Geum.ru

Экономические взгляды С. Сисмонди

Вид материалаДокументы

Содержание


Источник: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений - М.: Экономика, 1995.
Подобный материал:
1   2   3   4

Кризисы


«Итак, народы подвержены опасностям как будто противоречивого характера. Они могут разоряться и оттого, что тратят слишком много, и оттого, что тратят слишком мало»4. Приходится удивляться прозорливости Сисмонди. Так поставить вопрос не пришло бы в голову Смиту и Рикардо! С их точки зрения, нация, как и отдельный человек, может разоряться лишь оттого, что затраты превосходят доход и потому «про­едается капитал». Но как можно разоряться, тратя слиш­ком мало?

На самом деле эта мысль Сисмонди таит в себе нема­лую долю истины, притом вполне применимой к современ­ному капитализму. До известной степени верно, что кри­зисы начинаются потому, что нации «тратят слишком мало». На складах накапливаются товары, которые некому поку­пать. Сокращается производство, падают занятость и дохо­ды. Современное буржуазное государство в антикризисном арсенале числит меры, направленные на то, чтобы подтолк­нуть людей тратить больше. Либо же оно само начинает усиленно тратить деньги, добывая их с помощью государственного кредита. Если в хозяйстве недостает платежеспо­собного спроса, чтобы рассосать производимые массы то­варов, надо этот спрос подстегнуть или даже искусственно создать. Это прописная истина современного антикризис­ного регулирования. Она отражает, если не теоретическое понимание причин кризисов, то порожденные опытом и ого обобщением практические методы, которые в извест­ных пределах могут быть эффективны в борьбе с кризи­сами.

Но теоретическая система Сисмонди содержала в себе глубокие ошибки, которые в конечном счете привели к ре­акционной утопии — к защите патриархальщины, отстало­сти, ручного труда. Излагая выше взгляды Сисмонди, мы всюду говорили о личном потреблении и его предметах. Это не случайно. Вслед за Смитом Сисмонди сводил про­дукт труда общества к сумме доходов — прибыли, ренты и зарплаты. Отсюда вытекало странное и ошибочное пред­ставление, которое Маркс назвал догмой Смита и которое заключается в том, что годовой продукт нации можно све­сти по его натуральной форме к массе потребительских товаров. Ведь доходы в своей подавляющей части тратят­ся на потребление. Всем остальным, что производит народ­ное хозяйство, можно как бы пренебречь для «чистоты ана­лиза». Сисмонди придал этой, по выражению Маркса, «баснословной догме» особый смысл, положив ее в основу своих представлений о причинах экономических кризисов.

В действительности же годовой продукт общества со­стоит не только из предметов потребления, но также из средств производства — машин и транспортных средств, угля, металла и других материалов. Часть из них, правда, воплотится потом в предметы потребления. Но это вполне может произойти в будущем году и даже позже. Кроме того, и в рамках данного года нельзя говорить только о реализации тканей, надо говорить также о реализации хлопка, из которого будут произведены ткани, и т. д. Даже если не делаются новые капиталовложения, все равно надо производить машины, которые заменяли бы выбывающие, надо строить здания на смену приходящим в дряхлость. Для капитализма же характерно не простое воспроизвод­ство, а расширенное, при котором именно непрерывно производятся новые капиталовложения.

С усложнением производства, с развитием новых отрас­лей, с ростом применения машин доля средств производ­ства в годовом продукте до известного предела растет. Она бывает особенно велика при высокой норме накопления, т. е. при большом по отношению к продукту объеме капиталовложений. Потребности хозяйства в средствах произ­водства создают особый рынок, в значительной мере не­зависимый от потребительной способности общества. По­этому-то кризисы не могут быть непрерывными, а всегда периодичны. До какой-то степени капитал поддерживает сам себя, как бы вращаясь в замкнутом кругу. Добывается уголь, но он идет не в домашние печи, а в домны. Выплав­ляется металл, но из него делают не ножи и вилки, а, ска­жем, машины для горной промышленности, которые идут в шахты. Стихийный характер капиталистического хозяй­ства отнюдь не сразу обнаруживает, что производится и лишний уголь, и лишний металл, и лишние машины.

