А. О. Маковельский история логики книга

Вид материала

Книга

Содержание Глава xii

Подобный материал:

• Маковельский история логики, 2810.53kb.
• Отличия человеческой логики от математической логики, 139.86kb.
• А. Б. Зубов история религий книга, 11109.77kb.
• А. Б. Зубов история религий книга, 293.44kb.
• С. Н. Труфанов "наука логики", 2350.97kb.
• А. Ф. Лосев история античной эстетики софисты. Сократ. Платон история античной эстетики,, 11197.2kb.
• Введение в диагностику, 383.22kb.
• Функции алгебры логики, 47.25kb.
• 1. Введение в алгебру логики Прямое произведение множеств. Соответствия и функции., 38.38kb.
• Василий Никитич Татищев (1686-1750) в своем труде «История Российская с самых древнейших, 28.01kb.

406

чаются друг от друга не количественно (величинами и фигура­ми), а качественно (силами и качествами).

Вольфианство частично возродило в философии те черты, ко­торые были свойственны схоластике, и потому оно справедливо заслужило наименование неосхоластики. По своей методологии философия Вольфа является догматическим рационализмом, признающим теоретическое научное знание созданием чистого разума. Вольф полагает, что все знание должно быть выведено из одного наивысшего принципа. Таким наивысшим принципом, из которого все знание должно быть выведено чисто логически, согласно Вольфу, является закон противоречия, к которому, по его мнению, сводится и закон достаточного основания. Если бы у вещей не было бы достаточного основания, то, говорит Вольф, нечто возникало бы из ничего, но это заключает в себе противо­речие.

Указывая, что в философии должен применяться такой же дедуктивный метод, как в математике, Вольф, однако, считает ошибочным мнение, что философия в отношении своего метода зависит от математики; вернее, метод как в философии, так и в математике устанавливается логикой. Высказываясь о природе дедукции, Вольф говорит, что из понятия можно вывести лишь то, что в нем уже заключается, и потому истинны только такие суждения, которые представляют собой анализ понятия субъекта суждения. Но, разумеется, провести эту точку зрения на практи­ке при построении философской системы было весьма трудно, и на деле в вольфианские логические дедукции постоянно конт­рабандой проникает эмпирический материал.

Что касается эмпирических наук, которыми Вольф также за­нимался, то Вольф согласен, что их положения берутся из на­блюдений и исследований природы, но задачу эмпирических наук он сводит лишь к констатированию действительности того, что в рациональной философии логически дедуцируется из наивыс­ших принципов: Лейбницевское противопоставление необходимых и фактических истин у Вольфа не только сохраняется, но еще более усиливается.

Философию Вольф определяет как науку о действительном и возможном, а логику считает пропедевтикой философии. Он учит, что существуют только единичные вещи, отрицая реаль­ное существование общего.

Основные логические законы у Вольфа, как и у Лейбница, являются вместе с тем и основными законами самого бытия. Вольф, подобно Лейбницу, дает онтологические формулировки законов мышления.

Формула закона противоречия у Вольфа такова: «Одна и та же вещь не может одновременно быть и не быть», закону же до­статочного основания он дает следующую формулировку: «Все существующее имеет свое достаточное основание, почему оно

407

скорее есть, чем не есть». По учению Вольфа, знание возможно­сти основывается на законе противоречия: возможно то, что не заключает в себе противоречия и потому мыслимо. Значение же действительного опирается, сверх того, на закон достаточного основания.

Заслугой Вольфа в логике является ее систематизация, яс­ность изложения, лучшее расположение и расчленение материа­ла, тщательная разработка учения о силлогизмах. Пороком логи­ки Вольфа был некоторый отрыв формы от содержания, отсут­ствие тесной связи с развивавшимся в то время естествознанием.

Христиан Вольф написал два сочинения по логике: одно на немецком языке — «Разумные мысли о силах человеческого ра­зума и их правильном употреблении в познании истины» (1712 г.) —и другое, более позднее, на латинском языке (рус­ские переводы латинского текста были опубликованы в 1753 и 1765гг.).

Философия Вольфа получила в Германии широкое распро­странение не только среди философов, но и у представителей са­мых различных областей знания, которые перерабатывали раз­личные научные дисциплины в духе вольфианства (так, Вольф нашел себе последователей среди представителей медицинской науки). Эта философия стала модной в Германии не только сре­ди ученых всех специальностей, но и среди широких кругов обра­зованных людей, в частности среди женщин, и по этому поводу острили, говоря, что среди представителей слабого пола распро­странилась подлинная «Lykanthropie» '(«Волчья человечность» — каламбур, основанный на том, что Вольф на немецком языке значит «волк»).

