Восхождение в горах и наука
| Вид материала | Документы |
- Суфии: Восхождение к истине, 8659.66kb.
- Лечение кожных заболеваний в турции. Кангал, сивас рай в горах, 235.02kb.
- Модификационная изменчивость, 42.1kb.
- План. Оборона в городе (населённом пункте) Оборона в горах, 67.97kb.
- Третий Всероссийский конкурс социальных рисунков-плакатов «Не укради!» Второй Всероссийский, 14981.7kb.
- О т ч ё т о работе учебно-тренировочных сборов (утс) Федерации альпинизма России (фар), 70.62kb.
- Название тура, 142.75kb.
- 50 – летию комплекса дворца на воробьёвых горах посвящаетс, 249.93kb.
- "Алия́"( буквально «подъём», «восхождение», «возвышение») репатриация евреев в Израиль,, 122.66kb.
- Четыре периода года (весна, лето, осень и зима), характеризующиеся определенными средними, 40.73kb.
ВОСХОЖДЕНИЕ В ГОРАХ И НАУКА
В Древней Греции и в Древнем Риме, как известно, преднамеренных путешествий в горы никто не предпринимал. Но тем не менее один древнегреческий ученый посвятил себя изучению гор. Это был Дикеарх (347-285 гг. до н. э.), один из младших учеников Аристотеля, друг и соученик Теофраста, известного естествоиспытателя, ботаника и метеоролога. Дикеарх известен как географ, историк и философ материалистического направления. Он написал сочинение о высоте гор па Пелопоннесском полуострове, составил географическое описание Греции и «Описание горы Пелион». Эта вершина (1548 м), называемая в наше время Пилион и расположенная в северной Греции, несколько южнее Олимпа, привлекла особое внимание Дикеарха. Он, по-видимому, сам делал восхождение на нее и подробно описал ее склоны и растительность.
Прошло много столетий. Наступил XV век — век Возрождения наук и искусств — увидел очень интересное горное восхождение, предпринятое с целью познания природы. Его сделал один из крупнейших деятелей Возрождения, знаток трудов греческих и римских географов, гуманист, друг Рафаэля и известного издателя той эпохи Альда Мануция — Пьетро Бембо (1470-1547 гг.).
Молодой и любознательный человек в 1495 г. поднялся на огнедышащую вершину вулкана Этна (3318 м над ур. м.) в Сицилии. Свое трудное путешествие на единственную в своем роде по высоте и форме вершину он описал в изданной в 1496 г. книжечке. Большое впечатление на него произвела богатая природа подножий Этны, хвойные леса на ее склонах, похожие на леса северных стран, сменяющиеся выше поясом кустарников и далее обнаженными склонами у вершины.
Бембо рассказал, как он с опасностью для жизни (помня о гибели римского естествоиспытателя Плиния в 79 г. н.э., во время извержения Везувия) подходил к кратерам Этны и обнаружил кроме двух главных еще множество мелких побочных. Бембо красочно описал кратеры, из которых, «как из печи, вырываются сернистые пары» вулкана. Воспользовавшись усилением ветра, относящего газы в сторону, он подошел к одному из кратеров, чтобы собрать образцы горных пород, содержащих серу.
После этого восхождения Бембо предложил свою гипотезу вулканизма: море «прогрызает» тонкий слой пород, отделяющих его от подземного очага огня, и вода, соприкасаясь с раскаленными массами серы и смолы, вскипает и дает взрывы, вызывающие извержения. Эта идея о большой роли воды в вулканизме сохранила свое значение и до нашего времени.
Само собой разумеется, что Альпы, их природа и их география привлекали к себе внимание любителей гор и ученых. Родиной настоящего изучения высоких гор стала Швейцария.
Ревностным исследователем альпийских гор стал цюрихский врач, ботаник, историк и — как это нередко случалось в эпоху Возрождения — универсальный ученый Конрад Гесснер (1516-1565 гг.). Его труды по ботанике и атлас по зоологии, в большой мере основанные на его наблюдениях в Швейцарии, получили огромную известность, так же как и созданный им ботанический сад в Цюрихе.
На страницах его трудов мы находим размышления о происхождении источников и рек и сведения о горных породах — начало науки о горах. Говорят даже, что, изучая минералы Швейцарии, он первый открыл закон постоянства величины углов в кристаллах. Кроме того, он оставил нам описание горы Пилат (2132 м над ур. м.), расположенной близ Люцерна.
В 1541 г. одному из своих друзей он писал, что «отныне столько лет, сколько бог позволит мне жить, я каждый год буду делать восхождение на несколько вершин или по крайней мере на одну, в то время когда цветет больше всего цветов, чтобы изучать их и сочетать большие телесные упражнения с удовольствием для ума. Но в этом ли истинное благословение? Какое восхищение может наполнять ум того, кто с удивлением взирает на обширность огромных горных хребтов и поднимается сам в толщу облаков! Я сам не могу объяснить, как это происходит, но мой дух как бы подавлен чудесами этих высот...»
Примерно в это же время (1545 г.) известный географ и картограф эпохи Возрождения Себастиан Мюнстер нанес на свою карту мира довольно хорошую географическую схему Швейцарии, ее гор, рек и озер.
В XVI в. была предпринята первая настоящая научная экспедиция — на этот раз в восточные отроги Альп, в Австрию, на вершину Эчер (1892 м), расположенную примерно в 90 км к юго-западу от Вены. 11 августа 1574 г. на эту вершину поднялись директор Ботанического сада в Вене, француз по происхождению Шарль Делеклюз (1526-1609 гг.), врач Айхгольц, интересовавшийся поисками новых лекарственных растений, и Фабриций, придворный математик, собиравший материал для составления карты Нижней Австрии. Можно сказать, что это была первая научная экспедиция в горы.
В следующем веке было сделано восхождение хотя и очень несложное, но имевшее огромное значение в науке. Оно было выполнено по идее знаменитого французского физика и философа Паскаля, который разрабатывал новую ветвь науки — гидростатику. Желая доказать, что ртуть в барометре поднимается благодаря давлению воздуха, Паскаль попросил своего зятя Флорина Перье сделать наблюдения с барометром на вершине горы Пюи-де-Дом (1468 м) и у ее подножия, в Клермон-Ферране. Такой опыт, сделанный 19 сентября 1648 г., показал, что давление воздуха на вершине было 628, а у ее подножия — 712 мм ртутного столба.
Этот опыт, который Паскаль назвал «самым доказательным», утвердил в физике понятие о давлении газа и жидкости, известное сейчас каждому школьнику как закон Паскаля.