Неверно искать причину кризисов только в бедности ос­новной массы населения, неспособной предъявлять плате­жеспособный спрос на потребительские товары. И теория и исторический опыт показывают, что производство может значительно расти и при крайне низком уровне жизни на­родных масс. Это особенно очевидно, когда к производст­венному спросу в хозяйстве добавляется еще значитель­ный военный спрос. Можно, наконец, напомнить, что до ка­питализма кризисов не было, хотя народная нищета была во всяком случае не меньше, чем в XIX в.

Противоречие между производством и потреблением свойственно капитализму и играет важную роль в эконо­мических кризисах. Но, вопреки Сисмонди, к этому дело не сводится. Как показал Маркс, само это противоречие ость проявление более общего противоречия — противоре­чия между общественным характером производства и ча­стнокапиталистической формой присвоения. Смысл этого противоречия заключается в том, что производство в капи­талистическом хозяйстве обобществлено, т. е. ведется в ос­новном крупными специализированными предприятиями, работающими на обширный рынок. Но подчинено это про­изводство не целям и интересам общества, а прибыли капи­талистов, владеющих предприятиями. Крупное обществен­ное производство развивается по своим собственным зако­нам, ему, так сказать, безразлично, что капиталисты видят в нем вовсе не цель, а лишь средство наживы. Этот кон­фликт и разрешается в кризисах.

Каждый капиталист стремится наращивать производ­ство на своем предприятии, удерживая в то же время за­работную плату рабочих на возможно низком уровне. С другой стороны, каждый капиталист наращивает произ­водство своего товара, не считаясь с общим положением в данной отрасли и в -других отраслях. В результате и то­вары производятся в относительно избыточном количестве (по сравнению с платежеспособным спросом), и необходи­мые для развития экономики пропорции нарушаются. С увеличением в промышленности роли основного капи­тала особое значение приобретает то, что решения о капи­таловложениях несогласованно и произвольно принимают в капиталистическом хозяйстве частные предприниматели. Нет никакой уверенности в том, что они будут осуществлять капиталовложения, достаточные для использования всех ресурсов, ищущих приложения.

Кризис является естественной и неизбежной формой движения капиталистического хозяйства, формой перехода от одного временного состояния равновесия к другому. Го­воря языком кибернетики, капиталистическое хозяйство есть самонастраивающаяся система с очень сложными об­ратными связями и без центрального регулирования. Настраивание этой системы на режим оптимального (для данного момента) функционирования происходит методом проб и ошибок. Кризисы и представляют собой эти, мягко говоря, «пробы и ошибки», а цена их для общества в эко­номическом и социальном плане очень высока. Она может быть измерена количеством недопроизведенных и, следо­вательно, недопотребленных товаров, числом потерянных трудовых человеко-лет, а в социальном отношении — уси­лением нищеты трудящихся масс.

Вернемся, однако, к Сисмонди. Он, в сущности, исходил из представления о неизбежности стагнации капитализма и писал, что вследствие концентрации имущества у не­большого числа собственников внутренний рынок в каж­дой стране все более и более сокращается и промышленно­сти приходится усиленно искать сбыта на внешних рын­ках. Но и этот клапан недолговечен, пророчил Сисмонди. Объем рынка ограничен, а претендентов много. «Спрос на мировом рынке будет тогда величиной неизменной... кото­рую будут оспаривать друг у друга различные промыш­ленные нации. Если одна поставит больше продуктов, то это будет в ущерб другой»5.

Это концепция сужения рынков, закупорки производи­тельных сил, автоматического краха капитализма. Нечего и говорить, что она оказалась ложной. Тем не менее ее зна­чение отнюдь не только историческое. Советский эконо­мист А. Г. Милейковский пишет: «Несмотря на то, что марксистско-ленинская теория внесла полную ясность в проб­лему накопления капитала... идея о том, что капитализм придет к краху из-за невозможности разрешить проблему рынков, имела широкое хождение в марксистской экономи­ческой литературе после второй мировой войны. Неизбеж­ность сужения рынков доказывалась тем, что в результате выпадения из системы капитализма ряда стран будет сок­ращаться сфера приложения капитала для главных капи­талистических государств. Отсюда делался вывод о неиз­бежности роста недогрузки в них предприятий, которая бу­дет приводить к воспроизводству на суженной основе. На этом же основывалось и предположение о неизбежности все более глубоких и непреодолимых экономических кри­зисов»6.

