Шодерло де Лакло
| Вид материала | Документы |
- Шодерло де Лакло, 5944.17kb.
- Приключения Ходжи Насреддина». Среднеазиатский фольклор ), «Опасный, опасный, очень, 173.23kb.
Письмо 147
От госпожи де Воланж к госпоже де Розмонд
Вы, без сомнения, будете огорчены так же, как и я, достойный мой друг,
когда узнаете о состоянии, в котором находится госпожа де Турвель. Со
вчерашнего дня она больна; болезнь ее началась так внезапно и с такими
тяжелыми признаками, что я до крайности встревожена. Сильнейший жар, буйный,
почти не прекращающийся бред, неутолимая жажда - вот что у нее наблюдается.
Врачи говорят, что предсказать пока ничего невозможно, а лечение
представляется весьма затруднительным, так как больная отказывается от
всякой медицинской помощи: чтобы пустить кровь, пришлось силой держать ее, и
к этому же прибегнуть еще два раза, чтобы снова наложить повязку, которую
она, находясь в бреду, все время старается сорвать.
Вы, как и я, привыкли считать ее слабой, робкой и кроткой, но
представьте себе, что сейчас ее едва могут сдержать четыре человека, а
малейшая попытка каких-либо уговоров вызывает неописуемую ярость! Я
опасаюсь, что тут не просто бред, что это может оказаться настоящим
умопомешательством.
Опасения мои на этот счет еще увеличились от того, что произошло
позавчера.
В тот день она в сопровождении горничной прибыла в монастырь... Так как
она воспитывалась в этой обители и сохранила привычку ездить туда от времени
до времени, ее приняли, как всегда, и она всем показалась спокойной и
здоровой. Часа через два она спросила, свободна ли комната, которую она
занимала, будучи пансионеркой, и, получив утвердительный ответ, попросила
разрешения пойти взглянуть на нее. С нею пошли настоятельница и несколько
монахинь. Тогда она и заявила, что хочет вновь поселиться в этой комнате,
что ей вообще не следовало ее покидать, и добавила, что не выйдет отсюда до
самой смерти - так она выразилась.
Сперва не знали, что и сказать ей, но, когда первое замешательство
прошло, ей указано было, что она замужняя женщина и не может быть принята
без особого разрешения. Ни этот довод, ни множество других не возымели
действия, и с этой минуты она стала упорствовать в отказе не только оставить
монастырь, но и эту комнату. Наконец, после долгой борьбы, в семь часов
вечера дано было согласие на то, чтобы она провела в ней ночь. Карету ее и
слуг отослали домой, а решение, как же быть дальше, отложили до завтра.
Уверяют, что весь вечер ни в ее внешности, ни в поведении не только не
замечалось ничего странного, но что она была сдержанна, рассудительна и
только раза четыре или пять погружалась в такую глубокую задумчивость, из
которой ее трудно было вывести, даже заговаривая с ней, и что всякий раз,
прежде чем вернуться к действительности, она подносила обе руки ко лбу,
словно пытаясь как можно сильнее сжать его. Одна из находившихся тут же
монахинь обратилась к ней с вопросом, не болит ли у нее голова. Прежде чем
ответить, она долго и пристально смотрела на спросившую и, наконец, сказала:
"Болит совсем не там!" Через минуту она попросила, чтобы ее оставили одну и
в дальнейшем не задавали ей никаких вопросов.
Все удалились, кроме горничной, которой, к счастью, пришлось ночевать в
той же комнате за отсутствием иного помещения!
По словам этой девушки, госпожа ее была довольно спокойна до
одиннадцати вечера. В одиннадцать она сказала, что ляжет спать, но, еще не
вполне раздевшись, принялась быстро ходить взад и вперед по комнате,
усиленно жестикулируя. Жюли, которая видела все то, что происходило днем, не
осмелилась ничего сказать и молча ждала около часа. Наконец, госпожа де
Турвель дважды, раз за разом, позвала ее. Та успела только подбежать, и
госпожа упала ей на руки со словами: "Я больше не могу". Она дала уложить
себя в постель, но не пожелала ничего принять и не позволила звать кого-либо
на помощь. Она велела только поставить подле себя воду и сказала, чтобы Жюли
ложилась.
Та уверяет, что часов до двух утра не спала и в течение всего этого
времени не слышала никаких жалоб, никаких движений. Но около пяти утра ее
разбудил голос госпожи, которая что-то громко и резко говорила. Жюли
спросила, не нужно ли ей чего-нибудь, но, не получив ответа, взяла свечу и
подошла к кровати госпожи де Турвель, которая не узнала ее, но, внезапно
прервав свои бессвязные речи, с горячностью вскричала: "Пусть меня оставят
одну, пусть меня оставят во мраке, я должна быть во мраке". Вчера я и сама
отметила, что она часто повторяет эту фразу.
Жюли воспользовалась этим своего рода приказанием и вышла, чтобы
позвать людей, которые могли бы оказать помощь, но госпожа де Турвель
отвергла ее с исступленной яростью, в которую с тех пор так часто впадает.
Все случившееся повергло монастырь в такое замешательство, что
настоятельница решила послать за мной вчера в семь часов утра. Было еще
темно. Я примчалась тотчас же. Когда обо мне доложили госпоже де Турвель,
она как будто пришла в себя и сказала: "Ах, да, пусть войдет!" Но когда я
очутилась у ее кровати, она пристально посмотрела на меня, быстро схватила
мою руку и, сжав ее, сказала мне громким, мрачным голосом: "Я умираю потому,
что не поверила вам". И сразу вслед за тем, закрыв глаза рукой, принялась
повторять одну и ту же фразу: "Пусть меня оставят одну" - и т.д., пока не
потеряла сознания.
Эти обращенные ко мне слова и еще некоторые, вырвавшиеся у нее в бреду,
наводят меня на мысль, что эта тяжелая болезнь имеет причину еще более
тяжкую. Но отнесемся с уважением к тайне нашего друга и ограничимся
состраданием к ее беде.
Весь вчерашний день прошел так же бурно, в ужасающих приступах,
сменявшихся полным упадком сил, напоминающим летаргию; лишь в эти минуты она
сама вкушает - и дает другим - известный покой. Я покинула изголовье ее
постели лишь в десять вечера с тем, чтобы вернуться сегодня утром на весь
день. Разумеется, я не оставлю моего несчастного друга, но то, что она
упорно отказывается от всяких забот о ней, от всякой помощи, вызывает просто
отчаяние.
Посылаю вам ночной бюллетень, только что мною полученный, - как вы
увидите, он отнюдь не утешителен. Я позабочусь, чтобы и вам их аккуратно
посылали.
Прощайте, достойный мой друг, спешу к больной. Моя дочь, которая, к
счастью, почти совсем поправилась, свидетельствует вам свое уважение.
Париж, 29 ноября 17...