Ему не повезло: все попытки уйти из жизни вслед за погибшим сыном не увенчались успехом
| Вид материала | Документы |
- Лекция № Тема: история ЭВМ, 100.58kb.
- План реферата: Классификация остеомиелита Этиология, патогенез и патологическая анатомия, 123.31kb.
- Автор-составитель Ионина, 5856.44kb.
- Стефен Волински, 2842.02kb.
- Подвиг Минина и Пожарского. День народного единства, 99.55kb.
- Биография Сдетства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти, 38.75kb.
- Кружилине станицы Вешенской Области Войска Донского. Мать, украинская крестьянка, служила, 19.57kb.
- Информационные технологии как эффективное средство повышения качества преподавания, 74.87kb.
- Не прикончить его, превратив в холодный труп, 4038.89kb.
- Нашей встречи: «Ваш ребенок попал в зависимость», 58.31kb.
***
- ...И ты предлагаешь, чтобы я это перевела? - зло спросила у меня Динка. - Муть, которую ты настрочила? Могу тебя обрадовать: переводу это не подлежит.
Вот уже полчаса мы сидели в саду, на излюбленном Динкином месте - под оливковым деревцем у собачьей площадки. Я смотрела на Динкины колени, слегка припорошенные сухой пылью; Динкины острые колени, так хорошо изученные мной за два года. Я смотрела на Динкины колени и чувствовала себя полным ничтожеством. Самое время застрелиться из пистолета, унесенного с Риеры Альты.
- Но, может быть... Может быть, есть какой-то выход, а?
- Никакого. Я ничего не понимаю. Господи, мне самой нужно было поехать туда.
- Что ж не поехала? - Я все-таки нашла в себе силы огрызнуться.
- Ладно... Давай попробуем так. Читай мне эту галиматью вслух... Попытаемся разобраться еще раз...
Динка прикрыла глаза, задрала подбородок вверх и уперлась ладонями в колени. Теперь она больше всего напомнила медитирующего мальчика-будду, который не знает еще, что он - Будда. Странные, неясные и мучительные, как заноза в пятке, мысли о Динке давно преследовали меня. А здесь, в запущенном испанском саду, предоставленные сами себе, они становились просто невыносимыми. Я по-прежнему тихо ненавидела ее - за взбалмошный нрав, за похотливую всеядность, за разнузданный жертвенный пах, готовый принять в себя каких угодно паломников... Но еще больше - за ее громкую, демонстративную ненависть ко мне. И еще… Еще...
За рабскую от нее зависимость. Эта зависимость была иной, чем светлая, ничем не замутненная зависимость от бестиария. При всей необузданности его персонажей я научилась кормить их с руки, я приручила их: даже мантикора подчинилась мне, дружелюбно оскалив три ряда окровавленных зубов и выплюнув по этому знаменательному случаю ошметки чьей-то средневековой руки... Даже мантикора, не говоря уже об обитателях побезобиднее. Обо всех этих unicornis <Единорог>, talpa <Крот>, vultur <Коршун>...
А Динку... Приручить Динку не представлялось возможным. Не представлялось возможным сломить ее ненависть, еще в самом начале "Таис" я пыталась это сделать, но все мои попытки так ни к чему и не привели. Перечить Ленчику было опасно, перечить Виксан - бессмысленно, перечить Алексу - невыносимо скучно. Я - совсем другое дело. Со мной можно не стесняться в выражениях, меня можно втаптывать в грязь, блондинистую любимицу продюсера, безмозглого Рысенка с экстерьером овцы. И Динка отрывалась на мне по полной, она яростно мстила за псевдолесбийскую ересь псевдолесбийского дуэта; она, кондовая натуралка, которую заставили жить по странным законам. Ненавистным ей законам. Разве можно было вдохновиться моими немощными блеклыми губами, когда ее ждали совсем другие губы: жесткие, терпкие, хорошо заасфальтированные, укатанные, утрамбованные - мужские.
Да и меня саму... Разве меня саму могли вдохновить Динкины губы? С привкусом запретных песенок, запретных удовольствий, запретных жестов, запретных запахов... Губы, такие живые для всех и такие мертвые для меня... Безнадежно мертвые, как раздавленная на трассе бродячая собака, как раздавленный в песке морской конек, как раздавленное у самого берега желеобразное тело медузы...
Вот и сейчас...
