Geum.ru

Экономические взгляды С. Сисмонди

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4
§ 2. Критика перепроизводства и конкуренции

Ошибаясь насчет метода и даже насчет предмета политической экономии, хрематистическая школа заблуждалась, что не удивительно, и насчет ее практических выводов. Хрематистическая школа толкала производство к безграничному расширению, без меры хвалила благодеяния конкуренции и в заключение приходила к гармонии интересов и невмешательству правительства. На эти три существенных пункта и обрушится критика Сисмонди.

Прежде всего ее неосмотрительное пристрастие к производству. Общий рост производства, говорят классические писатели, не представляет никаких неудобств благодаря спонтанному механизму, который немедленно исправит ошибки предпринимателей, если они в каком-нибудь пункте зайдут за пределы спроса: падение цен предупредит их, что они идут по ложному пути и что следует направить их силы к иной цели; точно так же повышение цены уведомит производителей, что предложение недостаточно и что нужно больше производить. Таким образом, допущенные ошибки всегда мимолетны и преходящи.

На это Сисмонди отвечает: если бы, вместо того чтобы рассуждать абстрактно, экономисты рассматривали факты во всей их подробности, если бы, вместо того чтобы принимать в соображение продукты, они рассматривали людей, они не принимали бы так легкомысленно участия в заблуждениях, производителей. Рост предложения, если оно недостаточно по сравнению с прогрессирующим спросом, никому не вредит и всем приносит пользу. Это верно. Но когда потребности растут не так быстро, как предложение, то ограничение излишнего предложения происходит не так легко. Кто же поверит, что капиталы и труд с сегодня на завтра смогут покинуть падающую индустрию и перебраться в другую? Никто. Рабочий не может сразу оставить профессию, которой он жил, к которой он подготовлялся годами ученичества, "часто долгими и губительными", профессию, где он отличается своей профессиональной ловкостью, преимуществами и которой он не воспользуется в другом месте. Чтобы не покидать своей профессии, он скорее согласится понизить свою заработную плату, продолжить свой рабочий день, "он останется на работе 14 часов в день, откажется от времени, которое ему давалось раньше на удовольствия и развлечения, и то же самое число рабочих даст значительно больше продуктов". Что касается фабриканта, то он не больше рабочего будет склонен оставить мануфактуру, в устройство и оборудование которой он вложил половину или три четверти своего состояния. Основные капиталы не могут переноситься из одного завода в другой. К тому же фабрикант удерживается привычкой, "моральной силой, которая не подчиняется расчету", и, подобно рабочему, он цепляется за дело, которое он создал и которое доставляет ему средства существования. Таким образом, далекое от того, чтобы самопроизвольно ограничиваться, производство останется тем же или, может быть, увеличится... Однако приспособление производства будет, несомненно, совершаться, и оно в конце концов уступит, но в сопровождении скольких бедствий! "Производители уйдут от работы, и их число уменьшится лишь тогда, когда часть владельцев заводов обанкротится и часть рабочих умрет в нищете". "Воздержимся, - говорит он в заключение, - от этой опасной теории равновесия, которое восстанавливается само собой... Правда, со временем некоторое равновесие восстанавливается, но путем невероятных страданий". Это замечание, верное уже во времена Сисмонди, ныне лежит в основе преследуемой трестами и картелями политики.

Как главным образом происходит рост производства в XIX столетии? Путем размножения машин. Следовательно, наш автор направляет свои яростные нападки против машин. И за это главным образом на него смотрели как на реакционера и даже как на невежду, и за это он потерял на целые полстолетия свое место среди экономистов. В вопросе о машинах классические экономисты тоже единодушны... По их мнению, машины благодетельны, потому что, доставляя товары по более дешевым ценам, они освобождают часть дохода потребителя, увеличивают вследствие этого спрос на другие продукты и обеспечивают таким образом занятие труду, который они вытеснили. Сисмонди не отрицает, что теоретически равновесие в конце концов восстановится: всякое новое производство должно со временем создать где-нибудь новое потребление. Но посмотрим на действительность, перестанем "отвлекаться от времени и пространства", отдадим себе отчет в препятствиях и трениях социального механизма. Что мы видим? Непосредственный результат введения машин - выбрасывание рабочих на мостовую, рост взаимной между ними конкуренции, падение на рынке заработной платы всех других рабочих, наконец, уменьшение их потребления и вследствие этого - спроса их. Далекие от того, чтобы всегда быть благодетельными, машины приводят к полезным последствиям лишь при условии, если их введению предшествовали рост дохода и вследствие этого рост возможности спроса на новый труд для замененных машинами рабочих. "Никто, конечно, не будет спорить, что выгодно заменить человека машиной при условии, если этот человек найдет себе работу в другом месте"2.