Естественно, рационалистическая философия Вольфа и, в частности, его логика с ее учением о научном методе должны были прийти в столкновение с господствовавшим в английской науке ньютонианством с его эмпиризмом. В первой половине XVIII в. разгорелся спор между школами Ньютона и Вольфа, причем центром ньютонианства было Лондонское королевское общество, центром же вольфианства была Берлинская академия наук. Спор шел по вопросам научного метода: об отношении между научными принципами и фактами, законами науки и реальными вещами и т. д.

Спор между школами Ньютона и Вольфа велся на страницах журнала Лондонского королевского общества, с одной стороны, и лейпцигского издания «Acta eruditorum» — с другой. Ньюто­новская школа (Keill, Freind и др.) требовала строгого разгра­ничения эмпирической и метафизической трактовок природы. Поэтому вместо дефиниций, которые рекомендуются логиками, ньютонианцы предлагали довольствоваться простым описанием, благодаря которому изучаемые предметы понимаются ясно и от­четливо и могут быть, отличены от всех других вещей.

408

Ньютоновская школа выступала против вольфианства, кото­рое придавало 'первостепенное значение дефинициям, указывав­шим род и специфическое различие определяемой вещи. Ньюто-нианцы говорили, что вещи надо объяснять их свойствами, по­лагая в основу объяснения какой-либо признак или ряд призна­ков, на которые указывает нам опыт, как на то, что несомненно присуще объясняемой вещи. Нападая на вольфианцев, ньютониан-цы говорили, что те рассматривают вещи не по тем признакам, которые им с достоверностью присущи, а по воображаемым сущ­ностям и природам, которые якобы в них обитают. Школа Нью­тона считала, что задача научного познания вполне исчерпана, если изучаемая вещь разложена на свои последние элементы и описана всесторонне во всех своих отдельных моментах, если установлена зависимость изучаемого явления от других явлений и выяснены математические закономерности связи явлений.

Ньютонианцы утверждали, что нет надобности пытаться сво­дить научные принципы к какому-либо более высшему метафизи­ческому основанию, поскольку это нисколько не служит более прочному их обоснованию. Все дело, по их мнению, в эмпириче­ской фактической ценности научных принципов.

Основные воззрения, господствовавшие в Лондонском коро­левском обществе, нашли рельефное выражение уже в сочине­ниях Иосифа Гленвиля. На основании заглавия его главного со­чинения «Научный скепсис» («Scepsis scientifica», 1665) его обыч­но зачисляют в скептики, но это, как доказывает Эрнст Касси-рер7, является ошибочным взглядом, так как его скепсис направ­лен исключительно против традиционной школьной философии, которой он противопоставляет метод индуктивного исследования. Основная тема его сочинений — противоположность между схо­ластическим взглядом на природу, населяющим ее чисто словес­ными сущностями, и эмпирическим методом, ставящим своей единственной целью точное установление самих явлений.

|Вольфиаяство и ньютонианство были односторонними мета­физическими течениями и в споре обе стороны были неправы. Все же преимущество ньютонианства заключалось в его связи с техническим прогрессом, с практикой производства.

Следует упомянуть, что не было недостатка и в попытках эклектически примирить точки зрения Ньютона и Вольфа. В осо­бенности такую задачу пытался осуществить Самуэль Кениг в своем сочинении «О наилучших Вольфовском и Ньютоновском методах философствования и об их дружественном согласии» (De optimus Wolfiana et Newtoniana methodis earumque amico consensu, 1749). "

7 E. Kassirer. Указ, соч., стр. 398.

409

Лейбницианство в Германии в XVIII в. было представлена почти исключительно Вольфом и его последователями, исклю­чение составлял лишь М. Г. Ганш, который непосредственно примыкал к Лейбницу, отвергая те изменения его системы, кото­рые внес Вольф. Мы упоминаем здесь Ганша, так как ему при­надлежало сочинение по логике «Искусство изобретения» («Ars inveniendi», 1727).

Из учеников Христиана Вольфа наиболее видным был Алек­сандр Готтлиб Баумгартен (1714—1762), которого Кант призна­вал самым крупным из современных ему философов. Кант пользовался учебниками Баумгартена как основой для своих лекций, хотя, читая лекции по Баумгартену, сопровождал изло­жение его взглядов своими критическими замечаниями.