Вот и сейчас я смотрела на ее чертовы шевелящиеся губы цвета давленой вишни - и ненавидела Динку. Ненавидела, ненавидела, ненавидела - сильнее, чем когда либо. От этого острого приступа ненависти - такого же острого, как и Динкины колени, - у меня заложило уши и перехватило горло. Пришить бы эти губы из пистолета Пабло-Иманола Нуньеса! Пришить бы, даром что я и стрелять-то толком не умею и не стреляла никогда, все равно - пришить. Пришить без всякой жалости. А потом смотреть, как они теряют блеск и влагу - пусть на это уйдет вся оставшаяся жизнь, но я увижу их жалкий, засиженный мухами каркас, никому не интересное о них воспоминание... И только тогда успокоюсь.
Навсегда.
- Ну фиг л и ты молчишь, Ры-ысенок? - вывел меня из транса Динкин голос. - Давай, читай, что ты там наваяла!
И я, засунув подальше ненависть, принялась читать свои собственные заметки на полях. Мне пришлось прочесть написанное раз десять, прежде чем Динка, сплюнув и кашлянув, вынесла свой вердикт.
- Уже кое-что... С самого начала нужно было так сделать.
- Кое-что - это что? - робко поинтересовалась я.
- Это его третье сообщение. Наш обожаемый продюсер прилетает завтра в девять тридцать утра... Приедет прямо сюда, заморачиваться с городской квартирой не стоит... И...
Динка повернула ко мне голову, и я поразилась выражению ее лица. Ничего человеческого в нем не было. Вернее, в нем не было ничего, что делало человека живым. За какие-то десять минут Динка умудрилась стать пергаментной, высушенной столетиями страницей из бестиария. И я... Я сразу же почувствовала к ней такую нежность, что сердце у меня рухнуло прямо в живот. И его накрыло волной, и этой же волной снова вынесло наверх, под сверкающую сферу легких.
- Ты чего? - удивилась Динка. - Чего это ты так на меня уставилась?
- А ты?
- А что я?.. Будешь слушать финал? Очень интересный, между прочим.
- Давай финал...
- Надеюсь, что к завтрашнему утру. все будет сделано.
- Что сделано? - не поняла я.
- Все.
- Что - все?
- Не будь идиоткой, Рысенок. Вспомни его первое письмо. Ты же сама его переводила. Все - это все... Все то, о чем они договорились... Козлы.. Неужели не понимаешь?
"Ангел, дорогой мой!
Куда ты пропал, я не могу с тобой связаться. Надеюсь, все в порядке. Сегодня я ее закончил, поставил последнюю точку. Это не убийство, это всего лишь самоубийство двух сумасшедших, никто ничего не заподозрит. Главное - доза. Не мне тебя учить. Хотя с Р. придется повозиться. Предсмертную записку я привезу. Убийца - они сами. Перезвоню тебе на Риера Альта, не позднее 12, сообщу рейс. Л."
Чертовы строчки из Ленчикова электронного письма сами собой всплыли перед моими глазами, их не смогли заслонить даже Динкины губы, моментально сменившие темно-вишневый цвет на нежно-абрикосовый... Их не смогло заслонить даже ее пергаментное лицо, на которое вышли попастись все звери бестиария..
- Ну? Теперь поняла? - спросила у меня Динка.
"Это не убийство, это всего лишь самоубийство двух сумасшедших, никто ничего не заподозрит". "Надеюсь, что к завтрашнему утру все будет сделано..."
Все будет сделано. Я молчала.
- Теперь поняла? - Динке не терпелось получить ответ от притихшей овцы.
И она его получила. Не сразу, но получила.
- Поняла. И что теперь будет?
- А ничего не будет.
Динка широко улыбнулась, и волшебных зверей из "De bestiis et aliis rebus" как ветром сдуло с ее лица. И благородный пергамент уступил место живой, хотя и несколько потрепанной в постельных баталиях коже... Ах, Динка, Динка... Зачем, зачем... Твоя физиономия образца 1287 года смотрелась не в пример романтичнее...
- Ничего?
- Конечно, ничего. Ведь наш испанский любовник не в курсе Ленчиковых ближайших планов. Так что ничего не будет. Самоубийство двух сумасшедших переносится на неопределенный срок.
- А что будет? - снова упрямо повторила я.
- Не знаю. Для начала нужно дождаться Ленчика. Это как минимум.
- А как максимум?
- Как максимум - потолковать с ним.
