Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос
Вид материала | Документы |
СодержаниеНациональный зодиак |
- Психо-соматическое заболевание в позитивном и негативном аспектах*, 172kb.
- Тематическое планирование по литературе 6 класс, 159.24kb.
- Впроцессе развития человеческого общества на протяжении многих веков складывались гастрономические, 373.53kb.
- Из истории ориентирования, 12.13kb.
- Христианские мотивы и образы, 269.31kb.
- Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", 853.91kb.
- Роль заимствований в английском языке, 46.46kb.
- Данной курсовой, «Память», актуальна на сегодняшний день потому, что именно память, 56.16kb.
- Национальные парки и заповедники мира, 48.47kb.
- С. Н. 10 класс (12-летка) чог (Углубленный) Тема Познание и его формы, 100.98kb.
тропиков и севера, с эвкалиптами, секвойями (посред-
ством небоскребов), со слонами и китами (посредством
танков и подводных лодок), с птицами - посредством
самолетов.
Труд здесь красит человека, тогда как в Индии -
лишь частично, а то и уродует. Тут надо вдуматься в
изобильно наличное - в этом подвиг, от человека
ожидающийся: не мешать собою, своим тупым дви-
жением, а вслушиваться, - тогда как в средней по-
лосе человек призван к дерзанию, выйти за пределы
себя <на труд, на подвиг и на смерть>: на Арктику
походом, на мерзлоту, на великие стройки, ударные
стройки и т.д.
Из человека в английском Космосе угля и тумана выводится
новая порода людей (вообще идея выведения новых пород су-
ществ созданием искусственных условий - англосаксонская,
ср. Свифт: <лилипуты>, <йэху>, <гуингмы>; Дарвин - теории
естественного и искусственного отбора: Уэллс - <морлоки> и
<элои>. люди будущего). Сэр Клиффорд <становился почти це-
ликом существом с твердой деятельной скорлупой (efficient
shell) снаружи (of on exterior - букв. - со стороны внешнего
мира) и с мягкой внутренностью (pulpy interior - внутрен-
ность - как чувствительная пульпа, осязание) - одним из
удивительных крабов и омаров (crabs and lobsters) современ-
ного индустриального и финансового мира беспозвоночных
(invertebrates) ракообразного типа с оболочками из стали, подо-
бно машинам, и внутренними телами из мягкой пульпы> D.H.
Lawrence Lady Chatterley's lover. Privately printed / 1930, p. 129.
То есть в средней полосе и к северу Земли человек
призван к восполнению недостатка жизни - как по-
сланец юга, теплокровное животное, солнце в сердце,
в себе несущее - чтоб льды растапливало. На юге от
человека изыскуется самоохлаждение - с помощью
омовения (вода), дыхания (йога, прана), созерцания све-
та (буддхи). На севере же человеку пристало разогре-
вание с помощью энергетики: угля, нефти = извлечения
земного огня, света-электричества; с помощью горячи-
тельных напитков и страстей - распалялись интересы,
цели и эгоизмы, чтоб подвигать человека на дело вовне
себя, чтоб выходил из себя (отсюда апология <погони
за счастьем>: Гельвеций, Стендаль - и за <успехом>:
Америка), зацеплять его, и изнутри наизнанку чтоб вы-
ворачивался, распластывался, распоясывался. А на юге
нужно умерение, сдержанность, отрешение, йога само-
обуздания, жертвы Брахмы, Пуруши или Христа за лю-
дей. Обеспечив себя этим образом заранее <искуплен-
ного греха>, порешило человечество двинуться на север
и строить цивилизацию в средней полосе мира (в Ев-
ропе, Америке) и там предаваться оргиям целеустрем-
ленной эгоистической активности: промышленности,
практике, войнам, грызне - сплошной экстравертно-
сти, преобразованию среды и условий для улучшения
человеческой натуры. И христианство и всякого рода
морализм был нахлобучен сдерживающей смиритель-
ной рубашкой - как церковь и храм: и заведен ритм
недели (= недеяния) - чтоб чтили субботу и воскре-
сенье, то есть хоть как-то ограничивали бы прожорли-
вую деятельность праздниками - святою праздностью -
и продевались бы созерцанию, теории, а не практике -
трудом (как и Бог сам на день седьмый творения - вот
вам пример).
