Ему не повезло: все попытки уйти из жизни вслед за погибшим сыном не увенчались успехом
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЧасть пятая "De bestiis ет aliis rebus". |
- Лекция № Тема: история ЭВМ, 100.58kb.
- План реферата: Классификация остеомиелита Этиология, патогенез и патологическая анатомия, 123.31kb.
- Автор-составитель Ионина, 5856.44kb.
- Стефен Волински, 2842.02kb.
- Подвиг Минина и Пожарского. День народного единства, 99.55kb.
- Биография Сдетства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти, 38.75kb.
- Кружилине станицы Вешенской Области Войска Донского. Мать, украинская крестьянка, служила, 19.57kb.
- Информационные технологии как эффективное средство повышения качества преподавания, 74.87kb.
- Не прикончить его, превратив в холодный труп, 4038.89kb.
- Нашей встречи: «Ваш ребенок попал в зависимость», 58.31kb.
МАРИНОЧКА
Сентябрь 200... года
...Никита не был во Всеволожске со дня рождения Мариночки. Со дня ее двадцатичетырехлетия, которое так и останется двадцатичетырехлетием. И изменить эту некруглую, глуповатую, промежуточную цифру уже не сможет ничто.
Ничто.
Хотя, если разобраться, Мариночка, при ее темпераменте, даже выиграла. Медленное увядание ей не грозит. И раскрытие ее тайн, даже случайное (если у нее и были тайны), - ей тоже не грозит. Мертвые тайны мертвого человека мало кого интересуют. И потому Мариночке не грозит больше ничего, кроме обваливающихся краев могилы, - при условии, что Корабельникоff оправится, возьмет себя в руки и найдет себе кого-нибудь еще.
Кого полюбит не менее страстно. Со всем пылом седых висков.
Но, исходя из нынешнего состояния Корабельникоffa, рассчитывать на это не приходилось. Во всяком случае, в ближайшее время. Оцепенение первых дней потихоньку сходило на нет, хотя и не ушло окончательно. Пик оцепенения пришелся на девятый день: именно на него Корабельнико?? позвал Никиту. Его единственного. Все было как всегда: дешевая водка, колбаса, нарезанная кусками и соленые огурцы из банки.
И молчание.
По своему скорбному опыту Никита знал, что после девятого дня обязательно должен наступить слом: и человек либо уйдет в себя окончательно, как это произошло с Ингой, либо потихоньку начнет выкарабкиваться.
Ни того ни другого с Корабельникоffым не произошло, вернее, Корабельникоff раздвоился: меньшая и не очень существенная его часть с головой ушла в дела компании, едва ли не осиротевшей за время царствования Мариночки. А то, что называлось стержнем, нутром, косматой гордой душой, - именно это и надломилось. Застыло. Закоченело.
Для начала Корабельникоff выставил на продажу квартиру на Пятнадцатой линии, затем пришел черед загородного дома во Всеволожске. Угар первых дней без жены - с обязательной парковкой у "Amazonian Blue" и ночами на Горной - прошел. Теперь Корабельникоff просто физически не мог находиться в местах, которые так или иначе были связаны с Мариночкой. Казалось, любое воспоминание о ней доставляло пивному магнату нестерпимую физическую боль. Как подозревал Никита, именно поэтому босс полностью отказался от посещений кабаков (ведь именно в кабаке он познакомился со своей будущей женой), без всякой причины возненавидел модельную линию "фольксвагенов" (в память о Мариночкиной тачке "Bora"); и - опять же без всякой причины - уволил из концерна троих обладателей ярко выраженных грузинских фамилий (в память о Мариночкиной телохранительнице Эке). Но самым эксцентричным (мрачно-эксцентричным) шагом Корабельникоffа стал отказ от контракта с испанцами на запуск линии безалкогольных напитков. Не иначе, как в память о Хуанах-Гарсиа с их дудками и коронной Мариночкиной "Navio negreiro".
