Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая

Вид материала

Книга

Содержание Альбрехт Дюрер Нельзя  ли  учесть  все  эти  формы,  все  эти  гармонии соответствующих частей, приведя их, как особого рода буквы, в  порядок V. Заключительные замечания о споре генезиса и климата Редко   шли   на   пользу  народу  слишком   поспешные    и   торопливые переселения в противоположное полушарие или в совершенн И даже все трудолюбие европейских поселенцев в заморских колониях не способно иной, раз противостоять чужому климату. Не надо думать,  будто люди  в  силах  единым махом обратить чужую часть света в Европу

Подобный материал:

• Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая, 37688.39kb.
• Вопросы к вступительному экзамену по дисциплине, 120.62kb.
• Учебно-методический комплекс учебной дисциплины «История зарубежной философии (20 век)», 429.83kb.
• И. Г. Гердер полагал, что человечество в своем развитии закон, 715.41kb.
• «История западноевропейской философии. Часть первая. Античность. Средние века», 256.77kb.
• Задача курса студент должен знать основную проблематику философии и осознанно ориентироваться, 539.28kb.
• Вопросы для сдачи кандидатского экзамена по истории философии, 38.83kb.
• Социально-исторические идеи таджикских просветителей конца XIX начала, 593.79kb.
• 1. Ответьте на вопросы: 1 Вчём заключаются антропологические основания идей Платона, 91.72kb.
• Темы рефератов по истории и философии науки для соискателей Православного института, 44.49kb.

IV. Генетическая сила породила все органические об разования на Земле, а климат лишь содействует или противодействует этой силе

Кто в первый раз увидит чудо творения — возникновение живого существа, — как будет он поражен!^25* Из мельчайших шариков, обтекаемых соками, складывается живая точка, и из этой точки вырастает живое творение. Вот уже видно сердце, и оно, пока слабое и не совсем еще сложившееся, начинает биться; кровь, которая появилась еще раньше сердца, начинает окрашиваться в красный цвет; вот появляется голова, вот появляются глаза, рот, уши, все члены тела. Еще нет грудной клетки, а уже скрываемые ею части тела живут своей жизнью; еще нет желудка и кишок, а уже открывается клюв. Маленький мозг еще не заперт в черепную коробку, сердце — в грудную клетку; ребра, кости — словно паутина; вскоре показываются крылья, ноги, пальцы, бедра, а живое все еще растет. Обнаженное прикрывается — мозг, грудь; еще висят желудок, внутренности. Но они складываются в целое, чем больше материи идет на их строение, кожные покровы срастаются, брюшная полость закрывается — животное созрело для жизни. Теперь оно уже не плавает, а лежит — спит или бодрствует, оно зовет, ищет выхода и выходит на свет, и все части его тела полностью сложились и развились. Как назвал бы все это человек, Впервые увидевший это творение живого? Тут действует, сказал бы он, живая органическая сила, — не знаю, откуда взялась она, не знаю, что такое она в существе своем, но что она есть, что она жива, что она собирает вокруг себя органические части, изымая их из хаоса однородной материи, — это, как вижу я, невозможно отрицать.

Если бы он наблюдал с еще большим вниманием, если бы он увидел, что всякая органическая часть строится, слагается как бы в присущем ей действии, actu: сердце возникает   не   как-то иначе,   а   именно так, что

25* Гарвей. De generatione animalium; ср. Вольф. Theoria generationis²⁷.

183

стекаются   воедино   протоки,   которые   были   уже  и   прежде;   когда   можно разглядеть  желудок,  то  материя  пищеварения,  оказывается,  уже  заключена внутри его... Таковы все вены, все сосуды: то, что содержится в них, появилось прежде того, что заключает в себе содержание;  жидкое появилось прежде твердого, дух прежде тела, которым он просто облекается... Если бы наш человек заметил все это^26*, что сказал бы он? Только одно: незримая  сила  творит  не  по  случайности  и  произволу,  но  она,   скорее, лишь открывает себя в своем внутреннем существе. Она становится зримой в присущей ей массе вещества и, — какой бы она ни была, откуда бы ни взялась, — должна заключать в себе самый тип своего явления. Новое живое существо — не  что  иное, как  осуществившаяся  в  реальности идея творящей природы, — природы, которая мыслит в действии.

