А. О. Маковельский история логики книга

Вид материалаКнига

Содержание


Глава xiv
Подобный материал:
1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   ...   46
433

ние категорического силлогизма на четыре фигуры и модусы и утверждает, что на самом деле категорический силлогизм имеет лишь одну правильную фигуру.

Таким образом, у Канта, как и у Бэкона, Декарта и Ложка, было критическое отношение к силлогистике Аристотеля и, в частности, к той тонкой обработке ее, какую она получила в средневековой схоластике. Относясь пренебрежительно к силло­гистике, Кант видит в ней праздную умственную игру и считает необходимым низвергнуть этот «колосс, голова которого скры­вается в объектах древности, а ноги сделаны из глины». Однако в своих университетских лекциях он не считает возможным от­ступить от общепринятой программы и лишь проявляет свое от­рицательное отношение к силлогистике в том, что ограничи­вается кратким изложением ее, отдавая большее место другим вопросам логики. И в учебнике логики, изданном Еше, дается весьма краткое изложение учения о фигурах и модусах катего­рического силлогизма и говорится, что первая фигура его яв­ляется «единственно закономерной»3. Назначение силлогистики, по мнению Канта, не в том, чтобы служить развитию науки и отысканию истины, она пригодна лишь для ученых словопрений. О силлогистике Кант говорил, что ее нужно выбросить как «бесполезную ветошь».

«Опрокидывая» силлогистику, Кант стремится к реформе логики. По его мнению, логика должна основываться на сле­дующих положениях: первой и основной формой мышления яв­ляется суждение; умозаключение служит лишь для построения суждений; отчетливые и полные понятия образуются лишь на основе предшествующих суждений и умозаключений, и потому учение о понятии должно быть завершающим моментом в си­стеме логики.

В соответствии с этим и в учебнике логики, изданном Еше, учение о понятии, его определении и логическом делении при­водится в качестве заключительного звена в системе изложения.

Положительным вкладом Канта в логику и теорию познания явилась его критика рационалистического отождествления логи­ческого основания с реальной причиной, а логического следствия с действием причины (этим отождествлением в особенности страдала философия Лейбница и отчасти Вольфа). Вначале и сам Кант придерживался рационалистического взгляда о тож­дественности отношения основания и следствия с отношением причины и действия. Но еще в докритическом периоде, когда Кант от рационализма перешел к эмпиризму, когда, по его вы­ражению, Юм пробудил его от догматического сна, он подверг критике лейбницианский взгляд.

3 И. Кант. Логика, стр. 118. 434

Самым существенным пороком формальной логики Канта является положенный в ее основу принцип, согласно которому форма мышления совершенно не зависит от содержания. По учению Канта, «логика отвлекается от всякого содержания зна­ния, а следовательно, и от самих вещей» *. Этот полный отрыв формы от содержания мотивируется тем, что реальную сущность вещей мы нигде не можем усмотреть. Агностицизм Канта накла­дывает свою печать на его логику, которая в силу лежащего в ее основе субъективно-идеалистического и агностического прин­ципа становится сугубо формалистической. В тесной связи с этим стоит и другой порок логики Канта — ее нормативизм, со­гласно которому все формы и законы мышления вытекают исключительно из требований самого рассудка и не имеют ни­какого отношения к объективной реальности, не связаны с ней и нисколько не зависят от нее.

4 И. К а н т. Логика, стр. 54

ГЛАВА XIV

Логика * России в ХУШ-XIX М.

Конец XVII и первая четверть XVIII в. в истории России были временем царствования Петра I, ознаменовавшимся крупными экономическими, политическими и культурными преобразова­ниями, основной задачей которых было стремление преодолеть отсталость России. Политика Петра была направлена на сохра­нение и укрепление феодально-крепостнического строя, усиление эксплуатации крестьян, увеличение политической роли дворян, укрепление военной мощи России и в связи с этим на развитие промышленности и торговли, поддержку заводчиков и купече­ского сословия. Все это потребовало мероприятий и в области культуры, прежде всего создания технических и общеобразова­тельных школ и развития науки.

Что касается логики, то в XVIII в. в России она является предметом преподавания прежде всего в духовных академиях и семинариях.

В 1701 г. была учреждена Киевская духовная академия на основе могилянского коллегиума. Первым префектом ее был Стефан Яворский. В Киевской духовной академии, начиная со Стефана Яворского, установилась традиция, что курсы филосо­фии и логики читал сам префект. Курсы логики читались на ла­тинском языке сперва в духе средневековой схоластики (по об­разцу компендиума Петра Испанского), некоторое время была в ходу картезианская логика, а затем — в духе вольфинской нео­схоластики.

