Цена вхождения

Вид материала

Сценарий

Содержание Последние встречи сверхдержав Дж. Бейкер, 1995 Томас Саймонс, январь 1989 г. (ответственный за СССР в госдепе) Никто еще не знал тогда, что он готов пожертвовать для своих умозрительных схем первой армией мира. Своей армией. Начальник Генштаба генерал Моисеев, май 1989г.

Подобный материал:

• Тема заседания, 589.89kb.
• Цены на иностранных звёзд эстрады цена представлена для Москвы с учетом перелета, 1291.8kb.
• Шахматные программы 2007г Цена без пересылки, руб. Цена, 160.89kb.
• Цена лечения определяется сложением стоимости проделанных манипуляций, затраченных, 160.81kb.
•    Цена была и остается важнейшим критерием принятия потребительских решений, 282.72kb.
• Ростовский филиал Кафедра гуманитарных дисциплин Курсовая работа по предмету «экономическая, 433.11kb.
• Курсовая работа, 931.34kb.
• Потенциальное воздействие вхождения в вто и соглашений о партнерстве и сотрудничестве, 2346.87kb.
• Быть среди людей человеком. Страничка из истории этикета, 40.31kb.
• Лекция 401, 115.21kb.

Глава 7

ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ СВЕРХДЕРЖАВ

Мы должны были добиваться максимума возможного, пока Горбачев находился у власти, чтобы закрепить происходящие перемены. Мы знали, что Горбачев был готов делать уступки. Но мы не были уверены в этом отношении насчет его преемника.

Дж. Бейкер, 1995


В сравнительно недолгой истории гонки ракетно-ядерных вооружений отметим два важных поворота. Модернизируя свое главное оружие, СССР и США обратились вначале к созданию кассетных головных частей (MIRV), а затем сделали упор на мобильности своего ракетного оружия. Далее последовало совмещение мирвированных боеголовок и мобильных носителей. В США это новое направление олицетворялось в ракетах MX, а в Советском Союзе — в ракетах СС-24. Мирвированные МБР были самым сильным элементом в советском военном арсенале. Американцы же поместили более половины своего стратегического арсенала на ракеты подводных лодок.

На переговорах по стратегическим наступательным вооружениям (СНВ) был ощутим реальный прогресс. На исторической арене в качестве советника по национальной безопасности появляется генерал-лейтенант Колин Пауэлл. Он представляет новую волну, которая с большим доверием готова использовать компромиссную склонность Михаила Горбачева, чем его предшественники — Каспар Уайнбергер, Кеннет Эдельман, Френк Гафни.


Из Афганистана

Зачем вести переговоры по поводу того, что история дает тебе бесплатно?¹⁴²

Томас Саймонс, январь 1989 г. (ответственный за СССР в госдепе)

8 февраля 1988 г. Горбачев объявил, что Советский Союз выводит свои войска из Афганистана. Во время встречи с Гор-

129

бачевым в Москве 22 февраля 1988 г. генсек сказал Шульцу, что СССР готов начать вывод войск из Афганистана, и объявить о соответствующих датах. Но Горбачев был полон ярости в отношении тех, кто называл эту политику Москвы пропагандой. Именно тогда Шульц выдвинул коронную идею пакистанского руководства создать переходное центральное правительство в Кабуле. Горбачев недобро блеснул глазами: «Вы сами говорили о том, что переходное правительство невозможно создать штыками. И потом: Советский Союз не может танцевать польку сразу со всеми»¹⁴³.

12 марта посол Мэтлок докладывал из Москвы, что «Горбачев ощущает себя преданным американским требованием одновременно прекратить боевые действия в Афганистане и настойчивым требованием пакистанского президента Зия уль-Хака изменить правительство в Кабуле. Горбачев думал, что он достиг согласия с американским президентом, когда в Вашингтоне оговорили, что одновременно с уходом советских войск из Афганистана Соединенные Штаты прекратят оказывать помощь силам сопротивления»¹⁴⁴.

20 марта 1988 г. Шеварднадзе прибыл в Вашингтон с целью подготовки московского саммита. Армакост и Адамишин обсуждали проблему Афганистана, но наибольшее впечатление в этом вопросе на американцев произвел именно Эдуард Шеварднадзе «Советский Союз, — буквально жаловался министр, — сделал все, чтобы угодить американским партнерам: объявил о своем намерении, огласил расписание выхода, указал даты. Почему американцы продолжают нажим? Но американцы не уступили даже своему лучшему другу. Посовещавшись с Армакостом и Пауэллом, Шульц объявил Шеварднадзе, что американская сторона не намерена ослаблять давление. Vae victis («горе побежденным»)! Шеварднадзе простирал руки, страшно побледнел, но американские друзья никак его не обнадежили. А они знали, что именно Шеварднадзе отвечает в Политбюро, за Афганистан, и могли бы пойти хотя бы на минимальные жесты. Нужно лучше знать американцев. Даже в этой ситуации они объявили Шеварднадзе, «что будут помогать своим друзьям» (то есть Усаме бен Ладену, моджахедам и пакистанским военным).

Американцы продолжали использовать против Советского Союза все возможные средства в его уязвимом месте — в Афганистане. А советский министр иностранных дел эту подрывную деятельность прикрывал. Так 6 января 1988 г. Шеварднадзе заявил официальному Афганскому агентству прессы, что Соединенные Штаты согласились уменьшить объем помощи

130

афганским повстанцам — как часть соглашения по отводу советских войск. Чистая неправда. Президент Рейган немедленно дезавуировал слова советского министра. Ему вторил государственный секретарь Шульц на пресс-конференции 7 января 1988 г. 8 апреля 1988 г. Шульц послал Шеварднадзе специальную телеграмму, в которой указывал, что Соединенные Штаты будут во все более возрастающем объеме помогать оружием и всем прочим афганской оппозиции. И это не смутило бестрепетного советского министра, знавшего, каковы потери Советской армии в Афганистане.