Если бы наш наблюдатель продолжал и заметил: материнское или солнечное тепло способствует развитию живого существа, но для того, чтобы начал расти живой плод, недостаточно наличной материи и тепла, нужно, чтобы в него влил жизнь отец, — что предположил бы он?  Только одно: начало тепла, по всей видимости, родственно началу жизни, которому оно благоприятствует,   но,   по   сути говоря, причина, которая приводит в действие органическую силу, заключается в соединении двух живых существ, только тогда органическая сила начинает придавать живую форму мертвому хаосу материи. Так построены все мы — так построены все живые существа, каждый согласно определенному виду органического строения, но все согласно одному-единственному неоспоримому закону аналогии, господствующему во всем живом, что только есть на нашей Земле.

Наконец, если бы наш наблюдатель узнал, что живая сила не оставляет и живое творение, сложившееся уже во всех своих частях, но продолжает деятельно открываться в нем, уже не творя, потому что существо сотворено,   но  поддерживая   в  нем   жизнь,   питая,   одухотворяя   его.   Как только живое существо оказывается на свете, оно делает все то, для чего было сложено оно, то есть отчасти и то, что уже делало оно, когда складывалось и  создавалось, — оно открывает  рот,  а открываться  было ведь первым движением рта, оно заглатывает воздух своими легкими, оно издает звуки, оно переваривает пищу желудком, оно сосет молоко губами, оно растет, живет, все внутренние и внешние части приходят друг другу на помощь; совместно действуя и страдая, они выкидывают излишки, превращают  материю  в  самих  себя,  помогают  друг  другу  переносить  боль и болезни — тысячекратное, неизведанное чудо природы. Что сказал бы, что  мог  бы  сказать  наблюдатель,  впервые  увидевший  все  это?   Только одно:   врожденная,   генетическая   жизненная   сила   по-прежнему   присуща, имманентна  живому  существу,  созданному  благодаря  ей,  она  пребывает во всех его частях и в каждой из них по отдельности, согласно его природе, то есть пребывает органически. Повсюду в живом существе жизненная сила присутствует многообразно, ибо только благодаря ей живое существо есть живое целое, которое сохраняется, растет, действует.

26* Вольф. Theoria generationis, p. 169.

184

И эта жизненная сила — во всех нас; в здоровье и болезнях она всегда с нами,  она усваивает себе  подобные  частицы,  она  выделяет  чуждые,  отталкивает враждебные;  она утомляется к старости и в некоторых частях, тела  живет еще и  после смерти.  Жизненная  сила — не то  же самое, что разумная способность нашей души,  потому что, конечно же, не  разумная способность сама для  себя  создала  это  тело,  неведомое ей,  используемое ею  только как  несовершенное  и  чуждое ей  орудие  мыслей.  Но  впрочем, и разумная  способность  связана  с  жизненной  силой,  потому  что  вообще все силы природы связаны  друг с другом;  и мышление зависит от органического строения,  от  здоровья  тела,  и   все  желания  и   влечения  души неотделимы от животного тепла. Все это — факты природы, и их не опрокинет никакая гипотеза,  не опровергнет  никакое слово схоласта;  в признании этих фактов заключается древнейшая философия    Земли и, по всей вероятности,   будет   заключаться   и   самая   последняя   на   Земле   философия^27*.  Сколь достоверно  знаю  я,  что  мыслю,  хотя  и  не  знаю  природы мыслительной силы, столь же достоверно чувствую я, что живу, хотя и природы  жизненной  силы  тоже  не  знаю.  Жизненная  способность — прирожденная, органическая, генетическая, основание природных сил во мне, внутренний   Гений   моего   существования.   Не   по   какой    другой    причине человек — самое совершенное среди  живых  существ  на  Земле,  а потому что самые тонкие органические силы, какие только известны нам, действуют у  него  в  самых  тонких  орудиях  органического  строения.  Человек — самое  совершенное  животное  творение,   прирожденный   Гений,   заключенный в органическом облике человека.