Ошибочные представления о закупорке производитель­ных сил в экономике современного капитализма были от­вергнуты, что нашло отражение в новой Программе КПСС и в материалах съездов нашей партии. В последние годы советскими экономистами и зарубежными марксистами много сделано для изучения реальных тенденции развития капитализма на базе марксистско-ленинской теории вос­производства и кризисов. Капитализм исторически обречен не потому, что он вообще не может больше развиваться. Он обречен потому, что это развитие порождает такой ком­плекс противоречий, которые закономерно и неизбежно создают материальные и политические предпосылки кру­шения капитализма и замены его социализмом.


Источник: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений - М.: Экономика, 1995.


Глава I. Сисмонди и происхождение критической школы

Первые тридцать лет XIX столетия были свидетелями глубоких перемен в экономическом мире.

Повсюду господствовал экономический либерализм. Во Франции с 1791 г. окончательно исчез корпоративный режим. Притязания нескольких промышленников для восстановления его во время Первой Империи потерпели неудачу и не нашли отклика. В Англии в 1814 г. была отменена последняя секция статута об ученичестве, этого с давних пор полуразрушенного памятника регламентарной системы. Ничто больше не связывает laisser faire. Повсюду свободная конкуренция. Государство отказалось от всякого вмешательства в организацию производства и в отношения между рабочими и хозяевами... кроме, впрочем, случаев подавления коалиции, но самое ограничение это имеет целью открыть свободный путь закону предложения и спроса. Во Франции уголовный кодекс Империи преследует их с такой же жестокостью, как старый режим и революция. В Англии свобода коалиции признана в 1825 г., но в таких еще узких пределах, что может показаться почти иллюзорной. Общее мнение английского законодателя хорошо выражено в докладе комиссии Палаты общин', составленном в 1810 г. и проводимом г-дами Уэббами: "Никакое вмешательство законодательства, - читаем мы там, - в свободу промышленности или вообще свободу каждого индивида располагать своим временем и своим трудом таким образом и в таких условиях, какие он признает наиболее выгодными для своего собственного интереса, не может происходить без того, чтобы не нарушались общие принципы первейшей важности для благосостояния и счастья общины". В обеих странах, во Франции и в Англии, вводится в индустрию режим частных соглашений, свободу которых не ограничивает еще ни один закон, свободу, которой в действительности пользуются только работодатели.

Народившаяся благодаря механическим изобретениям новая мануфактурная промышленность получает удивительное развитие при вышеуказанных условиях. В Великобритании Манчестер, Бирмингем, Глазго, а во Франции Лилль, Седан, Руан, Эльбеф, Мильхуз становятся избранными центрами крупного производства.

Но наряду с этим блестящим успехом внимание наблюдателей поражается двумя новыми феноменами: скоплением в этих громадных центрах богатства нового и несчастного класса - класса фабричных рабочих и кризисами перепроизводства.

Тысячи раз описывали злоупотребления на фабриках в первую половину XIX столетия: эксплуатацию детей всякого возраста в самых нездоровых и жестоких условиях, почти бесконечную длину рабочего дня женщин и взрослых рабочих, нищенскую заработную плату, невежество, грубость, болезни и зарождающиеся в таких плачевных условиях пороки. В Англии доклады врачей, анкеты Палаты общин, речи и разоблачения Оуэна вызывают негодование общественного мнения. Требование ограничения труда детей в хлопчатобумажных прядильнях с 1819 г. - первый робкий шаг в области рабочего законодательства. Ж.Б.Сэй, путешествуя в 1815 г. по Англии, заявил, что рабочий в Англии, несмотря на то, что он имеет семью, и несмотря на усилия, часто достойные наивысшей похвалы, может заработать лишь три четверти, а иногда только половину своих расходов.