Возможно, наиболее важным контактом этого времени стала встреча министра обороны США Фрэнка Карлуччи с министром обороны СССР Дм. Язовым в Швейцарии 16-17 марта 1988 года. Обсуждалось вторжение американских военных кораблей в территориальные воды СССР. Шульцу указали на подрывной характер многих передач «Голоса Америки» в условиях разгорающихся в СССР национальных конфликтов. Важно отметить также, что никакие увещевания советской стороны, уже решившей покинуть Афганистан и теряющей своих солдат, не встретили никакого понимания американской стороны. США ничуть не ослабили ритм своих военных поставок исламской оппозиции и ее вооруженным силам, в рядах которых тогда находился Усама бен Ладен.

Нежелание американцев обсуждать понижение уровней обычных вооруженных сил в Европе буквально поразило советскую сторону Шеварднадзе говорит на пресс-конференции в Вашингтоне в марте 1988 года: «Позвольте мне сказать со всей откровенностью, мы поражены ответом наших американских партнеров. Они не выказали никакого энтузиазма, мягко выражаясь, к обсуждению этого вопроса»¹⁴⁵.

Правые в США отказывались верить очевидному, они усматривали в горбачевском смягчении некий хитрый маневр. Директор ЦРУ Роберт Гейтс: в результате происходящих с СССР изменений «Соединенные Штаты встретят в 1990-е годы и позднее более сильный Советский Союз, чьи агрессивные цели за рубежом и тоталитаризм дома останутся в основном неизменными». Еще более откровенным был член Совета национальной безопасности Билл Ленчовски: «Вся политика перестройки, гласности и нового мышления является зловещей дезинформацией, направленной на разоружение Запада»¹⁴⁶. Здесь вся неизменная линия неистребимых польских ненавистников России от Адама Улама, Ричарда Пайпса, Уолтера Лакера, Эдварда Лутвака до Збига Бжезинского и пр. (Их даже развал СССР ни

131

в чем их не убедил.) Даже участвовавший в непосредственных политических переговорах государственный секретарь Джордж Шульц указывал, что «переход советской стороны к диалогу — дело весьма отдаленного будущего, мы его не увидим». Отсюда, полагал Шульц, «я не верю, что отношения с Советским Союзом будут когда-нибудь нормальными, в них всегда будет присутствовать элемент противостояния»¹¹⁷.

Шульц говорит, что «мы не все знали, но мы должны были строить нашу политику на всемерном укреплении нашей мощи, на беспрекословном следовании нашим интересам. В некоторых случаях советское руководство было просто не готово к самостоятельной и тонкой политике. Так в середине февраля 1988 г. в Москве Шульц поднял вопрос о Ближнем Востоке и быстро убедился, что «Горбачев и Шеварднадзе не были в курсе всех сложностей ближневосточной политики. Но занятые внутренними сложностями, Советы были, слава Богу, не в состоянии вмешиваться в региональные конфликты в крупном масштабе».

Во время визитов (три визита) в феврале-апреле 1988 года, когда госсекретаря сопровождал генерал-лейтенант Колин Пауэлл, много говорилось о региональных конфликтах (война Ирана и Ирака, Ангола, Кампучия, Никарагуа и Сальвадор, отношения между двумя Кореями, Ближний Восток). Процесс «улещивания» американцев продолжался. Шеварднадзе подписал Соглашение о рыболовстве в Северной части Тихого океана, допустив американские траулеры в двухсотмильную советскую зону. Почему не американцы, весьма не бедные, никак не соглашались допустить советских дальневосточных моряков в свою национальную зону, а вчерашний милиционер из Грузии широким жестом стал раздавать богатства своей страны? Или не своей? Отметим, что американцы вычеркнули персональные компьютеры из списка запрещенных товаров только тогда, когда их стали производить два десятка стран и эмбарго потеряло всякий смысл.

Встречаясь с Шульцем 24 апреля 1988 г., Горбачев высказал всю свою обиду по поводу несдержанных речей американского президента, который обещал помогать афганским повстанцам и после выхода советских войск. Друг Рон соглашался на дружбу только на основе американской силы, он торжествовал по поводу поражения СССР в Афганистане. Если Рейган заявит такое во время визита в Москву, дружбе придет конец.

«И Советский Союз и Соединенные Штаты видят в исламском фундаментализме опасный феномен. Правительства обеих стран сделали заявление относительно опасности иранского фундаментализма. И тут Соединенные Штаты начинают под-

132

держивать исламский фундаментализм в Афганистане. А теперь афганский фундаментализм сближается с иранским фундаментализмом, с которым он ощущает близость. Когда же Джордж Шульц был прав, в первом или втором случае?»

Шульц: «Я почти всегда прав». Удовлетворенный Горбачев сказал, что он «рад видеть старых друзей. И никто не сможет стереть того, что мы вместе сделали».

Горбачев многое говорил «для домашнего потребления». И в данном случае агентство ТАСС широковещательно ретранслировало его зажигательные речи. А Шульц думал, что это хорошая увертюра к предстоящему визиту в Москву президента Рональда Рейгана.

Более спокойный Шульц открыл новую для себя сферу деятельности. Пользуясь попустительством Горбачева, он посетил Украину и Грузию именно в тот момент, когда национализм там начал делать решающие шаги. Советская сторона предлагала Шульцу советские самолеты, но государственный секретарь желал летать на собственном самолете «Эйр форс 970». Дело решил Шеварднадзе: «Позвольте ему летать на его собственном самолете. Мы просто сэкономим деньги». Шульц подумал, что это хороший пример «нового мышления»¹⁴⁸.

Речи Шульца, сконцентрированные на гражданские права, падали на почву, все более восприимчивую к националистическому безумию. В Тбилиси легко воспламеняемая толпа скандировала: «Шульц — верующий. Он человек мира». Шульц пишет в мемуарах, что ему доставляла удовольствие неловкость Дубинина, Бессмертных и Суходрева, чувствовавших себя в маленькой грузинской церкви весьма неуютно.