Странное дело, Корабельникоff как будто пытался избавиться от удручающего груза памяти, навсегда забыть о Мариночке. Или это была защитная реакция организма, который никак иначе не мог справиться с так варварски ускользнувшей любовью: как будто его обожаемая юная женушка не погибла, а, подоткнув юбки, бежала со смертью, как с молодым любовником. Или - любовницей, так будет точнее, если вспомнить кожаную жилетку Эки.
После пьянки на девять дней было еще несколько пьянок, - от них у Никиты остался неприятный осадок: ему казалось, что босс не прощает Мариночку за подобное легкомыслие по отношению к нему. Не прощает все глубже, все отчаяннее. Если так пойдет и дальше - он просто возненавидит покойницу с не меньшей страстью, чем любил.
"Forse che si, forse che no".
Но ведь и с ненавистью хлопот не оберешься, ведь и ненависть может быть не менее долгоиграющей, чем любовь, уж это Никита испытал на своей шкуре, - так что мало не покажется. Тем более если в ней увязнуть. И никакого выхода. Не предвидится никакого выхода. Впрочем, об этих своих малоутешительных выводах Никита не распространялся. Он не озвучивал их даже Нонне Багратионовне, всерьез озабоченной состоянием шефа.
- Ну как вы думаете, Никита, чем все закончится? - вопрошала его секретарша.
- Что именно?
- Не валяйте дурака! Я Оку Алексеевича имею в виду... Это же ужас, что с человеком творится. Эдак он... - Нонна Багратионовна понизила голос:
- Эдак он и руки на себя наложит... Того и гляди.
- Ну, это перебор, - вяло отбрыкивался Никита. - Ока Алексеевич - это глыба. Титан Возрождения... А вы... "Руки на себя наложит"... Дамский вариант, ей-богу!..
О своих собственных неудачных попытках суицида он предпочитал больше не вспоминать. Тем более теперь, когда в его жизни появилась Джанго. С той памятной, упоительной и короткой любви в доме Джанго они ни разу не виделись, хотя короткая любовь и грозила перерасти в затяжную страсть, во всяком случае, со стороны Никиты. Также Никита предпочитал не вспоминать о бойфренде Джанго, джазовом смазливце Данииле. Как будто его нет и не было.
Не было, и все тут.
Встреч с Джанго тоже не было, хотя они и обменялись номерами мобильных телефонов. Несколько раз Никита звонил девушке на мобильник, но ответа так и не получил, хотя ее телефон и не был отключен: скорее всего, она просто решила не отвечать на его звонки.
Именно на его.
Впрочем, у Никиты оставалась еще смутная надежда на встречу, - ведь Джанго обещала ему экскурсию на собачьи бои.
- Я позвоню тебе сама, - сказала она тогда, целуя его на пороге ванной.
- Когда?
- Когда сочту нужным... Я же обещала тебе показать собак в работе...
Все это время Никита думал о девушке: вариант Джанго напрочь отметал назойливые ухаживания, лохматые хризантемы, прилизанные ирисы, безнадежные зависания под домом, в надежде перехватить силуэт в окне. Все это могло бы привести ее в ярость, так что оставалось только ждать. Она всегда будет делать то, что считает нужным. Он может принимать это или не принимать, но по-другому не получится.
Если вообще что-нибудь получится.
Шансы на это стремительно убывали: Джанго не объявлялась.
И именно в разгар неясной тоски по ней Корабельникоff отправил его во Всеволожск, забрать кое-какие мелкие вещи, которые он успел перевезти на Горную прошедшим летом. Когда еще собирался осесть во Всеволожске окончательно. Список вещей умещался на четвертушке листка из ежедневника: небольшая коллекция холодного оружия, о существовании которой Никита даже и не подозревал; фарфоровая сова из потсдамских трофейных и сентиментальный сервиз саксонского фарфора. Должно быть, весь этот странный набор принадлежал старым фотографиям, которые Никита видел в спальне у Корабельнгаffа прошлой зимой. Ничего другого и предположить было невозможно: босс не был особенно привязан к вещам.