Стало ясно, что наблюдения с барометром позволяют определить превышение одного места над другим, т.е. производить барометрическое нивелирование в горных странах. Формулу для этого нивелирования вывел в 1686 г. английский физик и географ Э. Галлей, а входящую в эту формулу «барометрическую постоянную» французский математик Лаплас вычислил в 1802 г., сравнив геодезическое и барометрическое определение высот, сделанное опять-таки в горах — в Пиренеях.
После первых успехов горной географии, достигнутых Гесснером и Делеклюзом, ее развитие пошло менее быстро. Лишь XVIII век увидел существенный прогресс в этой области. Любопытна в этом отношении книжка И.Г. Альтмана «Опыт исторического и физического описания гель-ветских ледяных гор» (Швейцарию нередко в старых и в официальных источниках — даже на почтовых марках — называют Гельвецией), изданная в Цюрихе в 1751 и затем еще раз в 1753 г.
В своем посвящении к книге Альтман подчеркнул, что «и строение и достопримечательности этой страны до сих пор еще не совсем известны» и поэтому он постарался собрать с помощью достойных доверия людей сведения о ее природе.
Для наглядности в начале книги был дан рисунок, изображающий мощный Нижний Гриндельвальдский ледник и стоящую над ним вершину Эйгера (3974 м), которую Альтман назвал «страшной» и которая в наше время стала столь знаменитой у альпинистов. Пояснению этого рисунка он отводит целую главу, где упоминает и о временных наступаниях и отступаниях Гриндельвальдского ледника. Большое отступление ледника в 1540 г. он объяснял жарким и сухим летом.
Довольно подробно он сообщает и о лавинах, указывая даже на различие между «грунтовыми», «ударными» и «ветровыми», которые считает самыми опасными из-за большой скорости и неожиданности падения.
Далее Альтман ставит две большие физические проблемы, возникшие из наблюдения в горах. Первая из них касалась свойств льда ледников, считавшегося в ту эпоху более прочным и постоянным, чем обычный лед. Вторая — постепенного накопления льда в горных странах. Не собирается ли там снег и лед из года в год во все большем количестве? Не становится ли при этом мир постепенно холоднее и неподвижнее?..
Немного позднее соотечественник Альтмана О.Б. Соссюр (1740-1799 гг.), физик, геолог, географ, почти такой же многогранный ученый, как его предшественники в эпоху Возрождения, воспользовался возможностями, которые представляет горная страна для изучения множества научных проблем. Его многочисленные наблюдения были собраны в четырехтомном сочинении «Путешествия в Альпах» (1783-1796 гг.).
В 1773 г. он сделал барометрические определения высоты Этны.
Соссюр изобрел первый в науке прибор для определения количества приходящего к нам солнечного тепла — гелиотермометр и сделал с ним наблюдения одновременно на вершине Тэт-де-Краммон (2737 м) и у ее подножия (1220 м), доказав, что лучистое тепло заметно сильнее на больших высотах. Позднее он придумал специальный прибор для оценки прозрачности атмосферы (диафанометр). Идея, что ослабление солнечного луча в атмосфере связано с возникновением голубого цвета неба, и наблюдения, показавшие, что в горах небо более темно-синее, а тени на снегу — почти черные, привела Соссюра к созданию прибора для определения оттенка синевы неба (1788 г.).
Для своих физических наблюдений Соссюр поднимался на Монблан (4810 м), где обнаружил значительное понижение точки кипения воды, уменьшение содержания водяного пара и вместе с тем наличие такого же, как внизу, относительного количества углекислоты.
В XIX в. физическое исследование гор отступило перед их географическим описанием и еще позднее — перед их спортивным освоением.
Огромны были заслуги альпинистов в географическом изучении горных стран. Особенно следует отметить вклад русских и советских альпинистов и ученых в изучение гор Средней Азии. До самой середины XIX в. о горных областях Центральной Азии (кроме их окраины — Гималаев) существовали самые туманные и даже фантастические предположения. Не было известно, какое простирание имеют здесь горные хребты, широтное или меридиональное; есть ли большие ледники; откуда вытекают реки Амударья, Сырдарья, Тарим и другие; не была известна природа, животный мир и население этой области.
Лишь в 1856-1857 гг. географ П.П. Семенов смог проникнуть в Центральный Тянь-Шань и посетить его большие ледники.
В 1902 г. ботаник В.В. Сапожников дал описание живой природы и некоторых географических черт окраин Тянь-Шаня и определил высоту его наивысшей вершины — Хан-Тенгри (6950 м).
Годом позднее немецкий географ и альпинист Г. Мерцбахер посетил Тянь-Шань, описал озеро, названное потом его именем, у конца ледника Инылчек, оценил высоту Хан-Тенгри в 7200 м и поставил его, таким образом, по высоте на первое место после вершин Гималаев и Каракорума.
Несколько медленнее шло исследование Памира, еще менее доступного и требующего более высокой горной квалификации.
В 1878 г. энтомолог В.Ф. Ошанин открыл хребет Петра Первого и ледник (он видел лишь конец его), названный им ледником А.П. Федченко по имени русского ученого, изучавшего природу Средней Азии и незадолго до этого погибшего в Альпах.
До 30-х годов XX в. географы и топографы не были уверены, что в горах Средней Азии есть вершины выше 6000 м.
Понадобилась организация экспедиции, получившей в 1933 г. название «Таджикско-Памирской» (1928-1933 гг.), которая приложила много усилий, чтобы определить направление хребтов, конфигурацию ледников, открыть перевалы и пути к ним. Впервые было дано описание климата этого района, истоков и питания великих азиатских рек.
В работе экспедиции 1928 г. приняли деятельное участие географы СССР и Германии Н.П. Горбунов, К.К. Марков, Д.И. Щербаков, О.Ю. Шмидт, Н.Л. Корженевский, И.Я. Беляев, И.Г. Дорофеев, Г. Фикер, Фин-стервальдер, Н. Циммерман, В. Рикмерс, а также альпинисты А.И. Поляков, С. Ганецкий, В. Недокладов, С.И. Ходакевич, Л.Л. Бархаш, Е. Альвейн, К. Вин, Е. Шнейдер и др. Альпинисты сделали в сентябре 1928 г. восхождение на пик Ленина — высшую из побежденных тогда вершин СССР. Участники экспедиции составили первые подробные, опирающиеся как на точную топографическую съемку, так и на новый тогда метод стереофотограм-метрии (очень удобный и практичный в высоких горах) карты района, была изучена его геоморфология, сделаны магнитные съемки Центрального Памира, при помощи шаров-пилотов были произведены наблюдения за направлением ветров верхней атмосферы (летом высоко над Памиром располагается зона очень сильных, так называемых струйных воздушных течений, порой вызывающая изменения погоды).