*  *  *

Если применявшиеся нами и неоспоримо основанные на опыте принципы были верны, то мы можем сказать, что видоизменяться и перерождаться наш род может только через посредство органических сил. Как бы ни воздействовал климат, у каждого животного, человека, растения — свой климат, ибо внешние воздействия всякий воспринимает по-своему, органически их перерабатывая. Даже и самый незначительный нерв человека страдает не как камень, не как пузырек воды. Отметим некоторые ступени, или оттенки, перерождения.

Первая ступень видоизменения и перерождения человеческого рода выражается во внешних частях тела, не потому что эти части страдают или действуют отдельно от других, а потому что внутренне присущая нам сила действует, выявляясь вовне. Чудеснейший механизм тела устроен так, что жизненная сила стремится изгнать из организма все чуждое, все метающее ей, потому  и самые первые изменения  в  органическом  строении

^27'* Гиппократ,   Аристотель,   Гален,   Гарвей,   Бойль,   Шталь,   Глиссон,   Гаубиус,   Альбин и   многие    другие   великие    наблюдатели  или    философы   допускали,  на    основания опыта,   существование   такого   деятельного   жизненного   начала,   но  только  называл его по-разному или недостаточно отличали от иных, близких сил.

185

не могут не выявиться наружно, на границах ее царства,— самые первоначальные, бросающиеся в глаза различия между людьми касаются кожи я волос. Природа стремилась сохранить органическое строение в его внутреннем существе и потому обременительную для себя материю насколько могла вывела наружу.

Если внешняя сила продолжала вызывать иные изменения, то они могут сказываться  только  на  тех  путях,  которыми  творит  сама  живая  сила, — через посредство питания  и  размножения. Негр рождается  с белой кожей^28*,   а   части   тела,   которые   прежде   других   темнеют,   служат   признаком того, что миазмы  изменений передаются генетически, а окружающий воздух только способствует их развитию. Годы возмужания, а кроме того,  множество  наблюдений   над   больными   показывают  нам,   что  силы пищеварения и размножения занимают значительное место в человеческом теле. Благодаря этим силам оказываются связанными между собой далеко расположенные друг от друга части тела, и именно такие члены тела страдают  вместе,  если  народ  начинает   вырождаться.  Поэтому,  помимо  кожи и половых  органов,  наибольшие  изменения  происходят  именно  с  ушами, шеей и голосом, носом, губами, лицом и т. д.

Наконец, коль скоро жизненная сила приводит в общую связь решительно  все  части  организма  и  органическое строение — это  многократно замкнутый круг, в котором нет ни начала, ни конца, то понятным становится, почему самое значительное,  более  всего проникающее в глубь организма изменение должно в конце концов затронуть и самые твердые части тела, ибо все они, с головы до пят, вступают в совершенно новые отношения   между   собой   из-за   того, что   терпит жизненная   сила.   Но   на такое превращение всего организма природа решается с большим трудом; даже когда рождается урод,  в  котором  насильственно  разрушен  художественный механизм природы, у природы отыскиваются средства возместить органический порок,  подобно тому  как  мудрость  полководца сказывается в умении отступать. Однако органическое строение разных народов учит нас тому,  что  возможно  и  самое  далеко  заходящее превращение человеческого организма, возможно потому, что машина нашего тела составляется тысячью различных способов, она тонко устроена, подвижна, а воздействует  на  нее  бесконечное  множество  разных  сил.   Но  и  самое глубокое превращение все же осуществляется изнутри,  внутренними силами. В течение долгих веков народы уродовали головы, протыкали носы, сдавливали ступни, вытягивали  уши, — природа все равно  шла своим  путем:  если некоторое время ей приходилось уступать, доставлять соки искалеченным членам тела, то при первой же возможности природа выходила на свободу и завершала строение более совершенного, задуманного ею типа. Иначе было, если уродство  оказывалось  генетическим  и  совершалось  на  путях самой природы; тут всякое уродство, даже извращение отдельных членов, уже переходило по наследству. Не говорите, что искусство или солнце