Во Франции приходится подождать до 1840 г., чтобы найти в прекрасной работе доктора Виллэрмэ полное описание потрясающей картины жизни рабочих и мученичества их детей и чтобы узнать, например, то, что "в некоторых заведениях Нормандии плеть, предназначавшаяся для того, чтобы бить детей, фигурирует в ремесле прядильщика в числе орудий труда". Но еще раньше, в 1827 г., в анкете о хлопчатобумажной индустрии мильхузские фабриканты заявляли, что "подрастающее поколение изнывает под тяжестью труда в 13-15 часов в день". В том же самом году "Bulletin de la Societe industrielle de Mulhouse" ("Бюллетень промышленного общества Мильхуза") подтверждает, что в Эльзасе рабочий день вообще 15-16 часов, а иногда продолжается до 17; и все сведения подтверждают, что во всех остальных промышленных городах положение было такое же, если не хуже.

Кризисы - не менее беспокойное явление, чем нищета рабочих. Впервые разразившийся в 1815 г. кризис потрясает весь английский рынок, выбрасывает множество рабочих на мостовую, вызывает восстание и разрушение машин. Этот кризис был вызван ошибкой английских фабрикантов, которые, делая ставку на близкое заключение мира, нагромоздили у себя на складах для вывоза запасы товаров, далеко превосходящие потребности континента. В 1817 г. новая заминка в торговле, сопровождающаяся новыми народными беспорядками, волнует всю Англию. Наконец, в 1825 г. третий, еще более серьезный кризис, вызванный, вероятно, чрезмерным кредитованием вновь открываемых рынков в Южной Америке, привел в Англии к краху 70 провинциальных банков, повлек за собой многочисленные банкротства и отразился на многих соседних странах. И с того времени с правильностью если не абсолютной, то, во всяком случае, весьма поразительной, периодически будут возникать кризисы, в более или менее близкие промежутки времени, в течение всего XIX столетия, втягивая в свою сферу все более обширные области, по мере того как будет расширяться область крупной индустрии. Уместно спросить: не скрывает ли вся экономическая система под блестящей внешностью каких-нибудь глубоких язв и не станут ли отныне эти периодические потрясения выкупом за промышленный прогресс?

Пауперизм и экономические кризисы - таковы два ряда фактов, требующих внимания в тот самый момент, когда экономическая свобода делает первые шаги своего победного шествия. Они не перестанут занимать общественного мнения.

Отныне о них будут беспрестанно напоминать самые различные писатели против нового режима, и мало-помалу они будут разрушать во многих умах доверие к доктринам Адама Смита. У множества филантропических или христианских писателей они вызовут лишь сентиментальное негодование, бурный протест во имя человечества, против неумолимого режима, источника стольких бед и расстройств. Другие писатели - социалисты, простирая свою критику значительно дальше, вплоть до института частной собственности, потребуют полного переворота в общественных отношениях. Но все единодушно отвергнут мысль о самопроизвольной гармонии между частным и общественным интересами как несовместимую с только что нами упомянутыми обстоятельствами.

Упомянутые факты произвели самое сильное впечатление из всех этих писателей на одного - на Сисмонди1. Для него весь интерес политической экономии с точки зрения теоретической сводился к объяснению кризисов, а с точки зрения практической - к отысканию мер предупреждения их и улучшения положения рабочих. Ни один писатель не искал с большей искренностью объяснения и средств. Он становится, таким образом, во главе целого ряда экономистов, деятельность которых не прекращалась в течение всего XIX столетия. Не будучи социалистами, но и не ослепляясь пороками либерального режима, эти писатели искали среднего пути, на котором они, исправляя злоупотребления свободы, не пожертвовали бы своими принципами. Первый из них - Сисмонди - отводит в своей системе широкое место чувству. Благодаря этому он одновременно вызовет и глубокий энтузиазм, и резкий протест.