- Интересно, каким образом ты собираешься толковать с ним?
Я хотела добавить "каким образом ты собираешься толковать с человеком, который так недвусмысленно хотел тебя замочить", но целомудренно промолчала.
- Каким образом?
- Каким? - Динка сверкнула влажными зубами.
- Да. Каким. Каким образом ты собираешься справиться с двумя мужиками?
Обычный Динкин способ не пройдет, коню понятно...
- Ну-у... Хотя бы при помощи этой твоей пушки. Пушка кого угодно сделает кротким. И разговорчивым... Очень хотелось бы посмотреть на их гнусные морды сквозь прицел... А тебе не хотелось бы?
- Мне - нет.
- Нисколько в этом не сомневаюсь...
- А может, просто обратимся в полицию? - пришла ко мне в голову неожиданно светлая мысль. - Есть же здесь полиция... Просто обратимся в полицию - и все...
- Н-да... - Динка посмотрела на меня с сожалением, как на тяжелобольную. - Так кто из нас клиническая дура?
- Кто?
- Ты!
- Я? Это почему же?..
- С чем ты собираешься идти в эту самую полицию?
- С... - открыла было рот я.
И тотчас замолчала. Действительно, с чем? С копией переведенного электронного письма, которого больше не существует? И непонятно, существовало ли вообще. С написанной русскими буквами стенограммой короткого сообщения на автоответчике? Но в нем нет ничего криминального.
Какой-то русский прилетает по гостевой-или-какой-то-там-еще визе к своему барселонскому приятелю... Исключительно для того, чтобы лицезреть собор Святого семейства архитектора Гауди. Исключительно для того, чтобы пошляться по Готическому кварталу, ай-ай Barri Gotic... Исключительно для того, чтобы поковырять в носу на площади Сан-Жаумэ... Исключительно для того, чтобы впереться на фуникулере на гору Монтжуик... Ничего криминального, senoras <Господа (исп.)>, ничего криминального!.. Легче всего отмазаться от несовершенного преступления. И мы же будем выглядеть идиотками. Двумя русскими идиотками, двумя сумасшедшими, каковыми мы, впрочем, и являемся...
- Ну что, не передумала идти в полицию?
- Передумала... Ты права... Это смешно.
- Это не смешно, - заверила меня Динка. - Смешно будет завтра, когда я начну разбираться с этим ублюдком...
- С которым из них? - вяло поинтересовалась я.
- С Ленчиком. Испанца оставляю тебе. Так уж и быть... Возьмешь его на поруки?
Она откровенно издевалась надо мной, Динка. Издевалась, как издевалась всегда. А я не находила слов, чтобы противостоять ей. Так было всегда она издевалась, а я не находила слов. То есть находила, но уже потом, когда они были не нужны. Моя голова была плотно заставлена этими не сказанными вовремя, а потому бесполезными словами. Мне оставалось только бродить среди них, изредка пугаясь их скрытых под белыми, невостребованными простынями, очертаний.
- Ладно тебе... - примирительно сказала я. - Вот только...
- Что - только?
- Не нравится мне все это... Может, просто свалим отсюда подобру-поздорову, а? Пусть разбираются друг с другом... Какое нам до этого дело?
- Ну уж нет... Так просто я это не оставлю... Ты, конечно, можешь уйти, я тебя задерживать не буду... Да и...
- Что - и? - Я всегда чутко реагировала на все Динкины презрительные недомолвки. Отреагировала и сейчас.
- Ты мне мешаешь, если честно. Будешь ныть и под ногами путаться... Уходи. Уходи, уходи, уходи... Попытайся уйти. Уйти.
Уйти, уйти, уйти...
Я ухватилась за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку. Действительно, почему бы мне не уйти отсюда? Ничто меня здесь не держит, ни по чему я не буду тосковать долгими зимними вечерами в квартире с видом на Большую Неву... Ведь не по Ангелу тосковать же, в самом деле, хоть он и первый мой мужчина. Не по Рико, хотя он и первая моя бойцовая собака... Не по испанскому дому, хотя он и первый мой испанский дом... Ничто меня здесь не держит, замки раскурочены, ворота распахнуты настежь, улица легко просматривается сквозь плющ и вьюнок... Да и Ангел не сразу заметит мое исчезновение...