28* См. книгу VI.                                                                           •

186

сплюснули  нос негра.  Ведь    строение    носа    находится    в   прямой   зависимости от всей черепной коробки,  подбородка,  шеи, позвоночника; спинной мозг — это как бы ствол дерева, вокруг которого растут грудная клетка и все члены тела, поэтому сравнительная анатомия убедительно показывает^29*, что вырождение затрагивает всю фигуру и ни одна из твердых частей не может измениться так,   чтобы   не   изменилось   целое. Именно поэтому весь облик негра наследуется, а обратные изменения могут произойти только генетическим путем. Переселите чернокожего в Европу — он останется тем, чем был; но жените его на белой женщине, и одно-единственное поколение изменит  то,  чего  не  способен  будет изменить за целые  века  климат,  отбеливающий  кожу.  Таково  органическое  строение всех народов; тот край, та область земли, где они живут, лишь очень медленно изменяет его, а при смешении с другими нациями всевозможные признаки монгола, китайца, американца  исчезают спустя  всего несколько поколений.

*    *    *

Если моим читателям  угодно  идти  и дальше тем  же  путем, сделаем еще несколько шагов вперед.

1. Всякий наблюдатель, наверное, обратил уже внимание на то, что при бесчисленном разнообразии типов органического строения людей известные формы и пропорции не только повторяются, но и группируются между собой и встречаются только вместе. Для художников это — дело давно решенное; статуи древних покажут нам, что пропорцию, или симметрию, как называли они это явление, они видели не просто в размерах членов тела, но и в их гармоническом сложении, соответствующем душе це\ого. Характеры их богов, богинь, юношей, героев были совершенно определенны по своей позе и выражению, так что отчасти они известны нам уже и по отдельным частям статуи, и невозможно придать фигуре руку, грудь, плечо, принадлежащие другому типу. В каждой фигуре живет гений конкретного индивида, и он проникает все тело своим дыханием, словно тело — только оболочка для духа, дух целого выявляется в каждой даже самой незначительной детали позы и движения. Среди новых художников По-ликлет нашего отечества Альбрехт Дюрер тщательно исследовал меру, определяющую самые различные пропорции человеческого тела^30*, — каждому сразу же становится понятным, что строение всех частей целого меняется вместе с изменениями пропорций. А что было бы, если бы мы соединили дюреровскую точность с присущей древним глубиной проникновения в душу и стали бы изучать, как выражаются в согласном строении целого различные типы и характеры людей? Как мне кажется, физиогномика вступила бы тогда на свой старый, естественный, давно проторенный путь, на который указывает ее наименование, и была бы уже не этог-

29* См. Зёммеринг. О физических различиях негра и европейца.  Майнц,   1784²⁸. 30* Альбрехт Дюрер. Четыре    книги   о   пропорциях     человеческого     тела.   Нюрнберг, 1528²⁹.

187

номикой   и   не   техногномикой³⁰,   а   истолковательницей   живой    природы конкретного  человека,  как   бы  изъяснительницей  зримо   являющегося  гения. В этих рамках она всегда оставалась бы верна аналогии целого, того, что  наиболее красноречиво  выражено  в  человеческом  лице,   а  сестрой  ее была бы тогда патогномика, помощницей и подругой — физиология, а также   семиотика³¹;   ведь   вся   человеческая   фигура — это   только   оболочка, скрывающая  внутренний  механизм,  это  во  всем  согласованное  целое,  где каждая  буква  принадлежит  слову,  но  где  смысл  только  у  целого слова. Вот как  практикуем  мы  физиогномику  в  самой  обыденной  жизни:  опытный глаз врача видит, каким болезням подвержен человек по своему строению, по всей своей фигуре, — и даже физиогномический взгляд детей способен  во внешнем  облике  человека,  то  есть  в  той  фигуре,  в  которой  открывается гений   его   души, разглядеть  породу  (physis)   этого   человека.