Баумгартен приобрел известность как создатель немецкой философской терминологии и как основатель немецкой эстетики. Он определял философию как науку «о качествах в вещах». Первой частью философии, предшествующей метафизике, он считал учение о познании, которому он дал наименование гносе­ологии. Он делит гносеологию на две части: учение о низшем, т. е. чувственном, познании (эту часть он называет эстетикой) и логику, учение о высшем познании. Баумгартеном был написан учебник по логике («Acroasis logica», 1791).

Примыкая в своих взглядах в основном к Хр. Вольфу, Баум­гартен в отдельных пунктах возвращается к Лейбницу.

Заслуживает внимания также Готтфрид Плюке (1716—1790), который посвятил свои основные труды главным образом развитию идеи -Лейбница о логическом исчислении. Кроме специальных работ, посвященных разработке метода логическо­го исчисления (methodus calculandi in logicis), Плюке дает сжа­тое изложение своей системы логики в сочинениях: «Основы спекулятивной философии» («Fundamenta philosophiae specula-tivae», 1758) и «Элементы умозрительной философии» («Flemen-ta philosophiae contemplativae», 1778). Изложение системы логи­ки Плюке начинает с дефиниций основных понятий этой науки. Уже в этих дефинициях явственно выступает его рационалисти­ческая позиция.

Плюке является создателем той теории суждения, которая сущность суждения видит в утверждении или отрицании тожде» ства между субъектом и предикатом суждения. Такой взгляд на сущность суждения облегчает ему задачу трактовки операций мышления в духе «Логического исчисления».

ГЛАВА XII

Логика во Франции в XVIII

Французский материализм XVIII в. был прогрессивным, сыг­равшим огромную положительную роль в истории культуры и просвещения Европы, и его антирелигиозная литература не утратила и до сих пор своего значения, несмотря на неумение ее дать историко-материалистическое объяснение сущности религии и ее происхождения. Но специальным вопросам логики французские материалисты XVIII в. уделяли мало внимания. По этой части следует упомянуть прежде всего Этьена Кондильяка (1715—1780), который, сам не будучи материалистом, способст­вовал его распространению своей переработкой эмпиризма Локка.

Кондильяк более последовательно, нежели Локк, проводит линию эмпиризма в теории познания, психологии и логике. Он вычеркивает внутренний опыт (рефлексию), который Локк на­равне с внешним опытом (ощущениями) признавал источником всего нашего знания. Согласно учению Кондильяка, одни лишь внешние ощущения являются единственным источником, из которого образуется все содержание душевной жизни.

В своем сочинении «Трактат об ощущениях» (1754) он отхо­дит от Локка, которому следовал раньше в признании внешнего и внутреннего опытов источниками знания, и строит генетиче­скую психологию, в которой показывает, как все, что имеется в психике человека, возникает из ощущений и является не чем иным, как их видоизменениями. Наглядно на образе оживающей и начинающей ощущать статуи Кондильяк показывает, как сперва появляются у нее отдельные ощущения, а затем посте­пенно из ощущений образуются переоценки; когда уже имеется несколько перцепций, более сильные из них затмевают более слабые. Так возникает внимание. Далее из ощущений образу­ется память, а затем и мышление.

411

Когда два ощущения одновременно появляются раздельно, то происходит их сравнение, и таким образом возникает сужде­ние. На приятных ощущениях душа задерживается дольше, при этом вытесняются все прочие представления и возникает абст­ракция. Дальнейшее обогащение и развитие мыслительных процессов происходит посредством ассоциации представлений со словами. Таким образом, и само мышление есть не что иное, как преобразованное ощущение.

Однако, проводя в психологии и теории познания последова­тельную сенсуалистическую точку зрения, Кондильяк отвергает вытекающее отсюда материалистическое решение основного воп­роса философии. Он говорит, что, поскольку тело протяженно, делимо, состоит из частей, оно не может ощущать и мыслить. Ощущение и мышление, по его мнению, предполагают единство ощущающего и мыслящего субъекта, и потому ощущать и мыс­лить может лишь нематериальная душа. Такова непоследователь­ность и противоречивость философии Кондильяка. Но позже от этого дуализма, видимо, осознав его несостоятельность, Кондиль­як перешел к агностицизму.