К вещам Мариночки тоже, что было совсем уж удивительным. Во всяком случае, никаких указаний по этому поводу в странице из ежедневника не было. Не было указаний и по поводу ливня, заставшего Никиту на самом подъезде ко Всеволожску. Он едва не забуксовал, взбираясь на гору и даже с четверть часа пережидал, пока стена дождя отступит. Но дождь все не кончался, он лишь умерил пыл, стал вялотекущим и грустным. И, сопровождаемый этим грустным дождем, Никита подъехал к такому же грустному, притихшему в ожидании продажи особняку.
Остановившись у ворот, он деликатно посигналил, ожидая увидеть хотя бы одного из двоих джаффаровских кобельков с винчестерами. Но вместо этого... Вместо этого ему открыла та самая девушка, которую он уже видел здесь, в обслуге Мариночкиного дня рождения.
Похожая на Джанго, но не Джанго...
- Привет, - сказал Никита, высовывая голову из салона. - Я по поручению босса...
- Да-да, - подтвердила девушка. - Вот только...
- Что - только?
- Ребят сейчас нет...
Ребят, ребят... Очевидно тех самых, всуе помянутых джаффаровских волкодавов, не иначе.
- Это ничего, главное - я есть, - утешил девушку Никита. - Впустите личного шофера господина Корабельникоffа? Мы ведь виделись с вами, кажется?
- Да... Я тоже вас узнала...
- Так впустите?
- Да, конечно.
Вдвоем они открыли тяжелые ворота, и Никита вкатил "мерс" на территорию особняка. Девушка, не дожидаясь его, направилась к дому. Она шла неторопливо, как будто ей было наплевать на дождь: так неторопливо, что Никита успел даже догнать ее и, переложив пустую сумку для вещей из правой руки в левую, галантно распахнуть перед ней дверь.
- Спасибо, - девушка почему-то страшно смутилась и покраснела.
- Меня Никита зовут, - так же галантно представился Никита.
- Спасибо, Никита...
- А вас?
- Маша...
- Замечательно, - ничего замечательного в тривиальном имени не было, Джанго - совсем другое дело...
Но замечательным было то, что девушка и вправду была похожа на Джанго. Никита не знал, откуда идет это ощущение похожести: от коротко стриженного затылка, от смугловатой брюнетистой масти или от чего-то еще. Вот только присматриваться особо не надо, иначе наткнешься на глаза: тоже карие, но без инфернального золотистого свечения вокруг зрачков. Самые обыкновенные глаза самой обыкновенной Маши.
- А чаем вы меня не напоите, Маша?
- Конечно, - девушка смутилась еще больше. - Я бы и сама предложила... Вот только вы опередили меня.
- Простите... Начнем сначала?
- Начнем. Хотите чаю?
- С удовольствием...
Через три минуты они были уже на кухне, той самой, в которой еще летом Никита выслушивал и высматривал порнооткровения охранника Толяна. Сейчас, правда, телевизор был выключен, но зато играла магнитола. Что-то трогательно-девичье и вместе с тем - грустно-взрослое, с надтреснутой сердцевиной: два юных голоса переплетались самым причудливым образом, а музыка была слишком плотной для попсы. Голоса сопровождали Никиту все то время, пока он пытался вести с Машей-ключницей подобие светской беседы.
- Так, значит, вы были здесь... э-э над день рождения Мариноч... Жены хозяина?.. Я по-прежнему не ошибаюсь?
- Нет...
- И как же вам удалось здесь остаться? - Вопрос выглядел достаточно неуклюжим, но Никита в силу врожденного любопытства не мог не задать его.
Действительно, имея кучу возможностей и кучу специально натасканных мужиков на подхвате, пристегнуть к дому еще и девчонку с прозрачной стыдливой кожей... Ей и за двадцать-то едва перевалило... Или...
- Нет... Что вы... Я не имею никакого отношения... Я... просто приятельница Алеши...
Вот черт, ну конечно же, как он сразу не сообразил, одного из джаффаровских парней, злобный ста двадцати килограммовый довесок к винчестеру, так и звали - Алексей. Стойкая традиция загородного корабельникоffского ковчега: каждой твари по паре, даже если пара проникла на борт нелегально, по канатам и с помощью абордажных крюков, в обход всесильного пивного Ноя.
- Ну понятно, - Никита улыбнулся. Довольно нейтрально, но тонкая кожа девушки отреагировала мгновенно.