Но уйти - означало оставить Динку одну. Оставить Динку одну в сомнительной стае кобелей - двуногих и четвероногих. А против Ленчиковых лукавых фотомодельных губ ни один пистолет не устоит. И любой выстрел расцветет холостым конским каштаном...
Уйти - означало оставить одну себя, бедную забитую экс-звезду дуэта "Таис". И лишиться, пусть даже на время, этой моей ненависти к Динке. Такой же коротко постриженной, как и сама Динка, такой же живой, как она.
Живой.
Да. Именно ненависть к ней делала меня живой.
Да.
Именно эта чертова ненависть, беспощадная и бесполезная, как дурацкая фраза "тренируйся на кошках". Не слава, не оголтелое обожание фанатов, не жгучее любопытство журналистов, не джентльменский список Виксан, не, не, не... Ничто не могло сравниться с этой ненавистью...
Ничто.
Ай-ай, заблудиться бы в этой ненависти, как в узких улочках Barri Gotic, - и умереть в ней. Восхитительно живой...
- Уходи, - еще раз повторила Динка, и в ее голосе мне послышалась грусть.
Темно-вишневая грусть темно-вишневого поцелуя в "Питбуле" - того самого, единственно искреннего, незабытого, совсем незабытого. Поцелуя, который на секунду сделал нас одним существом. "Неужели это мы, Ренатка?.."
- Я не уйду, - твердо сказала я. Насколько могла - твердо. - Я останусь с тобой...
- Только этого не хватало, - поморщилась Динка. - Что за пафос, в натуре? Засунь его себе в жопу, может, полегчает.
- Засунула, - улыбнулась я. - Полегчало.
- Ладно, - улыбнулась Динка. - Только уговор: не рыдать, не рвать волосы... сама знаешь где... и под ногами не путаться. Обещаешь?
- Обещаю...
***
...Трофеи, принесенные мной с Риеры Альты, были поделены нами поровну. Или почти поровну. Динке достался пистолет, мне - все остальное. Фотография "Мы в гостях у Пабло", на которой Динка даже внимание акцентировать не стала и "скорее всего договор", который и вправду оказался договором - на съем дома в Ронда-Литорал, того самого, в котором мы столько времени околачивались. Дом был снят на имя Пабло-Иманола Нуньеса за два дня до того, как наш с Ленчиком самолет приземлился в барселонском аэропорту Эль-Прат, еще одно, совсем неудивительно совпадение, еще одно звено в цепи, на одном конце которого болтался Ленчик, а на другом - Ангел. Теперь я нисколько не сомневалась, что дом этот был приготовлен специально для нас и весь его антураж был подогнан под нас - от девы Марии на кухонном подоконнике до собак в вольерах. Кончать в таком антураже с собой, под присмотром всех мыслимых католических святых – милое дело. А единственной правдой этого лживого дома был сам Ангел, его псы и его саксофон.
И больше ничего.
Даже распятие в моей комнате гроша ломаного не стоило. Даже оно.
Недаром все это время мне казалось, что дом отторгает Ангела, что он никогда не принадлежал ему, пожалуй, с эпитетом "лживый" я погорячилась. Все наоборот, все совсем наоборот. Дом был обычным, разве что слегка заброшенным. А лживым оказался Ангел. С самого начала.
Но, странное дело, даже несмотря на открывшуюся истину, Ангел не вызывал во мне никакой неприязни. Совсем напротив, я чувствовала к нему симпатию. Во-первых, он мой первый мужчина. Во-вторых - он мой первый мужчина. В-третьих - он мой первый мужчина. Продолжать можно до бесконечности, привкус собачатины во рту не станет от этого меньше.
Этот привкус усилился к вечеру, вернее, к ночи, когда Ангел вернулся.
Вместе с Рико.
От Динки я знала, что вторая половина дня ушла у Ангела на собачьи бои, именно поэтому мы болтали в саду в полной безопасности. Никто не надзирал за нами, никто за нами не следил, а дружелюбно раскрытые ворота держали на привязи крепче, чем запоры, амбарные замки и цепочки. Ангел вернулся именно тогда, когда все было решено, и мы с Динкой, чтобы не вызывать лишних подозрений, разбрелись по комнатам.
Динка зависла в их с Ангелом спальне, а я, как обычно, отправилась в библиотеку.
Там он меня и нашел.
Ближе к полуночи. Лежащей под пледом и тупо уставившейся в русско-испанский разговорник.