Были собраны богатые ботанические коллекции, в том числе коллекция семян разновидностей пшеницы и ячменя, важных для селекции. Собраны также коллекции насекомых.
Одной из больших заслуг этой экспедиции было разрешение загадки, какая же вершина является высочайшей на Памире. Огромную вершину участники экспедиции видели в 1928 г. со стороны ледника Федченко (с востока). Однако тогда они неправильно отождествили ее с пиком Гармо (или пиком Дарваз прежних топографических съемок), известным очень давно и имеющим высоту всего 6595 м. Лишь в 1932 г. альпинисты, поднявшись на северное плечо пика Гармо, смогли доказать, что высочайшая вершина СССР находится в хребте Академии наук в 18 км севернее пика Гармо. Это пик Коммунизма. Первое восхождение на него было сделано позднее.
В 1932 г. с западной стороны пика Коммунизма, на высоте около 6400 м, было обнаружено большое фирновое плато, питающее ледник Фортамбек. Само плато — часть высокогорной платформы, столь типичной для значительной части Памира.
Экспедиция 1932 г. описала как высочайший в СССР меридиональный хребет Академии наук, так и текущий параллельно ему на север ледник Федченко, открытый еще Ошаниным в 1878 г., но пройденный до его верховий — фирнового цирка — только в 1928 г. Ледник Федченко относится к разветвленным ледникам памирского типа — это величайший в мире долинный ледник.
Исследование его бассейна поставило большую проблему — выяснить, как в этой области Азии, окруженной со всех сторон наиболее засушливыми и безводными районами земного шара, возникло и сохраняется огромное оледенение.
Для решения этой проблемы и многих других в 1932-1933 гг. была построена на морене ледника Федченко, на высоте 4170 м, самая высокогорная в то время метеорологическая постоянная станция. Она работает и до сих пор. Благодаря ей и ряду экспедиций, организовывавшихся с участием альпинистов Средней Азии, в особенности в период Международного геофизического года, ледник Федченко изучен лучше всех ледников земного шара. Описан его климат, измерено количество тепла, вызывающее таяние льда (из-за огромной прозрачности воздуха солнечная радиация тут сильнее, чем где-либо на земном шаре, — до 1,82 калорий на кв. см/мин.), осадки и, наконец, количество талой воды, стекающей с него в р. Сельдару. Доказано было, что за 1928-1958 гг. уровень льда в нижней части ледника понизился на 30 м, язык ледника отступил на 340 м и ледник потерял 1,25 куб. км своего объема.
Таджикско-Памирская экспедиция разведала минеральные богатства Памира, в том числе обширные золотоносные районы.
Во всем этом, по свидетельству Д.И. Щербакова, «молодые работники, хорошо подготовленные суровой школой альпинизма, воодушевленные энтузиазмом... оказывали незаменимую помощь ученым-специалистам как на больших высотах, так и в обычной экспедиционной обстановке».
Почти одновременно с памирской экспедицией в 1929 г. был организован ряд экспедиций (правда, менее многолюдных и универсальных) украинских альпинистов в Тянь-Шань под руководством М.Т. Погребецкого. Параллельно с ним работала и группа их московских товарищей под руководством Л. Мысовского. Здесь альпинисты уже явились инициаторами и организаторами изучения малоизвестной горной страны. Первой целью их был пик Хан-Тенгри. В 1929-1930 гг. они разведали путь к нему по одному из крупнейших в СССР леднику — Инылчек. В 1931 г., используя «гималайский» метод — устройство последовательных лагерей на все возрастающих высотах, — Погребецкому удалось достигнуть вершины, откуда огромная система Тянь-Шаня была видна, как на ладони, вплоть до ледника Звездочка, расположенного у подножия пика Победы, второй по высоте вершины Советского Союза.
В последующие годы начались физические, метеорологические и биологические наблюдения на Эльбрусе — высочайшей вершине Кавказа и Европы (5650 м). «Поставив» Эльбрус отдельно от Главного Кавказского хребта и сделав его склоны сравнительно пологими и доступными, природа как бы создала идеальную базу для разнообразных геофизических наблюдений. Она, правда, затруднила наблюдения необычайно суровым климатом этой части Кавказа, где огромное оледенение — более 140 кв. км ледников — создает благоприятные условия для метелей и резких понижений температуры.
Первая метеорологическая станция «Кругозор» на южном склоне Эльбруса была организована в 1932 г., а зимой 1933-1934 гг. начала работать станция «Приют девяти» (4250 м), где наблюдения вели В. Корзун, А. Гусев и радист А. Горбачев, сумевший наладить регулярную передачу данных станции на Большую землю. Благодаря этой станции, проработавшей до 1942 г., наука получила ясное представление о суровом климате этой высокогорной области, где ветер достигает 60 м/сек и температура может опускаться до — 35° и ниже, где грозы, летние и зимние, разряжаются и выше и ниже станции, порождая и молнии и «тихие» коронные разряды на приборах метеорологической площадки.
В 1934-1935 гг. была организована «Эльбрусская комплексная научная экспедиция» (ЭКНЭ) Академии наук СССР. Многочисленные наблюдения — физические, метеорологические, биологические и др. — велись на очень больших высотах, вплоть до «седловины» между двумя вершинами Эльбруса (5320 м), где давление воздуха наполовину ниже нормального, что затрудняет дыхание и вызывает у человека приступы горной болезни. Тем не менее на Эльбрусе удалось сделать много замечательных наблюдений. П.А. Черенков и И.М. Франк (впоследствии лауреаты Нобелевской премии) открыли, что явление «ливней» космических лучей значительно усиливается с высотой и связано с сильно поглощаемыми в атмосфере «медленными» частицами, приходящими из космоса. Они же вместе с А.А. Лебедевым и И.А. Хвостиковым впервые в СССР сделали наблюдения за «свечением ночного неба» (оно хорошо видно в очень чистой и прозрачной атмосфере над Эльбрусом) — слабого, но замечательного явления, свидетельствующего о присутствии в атмосфере на больших высотах атомарного кислорода.