Вот почему христианское миссионерство у перво-
бытных народов в тропиках: в Африке, деже в Индии -
излишне: не туда суется, там оно не нужно, ибо не их
учить удержанию от излишне распоясавшейся активно-
сти <я>.
Цивилизация - практика, тогда как теория (от греч.
<теорео> - созерцаю, умозрю) расцветает в проме-
жутке между избытком природы и избытком цивили-
зации: в субтропиках Индии, в Элладе, в Европе в срав-
нении с Америкой и т.д.
Земледелие - согбение, поклон, поза молитвы, пре-
клонение вертикали человеческой гордыни: задранный
нос опущен книзу и замкнута фигура в полукруг, в
колесо: не грудь колесом, а спина - горбом. Грудь
колесом нужна - для рассекания воздуха: как у же-
ребца, и зоб у птиц - для продвижения вперед и
выше (так и самолету, чтоб воздушные потоки его под-
няли над землей, надо приспустить крыло - задрать
грудь для обтекания).
При земледелии взгляд уставлен вниз, на борозду,
в землю, в прах, откуда я и куда возвращуся. Это -
школа смирения, т.е. бытия с миром в душе.
В то же время - это почерпание (через взгляд) силы
от Земли (как Антей); торфа, угля поддать горючему
взгляду, что Землю светом ума, плана и замысла своего
пронзает в совокуплении, чем и является возделывание
земли, ее вспашка, сеяние и жатва - а именно: соитием
цивилизации (искусства) с природой (естеством); здесь
они смыкаются - в сельском хозяйстве, в агрикультуре.
Сельское хозяйство! На землю осел, сел - и съел
(въелся, зарылся лицом, пастью, горстями, руками-плуга-
ми загребущими - замкнулся - хозяин!).
А в Индии, если сел - так в позу лотоса (основная
поза - асана созерцания) садись устойчиво: плоскость
зада и скрещенных бедер к плоскости земли, что зна-
чит оттолкновение на невоздушной подушке (земледе-
лец же мало того, что стоит цепкими ногами с когтями
пальцев, но еще и острием сохи-плуга вонзается), отказ
от земли, а может, напротив: срастание с нею, слеп-
ление, склеивание, как двух пластинок, перенятие ее
силы, оттягивание ее на себя - через наибольшую
плоскость соприкосновения, чтобы в меня сила земли
перелилась, и тогда я уподобляюсь ее растению, собой
ее продолжаю, силу жизненную постигаю, ибо ее ими-
тирую: прорастание - и сам раскрываюсь навстречу
пространству и верху - как цветок.
В земледелии ж человек от верха мира и про-
странства отвернут, изогнут колесом - в пружину
себя собрал, чтоб силу, из земли в меня через рост
мой по ногам некогда перетекшую, передом - рука-
ми - в нее же вонзить. Здесь площадь соприкосно-
вения уменьшается: ибо от меня, малого, надо на
Землю, большую, обратно воздействовать, так что ко-
лющим, враждебным острием ногтя, руки, сохи, плу-
га, лопаты, мотыги - а не мирной, доверчивой пло-
скостью зада и бедер - к земле обращен человек.
То есть земледелие - четвереньки; ну да, человек
здесь вновь четвероногое: на двух ногах стоит, а ру-
ками к земле, их продолжив сохой, плугом, опять
возвращается, припадает.
Так что земледелец не так уж мирен: он непрерыв-
ный Земли насильник и изувер. Горожанин уж заби-
рает выше - воздух травит: промышленник - глубже:
недра шахтами бурит. Однако земледелец, как сущест-
во переднего края меж цивилизацией и природой, эта
крайняя плоть человечества - бытию посвящена и им
освящена, ибо прямо желание Земли чувствует, на него
настроен и волю бытия исполняет, так что где не надо
самой Земле дополнить Эрос неба, дождя и раститель-
ных корней осязанием, ощупываньем, чесоткой земле-
делия - там оно и не пойдет, как оно с трудом идет
в лесных, сероземных почвах или на севере - где
космос мерзлотой в поры Земли вонзился: и зато как
успешно в долине Нила, где поверхность Земли совер-
шенно гола и ничем ее Космос не щекочет, не балует -
тут и насели муравьи-людишки, и давай здесь иррига-
цию, пирамиды, плотины возводить. В Сахаре-пустыне
Земля удовлетворена прямым вонзанием жгучих лучей
солнца, и более, значит, ей ничего не надо. На севере
жало бытия Землю мерзлотой и льдами насквозь про-
хватило и глубже. Недаром там мужик - Дед-Мороз
повелевает - Красный нос! (субститут - заместитель
фаллоса) и глядит:
И нет ли где трещины-щели,
И нет ли где голой земли...