- Это не то, что вы подумали...
- А что я подумал?..
- Он просто приятель, бывший одноклассник, а меня попросили помочь упаковывать вещи. Здесь много вещей. Ведь хозяин продает дом.
- Да, я в курсе...
Говорить со стыдливой пичугой больше было не о чем, но оставалась еще половина чашки с чаем. Так что светскую беседу придется продлить еще минут на пять. Не самое веселое занятие, тем более что девушка от Джанго отдалялась, причем семимильными шагами. Ничего общего, - ничего, кроме коротко стриженного затылка.
- И чем же вы занимаетесь, Маша? В свободное от паковки вещей время?
- Я закончила колледж гостиничного хозяйства... Была на стажировке... Швейцария, Испания, Бенилюкс...
Никита только крякнул: неплохо, совсем неплохо для почти туркменской затравленности в глазах.
- И как вам Бенилюкс?
- Мне больше понравилась Швейцария... Немецкая ее часть...
- И чем же?
В последующие три минуты Никита узнал, что чопорный Берн не в пример целомудреннее развязного Амстердама с его пропахшими легализованной марихуаной каналами, и что скромная на вид Маша получила довольно заманчивое предложение стать портье в одной из бернских гостиниц, облюбованных русскими, и что ей нравятся швейцарцы, они называли ее Мари, они мягче и романтичнее немцев, но немцы ей тоже нравятся, но больше всего ей нравится Макс Фриш. "Вы читали Макса Фриша, Никита?.."
Это имя Маше-Мари пришлось произнести дважды. Во-первых потому, что Никита никогда не слышал его раньше, а во-вторых...
Во-вторых, он поймал себя на том, что он больше не слушает любительницу сдобных, плохо-пропеченных швейцарцев, а слушает чертову магнитолу. Так и есть, два юных, нежно-переплетенных девичьих голоса продолжали вить гнездо в праздной Никитиной голове. Два юных, нежно-переплетенных голоса очень нравились ему, очень.
- Что это за группа у вас? - Впервые в его вопросе прозвучал неподдельный интерес.
Совершенно неподдельный и такой же неподдельной была реакция Маши: лицо ее вспыхнуло, а на глазах.. На глазах блеснули слезы. Или это только показалось Никите?
- А вам нравится?
- Очень.
- Вы тонкий человек.
- Это преувеличение. Так все-таки..
- Вообще-то это не группа, это дуэт... Правда, его давно не существует.. "Таис". Но в свое время он был очень популярным. Очень.. Вы никогда не слышали его раньше?
Название дуэта (конечно же, ведь голосов было два, как же он сразу не сообразил!) сказало Никите не больше, чем имя упомянутого Машей Макса Фриша; попсу он терпеть не мог, предпочитая ей растворившийся в душном небе Нового Орлеана джаз. Или ля-минорных и фа-мажорных кухонных бардов - по большим праздникам. Но эти голоса были и вправду хороши.. а может, все дело было не в голосах, а в той странной энергетике, которую не смогла убить даже равнодушная к человечинке техника. Или - в словах, хотя Никита не разобрал ни единого: они слиплись, как лежалое монпансье, в глаза бросалось лишь отсутствие местоимения "он" и чрезмерное присутствие местоимения "она". Что было совсем уж нонсенсом для таких вот одноразовых песенок о вечной любви.
- Не слышал. Значит, его давно не существует?
- Лет семь, может быть.
Никита далее бровь приподнял от удивления: и дело было даже не в том, что никогда не слышанный им раньше дуэт "Таис" распался семь лет назад, а в том, что достаточно юная Маша проявляла чудеса вневременной фанатской верности, прямо как он сам, Никита. Но... Вневременная верность могла касаться "Аиды" Верди, пасьянса из вагнеровских увертюр, квартета Джерри Мэллигана или друга всех престарелых горнолыжников Юрия Визбора, на худой конец. Но никак не попсовых однодневок.
- И как называется эта вещь? - спросил Никита, по ходу пьесы изменяя не только квартету Джерри Мэллигана, но и всем джазовым квартетам, квинтетам, октетам и джаз-бэндам сразу.