Несколько лет спустя после появления в свет «Трактата об ощущениях» Кондильяк опубликовал сочинение по логике «Искусство мыслить», написанное им в качестве учебного посо­бия для пармского принца Фердинанда, воспитателем которого он был. Наряду с этим он выпустил в Париже труд «Логика» (1781), который имел большой успех в России. Уже в 1792 г. вышел в Петербурге русский перевод этой «Логики», выдержав­ший два издания. Кроме этого перевода Гронского, в 1804 г. в Москве вышел новый русский перевод этого сочинения, принад­лежавший Осиповскому. В «Логике» Кондильяк занимает агно­стическую позицию. Он утверждает, что вещи в себе непознава­емы и тщетны все попытки человека проникнуть в сущность вещей. Кондильяк провозглашает непознаваемость сущности ма­терии, пространства, времени и движения.

В последние годы своей научной деятельности Кондильяк переходит к разработке методологических вопросов логического исчисления (в труде «Язык исчислений», который был опублико­ван в 1798 г. в 23-м томе Собрания его сочинений).

Видное место в системе воззрений Кондильяка занимает вопрос о взаимосвязи мышления и языка. Этот вопрос в XVII— XVIII вв. одинаково занимал как эмпириков, так и рационали­стов. Уже Декарт высказал идею универсального философского языка, которая затем была развита Лейбницем. Гоббс рассмат­ривал мышление в его неразрывной связи с языком, признавая язык логическим инструментом, от которого зависит качество самого мышления. Для Гоббса слово является неотъемлемой стороной мышления (слово у него выступает как носитель поня­тий, суждений и умозаключений, без которого они не могут

412

осуществляться). В эмпиризме Локка и Беркли слова рассмат­риваются как символы идей. Высказывалась мысль о создании единого всеобщего языка путем извлечения из многообразных языков чисто логических моментов.

В решении проблемы соотношения мышления и языка Конди-льяк стоит на эмпирически-сенсуалистической точке зрения. Он отрицает существование самостоятельной деятельности мышле­ния, независимой от чувственного опыта и отличной от него. Кондильяк говорит, что нет нужды для объяснения мышления допускать какую-то особую интеллектуальную, «рациональную» способность души; для этого достаточно способности души давать вещам знаки и имена. Основа всего человеческого позна­ния лежит в отношении между понятием и словом. Науки суть не что иное, как упорядоченные языки. «Действительным» в собственном смысле слова является лишь то, что дано нам в единичном ощущении, но мы были бы не в состоянии обозреть все многообразие чувственных данных и сохранять это многооб­разие в памяти, если бы не могли объединять этот материал по определенным группам и снабжать их прочными, хотя и произ­вольными, метками (в виде слов), которые служили бы нам для ориентировки в огромном материале чувственного опыта. Так нами в процессе познания создается система имен родов высше­го и низшего порядков, в которую мы стремимся уложить все еди­ничные вещи и вообще все существующее. Задача наук состоит лишь в том, чтобы примитивный способ обозначения вещей сло­вами заменить более точным и более тонким. Язык науки пред­ставляет собой как бы сети, в которые попадают данные чувст­венного восприятия.

Но мышление, по мнению Кондильяка, не может проникнуть в сущность вещей. Абстрактные понятия суть лишь вспомога­тельные средства, позволяющие человеку, объединяя, схваты­вать многообразие вещей, их роль в познании дальше этого не простирается, причем, объединяя, они упрощают подлинную картину мира, огрубляют ее.

Такую же оценку, как общим понятиям, Кондильяк дает и общим положениям, критикуя .их значимость в качестве прин­ципов знания. Общие положения не могут быть началами науч­ного знания, потому что сами они являются лишь итогом знания об единичных фактах. Кондильяк придерживается бэконовского учения, что всякое знание об общем приобретается путем вос­хождения от единичного и частного. Итак, по учению Кондилья­ка, и общие понятия, и общие положения суть лишь резюме наблюдений над частными фактами.

Кондильяк приписывал большое значение гипотезам в про­цессе познания.

Взгляды французских материалистов XVIII в. на вопросы теории познания и логики нашли свое выражение в статьях, поя-

413

вившихся в знаменитой «Энциклопедии:», которая вышла в Париже в 28 томах (1751—1773). Затем в Амстердаме появи­лись еще пять дополнительных томов этой «Энциклопедии» (1776—1777). Основателями, издателями и редакторами «Эн­циклопедии» были Дидро и Даламбер. Статьи в «Энциклопедии» по теории познания и логике были написаны в духе эмпиризма Бэкона и Локка, в духе сенсуализма. '

Общее направление «Энциклопедии», «поставленная ею задача распространения новых прогрессивных идей и общий дух этих идей освещаются во вступительном очерке, превосходно напи­санном Даламбером. Темой этого очерка служит вопрос о про­исхождении и развитии наук. Это — та тема, которую ранее, в XVII в., разрабатывал Фр. Бэкон. Вслед за Бэконом Даламбер развивает мысль о прогрессивной роли наук в развитии общест­ва. Он показывает здесь историческое значение корифеев новой науки. В особенности он восхваляет Бэкона, называя его вели­чайшим философом и преклоняясь перед многосторонностью его знаний. Он высоко ставит также философию Декарта, Локка и Лейбница, подчеркивает значение психологии Локка и физики Ньютона, указывает на великие научные заслуги Галилея, Гарвея, Гюйгенса и др.