Рассекреченная ныне Директива по национальной безопасности — 305 («Цели московского саммита») рисует картину подготовки американской делегации к встрече с Горбачевым. Самоуверенная упоенность американцев не обольщает. Официальная цель: «Продемонстрировать успех подхода данной администрации к Советскому Союзу на основе принципов силы, реализма и западного единства, консолидировать достижения данной администрации, полученные от четырехблоковой повестки дня в отношениях с Советским Союзом». Рейган также хотел «оказать давление ради новых достижений, особенно в деле подписания соглашения по СНВ на американских условиях, добиться от Советского Союза продвижения в вопросе о гражданских правах, разрешения региональных конфликтов за пределами Афганистана»⁴⁹. Это очень не было похоже на советские планы саммита.

133

Одной из целей Рейгана было «мягко подтолкнуть Горбачева, посодействовать ему в его собственной стране, выразить благодарность и похвалу. Это вело к некой оборонительной реакции Горбачева»¹⁵⁰.

Перспективы? Было примерно ясно, что прогресс в области стратегических вооружений относительно невелик. Но обозначились перспективы невероятного американского продвижения по линии венских переговоров по обычным вооружениям и вооруженным силам в Европе. Шеварднадзе как бы обещал содействие в переговорах по Намибии и Анголе.

В «империи зла»

Рейган «опробовал силы» в своем выступлении в финской столице, в историческом зале «Финляндия»: «Почему советские граждане, желающие воспользоваться своим правом на эмиграцию, подлежат неким искусственным квотам и искусственным правилам. А как обстоят дела с теми, кто желает исповедовать свою религию?» Все это обещало весьма жесткое противостояние в Москве.

Нэнси и Рональд Рейганы отправились в Москву 25 мая 1988 г. Они, как обычно делают все американцы, сделали промежуточную остановку в Хельсинки. Между 29 мая и 2 июня 1988 г. президент Рейган воочию видел страну, которую он назвал «империей зла». Сцена мирового примирения привлекла буквально тысячи журналистов. Если Вашингтон был бенефисом Горбачева, то теперь настал выход профессионала массовых коммуникаций Рейгана. И выход этот получился менее впечатляющим не по причине слабости Голливуда, а потому что Рейган ничего не собирался дарить. Строго говоря, Рейгана устраивал статус-кво, а на дальнейшие дарения со стороны Горбачева логично было рассчитывать при его прибытии на Запад. Итак, президент Рейган прибыл с пустыми руками, а это в России не приветствуется.

Пожалуй, впервые Горбачев касается здесь вопроса, который его и погубит: система обычных вооружений в Европе. Действующая система была достаточно стабильна. Всякое изменение предполагало, прежде всего, изменение системы советского преобладания в обычных вооружениях. В телевизионном обращении по советскому телевидению Горбачев сказал очень примечательные слова: «Нужно сесть за стол переговоров, будучи готовыми к самым значительным сокращениям»¹⁵¹.

134

И еще один пункт. Рейган настаивал на обсуждении проблем гражданских прав советских граждан и вопросы региональных конфликтов. Весь первый день визита в Москву (30 мая) был отдан встрече с «отказниками», с теми, кто не получил эмиграционную визу в СССР. А Шульц (вместе с Честером Крокером) беседовали с Шеварднадзе по практически решенной на американских основаниях теме замирения в Намибии, уводя Анголу и Кубу от участия в местном конфликте.

Горбачев постарался пойти навстречу Рейгану — так мило было ему творчество на скрижалях мировой истории. К несчастью своей страны, Горбачев «после безуспешных попыток заставить американскую сторону сделать драматические сдвиги на саммите, обратился к драматическим односторонним действиям¹⁵².

Добавлены были проблемы двусторонних отношений и экономическое взаимодействие. Было ясно, что Горбачев готовился к визиту. Он сразу же поручил ответственному за пропаганду в ЦК КПСС АН. Яковлеву «поработать» с директором Информационного агентства Чарльзом Уиком по вопросам общей значимости. По мнению Горбачева, обе стороны заслуживают более благоприятного освещения в средствах массовой информации.

Сложный момент возник во время последнего пленарного заседания в Екатерининском зале 1 июня. Горбачев предложил внести в финальный документ слова о том, что «оба лидера полагают, что все спорные проблемы могут быть решены мирными способами. Они считают мирное сосуществование всеобщим принципом международных отношений. Равенство всех государств, невмешательство во внутренние дела, свобода социополитического выбора должны быть признаны как неотъемлемый стандарт международных отношений». Американская делегация зашумела, что такая риторика — своего рода возврат к временам «холодной войны». Тогда разгоряченный Горбачев повернулся к президенту Рейгану: «В прошлое воскресенье у вас не было возражения против этого текста». Американская сторона попросила о перерыве в ведении заседания.

Рейган встал лицом к лицу с Горбачевым. «Я против этого абзаца». И замолк. Американской стороне было видно, что этот абзац важен для Горбачева. Но он знал теперь, сколь упрям бывает Рейган. Горбачев вздохнул, обнял президента Рейгана за плечи и они вместе пошли к Владимирскому залу, где их ждали

135

делегации. Бессмертных сказал Роз Риджуэй: «Ему пришлось похоронить свой шедевр»¹⁵³.

Обе стороны пообещали в течение трех лет уничтожить все наземные ракеты средней и меньшей дальности и запускающие их устройства. Событие было, безусловно, историческим, так как впервые предстояло «полное уничтожение целого класса американского и советского оружия»¹⁵⁴. Да, речь шла всего о пяти процентах огромного накопленного двумя сторонами арсенала в 50 000 единиц ядерного оружия. Но речь шла об уничтожении оружия, речь шла об уничтожении самых совершенных видов оружия. И это давало широко разделяемую надежду — блаженны миротворцы.