М.А. Константинова сделала и первые в СССР химические наблюдения за атмосферным озоном, которые вместе с оптическими наблюдениями за озоном, проведенные С.Ф. Родионовым и В.В. Балаковым, доказали, что концентрация озона на больших высотах значительно выше, чем внизу. Н.А. Ремизов обнаружил, что содержание ионов в воздухе высокогорья, в особенности положительных ионов, значительно повышено, хотя электрическое поле атмосферы там и нормально, и высказал гипотезу о зависимости горной болезни от положительной ионизации атмосферы. Многочисленные наблюдения за распространением ультракоротких радиоволн доказали его зависимость от метеорологических условий и опровергли старую гипотезу о дифракции этих волн у хребтов и вершин. Много потрудились и биологи, изучавшие как влияние высоты на организм, так и приспособляемость его к трудным условиям недостатка кислорода и повышенной солнечной радиации. Изучена была и приспособляемость к усиленной мышечной работе, о которой свидетельствовало обнаруженное Г. Владимировым и З. Райко повышенное содержание молочной кислоты в крови на больших высотах.
Метеорологи в долине Баксана наблюдали и подробно описали явление горно-долинной циркуляции воздуха.
В районе притоков Баксана в 1940-1941 гг. под руководством И.С. Стекольникова было сделано исследование молний в горах. Вершины Кавказа стали лабораторией больших электрических разрядов. На вершинах от 3000 до 4370 м установили специальные молниеуловители, которые зарегистрировали 17 ударов молний и отметили, что сила тока молнии высоко в горах сравнительно невелика — не более 2,5 тыс. ампер, но вероятность удара очень значительна.
Геологи экспедиции вместе с альпинистами в 1935 г. около Тырныауза, в среднем течении Баксана, на высотах более 3000 м обнаружили и описали большие залежи молибденовых руд.
Опыт, собранный учеными на Эльбрусе, оказался полезным, когда встала гораздо более обширная и трудная, но во многом сходная научная проблема — исследование Антарктиды — огромного ледяного материка, по высоте немного уступающего Эльбрусу, но по обширности оледенения — в десятки тысяч раз превышающего его. В 1954 г. СССР организовал постоянную «Комплексную Антарктическую экспедицию» (КАЭ), в которой вместе со многими известными учеными и полярниками деятельное участие приняли и альпинисты-ученые — А.М. Гусев, В.С. Пелевин, Ю.Н. Губанов, В.К. Ноздрюхин и др.
На первых порах КАЭ ее консультантом по альпинизму и горно-лыжной технике стал А.М. Гусев — бывший зимовщик метеорологической станции «Приют девяти» и первый альпинист, совершивший в январе 1934 г. зимнее восхождение на Эльбрус. Он принял участие в постройке главной советской базы в Антарктике — «Мирного», открытого в январе 1956 г., а позднее возглавил работу постоянной научной станции уже на ледниковом щите, получившей название «Пионерская».
Говоря о научных работах, сделанных на Памире, Кавказе и в Антарктике, нельзя не вспомнить и о сходных в некоторой мере работах 1938-1963 гг. Швейцарского института альпийских исследований (ШИАИ), уделившего большое внимание географическим исследованиям еще не изведанных горных областей от Арктики до Гималаев, охране природы, изучению физиологии человека на высотах и другим проблемам.
В заключение мы остановимся лишь на проблеме гляциологии — на таянии ледников и их современных изменениях.
Мы уже упоминали об отступании многих ледников Средней Азии, замеченном как альпинистами, так и гляциологами. Оно свидетельствует главным образом или о потеплении, или об усыхании климата этой страны.
Альпинисты — и среди них В.К. Ноздрюхин — внесли немалый вклад в изучение динамики ледников. Их «атаке» подвергся, например, ледник Абрамова на южном склоне Алайского хребта, ставший как бы образцовой ледниковой лабораторией Международного гидрологического десятилетия. На нем Ноздрюхин в 1969 г. наблюдал и описал характерное для ледников Средней Азии явление — интенсивно происходящее в течение лета оседание на поверхности льда пыли окрестных пустынь (до 13-17 г пыли на 1 кв. м за лето), распространяющейся вплоть до самых больших высот. Эта осевшая на лед пыль усиленно поглощает солнечное тепло, способствует таянию ледника и увеличивает расход воды в вытекающей из него Коксу. Наблюдения показали, что и ледник Абрамова отступает и сокращается, как и ледник Федченко и многие другие. Чтобы оценить скорость этого характерного для Средней Азии процесса, В.И. Рацек объединил наблюдение на местности (специальные вехи и отметки, топографическая съемка и пр.) с результатами неоднократной начиная с 1945-1946 гг. аэрофотосъемки ледников. Описав большое число ледников, В.И. Рацек обнаружил бурно развивающийся общий процесс отступания и разрушения ледников Средней Азии, охватывающий прежде всего языки больших ледников, иногда на протяжении 20 км. Некоторые из них за истекшие четверть века «омертвели» уже на 12-17%. Этот процесс может сказаться позднее и на сокращении стока рек, орошающих большие оазисы Средней Азии.
Вместе с общим отступанием (охватившим также и Кавказ, где наиболее яркий пример разрушения ледника Кашка-Таш недавно подробно описал А.С. Зюзин) обнаружилось также и стремительное наступание некоторых ледников. В описании этого явления, физические причины которого все еще загадочны, альпинистам принадлежит большая роль (наблюдения в 1963 г. за наступанием ледника Медвежий в районе Абдукагора; см. «Побежденные вершины», 1961-1964 гг.).
В октябре 1969 г. подобное же явление наблюдалось на леднике Колка в районе Казбека. Первые признаки наступания были замечены 28 сентября, а уже в первой половине октября ледник продвинулся на 1,5 км вниз по ущелью, перекрыв ледник Майли,— так велика была его скорость. Позднее, к январю, Колка продвинулся на 5 км, вынеся более 60 млн. куб. м льда. Сходное явление американские альпинисты наблюдали и на леднике Фокса в бассейне Юкона на Аляске.
Эти примеры показывают, что и в современную эпоху в исследовании горных стран активно участвуют и альпинистские экспедиции.
Э
кспедицииВЛ. СОЛОННИКОВ
В ВЕРХОВЬЕ ОБИМАЗАР
Впервые ленинградские альпинисты познакомились с районом в верховье реки Обимазар в 1967 г. во время небольшой спасательной экспедиции, выехавшей туда под руководством мастера спорта С.К. Калинкина на поиски пропавшего туриста. Экспедиция закончилась, к сожалению, безрезультатно, но дала возможность ознакомиться с малоизведанным районом.
Фотоматериалы этой поездки и воспоминания ее участников помогли выбрать пик Арнавад в качестве объекта восхождения для участия в чемпионате СССР 1974 г. Несмотря на тщательный сбор материалов, информация о районе была все же скудной. Поэтому многое предстояло выяснить на месте.