§ 1. Метод и предмет политической экономии

Сисмонди начал с того, что стал пламенным приверженцем экономического либерализма. В 1803 г., в то самое время, когда появился трактат Ж.Б.Сэя, он тоже изложил идеи Адама Смита в работе под заглавием "La Richesse commerciale" ("О торговом богатстве"), которая имела некоторый успех. Но после этой книги Сисмонди посвящает себя в продолжении следующих лет исключительно историческим, литературным и политическим трудам. К политической экономии он возвращается только в 1818 г. "В это время, - говорит он, - я был живо взволнован торговым кризисом, который Европа испытывала за эти последние годы, жестокими страданиями мануфактурных рабочих, свидетелем которых я был в Италии, в Швейцарии и во Франции и которые, по всем сведениям, распространялись по крайней мере в такой же степени на Англию, Германию и Бельгию". В этот момент ему предлагают написать статью по политической экономии для Энциклопедии Эдинбурга. Проверяя заново свои идеи в свете новейших фактов, он к своему удивлению заметил, что его выводы целиком отличаются от выводов Смита. В 1819 г. он путешествует по Англии, "этой удивительной стране, которая, по-видимому, переживает великий опыт в назидание всему остальному миру". Его впечатления подтверждаются. Он берет обратно свою статью из Энциклопедии, развивает ее и из этого труда получается произведение, создавшее ему известность как экономисту и появившееся в 1819 г. под следующим знаменательным заглавием "Nouveaux Principes d'Economie politique" ("Новые начала политической экономии"). Отныне путь его проложен. Его отход от господствующей во Франции и в Англии экономической школы еще более подчеркивается в его "Etudes sur l'Economie politique" ("Очерки политической экономии"), появившихся в 1837 г.; идеи, изложенные в "Новых началах", он подкрепляет и обосновывает множеством описательных и исторических этюдов, в особенности о положении землевладельцев в Англии, Шотландии, Ирландии и в Италии.

Отход Сисмонди происходит не на почве теоретических принципов политической экономии. В этом отношении он, наоборот, провозглашает себя учеником Адама Смита. Отход происходит на почве метода, предмета и, наконец, практических выводов классической школы. Рассмотрим его аргументы по каждому из этих пунктов.

Что касается прежде всего метода, то Сисмонди проводит строгое разграничение между Смитом и его продолжателями - Рикардо и Ж.Б.Сэем. Смит "старался, - говорит он, - рассматривать каждый факт в социальной среде, к которой он принадлежит", и "его бессмертный труд есть результат философского изучения истории человеческого рода". А Рикардо он упрекает за введенный им в науке абстрактный метод. Чем более он удивляется Мальтусу,"который соединяет силу и обширность ума с добросовестным изучением фактов", тем более его уму "противно допускать абстракции, которых от нас требуют Рикардо и его ученики". В глазах Сисмонди политическая экономия есть "нравственная наука", в которой "все связывается" и в которой идут по ложному пути, если стараются "изолировать принцип и его только видеть". Она покоится прежде всего на опыте, истории и наблюдении. "Важно, - говорит он в другом месте, - в деталях изучать положение людей. Для того чтобы хорошо видеть, что такое человек и как действуют на него учреждения, следует приглядываться ко времени и стране, когда и где он живет, и к профессии, которой он занимается... Я убежден, что грубые ошибки допускались потому, что стремились всегда обобщать все то, что относится к социальным наукам".

Эта критика метит не только в Рикардо и Мак-Куллоха, но и самого Ж.Б.Сэя, который старался свести политическую экономию к конспекту из нескольких общих принципов. Сисмонди подготовляет то понимание политической экономии, заслуга насаждения которой останется впоследствии за немецкой исторической школой. Сисмонди, историк и публицист, непосредственно интересующийся реформацией, не мог не подчеркнуть воздействия, которое социальные институты и политический строй оказывают на экономическое благосостояние. Он дает, например, прекрасное применение своего метода, когда, обсуждая вероятные результаты полного уничтожения corn-laws ("хлебных законов") в Англии, замечает, что вопрос не может быть исчерпан несколькими теоретическими аргументами без соображения различных способов эксплуатации почвы в других странах, ибо иначе страна фермеров, Англия, рискует не выдержать конкуренции стран с барщинной обработкой земли, как, например, Польша и Россия, где хлеб стоит землевладельцу не больше "нескольких сот ударов палкой по спинам крестьян".

Представление Сисмонди о методе политической экономии, бесспорно, правильно, если только речь идет о практических проблемах, о предвидении последствий известной законодательной реформы или об исследовании причин отдельного события, но как только делается попытка представить механизм экономического мира в целом, экономист не может обойтись без абстракции, и сам Сисмонди бывал вынужден к ней прибегать. Правда, он проделывал это очень неумело, и его неудачи в построении и обсуждении абстрактных теорий, может быть, разоблачают нам секрет его склонности к иному методу. Во всяком случае, он отчасти объясняет нам ту резкую оппозицию, которую подняла его книга среди приверженцев того, что он первый обозначил счастливым выражением экономической ортодоксии.