Горбачев сумел убедить (уговорить, подчинить) верхушку советского военного командования в том, что размещенные в Европе американские ракеты средней дальности способны быстро и неожиданно поразить командные центры вооруженных сил СССР (чего советские ракеты средней дальности не могли сделать с американскими стратегическими центрами).

Американцы никак не могли поверить в то, что Горбачев согласится ослабить свою страну на решающем участке, в эпицентре ее могущества. Государственный секретарь Шульц пытается оправдаться тем, что американский президент еще не скоординировал своей позиции с союзниками. Обердорфер полагает, что Рейган не понял своего шанса и только Шульц постарался объяснить ему суть невероятных предложений русских¹⁵⁵.

Существенно отметить, что именно во время этого саммита советские военные расширили свои контакты с американскими коллегами. Возглавлявший военных советников маршал Ахромеев принял приглашение адмирала Кроу навестить Объединенный комитет начальников штабов в Пентагоне. Затем Ахромеев встретился с военным министром Карлуччи. Между военными обеих стран была проложена солидная дорога. Учитывая приверженность русских к личным обязательствам и мужской дружбе, не будем недооценивать фактора взаимной лояльности. (Напомним, Язов встречался с Каспаром Уайнбергером.)

Обе стороны осуществили видимый прогресс в подходе к Договору по СНВ, особенно там, где речь шла о мобильных межконтинентальных ракетах и запускаемых с воздуха крылатых ракетах. Шульц и Шеварднадзе подписали соглашение о предварительном оповещении о запусках МБР через только что созданные Центры уменьшения ядерного риска в обеих столи-

136

цах. И посредством .общих экспериментов по мониторингу подземных ядерных испытаний.

Одной из наиболее важных следует считать беседу Горбачева и Рейгана о региональных конфликтах. Рейгана поразило обещание Горбачева прекратить поставки оружия в Никарагуа¹⁵⁶ . Важно отметить, что в следующем году Советский Союз в одностороннем порядке прекратил поставку вооружений своим союзникам в Никарагуа.

Не менее важной была дискуссия об Афганистане. Советская сторона уже оповестила всех заинтересованных, что начинает процесс выхода из Афганистана и завершит этот выход в течение двенадцати месяцев. Американцы были готовы прекратить помощь повстанцам, как только вооруженные силы СССР завершат выход — такова была позиция госдепартамента после пяти лет переговоров. Но высшей исполнительной властью в США, как известно, обладает президент, а Рейган в январе 1988 г. отверг вышеозначенную американскую примирительную позицию. В результате, как пишет Раймонд Гартхоф, «Горбачев, вместо американской помощи, облегчающей советский уход из Афганистана, оказался в еще гораздо более сложной позиции, чем прежде»¹⁵⁷.

Обратившись к проблеме гражданских прав, президент Рейган критически оценил советскую политику в отношении еврейской эмиграции. На эти слова Горбачев довольно жестко ответил, что, если Соединенные Штаты так заботятся об эмигрантах, почему они не откроют границу перед мексиканцами? Почему американские военные патрули выдворяют перешедших границу мексиканцев? Было очевидно, что Горбачев и Рейган не понимают политическую систему противоположной страны. Для Горбачева Рейган был, в лучшем случае, удачливый слуга военно-промышленного комплекса США, подручный таких правых организаций, как «Фонд наследия». Рейган отказывался видеть в Горбачеве представителя некой новой мыслительной волны, он полагал, что «Горби» пытается сделать лучшее из своей слабой позиции. Рейган был уверен, что Договор по РСМД принесла его твердость и политика увеличенных военных расходов. Но трудно не согласиться с тем, что, если бы Горбачев по своей воле не пожелал заключения этого договора, то он никогда бы не был подписан.

Были подписаны соглашения по правам рыболовства, взаимопомощи на морях, по радионавигации в северной часги Тихого океана. Продлили соглашение 1973 г. о мирном исполь-

137

зовании ядерной энергии. Советская сторона готова была идти дальше в нескольких областях, например, в подготовке полета на Марс. В американской и советской делегациях сложились группы сторонников «малых шагов». Среди американцев такую группу возглавлял госсекретарь Джордж Шульц, а среди советских дипломатов — возвращенный в Москву экс-посол Анатолий Добрынин, который активно предлагал такую тактику Горбачеву. Но тот в данном конкретном случае пользовался этим советом, но, вообще говоря, он выступал за крупные драматические шаги. Он не любил медленное «строительство коралловых рифов». А вот Рейган любил «коралловое строительство».

Примером «медленных шагов» могут служить соглашения по Анголе и Намибии. Наряду с выходом из Афганистана это служило безусловным доказательством серьезности советских намерений, тот факт, что Горбачев во всех этих случаях встал за «национальное примирение».

Горбачев имел все основания думать, что это он прошел большую часть дороги к взаимопониманию и сближению. Он дал исключительно позитивную оценку двум советско-американским саммитам как представляющим собой реальные шаги на пути важного сближения.

Два очень важных момента очевидно оставались спорными.

Первое. Желание Горбачева «разрулить» европейскую ситуацию, его стремление ослабить пресс противостояния в Центральной Европе, где скопился самый большой набор обычных вооруженных сил и вооружений. Горбачев предлагал сократить со стороны обоих блоков по полмиллиона солдат. Под давлением Горбачева советские военные переговорщики предложили трехступенчатый план: 1) обмен данными о войсках и оружии; 2) ликвидация асимметричных преимуществ с каждой из сторон; 3) уменьшение уровня противостояния на полмиллиона с каждой стороны.

Американцы никак не были готовы шагнуть в такую неизвестность; их стоящие здесь со времен Второй мировой войны войска контролировали вторую индустриальную зону мира, и оставлять ее они не собирались. А главное, они еще не знали, на что способен Горбачев, когда стоящая перед ним задача ему нравится и он чувствует зуд: мир удивится и потрясется. О своей армии, об истории своей страны он думал меньше.