Экспедиция ленинградского «Труда» под руководством мастера спорта Г.А. Чуновкина была организована на базе выездного альпинистского лагеря «Высотник». Участники экспедиции прибыли в город Ош в конце июля. Отсюда после получения снаряжения им нужно было попасть в Мазарское ущелье на Западном Памире. Первая часть пути, длиной около 400 км, была проделана на машине. Поездка через Сары-Таш и Алайскую долину до Джиргаталя заняла два дня. Дальше до Мазарского ущелья можно было добраться с запада через Сангвор или с юга из Ванчского ущелья через перевалы Техарви, Арнавад или Бунаи, лежащие в Дарвазском хребте. Все эти варианты требуют нескольких дней пешего пути. Наиболее быстрый путь — вертолетом. Именно такой способ передвижения был использован в целях экономии времени и сил.
Мазарское ущелье лежит между двумя хребтами: Дарвазским (с юга) и Мазарским (с севера). В восточной части хребты смыкаются, запирая ущелье. Отсюда оно тянется на запад, несколько отклоняясь к северу. Мазар-ский ледник, расположенный в верховье ущелья, дает начало довольно бурной реке Обимазар, левому (восточному) притоку Обихингоу, текущей с ледника Гармо. Мазарский хребет в этом районе представляет собой непрерывную цепь вершин высотой от 5200 до 5800 м. Многие из них интересны в альпинистском отношении. Южные склоны хребта спускаются в ущелье крутыми стенами. Кое-где есть небольшие цирки с висячими ледниками. Северные склоны Дарвазского хребта, напротив, изобилуют отрогами и каньонами, образующими запутанную сеть гребней, цирков и небольших ледников.
На юг от Мазарского ущелья отходят два боковых. Одно из них выходит с севера к массиву Арнавад, образуя в верхней части большой цирк, окруженный вершинами. Второе из боковых ущелий выводит к перевалу Арнавад. Залегающий в ущелье ледник Арнавад дает начало полноводному южному притоку реки Обимазар.
На стыке двух ущелий, на северном берегу реки, расположился базовый лагерь экспедиции. Здесь чистая вода и небольшая ивовая роща. В хорошую погоду — обилие солнца и возможность укрыться в тени деревьев. Ивовые и березовые рощи в Мазарском ущелье не редкость. Берега и склоны покрыты травой и кустарником. Кое-где остатки старых поселений. Достаточное количество сухих дров облегчает проблему топлива.
Из лагеря открывается красивый вид на окружающую горную страну. На восток и запад просматривается Мазарское ущелье. На юг через реку виден язык ледника Арнавад и окаймляющая ущелье белоснежная цепь гор. С севера над лагерем — два высоко расположенных в Мазарском хребте цирка с небольшими ледниками. На находящиеся поблизости вершины можно проложить до десятка маршрутов различной категории трудности.
Однако участники экспедиции задерживаются в базовом лагере только в плохую погоду. Их первоочередные задачи: акклиматизация, разведка района и организация промежуточных лагерей. Ближайшие цели — рекогносцировка стены пика Арнавад, наблюдение за маршрутом и выбор пути спуска с вершины. Группы сделали несколько тренировочных восхождений, совершили походы в верхнюю часть Мазарского ледника, в боковое ущелье и на перевал Арнавад.
Перевал оказался малопосещаемым. Найденная здесь записка была датирована 1968 г. В ней указывалось, что ленинградские туристы, проходившие через перевал, сняли записку альпинистской экспедиции
1967 г.
Изучение района дало интересные результаты. Выяснилось, что массив Арнавад включает в себя по крайней мере три вершины. Поскольку вершины не имеют самостоятельных названий, дальше используются условные названия.
Главная вершина лежит в Дарвазском хребте. Высота ее — 6083 м (именно она указана на картах). На Главную вершину в 1957 г. поднялась группа под руководством Д. Медзмариашвили. По-видимому, это единственная вершина, покоренная в этом районе до 1974 г. На север от Главной вершины отходит короткий, неявно выраженный отрог, в котором находится двуглавая Северная вершина. В качестве объекта восхождения командой ленинградского «Труда» была заявлена северо-восточная стена Северной вершины Арнавада. Восточнее Главной вершины в основном гребне Дарвазского хребта находится Восточная вершина Арнавада. Северная и Восточная вершины несколько ниже Главной — их высота около 6000 м. Вершины разделены глубокими понижениями в гребне и удалены друг от друга на значительное расстояние.
С верхней части Мазарского ледника, в том месте, где ущелье поворачивает на юг, видна вершина, стоящая на подступах к Восточному Арнаваду. Северную вершину можно увидеть с нижней части Мазарского ледника через южное боковое ущелье. Главная вершина просматривается только с ледника Арнавад, с места слияния его с довольно мощным боковым ледником. Крутая ледово-снежная стена Главного Арнавада замыкает боковое ущелье с юго-востока. Таким образом, из одного ущелья нельзя увидеть все три вершины массива Арнавад одновременно. По-видимому, это и вносило путаницу в мнения очевидцев, побывавших ранее в Мазарском ущелье, а также в туристские и альпинистские схемы района. На некоторых из них Главная вершина Арнавада расположена рядом с перевалом Техарви. Теперь ясно, что это Восточная вершина. О существовании Соверной вершины вообще было мало известно. Предполагалось, даже что заявленный нами маршрут ведет на Главную вершину. Во время рекогносцировки участники экспедиции обнаружили большое фирновое плато на высоте 4700-5100 м. Плато питает Мазарский ледник, спускаясь на северо-восток ступенями гигантского ледопада. Масса снега, скопившегося в огромной чаше, находит путь и в другие ущелья через понижения в окружающих гребнях. На север свешиваются карнизы ледовых сбросов, на запад спускаются языки ледово-снежных кулуаров.
Маршрут по северо-восточной стене начинается непосредственно с ледника, лежащего на высоте 3800-4000 м. Таким образом, перепад высот до вершины составляет более 2000 м. Маршрут представляет собой сочетание стенных участков, крутых снежных гребешков, ледово-снежных склонов. Во многих местах скалы залиты льдом или засыпаны снегом. На ледовых склонах, особенно в верхней части маршрута, снег держится плохо. Скалы в средней и верхней части стены, несмотря на большую крутизну, сильно разрушены. Это создает дополнительные трудности с точки зрения как прохождения и организации страховки, так и безопасности всей группы.
