Geum.ru

Бурчак Ф. Г. Соучастие. Социальные, криминологические и правовые проблемы. Киев: Вища школа, 1986. 208 с

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   16

вий конкретного соучастника, их влияние на действия ис-

полнителя, а, следовательно, и оценка их общественной опас-

ности могут быть весьма различными. Но это уже вопрос,

который по праву занимает важное место в уголовно-пра-

вовой теории, в частности в тех ее разделах, которые посвя-

щены вопросам индивидуализации ответственности соуча-

стников. Криминологический же подход к этой проблеме

связан прежде всего с тем, что эти действия третьих лиц

выступают в одном причинном ряду с преступлением, со-

вершенным исполнителем.


Сложность этой проблемы в ее практическом воплоще-

нии заключается прежде всего в том, что в причинную за-

висимость с совершаемым лицом преступлением нередко

включаются и такие действия третьих лиц, которые по сво-

им внутренним свойствам, сущности криминогенного со-

держания иметь не могут, А это значит, что в задачу кри-

минологии, предметом изучения которой является преступ-

ность, входит установление дополнительных критериев, с

помощью которых из всех действий третьих лиц, причинно

связанных с преступной деятельностью исполнителя, дол-

жны быть выделены те, которым присущи криминогенные

свойства.


Мы уже говорили о том, что в деятельности получает

свое выражение внутренний настрой личности, ее социаль-

ная ориентация. Но для того чтобы выявить их, необходи-

мо рассматривать конкретную деятельность лица, причинно

связанную с преступным поведением исполнителя, в кон-

тексте всего социального поведения лица, в контексте кон-

кретной жизненной ситуации, в которой эта деятельность

развивается. Только так мы сможем проникнуть во внутрен-

нюю сущность действий, ставших объектом криминологиче-

ского изучения, только так мы сможем определить степень

их общественной опасности и на этой основе высказать со-

ображения о включении этих действий в сферу уголовно-

правовых интересов.


На необходимость проводить различие между сущест-

вом действий того или иного лица и его внешним проявле-

нием неоднократно указывал В. И. Ленин. <Представьте

себе,- писал он,- что ваш автомобиль окружают банди-

ты и приставляют вам револьвер к виску. Представьте се-

бе, что вы после этого отдаете бандитам деньги и оружие,

предоставляя им уехать на этом автомобиле. В чем дело?

Вы дали бандитам оружие и деньги. Это факт. Представьте

теперь себе, что другой гражданин дал бандитам оружие

и деньги, дабы участвовать в похождениях этих бандитов

против мирных граждан.


В обоих случаях есть соглашение. Записано оно или нет,

сказано оно или нет, это не существенно. Можно себе пред-

ставить, что человек отдает молча свой револьвер, свое

оружие и свои деньги. Ясно содержание соглашения. Он го-

ворит бандитам: <Я тебе дам револьвер, оружие и деньги,

ты мне дашь возможность уйти от приятной близости с то-

бой>... соглашение налицо. Точно также возможно, что мол-

чаливое соглашение заключается человеком, который дает

оружие и деньги бандитам для того, чтобы дать им возмож-

ность грабить других, и который потом получает частицу

добычи. Это тоже молчаливое соглашение.


Я вас спрашиваю, найдется ли такой грамотный человек,

который не сумел бы различить обоих соглашений. Вы ска-

жете: это наверно кретин, если действительно найдется

такой человек, который не способен различить то и другое со-

глашение...> [9, 341- 342]. Эту же мысль В. И. Ленин раз-

вивал и в другом месте, указывая на невозможность при-

знать лицо, давшее бандитам автомобиль, оружие, деньги,

во всех случаях <соучастником бандитов (хотя бандиты,

сев на автомобиль, могли использовать его и оружие для

новых разбоев)> [10,19].

Таким образом, криминологическое осмысливание кон-


кретной реальности, заключающейся в том, что действия

третьих лиц, пересекаясь с действиями исполнителя пре-

ступления, тем самым включаются в причинную цепочку,

приводящую к преступлению, должно привести к установ-

лению определенной суммы признаков, по которым эти дей-

ствия можно рассматривать как общественно опасные.

Именно совокупность таких объективных и субъективных

признаков должна служить критерием, с помощью которого,

на базе уголовной политики, формулируется конкретный

уголовно-правовой запрет, формируется и конструируется

определенная норма закона.