Второе. Но наибольшие тогда трения вызвал спор о неиспользовании силы и невмешательстве в дела других стран. За доведение до финала этой проблемы отвечали заместитель гос-

138

секретаря Розанна Риджуэй и заместитель министра иностранных дел Александр Бессмертных. Когда выработанный ими документ, очень нравившийся Горбачеву, показали президенту Рейгану, тот сказал, что документ ему нравится, но следует показать специалистам. «В нем есть некоторые двусмысленности». Специалистам, готовым навести дисциплину во всем мире, документ не понравился.

Горбачев бился за этот пункт — основу его «нового политического мышления», как неофит политического класса. Никто еще не знал тогда, что он готов пожертвовать для своих умозрительных схем первой армией мира. Своей армией.

Популярность «Горби» на Западе и на Востоке

В ходе этих саммитов начался процесс неукротимого роста популярности Горбачева в Соединенных Штатах. Ничто не могло заставить сердце Горбачева биться сильнее, чем решение журнала «Тайм» назвать его 27 декабря 1987 г. «Человеком года».

Сразу же после визита Горбачева в Вашингтон опросы общественного мнения показали феноменальный подъем популярности молодого советского лидера среди американского населения. 65 процентов американцев высказались о Горбачеве положительно — больше, чем в пользу популярного президента Рейгана (61 процент). Дружественность Рона и Михаила завладела общественным воображением. Остановки Горбачева среди толпы в Вашингтоне — нечто доселе невиданное в американской столице — сделали его подлинным фактором во внутриамериканской политике. Можно смело сказать, что Горбачев «обыграл» Рейгана в его собственном искусстве обретения популярности. При этом Рейган сделал несколько ошибок, прерывая Горбачева в самых существенных местах беседы. Окружающим было неудобно за ошибки пожилого американского президента¹⁵⁸.

Американские конгрессмены признали Горбачева «своим». Многие среди правых восприняли действия Горбачева как подарок «Он один из нас — типичное политическое животное»¹⁵⁹.

Теперь мы достоверно знаем, сколь трезво восприняли Горбачева президент Рейган и его ближайшее окружение. Вот что думал Джордж Шульц: «Находясь в процессе поисков конкретных решений вопросов сокращения вооружений, которые служат нашим национальным интересам, мы не должны впадать в фальшивые иллюзии относительно состояния американо-со-

139

ветских отношений». Президент Рейган мог сколько угодно улыбаться, но он не смешивал вежливость с национальными интересами страны: «Наше поведение в ходе саммита и получения его результатов ни в коем случае не должны осложнять наши усилия по военным вопросам в ключевых оборонительных программах, как СОИ; они должны помогать нам сохранять поддержку контрас, моджахеддинов, УНИТА, демократического сопротивления в Камбодже; и они должны усиливать крепость наших союзов»¹⁶⁰. Вот этого, сухого и трезвого геополитизма не было в легко возбуждающемся Горбачеве, не видевшем в своем коммунистическом обкомовском окружении истинно воспитанных людей, вежливость которых достигается вовсе не за счет забывчивости в отношении национальных интересов страны.

Лето 1988 г. характерно арьергардной борьбой в Политбюро Лигачева против таких ставленников Горбачева, как А.Н. Яковлев и Н.Н. Слюньков. Эта незримая битва закончилась на пленуме ЦК 30 сентября 1988 года, когда Лигачев из непосредственного преемника Горбачева превратился в секретаря по сельскому хозяйству. Патриарх советской дипломатии А.А. Громыко и Михаил Соломенцев были выведены из состава Политбюро. Виктора Чебрикова сменил на посту председателя КГБ Владимир Крючков. Те, на кого Горбачев так опирался в 198 5 году — Громыко, Чебриков, Соломенцев, Лигачев, — были выведены из большой политической игры.

Одновременно Горбачев довольно резко сократил аппарат Центрального Комитета КПСС и создал новую его структуру. Ключевым стало возвышение Яковлева. Он занял пост ответственного за контроль над внешнеполитическим курсом — стал главой комиссии по международным делам. Примечательно возвышение Вадима Медведева, ставшего новым членом Политбюро и занявшего место ответственного за идеологию (вместо Лигачева). Близкий Горбачеву Георгий Разумовский стал ответственным за персональные назначения внутри резко сокращенного аппарата. Председателем контрольной партийной комиссии стал вместо Соломенцева Борис Пуго. В кандидаты в члены Политбюро был выдвинут А.И. Лукьянов. Претенденты на постоянное место в Политбюро Долгих и Демичев были выведены, а их места кандидатов в члены Политбюро заняли Лукьянов, Власов, Бирюкова. Примечателен вывод с поста главы международного отдела Анатолия Добрынина, замененного Валентином Фалиным. (Добрынин занял пост советника Горбачева по внешней политике. Ненадолго.)

140

Приказы военным и новая власть

Верно ли мы поступаем, имея дело с этими людьми? Не делаем ли мы ошибки, веря в то, что можно иметь с американцами дело на взаимовыгодной основе?

Начальник Генштаба генерал Моисеев, май 1989г.¹⁶¹

Горбачев сумел убедить советское военное руководство согласиться на инспекции на местах. Инспекции на местах — чрезвычайно важное новшество. Процесс проверки в данном случае становился действительно беспрецедентным. Советское признание необходимости инспекции на местах буквально поразило американцев; еще большее изумление вызвало советское предложение инспектировать площадки запуска — в любое время и в любом месте. Москва согласилась на инспекции даже на территории третьих стран. Такого в США не ожидали. Горбачев явственно стремился к тому, чтобы изменить всю систему взаимоотношений с Соединенными Штатами.