В своей теории познания французские материалисты XVIII в. развивают дальше те положения, которые были высказаны пред­шествовавшими им английскими материалистами. Так, Дидро образование суждения объясняет признанием двух совместно существующих -элементов (ощущений или их пучков), причем для образования суждения Дидро считает еще необходимым, чтобы признание этой связи было высказано словами.

Таким образом, суждения, по Дидро, представляют собой сложение ощущений. И вообще, по Дидро, все наше мышление (понятия, суждения и умозаключения) есть в своей основе сое­динение и сплетение различных ощущений. Являясь выражени­ем сочетания ощущений, человеческое мышление, по учению Дидро, отражает связи предметов в объективном мире, так как ощущения являются образами предметов внешнего мира.

Остановимся подробнее на логических учениях Даламбера. То направление во французском материализме, которое исхо­дило от английского эмпиризма, имело своим первым предста­вителем Вольтера, впервые познакомившего французскую нау­ку с содержанием учений Ньютона. Одним из главных предста­вителей умственного течения, имевшего источник в английском эмпиризме, был Даламбер, изложивший свои философско-логи-ческие воззрения в «Элементах философии» (1779 г.) и в «Боль­шой французской энциклопедии», во вводной статье.

Вопрос, который различно решали два противоположных полюса тогдашней философии — рационализм и эмпиризм, Даламбер решает следующим образом: аксиомы не суть источ-

«4

ник истины, поскольку при более глубоком исследовании они оказываются тождественными суждениями; если это обстоятель­ство, с одной стороны, придает им необходимую значимость, то, с другой стороны, обрекает их на бесплодность.

Аксиомы составляют содержание дефиниций. Но дефиниции не обладают никакой творческой силой. Дефиниция не может породить никаких новых истин. Она может лишь помочь выра­зить и фиксировать определенные общие факты. Подлинными первоначальными основами, по мнению Даламбера, могут быть лишь психические фактические состояния, которые не могут быть выводимы из чего-либо другого и не .нуждаются ни в каком ином доказательстве, кроме того, что мы их находим непосредственно в своем внешнем или внутреннем опыте. Для физики подобным исходным пунктом, не подлежащим никакому сомнению, мы об­ладаем в повседневно наблюдаемых явлениях, для геометрии — в чувственных признаках протяженности, для метафизики — во всей совокупности наших восприятий, в целом для морали — в первичных, свойственных всем людям, склонностях.

В своей критике дефиниции и в своем определении задач фи­лософии Даламбер выступает против рационализма. Но его эм­пиризму недостает прочной материалистической основы, посколь­ку гносеологические воззрения Даламбера основываются на антропологизме и психологизме. Считая, что в основе логики должно лежать разложение сложных идей на их элементы, Да­ламбер полагает, что дальше этого логическое мышление не идет, так как нам неизвестна не только природа каждой единичной сущности, но мы не можем даже ясно дать себе отчет в том, что должно понимать под природой вещи самой по себе вообще. Природа вещи, поскольку она нами рассматривается, состоит не в чем ином, как в развитии простых представлений, которые со­держатся в ее понятии. И с этой точки зрения отпадает обычное деление дефиниций на реальные и номинальные. Наши научные объяснения не суть ни то, ни другое: они не суть ни обозначения, даваемые нами объектам, ни знание об их внутренней сущности. Они объясняют природу предмета так, как мы его понимаем, но не так, как он есть сам по себе.

Здесь у Даламбера проскальзывают нотки агностицизма. Вся работа мышления у него сводится в конце концов к установлению того, как та или иная сложная идея у нас образовалась из про­стых представлений, и задача философии состоит в том, чтобы выработать расчлененную таблицу последних основных представ­лений, при помощи которой можно было бы обозреть способ все­возможных их сочетаний. Здесь Даламбер вплотную подходит к лейбницевской идее математической логики.

По мнению Даламбера, все наши понятия суть только сокра­щенные обозначения фактов опыта. С этой точки зрения Далам­бер решает вопрос о мере силы, бывший предметом спора между