5. Недостаточная глубина социологического и кримино-

логического осмысливания определенной социальной реаль-

ности или ее неправильная интерпретация неизбежно отра-

жаются в уголовном законе. При этом последствия такого


отражения могут быть, зачастую, прямо противоположны-

ми: то ли область законодательного регулирования в кон-

кретной сфере борьбы с преступностью окажется чрезмерно

узкой и практике для надлежащего осуществления стоящих

перед ней задач придется прибегать к распространительно-

му истолкованию отдельных уголовно-правовых норм, то ли,

наоборот, отдельная норма уголовного закона окажется

сформулированной настолько широко, что будет охватывать

и те действия, которые по степени своей опасности должны

либо находиться в другом ряду, либо вообще не подпадать

под область уголовной юрисдикции. Примеры и той и дру-

гой крайности можно привести, не выходя за рамки инсти-

тута соучастия.


Как известно, уже в первых советских уголовно-право-

вых актах, вызванных к жизни борьбой с контрреволюцией,

делалась попытка определить различные формы антиобще-

ственных действий, направленных против власти рабочих и

крестьян, против нового революционного порядка '. Ана-

лиз этих актов и, в частности, тех из них, которые содержа-

ли постановления, устанавливающие ответственность от-

дельных соучастников, позволяет проследить, как осущест-

влялось криминологическое осмысливание конкретной


' Еще 26 октября (8 ноября 1917 г.) Всероссийский съезд Совегов

известил об аресте министров Временного правительства и предложил

всем армейским организациям принять меры к аресту Керенского, при-

чем всякое пособничество Керенскому рассматривалось как тяжкое го-

сударственное преступление [88, 20]. 27 октября (9 ноября) Военно-

революционный комитет обратился ко всем фронтовым и тыловым ар-

мейским, корпусным, дивизионным и ротным комитетам и Советам ра-

бочих, солдатских и крестьянских депутатов с призывом арестовать

Корнилова и <всех изобличенных участников его заговора как врагов

народа и революции> [89, 60}.


реальности, требующей использования уголовно-правовых

средств борьбы, как зарождался и оформлялся институт со-

участия. В законодательных нормах этого периода один за

другим назывались соучастники: исполнители, пособники,

подстрекатели, организаторы, а также укрыватели и недо-

носители; делалась попытка дать обобщенное описание

конкретных видов соучастия '.


Попытка обобщить эти разрозненные постановления пу-

тем формулирования общих принципов уголовной ответст-

венности соучастников была предпринята в <Руководящих

началах по уголовному праву РСФСР>, изданных НКК)

РСФСР 19 декабря 1919 г. [23]. В этом акте, являвшемся

первой пробой формулирования и систематизации норм

Общей части советского уголовного права, назывались три

вида соучастников: исполнители, подстрекатели и пособни-

ки ". Организаторы, о которых шла речь в ряде первых де-


' Например, в инструкции НК.Ю РСФСР от 19 декабря 1917 г. <О

революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его веде-

нию, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний>

указывалось, что <революционному трибуналу подлежат дела о лицах:

а) которые организуют восстание против Рабоче-Крестьянского Прави-

тельства, активно противодействуют последнему... или призывают дру-

гих лиц к противодействию или неподчинению ему> [20]. В ст. 2 декре-

та СНК РСФСР <О взяточнистве> от 8 мая 1918 г. устанавливалось,

что такому же наказанию, как виновные в принятии взяток, подвер-

гаются лица: <а) виновные в даче взятки и б) подстрекатели, пособни-

ки и все прикосновенные к даче взятки служащие> [21]. Следующий

за ним декрет, направленный на борьбу с преступлениями,- <О спе-

куляции>,-принятый 22 июня 1918 г. [22], уже не ограничивался

простым перечнем подстрекателей, пособников и прикосновенных к

преступлению лиц и указанием на их равную в принципе ответствен-

ность с главным виновником, но и давал также примерный перечень

деяний, рассматриваемых как соучастие в спекуляции, позволяющий су-

дить, насколько широко законодатель в тот период очерчивал круг

соучастников, а следовательно, и о том, как он истолковывал конкрет-

ную криминологическую реальность.


В законодательной практике Украинской ССР термины <пособник>,

<соучастник> и <подстрекатель> впервые встречаются в декрете СНК

УССР от II июня 1919 г. <Об ответственности лиц, виновных в пере-

возке помимо почтового ведомства писем, денег и посылок>. Ст. 2 это-

го декрета, в частности, устанавливала, что <пособники, соучастники,

подстрекатели и прикосновенные лица отвечают наравне с главными

виновниками>.


* Вопросам соучастия посвящен раздел V <Руководящих начал>

(ст. 21-24). Ст. 21 указывает, что <за деяния, совершенные сообща

группою лиц (шайкой, бандой, толпой), наказываются как исполнители,

так и подстрекатели и пособники. Мера наказания определяется не сте-

пенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им

деяния>.