Чтобы достичь еще более зримого успеха в продвижении в области сокращения численности межконтинентальных ракет стратегической дальности, Горбачев приказал своим военным советникам не засчитывать значительную часть ракет, запускаемых с подводных лодок. (Напомним, что ракеты такого рода — основа, пятьдесят процентов всего американского ядерного потенциала). Исходя из опыта переговоров по ракетам средней и меньшей дальности (РСМД), договорились о принципах верификации стратегического оружия (дальностью более 5,5 тыс. км). Вырабатываемое соглашение дошло до цифр: потолок в 4900 баллистических ракет и 6000 систем доставки. Заключению договора в данном случае мешала, как уже многократно говорилось, американская решимость продолжать работы над системой национальной противоракетной обороны. Горбачев был совершенно сбит с толку тем, что ему не удается договориться по этому вопросу, даже постоянно делая уступки.

Нет никаких сомнений в том, что высшее военное руководство понимало суть происходящего. Но оно исторически (и уж конечно, со сталинских времен) привыкло не поступать в латиноамериканском духе. Хуан Перон в России невозможен — не та психика. Не тот менталитет. Долгая традиция покорнос-

141

ти политической власти (самой капризной) — часть общенационального менталитета.

И все же покорность никогда не была абсолютной. Советские военные все больше проявляли недовольства в отношении министра иностранных дел Шеварднадзе, который, по их мнению, «проявлял чрезмерную готовность уступать американцам». Дело стало принимать характер открытых стычек на Политбюро между министром обороны маршалом Соколовым и Шеварднадзе. Более того, работа совместной рабочей комиссии представителей Министерства обороны и Министерства иностранных дел, созданной для разработки позиций к переговорам с США по разоруженческим вопросам, стала все чаще и чаще заходить в тупик Но при министре обороны Язове (сменившем Соколова) Шеварднадзе чувствовал себя на переговорах вольготнее и спокойнее... Сам Язов вообще был гораздо более податлив и послушен, чем Соколов»¹⁶².

А Горбачев шел своей дорогой. Он приказывает министерству обороны и Генеральному штабу изучить сокращения и пути их реализации новой оборонительной, ненаступательной доктрины, адаптированной к 1987 году. Такое же задание дано академическим институтам аналитического профиля. В июле 1988 г. Генеральный штаб уже обязывают создать конкретные планы односторонних сокращений численностью от нескольких сот тысяч до миллиона человек (В нескольких статьях маршал Ахромеев рассказывает об этой задействованности Генерального штаба в подготовке процесса последующих феноменальных сокращений в Европе¹⁶³.)

Предпосылкой внешнеполитической активности Горбачева было неоспоримое лидерство в собственной стране. Встретив сложности, он предпринимает весьма рискованную инициативу, он открывает «ящик Пандоры», закрытый большеви-камив1917г. Для этого он созывает Девятнадцатую партийную конференцию. Без ее одобрения Горбачеву сложно было бы идти вперед в своем фантастическом крушении союзных с его страной блоков. Даже жестокая иллюзия нуждалась в голосах и поддержке наивных, циничных, непривычных, не смеющих протестовать — даже если речь шла о безопасности страны.

Чтобы купить поддержку делегатов партийной конференции, Горбачев перед ее началом передал партийным руководителям всех уровней руководство местными советами — то есть контроль над местной исполнительной властью. Невероятными ухищрениями и смелой тактикой Горбачев ослабил и

142

партийный аппарат, и могучую бюрократию. В конечном счете местные политические силы окрепли, так как теперь они были выборными. Горбачев своими руками создает убийственную гонку: кто подойдет к историческому рубежу быстрее — обновленное горбачевское руководство в новой, еще неведомой стране, или страна не выдержит фантазий подлинно гоголевского персонажа.

Было решено, что в марте 1989 г. состоятся выборы на новый Съезд народных депутатов. А 25 июля 1988 г. состоялась научная конференция Министерства иностранных дел, на которой невиданной похвалой было окружено «новое мышление» в международных отношениях. На ней министр Шеварднадзе развил темы, только намеченные на 19-й партийной конференции. Шеварднадзе и его заместители озвучили новую систему безопасности страны, опору на политические методы решения противоречий, право наций на самоопределение, преобладание гражданских прав над классовыми, необходимость защиты национальных прав посредством достижения «баланса интересов».

Трудно представить себе что-либо иное, как не жалобы отдельных реалистов-дипломатов, когда вчитываешься в слова доклада Шеварднадзе: «Главные нововведения в сфере оборонительной политики должны проходить через Министерство иностранных дел, чтобы они юридически соответствовали существующим международным соглашениям и декларируемым политическим позициям»¹⁶⁴.

Девятнадцатая партийная конференция и очередной пленум ЦК подняли, но не смогли решить проблему соотношения полномочий союзного центра и отдельных республик Американские специалисты (скажем, Раймонд Гартхофф) сразу же обратили на это обстоятельство внимание¹⁶⁵. И последующие три года были буквально отравлены этим обстоятельством. Страна ринулась в обновление без плана и анализа, следуя проклятому русскому «авось», подталкиваемая безразличными холодными головами за рубежом.

Только «очистив» руководство от своих оппонентов и от испытывающих колебания, мог Горбачев броситься в пучину колоссальной внешнеполитической активности после лета 1988 года. Страна замерла, видя и фантастическую решимость ставропольца, и отсутствие у него праведных сомнений. Пока. Ведь только после Пленума ЦК КПСС 30 сентября Горбачев

143

ощутил, что сзади его никто не держит. Громыко уже нет, а Ельцин еще не появился. Краткий миг всемогущества. Во благо ли использует его наш герой?

Но судьба свыше уже занесла карающую длань, когда Горбачев решил «искать взаимодействие между центральным правительством и республиками, разрешая взаимоотношения между национальностями на принципах ленинского интернационализма»¹⁶⁶. Пустая болтовня была еще позволительна некоторое время, но шагреневая кожа истории в данном случае начала сжиматься очень быстро.