Курсы логики, читанные Стефаном Яворским и следовавши­ми за ним префектами Киевской духовной академии, остались не напечатанными и хранятся в Киевской публичной библиотеке.

Подобная постановка преподавания логики была в XVIII в. и в Московской славяно-греко-латинской академии. В ней логи­ка преподавалась как одно из «семи свободных искусств». Став

436

местоблюстителем патриаршего престола, Стефан Яворский преобразил эту Московскую академию по образцу Киевской духовной академии, перенеся центр тяжести учения в ней на ла­тинский язык вместо ранее господствовавшего греческого языка.

В 1814 г. Славяно-греко-латинская академия была закрыта и на ее основе была учреждена Московская духовная академия.

В 1797 г. были созданы в России еще две духовные акаде­мии — Казанская и Петербургская.

В XVIII в. в России возникли и первые центры светской нау­ки: в 1725 г. была открыта Петербургская академия наук и в 1755 г.— Московский университет. При Петербургской академии наук в XVIII в. для обучения юношества были учреждены гим­назия и университет.

В первой половине XVIII в. преподавание логики в Киевской духовной академии и Московской славяно-греко-латинской ака­демии носило схоластический характер. С критикой этой схола­стической логики выступил Василий Никитич Татищев (1686— 1750), видный государственный деятель и многосторонний уче­ный, первый историк России.

Он требовал отмежевания науки от религии и утверждал, что только то может быть признано истинным, что подтверждается чувственным опытом и разумом. Он был знаком с математиче­ским естествознанием и с западноевропейской философией (с учениями Декарта, Гоббса, Локка, Пьера Бейля и др.). Его собственное мировоззрение было дуалистическим и рационали­стическим. Он критически относился к богословию и вел борьбу со схоластикой. Он обвинял церковнослужителей в том, что они стремятся держать народ в невежестве и слепой вере.

В своем произведении «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (1733) Татищев выступает в защиту просвеще­ния и говорит, что наука дает людям подлинное благополучие.

Обличая духовенство как врагов науки и прогресса, Татищев приводил в качестве примера Исиакию, в которой глубокий упа­док культуры и науки обусловлен засилием римско-католиче­ского духовенства, религиозным фанатизмом и церковной цен­зурой над печатью.

Татищев развивал учение, что в материальном мире господ­ствуют естественные законы и все причинно обусловлено. Источ­ником человеческого знания о материальном мире он признавал воздействие предметов внешнего мира на органы чувств и после­дующую обработку этих данных умом.

Выступая против схоластики, Татищев солидаризируется с Декартом и примыкает к его критике силлогистики. Он восхва­ляет Декарта за опровержение философии Аристотеля и его логики. «Пустым, силлогизмам» Татищев противопоставляет подлинно научные доказательства, образцы которых он усмат­ривает у Декарта. Он подверг суровой критике Московскую ду-

437

ховную академию за господство в ней пустой бесплодной схола­стики, за то, что она не дает своим питомцам никаких реальных знаний и учит их только искусству пустых словопрений. Татищев говорит о необходимости отличать от подлинных наук лженауки, которые сеют суеверия и предрассудки и приносят вред обще­ству.

Ратуя за просвещение народа, Татищев говорил о необходи­мости обучения элементарной грамоте всех крестьянских детей — как мальчиков, так и девочек. Он высказывался за необходи­мость развития сети учебных заведений в России, в особенности технических, требовал свободы научной мысли как необходимо­го условия для процветания научного знания. Он дал классифи­кацию наук, в которой на первое место ставил науки, необходи­мые для жизни, на второе — полезные науки, на третье — науки «развлекательные», на четвертое — науки, удовлетворяющие лишь любознательность, и на последнее место — лженауки.

Таким образом, здесь в основу классификации положен при­знак практического значения наук, и с этой точки зрения науки делятся на подлинные и лженауки; что касается подлинных наук, то они относятся, с одной стороны, к необходимым и полезным, а с другой — к служащим для развлечения и удовлетворения любознательности. Прогресс общества, по мнению Татищева, зависит от «умопросвещения» — от развития наук и распростра­нения знаний.

Одновременно с Татищевым протекала деятельность другого выдающегося прогрессивного русского писателя, Антиоха Дмит­риевича Кантемира (1708—1744). Сын молдавского господаря, воспитанник Московской славяно-греко-латинской академии и гимназии при Петербургской академии наук, Кантемир был рев­ностным сторонником петровских реформ. В историю русской литературы он вошел как родоначальник русской сатиры, а в историю русской философии — как видный пропагандист просве­тительских идей в России. Его сатира «К уму своему. На хуля­щих учение» (1729 г.) осмеивает противников просвещения и науки; его философский трактат «Письма о природе и человеке» (1742 г.) написан в духе философии Просвещения.