Ни Рикардо, ни Сэй не оспаривали этого. Они как раз утверждали, что результатом введения машин всегда бывает создание в другом каком-нибудь месте спроса на труд. В аргументации Сисмонди над ним тяготеет та же самая неправильная мысль, которая выше привела его к допущению возможности общего перепроизводства, а именно мысль, что росту производства всегда должен предшествовать известный новый спрос; он не хочет допустить, что сам по себе рост производства косвенным путем создает этот спрос.

Зато правильным в воззрениях Сисмонди, - и на это необходимо указать, - остается его протест против индифферентного отношения классиков к страданиям переходных периодов.

Классические экономисты часто рассматривали создаваемые крупной промышленностью бедствия с тем же хладнокровием, с каким последователи Маркса смотрят на катастрофы неизбежной революции в будущем. Из множества других сходных черт между марксистами и классиками это одна из наиболее характерных. Разве величие нового режима не стоит нескольких жертв? Но Сисмонди - историк. Он интересуется как раз теми переходными периодами, которые ведут от одного строя к другому и вмещают в себе столько незаслуженных страданий. Он хотел бы укротить жестокость их, облегчить переход от данной эпохи к следующей. Нет ничего законнее этой претензии. Сам Ж.Б. Сэй признавал ее (правда, в очень слабой мере), и в этом именно заключается роль социальной экономии.

Перейдем к другому замечанию Сисмонди, не менее справедливому. Ему не нравится не только то, что рабочие вытесняются машинами, но и то, что занятые рабочие имеют лишь очень ограниченную часть из благодеяний, доставляемых машинами. Классики довольствовались тем, что рабочий как потребитель покупал дешевые продукты. Сисмонди требует большего. Поскольку труд рабочих обременителен, разве не было бы справедливо, чтобы они получили некоторую выгоду от введения машин в форме большего досуга? В современной социальной системе благодаря происходящей между рабочими конкуренции, причиной которой в их глазах является избыток народонаселения, машина не только не увеличивает их досуга, но, наоборот, усиливая конкуренцию, понижает заработную плату, вызывает большее напряжение со стороны рабочего и заставляет его удлинять свой рабочий день. В этом Сисмонди нам кажется еще правым. Непонятно, почему потребитель один извлекает всю выгоду из машин, от которых рабочий ничем не пользуется, если речь идет о предметах, не входящих в рабочее потребление; не было бы ничего неприемлемого в том, чтобы выгоды прогресса делились, по крайней мере в течение некоторого времени, между потребителем и рабочим, как это происходит в настоящее время между изобретателем, предпринимателем и обществом. Эта мысль, кстати сказать, вдохновляет ныне тактику некоторых профессиональных союзов, когда они принимают известную новую машину при условии сокращения их труда и повышения их заработной платы.

Примененный к производству и машинам метод Сисмонди приводит его к суждениям, совершенно отличным от тех, какие высказывали классики. То же относится к конкуренции.

Адам Смит писал: "Если вообще какая-нибудь отрасль промышленности или какая-нибудь область труда выгодна для публики, она будет становиться еще более полезной по мере того, как конкуренция в ней будет более свободной и более общей". Сисмонди оспаривает эту доктрину и приводит против нее два неодинаковой ценности основания.