- Ну, как ты? - спросил у меня Ангел. Дружелюбный, как ворота, которые никогда не поздно запереть на засов.
- Нормально, - не отрывая взгляда от стойкого идиоматического выражения "Cuando recibiremos la respuesta definitiva?" <"Когда же мы получим окончательный ответ?" (исп.)>, сказала я. - А ты?
- Сегодня хороший день, - осклабился Ангел. - Рико выиграл.
Рико выиграл, а ты проиграл, Ангел. Ты проиграл при любом раскладе. Хотя должны были проиграть мы. При любом раскладе. При любом... Сегодня и вправду хороший день. Я улыбнулась этой немудреной мысли, Ангел же отнес улыбку на свой счет.
- Прогулка пошла на пользу?
- Конечно... Mio costoso, - не удержалась я. Мне давно хотелось назвать Ангела именно так, как называл его Ленчик. Но случай предоставился только сейчас.
Произнеся это, я снова уткнулась в разговорник, краем глаза наблюдая за Ангелом. Интересно, как он отреагирует? В моем собственном сознании "mio costoso" было плотно увязано с Ленчиком. Интересно, насколько плотно оно увязано с самим Ангелом?
Нинасколько, вот хрень.
Ни один мускул не дрогнул на лице Ангела, впрочем, ангелам и не положено расстраиваться по пустякам, будь то порез опасной бритвой или случайно оброненная фраза с совсем не случайным подтекстом.
- Mio costoso?
- Ну да... Вот, изучаю разговорник. Красивый язык, такой нежный... Мне нравится твой язык, Ангел...
- Правда? - Ангел снова улыбнулся, распялил губы и по-собачьи вывалил наружу язык. - Правда, нравится?
- Очень.
- А мне - твой...
Это было не что иное, как приглашение к постели: такой привычной для Ангела и такой непривычной для меня. Приглашение к постели, в которой Ангел, как и все ангелы, был бесподобен. Он был бесподобен, а я была никакой, так что разломанного в честь Благовещения граната ожидать не приходится. Хотя то, что мы с Динкой живы, уже - благая весть. Жаль только, что нельзя сообщить об этом Ангелу.
То-то бы он удивился!..
- А мне - твой, девочка!.. Ну-ка, давай его сюда.
Шутки... Шутки-шутки... Шутки пьяного Мишутки. Гонки пьяного Артемки, как сказала бы Динка. Любовные глупости, которые должны восхищать, но от которых с души воротит. По крайней мере меня. Нет, Ангел, подарка в честь потери девственности ты от меня не дождешься. Ни птицы Кетцаль, ни раковин Каури, ни даже тыквы-горлянки, расписанной срамными картинками из "Камасутры"... Пока я лениво размышляла об этом, язык Ангела вплотную приблизился к моим губам и раздвинул их.
И завладел моим собственным языком.
И я тотчас же поняла, что ко вкусу собачьей шерсти добавилось что-то еще. Что-то еще, привнесенное извне, но такое же острое. Кровь? Пыльный брезент? Болотный осот? Забившиеся в раны насекомые?..
Только этого не хватало!
Еще секунда, и мне в глотку польется кровь Ангела, и на зубах осядет брезентовая пыль, и острые пики осота полоснут по небу, а на языке пристроится богомол... Вот хрень!..
Кажется, я отстранилась, и Ангел удивленно посмотрел на меня.
- Что-то не так, девочка?
- Все так, - солгала я. - Просто...
- Что просто?
- Я не в настроении... - Более куцего оправдания и придумать невозможно.
- Не в настроении? - удивился Ангел.
Слегка отстранившись от тела испанца, я обвела взглядом библиотеку и увидела Рико. Пес стоял у самой двери и смотрел на меня сумрачными желтыми глазами.
- Рико, - тотчас же нашлась я. - Чего это он уставился?
- Рико молодец, - улыбнулся Ангел. - Сегодня он выиграл...
- Поздравляю... Вот только...
- Ты хочешь, чтобы он ушел?...
- Да... Я боюсь твоего пса, Ангел.
- И правильно делаешь... - Он потрепал меня за безвольный подбородок. - Рико стоит бояться... Ничего не грозит только тому, кто меня любит. Ты ведь любишь меня?
- Люблю... - протянула я, облизнув пересохшие губы. - Люблю.
Тихо, очень тихо.