Конец «эры Рейгана»

Когда 3 июля 1988 года американский крейсер «Винсеннес» сбил иранский пассажирский самолет над Ормузским проливом (290 убитых), реакция Советского Союза не была похожа на истерию, охватившую Америку после сбитого по ошибке южнокорейского самолета. Представлявший советское руководство Геннадий Герасимов сказал, что «дикая антисоветская истерия, поднятая правительством США и массмедией по поводу южнокорейского самолета, является плохим примером, и мы не собираемся следовать ему»¹⁶⁷.

Выступая 16 сентября в Красноярске по поводу обвинений американской стороны в том, что построенный близ Красноярска большой радар является нарушением прежних договоренностей, Горбачев предложил превратить Красноярский радар в международный центр исследования космического пространства. Более того, после американских обвинений Горбачев согласился уничтожить две радарные станции — в Гомеле и в Москве. Но президент Рейган не преминул снова назвать Красноярский радар ярким примером нарушения Советским Союзом Договора о противоракетной обороне¹⁶⁸. Рейган до конца базировал свой внутриполитический авторитет на жестком противостоянии с Советским Союзом, и никакие уступки не смягчили антисоветского мировидения калифорнийского ястреба.

А вот северокавказского орла трудно было назвать непримиримым. Среди его ценностей выше мантии крестоносца было обольщение русской широтой и беззаботностью. Что лучше для страны — судить потомству, но в Горбачеве не было холодного и бесстрастного калькулирования, свойственного всей плеяде советских контрпартнеров — Никсону, Киссинджеру, Бжезинскому, Шульцу, Рейгану, Бушу-старшему.

144

У Горбачева была своя мантра, и сутью ее была страсть к признанию. Ничто не могло быть более привлекательно для Горбачева, чем вещать на арене Организации Объединенных наций. Его эго не могло испытывать более отрадных чувств, чем те, что он испытал, сидя в кресле специально приглашенного оратора. Сделает ли он свою речь беззубо-проходной, упустит ли шанс вызвать мировое волнение? Конечно же, нет.

Предшествующее поколение сделало Советскую армию самой большой военной силой в Европе. Не мудрено почему: 27 миллионов граждан нашей страны унесла страшная война, и ее участники сделали все возможное, чтобы военные базы чужих стран не приблизились к жизненным центрам самой большой жертвы XX века. Нужно было жить в особом космополитически-чиновничьем мире, чтобы утерять напрочь это чувство обеспокоенности за несправедливо обескровленную страну, за две в течение тридцати лет попытки Запада через Польшу-Словакию-Венгрию выйти на Великую Русскую равнину. Или в Ставрополе не помнили войны? Или сам Миша Горбачев не жил восемь месяцев под немцами? Что толку вспоминать об этом после 7 декабря 1988 года?

. Михаил Горбачев, слепой баловень судьбы, любимец партийной машины, решил удивить мир широтой русской беспечности. Осевым в его выступлении в ООН было обещание сократить вооруженные силы СССР на полмиллиона человек в течение двух лет. При этом особо подчеркнуты были силы, распускаемые Советским Союзом в центральном секторе Восточной Европы. Здесь Горбачев обещал сократить шесть танковых дивизий, включая 50 тысяч военнослужащих и 5 тысяч танков. Именно столько хотел бы вывести ястреб — сенатор Сэм Нанн — после двусторонних переговоров и в результате двустороннего соглашения.

Но это было не все. Горбачев пообещал, что все советские силы в Европе будут сокращены на 10 000 танков, 8500 артиллерийских установок и на 800 боевых самолетов. Сокращения будут произведены также и в Азии (включая вывод значительных сил из Монголии). Советский лидер обещал нечто, чего раньше Запад никак не добивался за столом переговоров. «Инициатива Горбачева имела более всеобъемлющий характер, чем кто-либо мог себе представить. Она не только сокращала вооружения... не только уменьшала военную конфронтацию в Европе, но уменьшала сам фактор политического раздела Европы»¹⁶⁹.

145

Не все в советском руководстве потеряли критическое чутье. Зная об этом, Горбачев выступил в (ООН, не согласовав критические цифры даже с членами Политбюро. Только post factum, 28 декабря 1988 г. Политбюро одобрило речь Горбачева в ООН. Среди военных еще что-то значила воинская честь. Во время пребывания Горбачева в Нью-Йорке маршал Ахромеев покинул пост главы Генерального штаба. Сторонниками сокращения советских войск были деятели типа Андрея Козырева (тогда малозначительного чиновника, ждущего своего часа), в будущем министра иностранных дел РСФСР¹⁷⁰.

Горбачев в тот же день, когда он произнес речь в Организации Объединенных наций, встретился с президентом Рональдом Рейганом, покидающим Белый дом, и с новоизбранным президентом Джорджем Бушем. У президента Рейгана уже лежало письмо Горбачева со своебразным обобщением их контактов: после 1985 г. в основу двусторонних отношений был положен «реализм, ясное понимание сути наших противоречий, фокус на активный поиск возможных областей совпадения наших национальных интересов. Мы поставили себе серьезный интеллектуальный вызов — смотреть на наши противоречия и различия не как на причину постоянной конфронтации, но как мотивацию развития интенсивного диалога, взаимооценки и обогащения»¹⁷¹ . Весьма кривое зеркало происшедшего. Слова о реализме и ясном понимании едва ли относятся к толстовцу Горбачеву, пекущемуся обо всем мире и не думающему о благе собственной страны, опять ставшей плацдармом эксперимента. Опыта во всеобщем человеколюбии.

Горбачев же, продолжая укреплять свой контроль над военным руководством страны, становился все более активным и самоуверенным в вопросах разоружения. Он хотел быстрого продвижения, был заворожен большими возможностями в этой области и рукоплесканиями международной аудитории и, похоже, начал верить в свою исключительность и чуть ли не мессианство».