14 августа С. Викулин, Ю. Борзов и Виктор Солонников приступили к предварительной обработке нижней части маршрута. Прошли 200-метровый снежно-ледовый склон и навесили веревки до скал. Наиболее сложной оказалась ледовая стенка — верхний край бергшрунда. Для прохождения ее были использованы штопорные крючья и лесенки.
Начать восхождение удалось только 17 августа: два дня бушевала непогода. Команда вышла в следующем составе: Г. Чуновкин (руководитель), Ю. Борзов, С. Викулин, В. Лазарев, Л. Посессор, Виктор Солонников, Вл. Солонников и Ю. Шалыгин.
В первый день, пройдя обработанный участок, группа вышла к наиболее сложной части маршрута. Над головой нависает четырехметровый скальный карниз. Пока большая часть группы готовила во льду ночевку, двойка — Борзов и Виктор Солонников — пошла дальше, в обход карниза слева. За четыре часа напряженной работы удалось пройти всего 60 м. Хотя участок был внимательно просмотрен из штурмового лагеря, все же встретились непредвиденные трудности: порода крошится, мало мест для забивки крючьев, скалы залиты льдом.
На второй день обработка стены продолжалась. Впереди Борзов, затем Посессор. Рельеф — заледенелые плиты, ледовый желоб, нависающая стенка, залитый льдом камин. Приходится скалывать лед в поисках трещин для крючьев, подрубать ступени в тонком льду на скалах, использовать крючья как точки опоры. Забито четыре шлямбурных крюка. Несколько небольших траверсов, маятник, опять траверс. Наконец, начинается движение вверх — двойка выходит на крутые заглаженные скалы и поднимается на 90 м. День кончается, и двойка спускается к ночевкам. Пройден ключевой участок маршрута протяженностью 140 м.
Последующие два дня были менее напряженными. Снежные гребешки и ледовые участки перемежаются скальными стенками. В нескольких местах пришлось пользоваться кошками, штопорными крючьями. На нависающих участках навешивали лесенки.
К концу четвертого дня подошли к поясу крутых, но сильно заснеженных скал протяженностью около 300 м. Начатая «с ходу» обработка показала, что участок сложнее, чем казался издали. Мест для ночевки на этом участке наметить не удалось. Темп движения не высокий. Растягивать группу по стене нецелесообразно, тем более что часто падают камни. Поэтому на обработку выходит двойка Лазарев — Шалыгин, забрав запас веревок. За 8 часов они проходят 160 м. Приходится освобождать зацепки от льда и снега, искать и расчищать места для забивки крючьев. Все это создает напряженность, замедляет темп подъема. В верхней части стены нависающие блоки. Опять в ход идут лесенки.
Еще два дня по льду и скалам. Это чередование уже стало привычным. Встречаются участки крутых, сильно разрушенных скал. Здесь приходится четко организовывать прохождение группы. Особо опасные места преодолеваем по одному, в то время как другие восходители скрываются под навесами или в стороне от направления падения камней. Иногда падают не камни, а огромные глыбы. Особенно трудно, когда на таких скалах встречаются нависающие участки.
Восхождение подходит к концу. Восьмой день. Хорошо виден вершинный снежный купол. Путь проходит в основном по ледовым участкам, покрытым снегом.
Погода портится. Пошел снег. Особенно задержал движение ледовый кулуар с живыми камнями. Последние проходят его уже в сумерках. Ясно, что на вершину сегодня не выйти, но место для ночевки на крутом снежном склоне тоже найти непросто. Наконец на скальном выступе удается расчистить подобие площадки на полторы палатки. В двух палатках, поставленных вплотную, усаживаемся на рюкзаках. Пурга. По склону текут снежные ручьи, засыпая палатки. К утру приходится откапываться.
Утром туман и метель. Но оставаться на месте ночевки нет смысла, тем более что до вершины метров 200. При первой же возможности начинаем подъем. Снег толщиной 30 см, но лежит на совершенно гладком льду, на котором даже кошки держат плохо. Рубим ступени. В нескольких местах используем ледовые крючья как точки опоры. На прохождение 160 м ушло около 7 часов.
На вершине видимость 5-10 м. Обидно, хотелось увидеть панораму района. Погода не улучшается. Ставим палатки на снегу прямо на вершине. Немного в стороне на выступающих из снега скалах складываем тур.
Пройден маршрут протяженностью около 2500 м. Регулярная предварительная обработка маршрута и небольшой вес рюкзаков (7-9 кг) позволили поддерживать довольно высокий средний темп восхождения.
Во время восхождения команды вспомогательная группа под руководством А. Смирнова взошла на одну из вершин в гребне, отходящем от Северного Арнавада на запад. По рации была передана информация о возможности спуска по западному гребню с последующим выходом на ледник Арнавад. Однако оставался еще вариант спуска на восток на фирновое плато, которое открылось во всем великолепии на восьмой день восхождения. Тем не менее в условиях плохой погоды уже на вершине был окончательно принят путь спуска на запад. Двести метров по гребню, а затем восемнадцать дюльферов и спортивных спусков по 80 м вывели группу на небольшой боковой ледник. Отсюда удалось найти простой путь на ледник Арнавад.
Маршрут был оценен шестой категорией трудности и получил в сезоне 1974 г. первое место по классу высотно-технических восхождений.
Начало альпинистскому освоению интересного, хотя и труднодоступного, района положено. Будем надеяться, что альпинисты еще не раз побывают в верховье Обимазар.
А. СНЕСАРЕВ
К ВУЛКАНАМ КУРИЛ
Как только ни называют Курилы — Цепь Плутона, Огненная дуга. Край огнедышащих гор. Русские первопроходцы недаром окрестили открытые ими острова Курильскими. Точнее придумать трудно.
О Курилах написано много. Каждый из авторов рассказывая о вулканах, естественно, вкладывает в повествование свое восприятие событий или обстановки, стремясь подчеркнуть что-то, на его взгляд, самое главное в окружающем его необычном мире. Не удастся и мне избежать этого, хотя рассказ пойдет лишь об одном из многочисленных вулканов Курил.
Справедлив ли выбор рассказать только об одном? Наверное, да, тем более что не только красота его форм уникальна, не только расположен он на красивейшем острове гряды, но и то, что менее чем через год после нашего первого с ним знакомства новое его извержение существенным образом дополнило его историю.
