны, народы, эпохи, культуры,

идеи, научные теории и проч. - в них художественным

образом вживаешься, они тут - персонажи, и меж

ними разыгрываются разные сюжеты и перипетии. Это -


художественная философия культуры, веселая наука,

Или интеллектуальный детектив - так бы можно обоз-

начить этот жанр художественного исследования. Тогда

те моменты, что мне обычно инкриминируются: что я

на основании малых фактов делаю большие выводы (а

это является минусом для строго научного исследова-

ния), - могут раскрыться как достоинства. Специалист

- как участковый инспектор: знает все о людях и

делах своего околотка-поселка, но, не имея обзора и

перспективы, не усматривает ту связь, что очевидна

для принципиального дилетанта, странствующего детек-

тива-космографа.


Беседы по философии быта

разных народов.

Уроки чтения национальной

предметности


6.Х.68 г.


Осенью 1966 года среди аспирантов Института ми-

ровой литературы из национальных республик возникла

идея: устроить семинар по национальному пониманию

мира в литературе. Зная, что я уже несколько лет зани-

мался этим предметом, они предложили мне вести его.

Мы стали собираться в аспирантском общежитии Акаде-

мии наук, в комнате у Мурата Ауэзова, располагаясь на

4-5 стульях вокруг стола и на двух кроватях. Я ожидал

от этих бесед проверки некоторых своих идей, поднаб-

раться материалу и расширить свои представления; они

собирались поднаучиться у <старшего товарища> уму-ра-

зуму. Но получилось нечто совсем иное и гораздо луч-

шее: на этих беседах совершалось действо совместного

мышления. Часа два-три мы все напряженно думали,

развивали и разветвляли взятую на вечер проблему, от-

крывая в ней на ходу неожиданные повороты. Так праз-

дничен был этот жанр сократических бесед, что мы

очень полюбили наши встречи. Это было как общее со-

чинение музыки, импровизация -но не в одиночку, а

квинтетом, октетом: больше восьми нас не бывало - так

что соблюдался античный принцип застольной умной бе-

седы: чтоб гостей было не менее числа граций (трех) и

не более числа муз (девяти).


Когда такой оказалась уже первая беседа, я понял,

какая это редкость, и хотя возникала у меня мысль

как-то фиксировать разговоры, но я ее отгонял: что

это за привычка все отчуждать в письмена! Ведь от-

печатывается беседа в наших душах - неужто этого

мало? И душа - хуже ли бумаги? Сократ в разговоре

с Федром прекрасно разбирает вопрос: <Годится ли

записывать речи или нет, чем это хорошо и чем -

плохо?> <В этом, Федр, ужасная особенность письмен-

ности, поистине сходной с живописью: ее порождения


стоят как живые, а спроси их - они величественно

молчат. То же самое и с сочинениями. Думаешь, будто

они говорят, как мыслящие существа, а если кто спро-

сит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая

это усвоить, они всегда твердят одно и то же. Всякое

сочинение, однажды записанное, находится в обраще-

нии везде - и у людей понимающих, и, равным обра-

зом, у тех, кому вовсе не пристало читать его, - и

не знает, с кем оно должно говорить, а с кем нет.

Если им пренебрегают или несправедливо ругают его,

оно нуждается в помощи своего отца, а само не спо-

собно ни защищаться, ни помочь себе... А то, что по

мере приобретения знаний пишется в душе того, кто

учился, оно способно защитить самое себя, умеет го-

ворить с кем следует, умеет и промолчать... Такие

занятия, по-моему, станут еще лучше, если овладеть

искусством собеседования: встретив подходящую ду-

шу, такой человек со знанием дела насаждает и сеет

в ней речи, полезные и самому сеятелю, ибо они не

бесплодны, в них есть семя, которое родит новые речи

в душах других людей...>


А особенно боялся я духа всякой фиксации - в

форме протокола ли, магнитофона ли, так как это мог-

ло окостенить мысль, лишить беседу непринужденно-

сти. И жанр сократических бесед был бы убит. А им

мы дорожили более всего. Так прошли три беседы. На

следующий день после третьей, проснувшись, я понял,

что хоть для отдачи отчета самому себе - чт6 я понял,

насколько со вчера стал умнее, - стоило б восстано-

вить ход беседы. И я записал, что припомнил.


Подумал я было о том, чтобы и каждому участнику

после беседы записывать, что он говорил, и так вместе

сложить книгу. Но тут опасность была в том, что каж-

дый стал бы радеть не об общем мышлении, а чтоб

самому больше и умнее сказать, и явилась бы натяну-

тость. Так что решил я ничего не менять в беседах и