Первое основание внушено неверной идеей, которую мы уже встречали выше и согласно которой никакой прогресс в производстве не бывает полезным, если ему не предшествует более интенсивный спрос. Конкуренция будет благодетельной, если она побудит предпринимателей умножать свои продукты, чтобы удовлетворять подобному спросу. Она будет вредной в противоположном случае, ибо если потребление остается постоянным, единственным результатом конкуренции будет то, что она поможет более ловкому предпринимателю или предпринимателю с большими капиталами разорить своих соперников дешевизной товаров, привлечь к себе покупателей своих конкурентов; публика ничего не выгадает от этого. И такое зрелище жизнь представляет нам на каждом шагу:

промышленник рассчитывает не на предполагаемую выгоду публики, а исключительно на надежду увеличить свои барыши в борьбе с конкурентами. Довод Сисмонди наталкивается здесь на то же самое возражение, которое только что было сделано: дешевизна продуктов, освобождая часть дохода, создает больший спрос для других продуктов и таким образом исправляет вызванное ею зло. Концентрация промышленности дает обществу те же самые выгоды, какие дают машины, и доказывается это положение теми же самыми аргументами.

Но Сисмонди выставляет более серьезный аргумент против конкуренции. Погоня за дешевизной, замечает он, толкает предпринимателя к экономии не только на вещах, но даже и на людях. Конкуренция повсюду заставила вербовать для фабрик женщин и детей на место взрослых мужчин. Некоторые предприниматели, чтобы извлечь из этих человеческих сил максимум дохода, принуждают их к изнурительному труду днем и ночью и платят им за это смехотворно низкую заработную плату. Чему же служит дешевизна, полученная при таких условиях? Жалкая выгода, извлекаемая публикой, с лихвой компенсируется потерей силы и здоровья рабочих. Конкуренция подтачивает здесь самый драгоценный из капиталов - силу расы. Сисмонди указывает на рабочих в Гренобле, зарабатывающих 6-8 су в день за 14-часовой труд, на детей 6-8 лет, работающих в прядильнях 12-14 часов "в атмосфере, пропитанной пылью и пухом, где они гибнут от чахотки, не достигши 20 лет". "Это слишком дорогая плата за расширение национальной торговли, - заключает он, - если она создает несчастный и страдающий класс", а в одной, часто цитируемой фразе он восклицает: "Прибыль работодателя иногда есть не что иное, как грабеж рабочего, трудом которого он пользуется; он зарабатывает не потому, что его предприятие производит гораздо больше, чем оно стоит, а потому, что он не соглашается давать рабочему достаточного вознаграждения за его труд. Такая индустрия - социальное зло".

Как не согласиться с правильной мыслью Сисмонди? Если дешевизна продуктов получается ценой постоянного ухудшения здоровья рабочих, то очевидно, что конкуренция приносит больше зла, чем добра. Сохранять живые богатства страны есть не менее драгоценный общественный интерес, чем облегчение производства материальных богатств. Указывая на конкуренцию как на обоюдоострое оружие, Сисмонди проложил путь для тех, кто весьма основательно требует от государства, чтобы оно положило ей пределы и начертало для нее правила.

Можно было бы пойти дальше и в только что приведенном нами месте увидеть безусловное осуждение самой прибыли. Это привело бы не к чему иному, как к связи доктрины Сисмонди с социалистическими доктринами. Иногда признавали это, но, по нашему мнению, неправильно.

Несомненно, в некоторых местах Сисмонди выражается почти так, как будут выражаться Оуэн, сенсимонисты и Маркс. Так, в его "Очерках политической экономии" читаем следующую фразу: "Почти можно было бы сказать, что современное общество живет за счет пролетария, за счет доли, которую оно отрывает у него из вознаграждения за его труд". А в другом месте: "Тут был грабеж, тут было обворовывание богачом бедняка, если тот богач получает с плодородной и хорошо обработанной земли доход, который позволяет ему утопать в роскоши, между тем как земледелец, создавший этот доход, умирает от голода, не будучи в состоянии взять его себе". В некоторых местах, прибегая к выражению "mieux-value" (сверхстоимость), Сисмонди как будто даже предвещает теорию прибавочной стоимости (plus-value) Маркса. На самом деле здесь только словесная аналогия. Когда Сисмонди говорит о сверхстоимости, он обозначает ею постоянно растущую ценность, ежегодно создаваемую в данной прогрессивной стране не одним трудом, а общими усилиями труда и капитала. Мысль Маркса заключается в том, что только труд создает ценность, но ему совершенно чужда мысль, что получение прибыли и процента составляет кражу у рабочего. Сисмонди признавал, что доход землевладельца и капиталиста происходит от труда, которого они не выполняют. Он основательно различает доход от труда и доход от земельной собственности, но последний в его глазах не менее законен, чем первый, ибо, говорит он, получающие доход без труда "получили на него перманентное право благодаря первоначальному труду, который сделал более прибыльным годовой труд". Когда Сисмонди пишет, что рабочего грабят, он хочет этим просто сказать, что иногда рабочего недостаточно оплачивают, что он получает недостаточно средств существования, что с точки зрения общечеловеческой его следовало бы лучше вознаграждать, но это ни в коем случае не значит, что само по себе несправедливо присвоение землевладельцем или капиталистом части социального продукта. Его точка зрения не отличается от той, на которую впоследствии встанут германские государственные социалисты для оправдания своей социальной политики.