Вулкан носит название Тятя и расположен в северной части одного из крупнейших островов — Кунашира, в 60 км от поселка Южно-Курильск. Впервые нам довелось увидеть Тятю с воздуха. Самолет пересек ледяной мешок Охотского моря, круто развернулся над Итурупом и пошел на юг, пересекая отделяющий Итуруп от Кунашира пролив Екатерины. Справа, в квадратном окошечке иллюминатора, вслед за полосой чистой воды, показались берега острова и заснеженные сопки. Высота скрадывала неровности рельефа, и казалось, что под тобой не заросшие непроходимым лесом склоны вулканов, а привычные трассы Чегета после обильного зимнего снегопада. Внизу, медленно разворачиваясь, меняя свой ракурс и выходя на траверс к нашему полету, вырастала ни с чем не сравнимая вершина вулкана Тятя. Образующая конуса вулкана словно рассчитана математически. И не приходится удивляться, что красивейшие из вулканов, такие, как Ключевская, Фудзияма, очень близко подходят к математически рассчитанным формам. Видно, когда-то и Тятя был таким вулканом с каноническими формами огнедышащей горы. Письменная история не сохранила для нас даты, когда вершина вулкана взорвалась и образовался новый кратер диаметром почти в километр. Тятя изрядно потерял в высоте, но зато скоро в новом кратере, в самом его центре, стал расти молодой вулканчик, сохраняя все предписанные законом очертания. Так, видно, и образовалась уникальная форма Тяти, раскрывавшаяся сейчас перед нашими любопытными взглядами, привычно намечавшими возможные пути подходов и восхождений. Но мы оказались неправы, подходя к вулкану с нашими альпийскими мерками.
Самолет приземлился, и первое наше впечатление — тишина. Ослепительное солнце и глубокий пушистый снег, отражающаяся в белизне снега синь неба словно переносили тебя в хорошо знакомые Кавказские горы. Но на этом сходство кончалось. Корявые, переломанные ветрами деревья, низкорослый, кое-где торчащий из-под снега бамбук и расстилающийся почти под ногами океан — все кричало, било в глаза своей необычностью и отказывалось от каких-либо сравнений.
Наш путь — на северную оконечность Кунашира, к подножию Тяти. До молочной фермы, километрах в двенадцати от Южного, нас подбрасывает попутный ГАЗ-66, совершающий свои ежедневные рейсы за молоком. Дорога, продравшись через месиво грейдера, спустилась к берегу и помчалась по курильскому асфальту — полосе плотного черного песка, обнаженного отливом. Скорость до 60-70 км в час быстро съела немногие оставшиеся до фермы километры. Дальше еще несколько километров нам помогает трактор. Но в устье реки Филатовки сдает и он, и теперь наш путь к подножию вулкана пойдет через лесистые перевалы и по берегу океана к лагерю на Тятинском рейде, недалеко от впадения в океан речки с удивительным названием Ночка. Старая дорога, заросшая молодыми деревцами и огромными, выше человеческого роста, лопухами, уходит от океана в глубь острова и начинает карабкаться на сопки, порой увязая в болоте или теряясь в высокой, по грудь, траве. Воздух до предела насыщен влагой. Пот льет не переставая, не испаряясь, а рубашку и шейный платок можно выжимать. Ждешь ветра, но многоярусный лес словно недвижим, и ты готов все сильнее и сильнее погонять себя, стремясь быстрее выбраться на перевал.
Вода, замутившись от грязи, поднятой сапогами прошедших людей, понемногу светлела. Река успокаивалась. И вот опять с переката на перекат, из одной промоины в другую побежала извечно чистая, полная игры и света вода. Разбежавшаяся было вверх и вниз рыба вновь стала сбиваться в небольшие стайки, готовясь в борьбе с рекой идти вверх к своей гибели, несущей новую жизнь.
Вот пять огромных горбуш, выстроившись гуськом и быстро вращая хвостами, устремились вверх, наполовину выскочив из воды, преодолевая мелководье. Одна тяжелая рыбина, ударившись о камень, свалилась набок, развернулась и скатилась вниз в большую и глубокую вымоину набираться сил к новому броску. Три самые сильные и большие горбуши, проскочив мелководье, замерли, лениво шевеля плавниками в новой промоине, отдыхая и готовясь к очередному броску.
И так они будут бороться с рекой день за днем, отвоевывая у нее перекат за перекатом, проходя за водопадом водопад, пока не найдут те места, где родились три года назад, и тогда замкнется круг жизни, неистребимой и вечной...
Еще день брели мы нестройной цепочкой по песчаной кромке берега, стремясь найти некую среднюю линию между плотным мокрым песком с непрерывно накатывающимися волнами прибоя и вязким, засыпающим ботинки сухим песком, к тому же заметно съедающим наши силы. Наконец выбрались к последнему препятствию — довольно широкой и холодной речке Тятя, за которой и разбили базовый лагерь.
Два дня мы провели здесь под непрерывно моросящим дождем, вслушиваясь в неумолчный гул океана, гадая, когда исчезнут низкие тучи и появится солнце. Мы не дождались хорошей погоды, но, подгоняемые временем, решили утром выходить.
Разглядывая Тятю из базового лагеря, наметили путь подъема по юго-восточному склону вулкана, обращая больше внимания на выход к кальдере и совершенно не заботясь о пути, который мы должны были пройти лесами, сплошь скрывавшими его подножие.
Утро возникло стремительно из серых туманных сумерек. Мы уже час идем, скорее угадывая тропу на ощупь, чем различая ее. Травы порой целиком скрывают нашу маленькую группу, и мы теряем ориентировку, сбиваясь и вновь возвращаясь на давно не хоженую неширокую тропинку, которая то ныряет в русло ручья, то выходит, растворяясь в прибрежных дюнах, то, уходя от океана, теряется на опушке подходящих почти к самому берегу деревьев.
Около впадения Ночки в океан тропа резко сворачивает в глубь острова. Переползти по полусгнившим остаткам мостика, повисшего над рекой, мы не рискнули. Пришлось лезть в холодную воду. Вот опять тропа хорошо видна, и мы с радостью каждый раз говорим себе: идем правильно.
Океана уже не слышно. Лес поглощает все звуки. Лишь лениво журчит Ночка, да где-то в вышине шуршит летящий с океана ветер.
Кроме реки, ориентиров нет. Над кронами деревьев по-прежнему серое небо без просветов, но хорошо, что нет дождя. Мне начинает казаться, что пора уже начинать подъем на конус, уходя от реки направо, но, набрав 100-150 м высоты и окончательно потеряв всякую ориентировку, мы вернулись опять к реке. Тем более что, забравшись на высокое дерево, мы увидели, что склоны Тяти по-прежнему впереди нас.