(Некрасов)
т.е. - хорошо ли ее задраил? - и
Тепло ли тебе, молодица?
(== Земля. - Г.Г.)
Ибо при замерзании то же ощущение блаженства,
растворения, умиротворения и истаивания, вознесения в
бытие, сладкого слияния со всеединым, что и в тропиче-
ски-индийской нирване: так прибирает Бытие душу раба
своего, снеговым саваном прибранную, принаряженную:
В самом чистом, в самом нежном саване
Сладко ли спать тебе, матрос?
(Блок)
9.11.68 г.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЗОДИАК:
ЖИВОТНЫЕ - МОДЕЛИ МИРА
27.Х11.87 г. Ведущий. Имеет смысл присо-
вокупить сюда мои размышления над тем, какую бога-
тую символику таят в себе образы различных живо-
тных, отчего и почитаются они за священные (тотемы!):
ведь в них представляется целый Космос. Толкования
эти я проделывал в ходе анализа литературных произ-
ведений: русского поэта Тютчева, эстонского прозаика
Таммсааре и киргизского писателя Чингиза Айтматова.
Лебедь и Орел
(Натурфилософский романс на стихотворение
Ф.И. Тютчева <Лебедь>)
Пускай орел за облаками
Встречает молнии полет
И неподвижными очами
В себя впивает солнца свет.
Но нет завиднее удела,
О лебедь чистый, твоего -
И чистой, как ты сам, одело
Тебя стихией божество.
Она, между двойною бездной,
Лелеет твой всезрящий сон -
И полной славой тверди звездной
Ты отовсюду окружен.
Впервые у Тютчева появилось тело, существо живо-
тное - но какое! Лебедь - птица света. И она, <лебедь
белая>, - начало женское: связана с водой - <плывет>.
Лебедь - русское космическое священное животное,
чья плоть (земля) соткана из света, воздуха и воды.
Однако <да> в логике русской мысли не может быть
сказано, не оттолкнувшись через некое <нет>. Для жерт-
воприношения <нет>-у, для <сведения на нет> здесь взят
Орел - птица чужеродного Космоса. За что же он от-
вергается как не свой, не родной? Орел - темен, пло-
тен, земен, есть летучий камень и, хотя прямо в свет
солнца взирает, но <очами неподвижными>, зеркальны-
ми... Впивает свет, но не светлеет сам. В Орле мир явлен
своими твердыми конечностями в стихиях: огнем и зем-
лей (<огнем и мечом> - почти). Лебедь же -всеобщая
размытость, воплощенная переходность, отсыл каждой
стихии от себя в другую: <нет, не я здесь, - словно го-
ворит земля, - а воздух и свет>. <Нет, не я здесь, -
словно говорит воздух, - но вода, свет, земля>. И т.д.
Это - <божественная стыдливость> (а <божественная
стыдливость страданья> у Тютчева - категория русско-
го мира), - и недаром русская красавица - <лебедь бе-
лая> - очи долу потупя держит, стесняясь своей красо-
ты и светоносности, ее прикрывая.
Но птица эта столь универсальная, что даже двупо-
лая: можно сказать и в мужском, и в женском роде:
<лебедь чистый> (у Тютчева), <лебедь белая> - в на-
родной поэзии. Даже пол здесь размыт: не поймешь -
мужик или баба.
В отличие от Орла, который не отражает свет тём-
ной плотию своей, лебедь сам есть сгусток света, от-
вердение света в чистом пространстве, сам светоносен.