Далее.  Нельзя  ли  учесть  все  эти  формы,  все  эти  гармонии соответствующих частей, приведя их, как особого рода буквы, в  порядок алфавита? Конечно, полноты здесь никогда не будет, потому что это и не алфавит какого-либо языка,  однако  тщательное изучение таких  живых ордеров откроет широкий простор для  характеристики  человеческой природы в основных ее типах.  Если при  этом  не ограничивать себя Европой и тем более не принимать за образец здоровья и красоты привычный нам идеал, а изучать живую природу во всех гармониях созвучных частей, какие только встречаются на поверхности Земли, во всем их многообразии, то  наградой  за  такой  труд  несомненно  будут  многочисленные  открытия гармонии и мелодии живых сил в строении человека. И, быть может, изучение естественного созвучия форм в человеческом теле поведет нас дальше,  чем  учение  о  темпераментах   и  комплекциях  человека,   над  которым трудятся долго и почти без успеха. И самые внимательные наблюдатели достигали тут лишь малых результатов, потому что для обозначения всего известного многообразия черт им недоставало определенного алфавита^31*.

2. Живой физиологии следовало бы идти впереди и нести светоч знания,  а  такой  наглядной  истории  формосложения  и  видоизменения  человеческого рода — идти  за нею;  тогда шаг за шагом прояснилась бы для нас мудрость природы, которая слагает и изменяет формы, согласно единому закону блага,  закону,  что тысячью  различных способов возмещает всякий недостаток и порок. Почему, например, мать-природа выделила различные виды живых существ?  Только потому, что так лучше может сохраняться  и совершенствоваться  самый  тип  их строения.  Мы  не  знаем, как  было  раньше,  какие  из  ныне существующих  видов  животных  совокуплялись между собой прежде, в более раннюю эпоху Земли, но теперь мы  видим  границы  между  видами,  генетические  границы,  строго  проведены. Дикий зверь не смешивается с чуждым ему видом, а если безошибочный  инстинкт   животного   извращается   насильственно,   под   влиянием человеческого искусства или под влиянием того роскошного безделия, к ко-

31* Очень упрощенно это учение  изложено в  «Собрании  разных сочинений» Метцгера. Заслуги принадлежат также Платнеру³² и др.

188

торому  привыкают даже раскормленные  домашние  животные,  то  все же непреложные законы природы не превозмочь и  роскошеству. Или смещение пород остается бесплодным, или же способность к  деторождению сохраняется у помеси только в нескольких поколениях.  Но даже если рассматривать  такие помеси,  то у них отклонения  происходят  только в самых внешних чертах строения, как наблюдали мы и при вырождении человеческого рода; а если бы изуродовался сам внутренний, существенный тип органического строения, то ни одно существо не было  бы  жизнеспособным. Откуда явствует,  что ни кентавр, ни сатир, ни Сцилла, ни Медуза не могут быть порождены по внутренним законам творящей природы и существенного генетического типа каждого вида.

3.   Наконец,  самым  тонким   средством   соединить   многообразие   и  постоянство форм во  всех разновидностях  типа  было  для  природы  создание  двух  различных  полов   и   их  совокупление.  Как   удивительно  тонко с   каким духовным смыслом смешиваются черты родителей   в   лицах и телах детей! Как будто души родителей были влиты в детей в различных отношениях и пропорциях и как будто распределились между ними бесчисленные природные силы органического строения. Что по  наследству переходят болезни и черты лица, даже склонности и предрасположенности разного  рода, — это   всем   прекрасно   известно,— иногда   в   потоке  поколений вдруг чудесным образом всплывают лица давно умерших предков. Столь же очевидно, хотя и почти необъяснимо влияние душевного и физического состояния матери на плод, который вынашивает она в своем чреве,— печальные следы такого  влияния   сопровождают   иной   раз   человека   всю жизнь.