- Это их последний альбом. Но был еще первый, "Запретная любовь"... Считается, что самый лучший. У меня, правда, его нет.
- Жаль. Я бы взял послушать... А этот дадите? - Вот черт, как же двусмысленно это прозвучало! Двусмысленно и совершенно нелепо, ну на кой черт ему сдался этот диск! Только бы простодушная Маша не подумала, что это начало флирта.
Но реплику Никиты Маша на свой счет не приняла.
- Нет. Не дам, - серьезно заявила она. Пугающе серьезно, что совсем уж развеселило Никиту.
- А что так?
- Он у меня один-единственный. И тот с трудом достала.
- Раритет?
- Вот именно. Я его никому не даю...
- Жаль...
- Но вы можете переписать, если хотите... Прямо здесь... Если у вас есть кассета. Кассет в "бардачке" Никитиного "мерса" скопилось предостаточно, но все они были забиты качественным джазом. И менять хорошо укатанного и во всех отношениях приятного Майкла Фрэнкса на попсу, хоть и раритетную, Никита вовсе не собирался. Мало ли ее валяется на обочине времени - такой вот забытой попсы... И вспоминают о ней лишь для того, чтобы перелицевать на ремикс, и то в лучшем случае...
- С кассетой напряг, ну да ладно...
- У меня есть.. Если хотите - я принесу...
- Не стоит, Маша...
- Да нет же... Мне не трудно.. Тем более что...
- Что?.
Она не договорила, и, бросив на Никиту заговорщицкий взгляд, выскользнула из кухни. Никита остался один, в обществе двух симпатичных поп-девиц из магнитолы и собственных мыслей по поводу странной, пугливой, как олененок, девушки по имени Маша. И как он мог поначалу принять ее за Джанго, просто помутнение какое-то.
Джанго.
Стоило только вспомнить о ней, как в голове у Никиты повеяло легкой прохладой, а сердце забилось, как мокрое белье на ветру. А ведь Джанго была в особняке, была. Он и познакомился с ней здесь, с подачи охранника Толяна, что теперь после близкого (еще какого близкого, о-о!) знакомства с Джанго казалось почти противоестественным. Толян со всеми его бицепсами и немаленьким ростом мог быть сметен с лица земли одним лишь взмахом ее ресниц, и это вовсе не выглядело художественным преувеличением. Но тогда... Что он сказал о Джанго тогда? "Такая девка .. Та-акая . Делить ее можно только с Господом Богом. И то не факт, что он для нее хорош..."
Совсем не факт, тут Никита был склонен согласиться с исчезнувшим любителем порноэкстрима. Вот именно - порно. В ту ночь Толян потчевал его киношкой с собой, любимым, в главной роли, а кассеты доставал...
Никита машинально бросил взгляд на стену: тарелка, сработанная под раннего Пикассо, висела на том же месте. Помнится, именно там находился тайник, из которого охранник прямо на глазах у Никиты выуживал свое отдающее тестостероном творчество. Воровато оглянувшись на дверной проем, Никита в один прыжок покрыл расстояние, отделяющее его от стены, снял тарелку, затем - дубовую панель. Только для того, чтобы убедиться, что тайник охранника все еще существует.
Но и этим дело не кончилось.
Проклиная себя за скользкие мыслишки, Никита запустил лапу вовнутрь и, через секунду, извлек оттуда первые трофеи. Вернее, трофей был один... И ни какая-нибудь сиротливая вэхээска, а довольно объемный целлофановый пакет с чем-то тяжелым внутри. Пакет был самый простецкий, с надписью "Магазин аудио-видео продукции "ТИТАНИК". 24 часа", а его содержимое тянуло на художественный альбом.
Учитывая специфику Толяна можно было бы легко, с приятным ознобом в паху, представить себе содержимое альбома. Уж не переквалифицировался в фотографы неумный видеолюбитель? И Никита не удержался и сунул нос в пакет. Альбом - если это был альбом - был завернут в яркий газовый платок, где-то он уже видел такой: эксклюзивной кислотной расцветки. Возиться с платком было накладно, к тому же Маша могла появиться с минуты на минуту, и потому Никита решил ознакомиться со скрытой под платком вещью в другом, более безопасном месте.