Вот идеальный русский Космос! - недаром его поэт
создает <из пламя и света рожденное слово> (Лермон-
тов). Вот идеальная плоть по-русски: кристалл, чистая
прозрачность (опять от <зрак>: <прозрачность> есть
свойство протяженных тел с точки <зрения> света).
И свет здесь не вещественный (огонь, <молния>,
<солнце> - то, что зрит Орел), но чистый: <чистая
стихия>, и скорее свет звездный за него представи-
тельствует, чем солнце.
Орел - односторонен: лишь <за облаками>. Лебедь
же - <между двойною бездной>: как двойное бытие
рассеченных туманом гор (в стихотворении Тютчева
<Утро в горах>), <на пороге как бы двойного бытия> -
занимает русскую точку в пространстве. И его естест-
венное законное дело - <всезрящий сон>. Это птица -
провидица, чей, верно, глас - <пророчески-прощальный>.
Орел - птица божьего гнева: перунов, грома и молнии.
Лебедь - птица милости. И звучность имени <Ле-
бедь> - насквозь родная: мягкие согласные, связанные
через <е> - горизонтально-долевое вытягиванье мини-
атюрного космоса рта при слегка сплюснутом, нахло-
бученном нёбе.
К.В. Пигарев в примечании к стихотворению сооб-
щает: <Как указывал Ю.Н. Тынянов, "сопоставление
(символическое) орла с лебедем было излюбленным в
европейской поэзии, причем в этом символическом со-
стязании побеждал орел. У Тютчева победа за лебе-
дем... " Действительно, в стихах В. Гюго, Ламартина, А.
Шлегеля, Цедлица орел являлся символом борьбы и
мятежности, а лебедь - покоя и созерцательности>.
Конь морской
(Натурфилософский романс на стихотворение
Ф.И. Тютчева)
О рьяный конь, о конь морской,
С бледно-зеленой гривой,
То смирный, ласково-ручной,
То бешено-игривый!
Ты буйным вихрем вскормлен был
В широком Божьем поле;
Тебя он прядать научил,
Играть, скакать по воле!
Люблю тебя, когда стремглав,
В своей надменной силе,
Густую гриву растрепав
И весь в пару и в мыле,
К брегам направив буйный бег,
С веселым ржаньем мчишься,
Копыта кинешь в звонкий брег
И - в брызги разлетишься!..
Перед нами водяное божество, русский кентавр. Из
чего составлен? Греческие водяные божества: нереиды,
Протей, дельфины, тритоны - выплывают из глуби,
более связаны с толщей, с телом воды. Русский же
поэт видит на море коня - того, кто еле касается
низа, а летит как птица - воздушен - то есть Парус!
Недаром он - сын вихря, ветра: <Ты буйным вихрем
вскормлен был // В широком Божьем поле>. Море ос-
воено - через поле: ширь, степь - как равнина рус-
ская.
Ф.И. Тютчев. Лирика. - Наука, М.: 1965. Т. 1. -
С. 344.
f)
Горьковский Буревестник потому так привился, что реали-
зует тот же образный архетип, что у Тютчева и Лермонтова
(<Парус>). Море - <седая равнина> (убеленное по-русски). На
нем - Ветер. Буревестник - <между тучами и морем>, как и
Лебедь и челн - <между двойною бездной>. Он сам - световая
птица черного солнца - <черной молнии подобный>.
А мышление о море степью и у Горького есть: <Бу-
ря на море и гроза в степи - я не знаю более гран-
диозных явлений природы>..
И движение на нем - далевое, горизонтальное (эл-
линские ж - из глуби приходят и вглубь уходят: вер-
тикален их вектор). Тело в коне - водяное ( <с блед-
но-зеленой гривой>), но душа - ветровая. Воздух и
морская вода здесь - варианты основного противопо-
ложения: свет (небо) - земля, как родителей всего.
Нрав Коня морского - <то-то>: не однородно-ста-
бильный:
То смирный стоишь под стрелами врагов,
То мчишься по бранному полю...
(Таков и Илья Муромец: то сиднем сидит 33 года,
то богатырем гуляет). Нет устойчивого положения, са-
мостояния, а разнесен на крайности - на пороговые
состояния. И его <я> - нет в точке, в данный момент:
оно - <пророчески-прощальное>; то ли память о преж-
нем <то>, то ли ожидание будущего <то>. Это <я> по
природе своей - отсыльное: не самодовлеющий сгу-
сток, а распыленность.