Итак, два жизненных потока свела воедино природа, чтобы наделить рождающееся живое существо нераздельной природной силой, чтобы эта сила пребывала теперь, соединив в себе черты обоих родителей. Не один опустившийся род поднялся благодаря здоровой и бодрой природе матери, не один лишенный сил юноша проснулся живым сыном природы в объятьях жены. И в одухотворенности человеческого строения Эрот — сильнейший из богов, Любовь облагораживает роды и павшие поднимает, светоч божества зажигает своими искрами свет человеческой жизни, и он горит повсюду — здесь слабее, там ярче. Но ничто так не противно пластическому Гению человеческих натур, как холодная ненависть и гадкая условность, которая хуже всякой ненависти. Она заставляет жить вместе людей, между которыми нет ничего общего, она увековечивает существа жалкие, несогласные с самими собою. Ни одно животное не падало так низко,  как  человек,  способный  на  подобное  извращение своей  природы.

189

V. Заключительные замечания о споре генезиса и климата

Если только я не ошибаюсь, сказанное позволяет хотя бы в наметках провести линию границы и обозреть спор генезиса и климата. Так, никто не потребует, чтобы роза росла в чуждом ей климате, чтобы собака превращалась в волка,  ибо природа окружила четкими границами все существа и скорее согласна допустить, чтобы вымер целый вид, чем извращать и губить его строение в самом его существе. Но что роза может вырождаться, что собаке может быть присуще что-то волчье — это только сообразно с естественной историей, и здесь вырождение и видоизменение происходят так,  что  на  органические  силы  оказывает  свое  быстрое или постепенное действие сила противоположно направленная. Действие каждой спорящей силы значительно,  но каждая творит сообразным ей способом. Климат — это хаос причин, весьма разнородных и действующих постепенно и по-разному, пока они, наконец, не достигают глубин существа и не изменяют самое существо через посредство привычки и генезиса; жизненная  сила  противодействует  решительно,  долго,  единообразно  и  однородно, но поскольку и она не независима от всего, что существо терпит извне, то и вынуждена уступить со временем внешнему насилию.

Итак,  вместо  того  чтобы  продолжать  спорить,  что  главное — генезис или климат, я предпочел бы провести конкретные и весьма поучительные-исследования и снять обильную жатву на просторах истории и географии. Если взять, например, португальские поселения в Африке, испанские, голландские, английские  и немецкие в Ост-Индии и Америке, то мы знаем, как повлиял на одни образ  жизни туземцев,  как на другие повлиял сохраненный, совсем  не изменившийся,  прежний европейский образ жизни. Исследовав такие  вопросы,   можно  было  бы  перейти  и  к  более древним-временам — к   переселению   малайцев   на  острова,   арабов — в  Африку  и Ост-Индию,  турок — в  захваченные  ими  страны,  затем  можно  было бы перейти и к монголам, и к татарам, и ко всей той массе племен, которые заполонили всю Европу во время великого переселения народов. Никогда не следовало бы  забывать  при  этом,  из  какой  климатической  зоны происходит  тот   или  другой   народ,   какой   образ   жизни   принес  он  с  собой, какую  землю он нашел  на новом  месте  жительства,  с какими народами смешивался, какие перемены  и перевороты пережил на новом месте пребывания.  Если  такой  расчет  распространить  и  на  более  доступные  нам времена, то, быть  может, допустимо было бы делать некоторые выводы и о более древних переселениях народа, известных нам только из легенд, рассказанных   у   старинных   авторов,   или   из   свидетельств   мифологии   и языка;  ибо нужно признать, что все или, по крайней мере, большинство народов рано или поздно переселялись с одних мест на другие. В результате  мы  имели   бы   физико-географическую   историю   происхождения   и. видоизменения человеческого рода согласно климатам и эпохам, с прило-

 

190

жением карт для целей наглядности; такая история шаг за шагом повела бы нас к самым важным результатам.

Не забегая вперед и всю такую работу предоставляя будущему исследователю, я приведу лишь немногие примеры из более новой истории, они послужат пояснением ко всем предыдущим моим разысканиям.