Кантемир наиболее высоко ставил философию Декарта, при­мыкал к картезианскому дуализму, принимал основные положе­ния механической физики Декарта и придерживался картезиан­ского рационализма. Осуждая пифагорейскую философию за приписывание ею числам мистической силы, являющейся якобы причиной физических явлений, Кантемир признавал самым крупным философом древности Аристотеля, но и философию Аристотеля он считал ошибочной и говорил, что ошибки аристо­телевской философии были исправлены Декартом и что только декартова философия с ее строго научными доказательствами дает ясное истинное познание всего происходящего в мире.

438

Кантемир впервые ввел в русскую науку такие логические термины, как «понятие» и «наблюдение».

В основном Кантемир в своих философских и логических воз­зрениях примыкал к тому направлению французской философии XVII—XVIII вв., которое вело свое происхождение от Декарта.

В середине XVIII в. влияние картезианской философии ска­залось в России и на преподавании логики. В 50-х годах XVIII в. в Киевской и Московской академиях логику преподавали, ори­ентируясь на учебник картезианца Э. Пуршо (его книга «Insti-tutiones philosophicae» вышла первым изданием в 1695 г. в Париже на латинском языке и выдержала ряд изданий). В Мос­ковской славяно-греко-латинской академии в 1756—1757 гг. лек­ции по логике читал на латинском языке по учебнику Пуршо Владимир Каллиграф.

Влияние картезианской логики Э. Пуршо чувствуется в изве­стной мере и на учебнике логики, составленном в Москве М. Петровичем в 1759 г и носящем заглавие «Логика теорети­ческая, собранная из разных авторов и удобным порядком рас­положенная» 1.

Автор этого учебника — префект Московской славяно-греко-латинской академии иеромонах Макарий Петрович — был сер­бом по происхождению. В то время курсы логики в России чита­лись на латинском языке, сочинение же Макария было первым учебником логики, написанным на русском языке Сам автор сообщает, что он в своей логике не следовал никому из предше­ствовавших составителей учебников, но отовсюду брал то, что ему представлялось ценным. Он говорит, что использована и античная логика (Аристотеля), и новая логика (Вольф и Пур­шо). Но он относится отрицательно к ухищрениям схоластиче­ской логики Сочинение Макария Петровича осталось не опуб­ликованным, оно дошло до нас в трех рукописных экземплярах. Что касается логической терминологии, то Макарий в основном следует М. В. Ломоносову, давшему в своей «Риторике» (1748 г.) первое по времени изложение логики на русском языке (так, например, Макарий, вслед за Ломоносовым, «суждение» назы­вает «рассуждением», контрарные суждения называет против­ными, единичные — особыми, и т. д.).

Как видно из порядка расположения материала и из самого содержания сочинения Макария Петровича, его основным источ­ником служила книга Пуршо. В особенности об этом свидетель­ствует раздел, в котором излагается учение о суждениях — пред­ложениях, так как такие виды суждений, приводимые в сочине­нии Макария, как «отлучительное» (exclusive), «выключительное» (exceptiva) и тому подобные, не получили права гражданства в

• См, об этом- В П Зубов Русский рукописный учебник по логике середины XVIII века «Вопросы философии», 1956, № 4

439

логике за исключением картезианской логики (эти виды суж­дений анализировались в «Логике Пор-Рояля»).

О тесной связи учебника Макария с логикой Пуршо говорят приводимые В. Зубовым сопоставления, показывающие, что

Макарий яередко буквально передает формулировки Пуршо. Таково, например, определение истины, как «согласия наших по­мыслов с самими вещами, о которых помышляем».

После непродолжительного господства картезианского на­правления в преподавании логики в России в XVIII в. наступает полоса засилия в официальном преподавании вольфианской ло­гики. Учебники вольфианской школы обладали определенными дидактическими достоинствами, они отличались ясностью, строй­ностью и последовательностью изложения, но были написаны в духе узкого рационализма и нередко страдали излишним много­словием и педантическим доктринерством. Вольфианство во многом было родственно средневековой схоластике и заслужен­но получило название неосхоластики.