Но не склоняясь к социализму, критика Сисмонди сильно расшатывает либерализм, с поразительной ясностью доказывая ложность положения, которое утверждали физиократы и которое Смит в свою очередь старался доказать, - положения о естественном совпадении частного и общественного интересов. Правда, утверждая его, Смит думал лишь о производстве, но заслуга Сисмонди в том именно и заключается, что он проверил значение его на распределении богатств. Таким образом, проверяя положение экономического либерализма на фактах, Сисмонди вынужден оспаривать самое основание его. И - интересно - он сам удивляется этому. A priori ему кажется верным положение о тождестве частного интереса с общественным. Действительно, не покоится ли оно на мысли о том, что "каждый лучше понимает свой интерес, чем невежественное и невнимательное правительство, а интересы отдельных лиц образуют общественный интерес". "То и другое верно". Отчего же происходит, что факты опровергают выводы? Тут мы подходим к центральному пункту мировоззрения Сисмонди - пункту, где он, покидая чисто экономическую почву, на которой стояли классики, вступает в новую область - область распределения собственности. В социальном факте неравномерного распределения собственности между людьми и проистекающего отсюда неравенства сил у договаривающихся сторон Сисмонди найдет объяснение противоречия между частным и общественным интересами.

§ 3. Отделение собственности от труда. Объяснение пауперизма и кризисов

Сисмонди первый сформулировал мысль, что индустриальное общество имеет тенденцию к распадению на два абсолютно различных класса: на класс работающих и класс владеющих, или, как он часто говорит, на богачей и бедняков. Свобода конкуренции ускоряет это распадение, она губит все промежуточные слои и ставит лицом к лицу пролетариев и капиталистов. "Промежуточные слои исчезли, - говорит он в другом месте. - Мелкие собственники и фермеры в деревнях, мелкие хозяйчики и мастера и мелкие лавочники в городах не могли выдержать конкуренции с руководителями крупных предприятий. В обществе нет больше ни для кого места, кроме крупного капиталиста и наемника, и на глазах у всех ужасающим образом рос раньше почти незаметный класс людей, которые абсолютно не имеют никакой собственности". "Мы находимся в совершенно новых условиях общественной организации, которых мы до настоящего времени еще не знали. Мы стремимся всякую собственность отделить от всякого труда... В этом я вижу опасность".

Этот закон капиталистической концентрации, который будет играть в системе Маркса такую важную роль и который является верным относительно предприятий (если только он действительно верен), но, по-видимому, неприменим к собственности (в том смысле, что концентрация труда вполне совместима с рассеянием собственности), - этот знаменитый закон нашел в Сисмонди своего первого верующего. И Сисмонди дал ему поистине захватывающее изложение. Он показывает, какие опустошения производит этот закон в земледелии, в индустрии и торговле: "В Англии, вся поверхность которой определяется в 34 250 000 акров, все земледельческие работы в 1831 г. были выполнены 1 046 982 земледельцами, и это число еще приуменьшено. Не только все мелкие фермеры спустились до положения поденщиков, но и громадное количество поденщиков было принуждено отказаться от полевых работ... Индустрия городов еще с большей суровостью, чем индустрия сельскохозяйственная, усвоила принцип соединения сил и капиталов... Первыми исчезли в Англии мануфактуры, работавшие с капиталом в 1000 фунтов стерлингов, а те, которые работали с капиталом в 10 000 фунтов стерлингов (250 000 франков), стали считаться мелкими и слишком мелкими; они были разорены и уступили место крупным. Ныне те, которые работают с капиталом в 100 000 фунтов стерлингов, считаются средними, и, может быть, недалеко то время, когда они едва будут в состоянии выдерживать конкуренцию мануфактур, которые будут работать с капиталом в 1000 000 фунтов стерлингов... Мукосеялки Жиронды делают лишними мельников, крупные бондарные заведения Луары делают лишними мелких бондарей... Пароходные и железнодорожные предприятия, общества дилижансов и омнибусов с огромными капиталами вытесняют жалкие промыслы независимых лодочников, извозчиков, возчиков... Крупные розничные торговцы открывают в больших городах огромные магазины и при помощи вновь открытых быстрых способов перевозки снабжают потребителей товарами в самых отдаленных уголках своей страны. Они идут к тому, чтобы уничтожить всех оптовых торговцев, всех розничных торговцев, всех мелких лавочников, населявших провинциальные города, и они вытесняют этих независимых людей коммивояжерами, наемниками пролетариями".