В частности, невозможно представить себе что-нибудь более неясное, чем рассуждения, с помощью которых Сисмонди пытается доказать возможность общего перепроизводства. За исходный пункт он принимает разницу между годовым доходом и годовым производствам страны. По его мнению, доход данного года оплачивает производство следующего года. Значит, если производство данного года по своему доходу выше производства предыдущего года, то часть этого производства останется непроданной и производители разорятся. Сисмонди рассуждает так, как если бы нация состояла из землевладельцев, которые ежегодно покупают нужные им фабрикаты на доход, добытый от продажи посева истекшего года. Очевидно, что если фабрикаты в излишнем количестве, то дохода землевладельцев не хватит для оплаты их по достаточной цене.

Но в его аргументации есть двойная неясность. Годовой доход нации в сущности есть не что иное, как ее годовое производство. Один, следовательно, не может быть ниже другого, потому что оба они совпадают. С другой стороны, не производства двух различных годов взаимно обмениваются одно на другое, но взаимно обмениваются различные создаваемые ежегодно продукты, или, лучше сказать (ибо подразделение экономического движения на годовые периоды не соответствует действительности), различные создаваемые в каждый данный момент в мире продукты взаимно обмениваются в каждый данный момент и таким образом устанавливают один для другого взаимный спрос. Таким образом, может случиться, что в известный момент будет слишком много или слишком мало одного или нескольких продуктов и вследствие этого разразится кризис в одном или нескольких производствах, но не может быть слишком много всех продуктов сразу. Такое положение успешно защищали против Сисмонди Мак-Куллох, Рикардо и Ж.Б.Сэй.

Сисмонди восстает против классиков не только по вопросу о методе, но особенно по вопросу о предмете политической экономии. В их глазах, говорит он, политическая экономия есть наука о богатствах - хрематистика (наука о стяжании), как говорил Аристотель. Но истинным предметом экономической науки является человек, или точнее "физическое благополучие человека". Рассматривать богатство само по себе, забывая о человеке, - лучшее средство вступить на ложный путь. Поэтому наряду с производством богатств, почти исключительно занимавшим классиков, следует отвести по крайней мере такое же большое место для теории распределения. Правда, классики могли бы ответить, что если они и отводили производству первое место, то делали это потому, что, по их мнению, умножение продуктов было условием всяческого прогресса распределения их. Но Сисмонди думает не так. По его мнению, богатство постольку заслуживает своего названия, поскольку оно распределяется в должных пропорциях. Вне такого распределения с ним нельзя связывать ни такого представления, ни такого значения его. Более того, в распределении богатства он отводит совершенно особое место тем, кого он называет бедняками, тем, кто имеет лишь руки, чтобы существовать, и кто страдает с утра до вечера на заводах или на полях. Они образуют большинство населения, и его прежде всего интересует то, как изобретение машин, свобода конкуренции и режим частной собственности отражаются на судьбе этих бедняков. "Политическая экономия, - говорит он в другом месте, - становится теорией благотворительности в большом масштабе, и все то, что в последнем счете не имеет в виду счастья людей, не имеет никакого отношения к этой науке".

В действительности Сисмонди интересует не столько политическая экономия, сколько то, что с того времени во Франции называют economic sociale (социальной экономией), а в Германии - Socialpolitik (социальной политикой). Оригинальность его в истории экономических учений в том именно и заключается, что он заложил начало такому изучению. Ж.Б.Сэй высокомерно третирует противоречивые определения, данные Сисмонди политической экономии: "Господин Сисмонди называет политическую экономию наукой, которая берется стоять на страже счастья человеческого рода. Он, несомненно, хотел сказать: наукой, которой должны овладеть те, которые берутся стоять на страже счастья человеческого рода. Несомненно, правители, если они хотят быть достойными своего положения, должны знать политическую экономию, но счастье человеческого рода было бы жестоким образом скомпрометировано, если бы оно покоилось на правящих, а не на уме и труде управляемых". "Благодаря ложным представлениям, - прибавляет он, - распространенным насчет регламентарной системы, большинство немецких писателей смотрят на политическую экономию как на науку об управлении".