Добраться до "Мерседеса" было делом минуты.
Никита уселся на сиденье и со всеми предосторожностями вынул из пакета увесистый книжный кирпич. И размотал платок. И увидел то, что вовсе не ожидал увидеть. Не легкомысленное профсоюзное собрание картинок "ню", а старинный фолиант.
Никогда еще он не держал в руках подобной вещи.
От когда-то тисненного золотом переплета просто дух захватывало, сама обложка скрывала под собой целый сонм пергаментных листов, к тому же на ней готическим, увитым орнаментом шрифтом было выдавлено:
"DE BESTIIS ЕТ ALIIS REBUS".
Странно, но вид фолианта вызвал у него ту же реакцию, которую до этого вызывала только Джанго: легкий сквозняк в голове и трепещущая наволочка сердца. Книга была старой, очень старой, об этом свидетельствовал год, который тоже удалось разглядеть - "1287". Трясущимися пальцами Никита перевернул несколько пергаментных страниц: латинский текст и картинки... Черт, картинками мог назвать их дуболом Толик, Никита же предпочел изысканно-библиографическое определение Нонны Багратионовны: миниатюры. На миниатюрах были изображены животные, самые разные, фантастические и реальные, из чего натасканный адепткой Филиппа Танского Никита сразу же предположил, что имеет дело с бестиарием.
Интересно, каким образом столь восхитительное сокровище оказалось в брутальном порнотайнике? И что делало до этого? Сквозняк в голове усилился, перерос в легкий четырехбалльный шторм, а в виски немилосердно застучала мысль о том, что такая вещь не может возникнуть в новорусском, да и в любом другом доме просто так.
Такие книги на дороге не валяются. Мысль намба one.
Такие книги хранятся в специально отведенных и охраняемых помещениях. Мысль намба two.
Пребывание таких книг в тайниках - противоестественно. Мысль намба three.
А если уж они оказались в тайнике - значит, попали туда не праведным путем. Мысль намба four.
Не праведный путь, если выражаться без экивоков, всегда связан с преступлением. Того или иного масштаба и последствий. Мысль намба five. Самая скорбная.
За самой скорбной мыслью последовала самая трусливая - вернуть книгу на место, за керамическую отрыжку раннего Пикассо и забыть о ней навсегда. Пусть его, чертов бестиарий, пусть с ним хозяева разбираются, - старые, новые, это не его, Никитиного, умишки дело. Но стоило ему представить себя, кладущего книгу на место, как и скорбная, и трусливая мысли уступили место совсем уж сумасшедшей.
Он этого никогда не сделает.
Просто... Просто потому, что отклеить пальцы от бестиария не представляется никакой возможности. Чтобы совсем уж не выглядеть жалким воришкой, Никита утешил себя следующим соображением: нужно показать фолиант специалисту который на подобных книженциях собаку съел.
В поле зрения Никиты Чинякова подобный специалист имелся: секретарша шефа Нонна Багратионовна. Конечно, вовсе не обязательно показывать ей саму книгу, уж больно впечатлительна, уж больно помешана на своем страдающем плоскостопием Средневековье, того гляди кондратий схватит. А вот шепнуть ей на ухо о "DE BESTIIS ЕТ ALIIS REBUS" и аккуратно намекнуть на год издания - самое то.
И Никита несколько раз повторил про себя название книги, и это доставило ему странное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Такое же удовольствие вызывали в нем записи Ньюпортского джазового фестиваля 1958 года "Prima Bara Dubla" в интерпретации баритон-саксофонов Гарри Карни и... пальцы Джанго на его щеке...
Нет, пожалуй, ощущение от пальцев Джанго на его щеке немного по-другому называются...