Лучшими учебниками логики в немецкой вольфианской литературе были два компендиума самого Христиана Вольфа (одно на латинском и другое на немецком языке) и вышедшие из вольфианской школы учебники А. Г. Баумгартена (ученика Вольфа) и Г. Ф. Мейера (ученика Баумгартена). Учебнику Мей-ера Кант отдавал предпочтение перед всеми прочими руковод­ствами по логике и использовал его при составлении собственных лекций. На русский язык в XVIII в. было переведено сочинени.е «славного Вольфа»: «Разумные мысли о силах человеческого разума и их исправном употреблении в познании правды» (пере­вод с латинского, выполненный в 1753 г., был издан в Петербурге в 1765г.).

Особый успех в России имела логика вольфианца Хр. Баумей-стера, которая трижды была переведена с латинского на русский язык и выдержала четыре издания (первое издание вышло в 1760 г. в изд-ве Московского университета в переводе А. Павло­ва, второе — в 1787 г. с исправлениями и дополнениями проф. Д. Синковского). В 1766 г. было переведено с латинского иа рус­ский язык сочинение вольфианца И. Г. Гейнекция: («Основания умственной и нравственной философии вообще с сокращенною историей философии».

Во второй половине XVIII в. русская переводная литература по логике обогатилась изданием переводов статей из «Большой французской энциклопедии» и сочинениями Кондильяка. Я. П. Козельский опубликовал «Статьи о философии и частях ее из Французской энциклопедии» (1770 г.). Перевод «Логики» Э. Кондильяка на русский язык вышел первым изданием в 1792 г.

Таким образом, в XVIII в. в России в логике совершается пе­реход от схоластики сначала к картезианству, затем к вольфиан-

440

™ "яконец> пов°Р°т к французским энциклопедистам, влия­ние же кантианства стало сказываться лишь в XIX в

Основоположник русской материалистической 'мысли эн* циклопедист Михаил Васильевич Ломоносов (1711—1765) проло­жил новый путь в различных отраслях научного знания и своими исследованиями обогатил физику, химию, геологию, минерало­гию, климатологию, экономическую географию, философию, исто­рию, психологию, логику, эстетику. В философии М. В. Ломоно­сов стоял на позиции механического материализма, причем в его научном мировоззрении уже сильно были выражены отдель­ные элементы диалектики: идеи всеобщей взаимосвязи и взаимо­обусловленности явлений природы и всеобщего развития, поло­жение о единстве теории и практики и о неразрывной связи эмпирического и рационального моментов в познавательном процессе.

М. В. Ломоносов держался того взгляда, что между теорией и практикой существует самая тесная, неразрывная связь и по­этому истинный ученый должен быть одновременно и теоретиком и практиком в своей области. В одном из своих ранних сочинений «Элементы математической химии» (1741 г.) он пишет: «Зани­мающиеся одной практикой — не истинные химики. Но и те, ко­торые услаждают себя одними умозрениями, не могут считать­ся истинными химиками»2. Вместе с тем истинный ученый, ука­зывает Ломоносов, должен быть также и философом, поскольку научная теория истинна лишь в том случае, если она опирается на правильные философские основы. Из философских дисциплин в этом отношении Ломоносов особое значение придает логике, так как каждая наука лишь постольку наука, поскольку она до­казывает то, что утверждает.

В науке все высказываемое должно быть доказано. Только то, что доказано, может считаться научной истиной. Ученый дол­жен уметь доказывать, давать объяснение изучаемых явлений, а это предполагает знание философии. Ввиду этих соображений Ломоносов в «Элементах математической физики» счел необхо­димым предпослать философские основы естествознания Здесь он дает формулировку двух основных законов мышления — зако­на противоречия и закона достаточного основания: «Одно и то же не может одновременно быть и не быть»; «Ничто не происходит без достаточного основания»3. Эти положения Ломоносов назы­вает философскими аксиомами.

В этом признании наивысшими принципами бытия и познания философских аксиом — закона противоречия и закона достаточ­ного основания — у М. В. Ломоносова имеются точки соприкосно­вения с Христианом Вольфом, лекции которого он слушал в

2М В Ломоносов Полное собрание сочинений, т I М, 1952, стр 71—72

3 Там же, стр 76—77, а также стр 179

441

Марбургском университете во время своей заграничной научной командировки и на которого он неоднократно ссылается в своих «Элементах математической химии», именуя его «знаменитым» (illustris) Вольфом.

Принимая вольфианские формулировки законов противоречия и достаточного основания, Ломоносов дает им иное толкование, отвергая тот идеалистический и рационалистический смысл, ка­кой они имели у Вольфа. М. В.' Ломоносов противопоставляет лейбнице-вольфианской монадологии свое материалистическое учение об атомах и корпускулах. По учению Ломоносова, слож­ное тело состоит из корпускул, а последние из атомов (а не из нематериальных монад), свойства же тел и все, что в них про­исходит, обусловлены сущностью и природой самих тел 4. В сочи­нении «О нечувствительных частицах тела» Ломоносов пишет: «Материя есть то, из чего состоит тело и от чего зависит его сущность»5.