Следует указать, что данное выше определение соучастия ограни-

чено в двух направлениях. Во-первых, оно охватывает лишь соучастие

в форме участия в организации, т. е. соучастие 501 спепэ, и участие в


кретов Советской власти, в этом акте вообще не упомина-

лись. Не упоминались они и в первом советском Уголовном

кодексе, утвержденном третьей сессией ВЦИК. 22 мая 1922 г.

[24], Как и <Руководящие начала> этот кодекс называл

лишь исполнителей, подстрекателей и пособников '. Не из-

менилось положение и с принятием 31 октября 1924 г. перво-

го общесоюзного закона, посвященного вопросам уголовной


ответственности,- Основных начал уголовного законода-

тельства Союза ССР и союзных республик [19]. В этом ак-

те вопросам соучастия была посвящена только одна ста-

тья, в которой указывалось, что наказание <применяется в

отношении всех соучастников (подстрекателей, исполните-

лей, пособников) в зависимости как от степени их социаль-

ной опасности, так и от степени участия в преступлении>.

Как видим, здесь устанавливается только общий принцип

ответственности при соучастии, но не дается ни определения

самого института, ни видов соучастников, круг которых по-

вторяет то, что было зафиксировано и в <Руководящих на-

чалах>. Естественно, что за эти пределы не выходили и при-

нятые в 1927-1937 гг. республиканские уголовные кодексы,

которые в конструкции своей Общей части базировались (с

некоторыми нюансами) на положениях <Основных начал>

1924 г.


И только с принятием в 1958 г. Основ уголовного зако-

нодательства Союза ССР и союзных республик [17] круг

соучастников был дополнен фигурой организатора. Возни-

кает вопрос: что же изменилось к моменту принятия Основ


толпе. Соучастие же в собственном смысле этого слова остается, по

существу, за рамками данного определения. Во-вторых, оно ограничи-

вает критерий наказуемости соучастников. Это ограничение критерия

ответственности приводит фактически, как справедливо замечает

А, Н. Трайнин [220, 48}, к отрицанию института соучастия в целом, так

как игнорирование степени участия того или иного лица в преступле-

нии и выдвижение на первый план его общественной опасности делает

ненужным существование специального института. Такое ограничение

тем более непонятно, что <Руководящие начала> противопоставляют

степень участия в преступлении степени опасности преступника, в то

время как в действительности степень участия преступника в осущест-

влении преступного деяния сплошь и рядом является существенным

показателем его опасности.


' Мы не вдаемся здесь в характеристику отличий постановлений

о соучастии, данных в УК 1922 г., а также в <Основных началах уголов-

ного законодательства Союза ССР и союзных республик> и принятых

на их базе республиканских уголовных кодексах, хотя и сами эти от-

личия являются интересным материалом для суждений о том кримино-

логическом подходе, который был использован законодателем в то вре-

мя. Подробный разбор этих отличий дан в нашей книге <Учение о со-

участии по советскому уголовному праву>, выпущенной в свет изда-

тельством <Наукова думка> в 1969 г. [65].


в той криминологической реальности, которая одна только

и является почвой для законодательного урегулирования

поднимаемых жизнью, практикой борьбы с преступностью

вопросов? Если говорить конкретно об организаторской

деятельности, то за истекшие десятилетия число лиц, совер-

шающих преступления в такой форме, неизменно сокраща-

лось. Криминологическая реальность, следовательно, не

только не ухудшилась, а наоборот, разрядилась. А это зна-

чит, что изменился подход к проблеме, изменилось ее кри-

минологическое и юридическое осмысливание.


Постфактум всегда трудно говорить о том, чем руковод-

ствовался законодатель, принимая то или иное решение, как

оценивал он существующую на момент принятия закона кри-

минологическую реальность. Это особенно трудно сделать

в отношении <Руководящих начал>, принятых свыше 65 лет

тому назад. Но между <Руководящими началами> и дейст-

вующим законодательством лежат две уголовно-правовые

кодификации. И, поэтому, по тем взглядам, которые разви-

вались на страницах печати в ходе этих кодификаций, дово-

льно точно можно составить представление о том подходе,

который существовал к этой проблеме. Это тем более легко

сделать еще и потому, что отголоски высказываемых тогда

точек зрения были слышны и после принятия нового уго-

ловного законодательства [117, 132-, 196, 410}.