Посмотрим теперь на последствия подобного положения вещей. В противоположности между этими двумя социальными классами, к которой стремятся свестись все некогда существовавшие различия, мы найдем объяснение и бедности рабочих, и экономических кризисов.

Действительно, откуда происходит бедность рабочих, как не от того, что, будучи в слишком большом количестве по сравнению со спросом на труд, они принуждены для поддержания своего существования соглашаться на первую предложенную заработную плату вопреки собственному интересу и интересу своего класса в целом. Кто же поставил "бедняка в необходимость подчиняться под страхом голодной смерти тяжелым и все более становящимся тяжелыми условиям"? Отделение собственности от труда. Если бы, как некогда, рабочий был независимым ремесленником, он мог бы предвидеть свой доход и ограничить свое потомство, ибо народонаселение всегда регулируется сообразно доходу. Ныне, лишенный всякой собственности, он имеет единственный доход от пользующегося его трудом капиталиста. Совершенно не зная о предстоящем спросе на продукты и о количестве необходимого для их производства труда, он совершенно не имеет повода напрягать свою предусмотрительность и не будет ее напрягать. Народонаселение растет или уменьшается по прихоти капиталиста. "Всякий раз, как будет спрос на труд и за него будет предлагаться достаточная заработная плата, рабочий будет размножаться. Если спрос прекратится, рабочий погибнет".

Это та самая теория народонаселения и заработной платы, которую мы встречали у Адама Смита; у последнего население, как и всякий другой товар, размножается или сокращается сообразно потребностям производства. В отличие от Адама Смита Сисмонди видит в этом не доказательство гармоничного приспособления предложения к спросу, а один из плачевных результатов отделения собственности от труда3. Впрочем, Сисмонди и Смит допускают ту же ошибку, которую вместе с ними допускают Мальтус и Ри-кардо: они думают, что высокая заработная плата по необходимости вызывает размножение населения, между тем как ныне факты, по-видимому, доказывают, что известные, вызываемые большей имущественной обеспеченностью привычки стремятся, наоборот, в известных случаях ограничить его. Как бы там ни было, но неимущий класс, т.е. большинство наций, рассматривается как простое орудие в руках имущих. Последние берут его или бросают по прихоти своей фантазии или своей выгоды.