1.   Редко   шли   на   пользу  народу  слишком   поспешные    и   торопливые переселения в противоположное полушарие или в совершенно иные климатические  условия.   Природа   не   случайно  разделила   отдаленные  друг  от друга страны. Вся история завоеваний, торговых обществ и прежде всего история миссионеров представит нам печальное, а отчасти и смешное зрелище, если  извлечь ее  из собственных  рассказов  переселенцев и беспристрастно  рассмотреть   все  последствия  таких  переездов.   С  ужасом  и отвращением читаешь известия о том, как разные европейские нации погрязают   в   наглой   роскоши,   предаются   бесчувственной   гордыне   и   уже   не имеют сил даже для того, чтобы наслаждаться  и сострадать. Не человеческие  лица, а раздувшиеся,  напыщенные  личины:   они  не способны уже на  благородное,  деятельное  наслаждение,   по   жилам   их   незаметно для них   течет   смерть — отмщение   их   злодеяниям.   Прибавьте  сюда   всех несчастных,   все  бесчисленные   толпы,   которым   обе  Индии   стали   братской могилой,   прочитайте    у    английских,    французских,    голландских   врачей описания болезней, настигавших европейца в чужих частях света, посмотрите на судьбу благочестивых миссионеров, которые так часто не желали расстаться со своим  монашеским одеянием,  с европейским образом жизни, — какие   поучительные   результаты!   И   они  тоже,   увы!    принадлежат истории человечества, они встают перед нашим взором.

2. И даже все трудолюбие европейских поселенцев в заморских колониях не способно иной, раз противостоять чужому климату. «В Северной Америке,—пишет Кальм^32*, — европейцы быстрее мужают, но и быстрее стареют и умирают, чем в Европе. Нередко можно видеть детей, которые на все вопросы отвечают на удивление быстро и с готовностью, но они не достигают возраста европейца. Родившийся в Америке европеец вряд ли доживет до восьмидесяти, девяноста лет, тогда как первые поселенцы, родившиеся в Европе, нередко достигали весьма, преклонного возраста; люди, родившиеся в Европе, обычно умирают позже уроженцев Америки, если их родителями были европейцы. Женщины раньше утрачивают способность к деторождению, некоторые уже на тридцатом году; кроме того, во всех европейских поселениях замечали, что уроженцы их теряют зубы раньше времени, тогда как у туземцев зубы до самой смерти остаются здоровыми, белыми, красивыми». Несправедливо заключали из подобных высказываний, что древняя Америка — земля нездоровая для своих же собственных детей; нет — мачехой была она только для чужестранцев, у которых иная физическая конституция и иной образ жизни; так это объясняет Кальм.

32*  «Гёттингенское собрание путешествий», т. X, XI ³³, в разных мостах.