6. Сторонники решения вопроса об ответственности за

организаторскую деятельность без посредства ее урегули-

рования в Общей части уголовных кодексов обычно приво-

дят аргументы двух видов. Во-первых, они утверждают, что

деятельность организатора настолько опасна, что ее нет не-

обходимости отличать от действий наиболее опасного из

соучастников - исполнителя, который своими руками осу-

ществляет преступление. И, во-вторых, что организатор

всегда принимает участие в осуществлении преступления и


поэтому ни для урегулирования вопроса об его ответствен-

ности, ни для квалификации его действий нет необходимо-

сти в специальных установлениях Общей части.


И первый и второй аргументы представляются нам не-

состоятельными. Их несостоятельность проявляется преж-

де всего в плане юридическом. Начнем с первого из

них.


В условиях провозглашения уголовным законом в прин-

ципе равной ответственности всех соучастников (а именно

так решался вопрос и <Руководящими началами>, и после-

дующими актами) едва ли есть какие-либо основания

умалчивать о каком-либо из соучастников только потому,

что он будет отвечать как исполнитель. Ведь такую же


ответственность, как исполнитель, несут по закону и другие

соучастники, названные в законе.


'Что же касается второго утверждения, а именно, что

организатор всегда принимает непосредственное участие в

совершении преступления, то оно не отвечает и фактичес-

кому положению дел. Нами в общей сложности было изу-

чено 20 дел, по которым один из соучастников преступле-

ния был признан судом организатором и его действия были

квалифицированы со ссылкой на ст. 19 УК УССР. Так вот,

из этих 20 дел в 8 зафиксировано, что организатор непос-

редственного участия в совершении действий, образующих

объективную сторону состава преступления, не принимал.

Напомним еще раз, что речь шла не об организованных

группах, а о преступлениях, относящихся к соучастию в

собственном смысле этого слова. Таким образом, кримино-

логическая реальность не дает оснований для такого уго-

ловно-правового решения, которое исключало бы органи-

затора из общего круга соучастников преступления и остав-

ляло бы вопрос об его ответственности нерешенным в

Общей части,


Можно было бы, обращаясь к юридической стороне во-

проса, сослаться и на то, что никакого различия в этом пла-

не между организатором, с одной стороны, и подстрекате-

лем или пособником, с другой, вообще провести нельзя.

Ведь и последние, если они сверх своих подстрекательских

или пособнических функций, еще принимают к тому же

непосредственное участие в совершении преступления, прив-

лекаются на практике к ответственности как исполнители,

поскольку считается, что их исполнительская деятельность

поглощает всякую другую.


Однако дифференциация ответственности соучастников, ее

индивидуализация применительно к степени участия в пре-

ступлении требуют полного учета всего сделанного испол-

нителем сверх того, что связано с осуществлением объек-

тивной стороны состава.


Таким образом, недостаточно полное криминологическое

осмысливание проблемы ответственности организатора мо-

жет привести, с одной стороны, к тому, что его деятельность

(когда он не принимает непосредственного участия в со-

вершении преступления) вообще останется за бортом уго-

ловно-правового регулирования', а, с другой (когда он дей-

ствует как исполнитель) - к тому, что его организаторская


' По уголовному законодательству, действовавшему до принятия

Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик,

это, как и некоторые другие упущения, компенсировалось существова-

нием института аналогии.


деятельноть будет неучтенной при определении степени его

участия в совершении преступления.


7. Противоположный пример ненадлежащего кримино-

логического осмысливания проблемы соучастия можно ви-

деть в том, что к числу действий, причинно связанных с по-

ведением исполнителя,- а именно они то и составляют

соучастие в преступлении,- были отнесены и действия, ко-

торые в причинной связи с поведением исполнителя не на-

ходятся, а именно - заранее не обещанное укрывательство.


Число примеров, когда неполный учет криминологичес-

кой обстановки или неадекватная ее оценка приводят к свое-

образным деформациям на уровне конструкции уголовной

ответственности, можно было бы продолжить. Но и сказан-

ное со всей очевидностью показывает важность учета всех

этих обстоятельств.


Поскольку в криминологическом плане причины, обус-

ловливающие поведение исполнителя, представляют опас-

ность для социалистических общественных отношений, го-

сударство, общество должны стремиться к их нейтрализа-

ции. В тех же случаях, когда в качестве таких причин

выступают действия других лиц, необходимо криминологи-

ческое осмысление целесообразности использования для

борьбы с ними средств уголовной репрессии, а если это бу-

дет признано необходимым, то и выявление границ, преде-

лов, до которых борьбу с действиями, причинно обуслов-

ливающими поведение исполнителя преступления, целесооб-

разно вести с помощью этих средств.