Переждав мысль о Джанго с закрытыми глазами, Никита принялся соображать, куда же ему приткнуть бестиарий, пока "мерс" не выехал за ворота особняка. Безопасного места для такого рода издания не существует в принципе, даже на тайник за Пикассо надежды никакой, не говоря уж о продуваемом всеми ветрами представительском автомобиле с бронированными стеклами. Больше всего Никите хотелось сейчас рвануть из особняка, но оставался еще должок в виде коллекции холодного оружия, совы и сервиза. И брошенная на произвол судьбы белошвейка Маша, а уехать, не попрощавшись с ней, - похоже на низость. Втайне Никита ненавидел такой тип субтильных безоружных дамочек: даже не пропустить их в дверь первыми, даже не уступить им очередь в кассе поездов дальнего следования, даже не подкурить им сигарету - уже выглядело низостью.
Пока Никита устраивал бестиарий под передним пассажирским сиденьем, дождь почти прошел. Выйдя из машины, он старательно щелкнул центральным замком и весь короткий путь до двери оглядывался на "мерс". И, уже взявшись за ручку двери, вдруг подумал: "А вдруг бестиарий принадлежит самому Kopaбeльникoffy?"
Вот тогда это действительно будет низостью - самой настоящей. Укусить руку, которая тебя кормила, предать человека, отношениями с которым ты так дорожил, наплевать на все еще открытый финал черно-белой "Касабланки"... Нет, на такое Никита не способен.
Надо же, дерьмо какое!
Черт возьми, книга не может принадлежать Корабельникоffу: хотя бы потому, что и тайник ему не принадлежит. Тайник - бывшая вотчина бывшего охранника. Да и не станет отчаянный и бесстрашный Корабельникоff устраивать такие подметные схроны. Не станет простукивать стены в цивильной кухне, для него больше всего подошла бы ячейка в банке, лучше всего - в зарубежном, со всеми возможными степенями защиты. И потом - газовый платок...
Только сейчас Никита вдруг отчетливо вспомнил, где видел его. Вернее - на ком.
Кислотная тканюшка принадлежала Мариночке. Вот кому.
Именно в этом платке с расплывчато-латиноамериканским геометрическим узором он впервые увидел ее в недоброй памяти "Amazonian Blue", именно в этом. В ту самую секунду, когда влюбленный Корабельникоff разливал глупое вино по глупым бокалам, Мариночка грациозным движением сместила платок с шеи на плечи.
Мариночка, Мариночка...
Значит, ты все-таки пронюхала про порнотайничок, или Толян сам показал его тебе за умеренную плату. А может и сам приплатил, чтобы незаметно и без скандала исчезнуть, оставив тебе в наследство нишу в стене...
Когда Никита вернулся на кухню, Маша уже колдовала над несчастной магнитолой с торопливым приглушенным неистовством миссионерки. Если так пойдет и дальше, она будет снабжать кассетами всех желающих, и не очень желающих, и совсем не желающих, еще один вариант бесцеремонно ломящихся в двери и умы сектантов с их "Сторожевой башней" и "Голосом верующего"...
- Я сейчас запишу вам "Таис", - не поворачивая головы, сказала она. - Много времени это не займет... Странно, что вы не слышали о нем раньше...
- Не то что раньше, - вообще никогда не слышал... Вы простите мне этот пробел в музыкальном образовании?
- Что вы... Только "Таис" - это ведь была не только музыка... Это... Это было больше, чем музыка. Это был взгляд на мир...
- И что же потом... Что же потом случилось с этим взглядом на мир?
Никита спросил об этом из праздного любопытства, не более. Но Маша отнеслась к его вопросу с пугающей серьезностью:
- Не знаю... Просто его не стало в какой-то момент. Не стало и все.
- Что значит "не стало"? Они распались, что ли? Ну, так это часто бывает...
- Нет, они не распались... Они не могли распасться... Это было бы не правильно, это было бы нечестно, это было бы предательством...
В голосе ничем не примечательной Маши вдруг проскочили такие религиозно-экстатические нотки, что Никита стушевался.
- Ну... Я пойду пока... Хозяйские вещи соберу...
- Вы знаете, где они? - сразу же сбавила обороты Маша.
- Представляю. Примерно.