Все, касающееся промышленных рабочих, не менее верно и относительно сельских рабочих, и Сисмонди вводит здесь в оборот знаменитую противоположность между чистым и валовым продуктом, которым с того времени занималось столько экономистов. Если бы все крестьяне были собственниками земли, у них была бы уверенность найти на своем поле по крайней мере средства для поддержания своего существования. Они никогда не довели бы до того, чтобы валовой продукт пал ниже уровня достаточных для их поддержания средств существования. Но положение дел меняется с возникновением крупной земельной собственности, с превращением крестьянина в сельскохозяйственного рабочего. Крупный землевладелец стремился лишь добыть чистый продукт, разницу между стоимостью производства и продажной ценой. Какое ему дело, что он жертвует валовым продуктом, - лишь бы возрастал чистый продукт. Возьмем, например, хорошо обработанный участок, который приносит 1000 экю валового продукта фермеру и 100 экю ренты землевладельцу. Собственник решает, что он приобретет 110 экю, если превратит участок в пустошь и сдаст его под пастбище. "Он прогонит своего садовника или своего виноградаря и приобретет 110 экю, а нация потеряет 890 экю, она оставит без употребления и, следовательно, без прибыли все капиталы, которые были вложены в столь выгодное производство; она оставит без труда и, следовательно, без дохода всех поденщиков, труд которых представлял этот продукт". И потоком льются примеры из-под пера писателя: герцогиня де Страффорд и другие крупные шотландские землевладельцы прогоняют своих фермеров с их насиженных мест, отправляют их в города или массами сажают на отправляющиеся в Америку суда, чтобы их поля превратить в громадные пастбища; в Италии кучка спекулянтов, называемых mercanti di tenute, из тех же соображений мешает заселению и обработке римской деревни, "этой чудовищно плодородной территории, где 5 десятин кормили целую семью и давали одного солдата" и откуда ныне постепенно прогнали все население и снесли "отдельные домики, деревеньки, изгороди, виноградники, оливковые сады и все насаждения, которые требовали постоянного ухода, труда, а главное - привязанности человека", чтобы заменить их стадами скота и несколькими пастухами. Правильная критика, но она метит в злоупотребления частной собственностью, а не в принцип чистого дохода, ибо крестьянин-собственник так же следует этому принципу, как и крупный земельный магнат; он неизбежен повсюду, где производство имеет в виду рынок.

Наконец, этой же противоположностью между собственностью и трудом объясняются экономические кризисы.

По Сисмонди, кризисы отчасти объясняются трудностью хорошо знать рынок, сделавшийся слишком обширным, а также тем фактом, что производители руководствуются больше умножением своих капиталов, чем потребностями рынка. Но прежде всего они объясняются неправильным распределением дохода. Последствием отделения собственности от труда является то, что увеличиваются только доходы владеющих, а доходы рабочих всегда остаются на уровне ограниченного минимума. Отсюда с необходимостью вытекает недостаток гармонии в спросе на продукты. При условии равномерного распределения собственности и почти общего увеличения доходов в росте спроса тоже наблюдалась бы известная равномерность. В индустрии, создающей продукты для удовлетворения самых существенных и самых общих потребностей, производство росло бы правильно и безостановочно. В действительности же увеличивается только доход богачей. Поэтому на место спроса на предметы общего потребления они устанавливают все более растущий спрос на изысканные предметы, бросают основные производства и требуют создания производств предметов роскоши. Если же последние умножаются не слишком быстро, они для удовлетворения своих вкусов обращаются за границу. Что происходит от этих непрестанных колебаний? Брошенные отрасли промышленности должны распустить своих рабочих; с другой стороны, новые отрасли производства развиваются медленно; за это время рассчитанные рабочие, остающиеся безработными, вынуждены сократить свое потребление, вследствие чего наступает постоянное недопотребление, которое с необходимостью влечет за собой кризисы соответствующих отраслей промышленности. "Вследствие концентрации состояний у небольшого числа собственников внутренний рынок все более сужается и индустрия все более вынуждается искать сбыта своим товарам на внешних рынках, где ей грозят еще более значительные пертурбации". Таким образом, "потребление одного фабриканта-миллионера, заставляющего работать в своей мастерской тысячу рабочих, доведенных до пределов крайней нужды, неравноценно в глазах нации потреблению сотни фабрикантов, менее богатых и заставляющих работать каждый лишь по десять рабочих, но менее бедных".

Данное Сисмонди объяснение кризисов, объяснение, воспринятое с того времени очень многими авторами, не из очень основательных. Трудность приспособления производства к спросу, вероятно, не исчезнет, если даже распределение богатств станет более равномерным. Впрочем, то, о чем говорит Сисмонди, есть скорее хроническая заминка в известных отраслях промышленности, чем острые и периодические кризисы. Но за его теорией остается по крайней мере та заслуга, что она пытается дать объяснение еще непонятному явлению, тогда как Ж.Б.Сэй и Рикардо предпочитали обходить его молчанием или считать второстепенным под тем предлогом, что в конечном счете равновесие всегда восстанавливается.