191

3. Не надо думать,  будто люди  в  силах  единым махом обратить чужую часть света в Европу, стоит только порубить леса и возделать землю;  все  живое  творение — это  одна  живая   взаимосвязь,   и   изменять  ее можно только  с большой  осторожностью.  Тот же  самый Кальм  со слов живущих в Америке шведов рассказывает,  что, как только были вырублены  леса   и   вспахана   земля,   уменьшилось   количество   съедобных  птиц, которые дотоле в несметных количествах жили в лесах и на берегах озер, сократилось количество рыбы, которой раньше буквально кишели реки и ручейки, обмелели озера, реки, ручьи, меньше стало дождей,   хуже   стала расти  трава  в  лесах   и   т.   д.   Одним   словом,  кажется,  что  эта  вырубка лесов повлияла и на здоровье людей, и на их долголетие, и на характер времен года и т. п. «Американские туземцы, — продолжает Кальм, — прежде,  когда  здесь  не  было  европейцев,   доживали  до  ста   с   лишним   лет, а теперь они живут едва ли половину этого срока, и повинна в этом не только убийственная  водка  и  изменившийся образ  жизни,  но,  вероятно, и  исчезновение   многих   прекрасно   пахнувших  трав   и  мощных  растений, запах  которых   по  утрам   и   вечерам   был  таким  сильным,  как  будто  ты находишься в саду. Зима наступала раньше и была холоднее, постояннее, здоровее, — теперь весна запаздывает и, как все времена года, бывает менее постоянной и сопровождается резкой сменой погоды». Так рассказывает Кальм,  и хотя сообщения его относятся только к одной местности, можно представить себе, что природа не терпит слишком быстрых, слишком резких переходов, даже если люди делают самое лучшее дело — возделывают  землю.   Не  от  того  ли  так  немощны  туземные   американские племена  в  Мексике,  Перу,  Парагвае,  Бразилии,  которые,  как говорится, «получили культуру», что всю землю, весь образ жизни им переменили, а натуру европейского человека дать взамен не могли? Племена, которые продолжают жить в лесах,  как жили  их предки, по-прежнему сильны и мужественны, они доживают до глубокой старости, они цветут, как сами деревья в этих местах, а на возделанных землях, лишенные освежающей тени,  они  печально  гибнут,  душа  их,  их крепкий  дух — все осталось  в лесах. Достаточно прочитать трогательную историю одинокого, цветущега семейства,   которое   Добритцхофер^33*   вывел    из   непроходимой   чащобы, в которой они жили, — мать и дочь вскоре умерли, а оставшемуся в живых сыну и брату они являлись во сне до тех пор, пока он тихо и мирно не отправился вслед за ними. Все это и объясняет нам, как может случаться так, что вот племена только что были храбрыми, жизнелюбивыми, мужественными — и вдруг стали вялыми и изнеженными, какими описывают  их  парагвайские  иезуиты  и  путешественники  в  Перу, — их немощность заставляет страдать даже читателя. Быть может, подобное насилие над природой и принесет где-то свои добрые плоды^34* — с течением времени, но, хотя теоретически это возможно, я сомневаюсь, чтобы это было

33* Добритцхофер. История абипонцев, т. I, с. 114.

34* Ви.льямсон.  Опыт   объяснения     причин   изменившегося     климата. — В   «Берлинских собраниях», т. VII³⁴.

192

так; но уж, во всяком случае, никакого блага нет здесь для первых поколений — и для тех, кто несет сюда свою цивилизацию, и для тех, кто принимает новые нравы; ведь природа — это всегда живое целое, ей нужно кротко следовать, улучшать ее нужно не спеша, она не любит, чтобы ею овладевали силой. Ни из одного дикаря, которого привозили в Европу и бросали в суету европейских столиц, не вышло ровным счетом ничего,— его ставили на блестящую маковку башни, а его тянуло вниз, в ту долину, где он жил; на родину дикарь возвращался ни к чему не способным и испорченным, и прежний образ жизни был уже не пригоден для него. То же самое — предпринятая европейцами попытка насильственно перестраивать климат.

О сыновья Дедала, волчки, которыми играет Судьба на Земле, какие дары были в ваших руках! Вы могли принести счастье народам, поступая с ними человечно и бережно, — нет, по другому пути повела вас жажда выгоды, гордыня, упрямство! Все, кто приходил в чужие страны, чтобы жить одной жизнью с туземцами, были встречены ими с гостеприимством и любовью; в конце концов оказывалось, что образ жизни, который ведут туземцы, не столь уж странен, — но как мало было таких гостей в заморских землях. Редко европеец заслуживал похвалы: «Он умен, как мы!» Разве природа не мстит за любое злодеяние, совершенное по отношению к ней? Где все эти завоевательные походы, набеги былых времен, куда делись торговые поселения людей, если люди эти приходили в чужую землю, чтобы грабить и разорять? Они исчезли как дым, их поглотило кроткое дыхание климата, и туземцу нетрудно было опрокинуть дерево, лишенное корней в почве. А тихие побеги, во всем следующие законам природы, не только растут, но и сеют на новой земле благотворные семена культуры. Грядущее тысячелетие решит, какую пользу и какой вред принес в иные климаты Гений Европы, какую пользу и какой вред принесли Гению Европы другие климаты.