Выступая против идеализма Вольфа, Ломоносов критикует и его рационалистический метод, претендующий на чисто дедук­тивное выведение из основных принципов всей системы научного знания.

Ломоносов подчеркивает, что подобная чистая умозрительная система несостоятельна, так как научная теория возможна лишь в неразрывной связи с практикой и эмпирией, с наблюдением и экспериментом.

Формальная логика изложена М. В. Ломоносовым в связи с риторикой В 1743 г. М. В- Ломоносов написал сочинение «Крат­кое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия». Затем это сочинение было значительно расширено — увеличено в своем объеме в три раза и опубликовано в 1748 г. под загла­вием «Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в ко­торой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, т. е. оратории и поэзии, сочиненная в пользу любя­щих словесные науки» (первое издание вышло в 1748 г., второе было выпущено Московским университетом в 1759 г. и последнее вышло в 1765 г.).

Поскольку целью красноречия Ломоносов считает убедить в истинности того, что говорится («слушателей и читателей о спра­ведливости речи удостоверить»6), он счел необходимым изложить в этом сочинении и основы логики. Вначале он дает учение о по­нятии. Термин «понятие» у него отсутствует, и вместо него упот­ребляется термин «простая идея». Ломоносов развивает материа­листическое учение о понятии. Он говорит, что идеи суть «пред­ставления вещей или действие в уме нашем»7.

4М В Ломоносов Полное собрание сочинений, т 1, стр 179

5 Там же, стр. 173

6 Там же, т VII, стр 23.

7 Там же, стр 100

442

Идеи Ломоносов делит на простые и сложные. Сложные идеи представляют собой соединение двух или нескольких представле­ний. К сложным идеям он относит суждения, умозаключения и доказательства. Далее он приводит деление идей на род и вид, указывая, что род выражает общее сходство единичных («особен­ных») вещей, которые являются видами данного рода. Так, река есть род, виды этого рода: Нева, Двина, Днепр, Висла и т. д. От отношения рода к его видам Ломоносов отличает отношение це­лого к его частям. Целое есть соединение его частей Так, город состоит из улиц, домов, башен, которые являются его частями.

Рассматривая категории вещей и их свойства, Ломоносов де­лит свойства вещей на материальные и «жизненные». К матери­альным свойствам он относит те, которые одинаково присущи как одушевленным, так и неодушевленным телам. Это — величина, фигура, тяжесть, твердость, упругость, движение, звон, цвет, вкус, запах, теплота, холод и т. д. Ломоносов не проводит различия между первичными и вторичными качествами тел, и, следователь­но, в вопоосе о свойствах тел он более последовательно проводит материалистическую линию, чем Локк, Галилей и представители метафизического механистического материализма. Ломоносов признает и так называемые вторичные качества, объективно при­сущие самим вещам.

Последовательно материалистически М. В Ломоносов рас­сматривает все психическое как свойство высокоорганизованной материи. Он относит к «жизненным» свойствам (к свойствам тел живой приооды) и «душевные дарования» (память, сообрази­тельность, волю), и страсти (радость и печаль, любовь и нена­висть, честь и стыд, желание и отвращение и т. д.), и свойства человеческой личности (ее добродетели и пороки). В качестве специальной категории Ломоносов выделяет «имена» О катего­риях «действие и стоадание» он говорит, что они обоазуют нераз­рывное единство- когда одно тело воздействует на другое, произ­водит в нем какое-нибудь изменение, то первое тело производит действие, а второе испытывает страдание. Категории времени и пространства истолковываются Ломоносовым материалистически как объективно существующие.

В особую группу Ломоносов выделяет «противные» вещи, ко­торые одновременно вместе существовать не могут, как, напри­мер, день в ночь, зной и стужа, богатство и бедность.

В качестве термина, служащего для обозначения понятия «суждение», у Ломоносова употребляется слово «рассуждение». Суждение он считает сложной идеей, поскольку в нем соединя­ется большее число представлений. Будучи выражены в словес­ной или письменной форме, эти рассуждения называются пред­ложениями. В суждении мы мыслим что-либо о чем-нибудь, и по­тому каждое суждение, по Ломоносову, состоит из трех частей: из подлежащего (то, о чем мы мыслим), сказуемого (то, что мы