После визита президента Рейгана в Москву сложилась несколько парадоксальная ситуация. Американская сторона как бы достигла желаемого и не выдвигала более новых драматических инициатив. Не то лидер СССР. Жизнь без адреналина была немыслима для Горбачева, тем более, что в своей стране он привел в движение такие силы, вести которые за собой можно было лишь постоянно поражая воображение. Горбачев стал первым радикалом мира, он крушил устоявшиеся системы, это

146

стало, если хотите, его «брэндом». Без активизма в мировом масштабе он не был настоящим Горбачевым.

Этого беспокойного человека не устраивали уже созданные — такими большими усилиями — Организация Варшавского Договора и Совет экономической взаимопомощи. Чего он хотел? То было весьма смутное видение, но «Горби» жаждал идеального: власти без насилия, любви без принуждения. Эта дорожка становилась для него все более скользкой. Как истинный сын своего отечества и как типичный партийный босс, он, в случае осложнений в конкретном случае переходил к более высокому уровню абстракции, поднимался на ступеньку выше. Если восточноевропейцы ворчали — хорошо, перейдем к созданию более широкой Европы — от французского Бреста до русского Урала. Для этого нужно снять боевые разграничительные линии, убрать военные системы, препятствующие взаимосближению континента. Разве это невозможно?

Из гроба Отто фон Бисмарк мог бы повторить свой совет начинающим дипломатам: «Главное — не суетиться; главное — выдвигать только хорошо обдуманные предложения, и лишь в критический час».

А самодовольная Европа словно заснула в своем коконе. Чтобы заблестели глаза европейцев, требовалось выдвинуть нечто, потрясающее ее воображение. Горбачев и следующий его указаниям Шеварднадзе начинают будировать идею ни более ни менее как ликвидации противостояния обеих военно-политических блоков. Горбачев говорит об этом в Москве Рейгану, а Шеварднадзе повсеместно — Шульцу. Будучи отвергнутыми, они жалуются всему миру: «Американцы не приняли нашего смелого и полностью реалистического плана, состоящего из трех ступеней, направленного на ликвидацию несимметричного и несбалансированного соотношения сил в Европе, в пользу решительного перехода к созданию на континенте ситуации ненаступательной структуры армий и вооружений на значительно более низком уровне»¹⁷².

Оппозиция Горбачеву

В 1987—1988 годах политическая борьба велась уже внутри лагеря политических назначенцев Горбачева. Фанфары гласности и перестройки 1987 года сменились в феврале 1988 г. докладом Егора Лигачева, критически выдержанного в отношении горбачевских начинаний. Министр Язов выступил с жа-

147

лобами на русское самоотвержение перед писателями (декабрь 1987 г.) и по телевидению (январь 1988 г.). Он выступил в защиту атакуемой критиками армии. Глава КГБ Чебриков подверг суровой критике «подрывное вмешательство иностранных разведок во внутренние дела СССР, стимулирующее национальную рознь»¹⁷³.

Тем временем гласность в СССР достигла области внешней политики, дробя государственную мудрость однопартийной системы. В традиционно популярной в среде интеллигенции «Литературной газете» появилась статья Вячеслава Дашычева об отношениях Востока и Запада, о приоритетах внешней политики СССР с критикой советской внешней политики, с новым взглядом на «холодную войну». Существенной была открытая критика Дашычевым «советского гегемонизма» в отношении Восточной Европы и Китая. Одновременно Брежнев осуждался за гонку вооружений 1970-х годов, за провал «первого детанта»¹⁷⁴ . Но что поразительнее всего: казалось бы, трезвый патриот Дашычев, вместо того, чтобы выступить интеллектуальным защитником своей страны, фактически полностью перешел на сторону защиты национальных интересов... Соединенных Штатов. Наивность такого подхода не была бы столь наглядной, если бы официальная пропаганда не отличалась лакейским оправданием любых действий и поворотов власти, что дискредитировало защиту национальных интересов в принципе.

Статьи, подобные дашычевской, были лишь началом огульной прозападной критики, бичевания армии за афганскую авантюру (в которую ее втолкнули) и любых проявлений геополитической самозащиты, которая во многом сбила с толка тех разумных и искренних патриотов, тех, кто в более здоровой обстановке не потерял бы голову в ходе бесовской схватки Горбачева с Ельциным, не онемел бы в молчании, когда речь зашла о судьбе страны в 1991 г. А в Кремле Крючков и Язов уже называли Шеварднадзе «апологетом американцев», использующим личную дружбу с советским лидером для проведения собственной внешнеполитической линии. Шеварднадзе это говорилось едва ли не в лицо. Возвращаясь в свой внушительный кабинет в небоскребе на Смоленской, Шеварднадзе опускался в свое «гобеленовое» кресло и рассказывал ближнему кругу о своих обидах. Впрочем, никак на его карьере не сказавшихся.

В Советском Союзе началась первая за долгие годы относительно свободная избирательная кампания. Популисты, ли-

148

бералы, националисты всех мастей били у избирательных урн жалких карьеристов коммунистического истеблишмента. Встает звезда несчастной для России фигуры — Бориса Ельцина, поднявшегося на волне народного недовольства на необычайную высоту. В Москве за человека с бредовым мировоззрением проголосовали 89 процентов избирателей. А ведь они знали его как первого секретаря московского горкома... За него голосовали даже сотрудники советского посольства в Вашингтоне, а ведь среди них было немало и трезвых людей и очевидных западников — да и служащих спецлужб. Помутнение сознания охватило всех.

Смутное время окутало Россию от Кремля вплоть до самых далеких посольств. А вот что пишут американцы: «Некоторые аналитики в ЦРУ видели в Ельцине важный политический источник помощи горбачевской программе, а если Горбачев потеряет лидерские позиции — его преемника»¹⁷⁵.

149