И эта истина состава его существа сказывается в
том, что его смерть есть распыление, рассеяние: <в
брызги разлетится>. Бог его вихрем создавал - и те-
перь вновь из него вихрь выходит (<брызги> - водяная
пыль). Природа себе же на игру создает прекрасные
существа - и губит их, себя же украшая. Потому такая
смерть - совсем не смерть и не ужасна, а есть твор-
ческий акт, рождение красоты, явление пышного цвета:
Люблю я пышное природы увяданье...
И русский поэт когда любит Коня? Когда он стрем-
глав мчится навстречу погибели. Для того так живо
описана плоть и одеяние Коня морского - чтобы
явить, разодеть его в великолепное убранство для <свя-
щенной жертвы>: так и Поэт - у Пушкина, призван-
ный к священной жертве, радостно стремится навстре-
чу бездне, где высшая вспышка, и чудный рассвет.
Само создание русским мифотворцем именно Коня
морского - многоглаголюще. Медный всадник и водя-
ная стихия мирового потопа - опять сопряжение коня
с водой. Всадник же - вихрь. Петр - <божья гроза>,
<движенья быстры>...
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
Копыта кинешь в звонкий брег
И - в брызги разлетишься!
И сюжет <Медного всадника> - это восстание сти-
хии Воды, праматери всего, - на затвердевшего = во-
зомнившего быть самостью - Коня, казнение чада-
Свинья и Овца
Совершая свое <Интеллектуальное путешествие в
эстонский космос> в декабре 1976 года (по ходу
чтения романа А. Таммсааре <Варгамяэ>), я дивовался
новой для меня в этом мире иерархии животных. Ка-
бан и свинья тут - основные тотемные животные и
материал для сравнений с человеком. <Труднее всего
Юссю приходилось с ложками. Никак не удавалось
вырезать их похожими на нижнюю челюсть свиньи,
как хотелось хозяину. А ложка непременно должна
быть вроде свиной челюсти, это Варгамяэ Андрее
знает твердо>.
Тогда в процессе еды я - как кабан: обретаю его
силу и упорство, квадратная челюстная хватка на меня
переходит в ходе литургии еды с этой <лжицы> -
челюсти свиной.
<Свиньи уже на дороге, на выгоне им нечем пожи-
виться. Брюха у них пусты, свисают, как кузнечные
мехи. Завидев хозяйку, они подымают жалобный визг,
будто они вовсе не свиньи, а заколдованные дети. И
хозяйка разговаривает с ними, как с детьми, ведь у
ней еще нет своих> (с. 62).
Как розна шкала ценностей! Свинья - это грязно-
<трефное> животное в космосе семитски-исламском,
презрительное - в среднеевропейском (уравнение: <ты -
свинья> звучит оскорбительно в германстве и росссий-
стве), для прибалта-северянина положительное сущест-
Таммсааре А. Варгамяэ. - Таллинн, Ээсти раамат,
1975. - С. 78.
во, с кем безобидно можно сравнивать и человека и
деток любимых...
И в пословицах эстонских: <Свинья сказала: "Коли
у меня есть клочок голой земли с мою шкуру, то я
прокормлю себя и своих поросят ">. Свинья - образец
матери и мера поведения - дама, <приятная во всех
отношениях>, в Космосе народа земледельца. В посло-
вице этой приведены друг ко другу свинья и земля =
домашнее скотоводство и земледелие: свинья глядится
в землю, земля - в шкуру свиньи, как в зеркало.
Антиподна Свинье - Овца. Овца для народа зем-
ледела и помора - таинственное, как бы чужекосмос-
ное тут животное, в отличие от свиньи, которая свой-
ска и понятна. <Ужаснее всего было (на восприятие
детей Варгамяэ. - Г.Г.), когда закалывали именно овец, -
все происходило так таинственно и тихо. К тому же
овца как бы святая тварь. Никто никогда не вгонял в
нее беса (имеется в виду евангельская притча о том,
как бесов вогнали в стадо свиней и они бросились с