Насчет месторасположения вещей в пространстве имелась соответствующая запись: коллекция холодного оружия находилась в кабинете Корабельникоffа, фарфор и сова - в комнате Мариночки. Оба помещения располагались в правом крыле третьего этажа, теперь закрытого. К ним примыкала и их общая с Kopaбeльникoffым спальня. Крыло босс обезопасил сразу же после смерти Мариночки: должно быть, Оке Алексеевичу не хотелось, чтобы по нему шлялись посторонние: теперь, когда в комнатах не было слышно дыхания человека, которого он так любил. Но Никита посторонним не был, и потому получил ключ вместе с листком из ежедневника.
Никита и раньше поднимался в кабинет хозяина, так до конца и необжитой. Тогда его удивляло упорное нежелание Kopaбeльникoffa хоть в чем-то проявить индивидуальность: безликий офис, только и всего. Ничего утепляющего сюжет, ничего, что могло бы сказать о Корабельникоffе больше, чем нужно. В свете этого магистрального направления ножи выглядели неожиданным прорывом в личность шефа, и в то же время казались ложным следом. Ножи и фарфор (Никита помнил чертову сову еще по Пятнадцатой линии), очень мужское и очень женское, расхожие символы, не более, ничего личного. Коллекция оказалась небольшой, всего-то и было, что три вневременных, изящно сработанных ножа с ручками под орлиный коготь, рысью лапу и сайгачье копыто, эсэсовский кинжал с полустертой надписью "Die Spinne" и короткий самурайский меч. Никита, никогда не питавший страсти к оружию, без всякого почтения забросил ножи в сумку, туда же была отправлена монументальная сова. А вот с сервизом, извлеченным из Мариночкиной комнаты (уставленной засохшими в память о последнем дне рождения цветами), пришлось повозиться: саксонский фарфор был так тонок и хрупок на вид, что Никита даже прикасаться к нему побоялся. И призвал на помощь Машу: уж кто-кто, а деликатная девушка сможет справиться с сервизной напастью.
- Как думаете, транспортировке он подлежит? - спросил Никита, кивая на сервиз.
- Не знаю, - честно призналась Маша. - Я бы не рискнула.
А Никита вдруг подумал, что судьба иногда выбрасывает странные коленца - касается ли это людей или вещей - один черт. Вот и нежный, как рисовая бумага, саксонский фарфор, готовый треснуть от одного неловкого прикосновения, - вот и он благополучно пережил здоровую, полную жизни Мариночку, вот и он. И неизвестно, кого еще переживет...
- Может завернуть его в бумагу? Вы как думаете, Никита?
- Хорошая мысль...
Соблюдая все меры предосторожности, они перенесли сервиз на кухню, где Маша принялась довольно ловко упаковывать чашки, блюдца, чайник и два молочника. Тут же нашлась и пустая коробка из-под корабельникоffского пива.
- Надо бы еще и ткань какую-нибудь... Вообще было бы идеально...
- Валяйте в ткань.
Маша беспомощно осмотрела кухню: кроме небольшого вафельного полотенца над мойкой не было ничего, что могло бы утешить привередливый сервиз.
- Не во что завернуть... надо же... Я пойду, поищу что-нибудь...
- Посмотрите в подсобках, - напутствовал девушку Никита. - Наверняка что-нибудь найдется... Ненужное. Пара полотенец или что-то еще...
- Да-да, не волнуйтесь... - девушку как ветром выдуло из кухни.
Ненужное... Все в этом доме было теперь ненужным, бессмысленным, даже вещи. И вещам было совершенно наплевать, чьи руки их касаются. Особняк всегда был нейтрален, в отличие от пропитанной Мариночкиными запахами квартиры на Пятнадцатой, она не успела приручить его. И слава богу, иначе память о Мариночке пришлось бы выковыривать отсюда довольно продолжительное время: заклеивать новыми обоями, застилать новыми полами, забивать новой сантехникой и завешивать новыми драпировками в стиле разнузданного, лишенного всякой совести и приличий модерна - именно его Мариночка и исповедовала по большому счету...
Сухой щелчок вывел Никиту из необязательных раздумий: кассета закончилась.
А Маша, не появилась ни через пять минут, ни - через десять. Спустя пятнадцать Никита начал волноваться, а еще через три отправился на поиски.