У речки нас ждал сюрприз: свежие, еще не успевшие заполниться водой следы медведей. Крупные, видимо, медведицы и совсем небольшие, принадлежащие младшему медвежьему поколению. По берегам рек то и дело попадались огромные рыбины с отъеденными головами и полностью выпотрошенные. Это работа медведей. Осенью, когда идет рыба, они закормлены и ленивы. Еды вдосталь. И лакомятся они, съедая только икру и головы, оставляя остальное птицам.
Ночка внезапно кончилась. Ушла под землю. Или, точнее, в этом месте она вынырнула из-под земли. Правильной круглой формы естественный колодец крутыми, уходящими в прозрачную глубину черной воды стенками рождал речку, бывшую в течение долгих километров нашим единственным ориентиром. Кроме всего это последняя вода. Пьем и набираем ее с собой. Дальше придется идти через бурелом и стланик, бамбук и колючие заросли. Идти, непрерывно набирая высоту, иногда забираясь на высокие деревья, чтобы проверить ориентировку и скорректировать намеченный путь. Каньон Ночки ушел вниз, и сразу наступила тишина. Нам и прежде казалось, что в чаще стоит тишина. К шуму реки мы привыкли и уже не слышали ее равномерный убаюкивающий голос. Лишь треск сухого валежника под ногами да хруст ломаемых ветвей отмечали наш путь. Бурелом вскоре кончился, а островки стланика мы научились обходить, но когда на нашем пути все чаще и чаще стала вставать стена бамбуковых зарослей, то мы поняли, что это и есть то испытание, в сравнение с которым может идти только «высотный» снег.
Бамбук стоит плотной зеленой стеной. Там, где растут его гибкие темно-зеленые стрелы стеблей с большими удлиненными матовыми листьями, другим растениям делать нечего. Все растущее будет лишено света и перестанет существовать.
Склоны Тяти некрутые, быть может, 10-20°, и лишь у вершины они становятся круче.
Рядом с большими деревьями бамбук редеет, становится ниже, и здесь можно снять рюкзаки, сесть и отдохнуть.
Взбираемся на очередное дерево и намечаем путь. Хорошо, что у вулкана правильная форма. Набирая все время высоту, мы не рискуем сбиться с пути. На привалах молчим, прикидывая оставшуюся до кальдеры дорогу. Вечереет. На этих широтах темнота приходит быстро. Две палатки и небольшой костер делают бивак удобным и приятным. Жаль, что мало воды, но мы надеемся, что завтра будем на вершине. Молча подбрасываем в костер смолистые сучья и следим, как над океаном алеет узкая полоска чистого неба. Но вот догорела и огненная полоса.
Мир засыпал, и только маленькие стремительные летучие мыши, почти задевая наши головы, вырывались на мгновение из мрака и вновь пропадали, исчезая в охватившей все темноте. Ночью прошел дождь. Мы вымокли до костей уже через несколько минут.
Вот опять мы в пути, теперь бамбук вместе с градом непрерывных ударов мокрых распаренных плетей обрушил на нас поток сохраненного дождя. Наконец заросли бамбука кончились. Мы нашли узкий глубокий кулуар, забитый поваленными деревьями, перевитыми лианами, с плотной узкой тропкой дождевых вод на своем клинообразном дне. И все же я должен сказать, что подлезать под стволы поваленных деревьев, переваливать через них было намного проще, чем отдавать все свои силы борьбе с бамбуком. Когда мы вышли на мелкую осыпь, то словно встретили что-то родное, до мелочей знакомое и, значит, простое. Мы быстро набирали высоту, и скоро только выше нас оставался невысокий конус молодого вулкана.
В кальдере был снег, и можно было напиться, набрать воды и вдосталь отдохнуть. Подняться на вершину было уже делом немногих минут.
Когда достигли вершины, первое, что мы сделали, — стали просматривать дорогу, по которой можно было бы спуститься, так как желания вновь продираться сквозь бамбук и завалы ни у кого не было. С высоты хорошо было видно, что почти из-под вершины, по образующей конуса, уходит вниз кулуар. Он как бы прорезает бамбук, ныряет в лес, и по цвету зелени его можно проследить до самого берега океана. А там уже просто! А пока мы любуемся открывшейся панорамой: на севере отделенный от нас проливом Екатерины высится вулкан Береторубе. Это уже остров Итуруп. Еще дальше угадываются конусы остальных вулканов этого острова. На востоке низкая гряда острова Шикотан. На юге десятки километров обратной дороги.
Спуск по мелкой осыпи! Кто из альпинистов не испытал его! Широкими размашистыми шагами бежишь, стремительно теряя высоту. Словно на коньках катишься с горы и думаешь лишь о том, что хорошо бы так до самого конца! Потом опять пойдет бурелом, опять будешь переваливать, считая каждое упавшее дерево, и, дойдя до ста, собьешься со счета, и начнешь сначала. Скорее просто так, чем от желания пересчитать препятствия на своем пути, будешь вести счет поваленным деревьям.
Океан возник как-то сразу. Правда, он был еще спрятан от глаз прибрежной полосой леса, а голос его, спокойный и убаюкивающий, заявил о себе внезапно и властно. Сила, величие, бесконечное пространство и время звучали в этом размеренном рокоте волн, набегающих на берег из безмерных далей. Мысль эта вновь возвратилась к нам вечером, когда, сидя у ночного костра, мы слушали океан. Ветер унес тучи. Догорающие угли костра открыли для нас звезды. Небо, сливаясь с океаном, подступало к прибрежным камням. Сейнеры вышли на ночной лов, и огни их, мешаясь со звездами, делали черную ширь океана продолжением неба.
Шел отлив, и океан, затихая, журчал, как засыпающий ручей. Только иногда какая-то шальная волна, заплескиваясь шершавым языком своим дальше на берег, шипела, оставляя на песке клочки белеющей в темноте пены.
Рассвет мы проспали. Торопиться нам было некуда, и, поеживаясь в отсыревших палатках, ждали мы, когда солнце согреет нас и подсушит. В желании погреться мы были неодиноки. На торчащих из воды прибрежных камнях примостились нерпы. Поднятый нами шум вспугнул зверей, и они плюхнулись в воду.
Навьючив пожитки на спину, мы пошли старой дорогой по берегу океана. В отличие от описаний восхождения, когда мы заканчиваем их словами «и дальше по знакомому пути группа вернулась в лагерь», обратная дорога, хоть и шла знакомым путем, была новой и опять полной впечатлений. Клочья тумана скрадывали знакомые очертания скал. Из белой пелены наплывали на тебя разлапистые ели. Чудилось нам, что за каждым поворотом дороги нам встретится неизведанное, зажигающее тебя верой в прекрасное. И так всю жизнь...