Так тихо, что я не знала даже, услышал ли меня Ангел. Зато Рико - Рико услышал наверняка. Чертова псина подалась вперед и обнюхала слова, небрежно вывалившиеся из моего рта. И не поверила им. Вот именно - не поверила. Я видела, как вздыбилась шерсть на загривке Рико и как обнажились его клыки. Еще секунда - и он зарычит. И все мое полуночное вранье выплывет наружу.
Хрен тебе!..
- Люблю, - еще раз повторила я. - Только... ты бы не мог его увести? Хотя бы на время... Пожалуйста... Пожалуйста, Ангел... Рог favor <Пожалуйста (исп.)>...
- Как скажешь...
Ангел обернулся к Рико и тихонько присвистнул. Нежно присвистнул, именно так всегда пытаются подозвать ускользающую любовь. Шерсть на загривке Рико так и не опустилась, но он послушно затрусил к нам. И спустя мгновение ткнулся косматой головой в колени Ангела. И затих.
- Ты ему не нравишься, - меланхолично сказал Ангел.
От этой простой, без всяких подтекстов фразы у меня пробежали мурашки по спине.
- Да? Интересно, почему?
- Наверное потому, что ты нравишься мне.
- А... псы ревнивы?
Совсем не то мне следовало сказать, совсем не то! "А... я нравлюсь тебе?" - вот это было бы в самый раз, вот это бы подошло...
- Псы? Ревнивы... Не то что люди...
- Может быть, ты все-таки уведешь его?
- Да, конечно...
Ангел потрепал меня по щеке так же, как секунду назад трепал по морде собаку - тыльной стороной ладони. И снова Рико зарычал.
- И правда, ревнует, - трусливо хихикнула я. - Возвращайся быстрее...
- Ты не успеешь соскучиться. Обещаю...
Только когда оба они - пес и человек - вышли из библиотеки, я перевела дух. О дружелюбном нейтралитете, установившемся между мной и Рико несколько дней назад, придется забыть. Поставить изящный католический крест на его могилке... Рико оказался умнее хозяина, хорошо, что собаки не говорят... Или - говорят? И тогда из их пасти выпрыгивают богомолы... Господи, какая чушь, какая чушь... Я вовсе не хочу спать с Ангелом, но пересплю с ним, хочет того Рико или нет. Ведь Динка отдала Пабло-Иманола Нуньеса мне на откуп... А я не знаю, что с ним делать, кроме того, что пытаться спать с ним... Вот они, Динкины прихваты, въевшиеся в кожу... За два года, проведенных вместе.
Пока я размышляла об этом, вернулся Ангел.
Он на несколько секунд задержался у двери, внимательно меня рассматривая. Я тоже уставилась на него. Нет, черт возьми, на расстоянии он нравился мне гораздо больше. Я бы даже согласилась жить с ним - вот так, на расстоянии...
Но о подобной радости и мечтать не приходилось.
Ангел приблизился ко мне, как он обычно приближался: на низких нотах своего саксофона, на мягких лапах своего пса. И мое тело снова окаменело, лишь где-то в самой его глубине робко пульсировала живая струя; она все еще не пересыхала, она все еще надеялась, что упоительный секс с Ангелом сложится.
Иначе и быть не должно.
"Ты позволишь тебя раздеть?" - спросили у меня лживо-темные глаза Ангела.
"Конечно, mio costoso", - ответили мои, лживо-светлые глаза.
"Ты позволишь мне любить тебя?" - спросили у меня лживо-темные губы Ангела.
"Конечно, mio costoso", - ответили мои, лживо-светлые губы.
"Ты позволишь мне делать с собой все, что угодно?" - спросили у меня его лживо-темные ресницы.
"Конечно, mio costoso... Рог supuesto, si, como no..." <Конечно, да, конечно...(исп.)
Теперь оставалось только подчиниться его рукам. И не морщиться особо - от Ангела за версту несло выигравшим сегодняшний бой Рико. Я даже прикрыла веки, чтобы не чувствовать этого ножом взрезающего глазные яблоки запаха. Чтобы не видеть, как он стаскивает с меня футболку. А потом - джинсы: торопливо, взахлеб, как будто боясь опоздать к рождественскому пирогу. Неужели это и есть страсть, и неужели в ней я никогда не буду похожа на Динку?
Лучше не думать об этом.
Лучше не думать.
Сейчас джинсы упадут на пол, за ними последуют носки, и...
Но носков не последовало. И тяжесть из рук Ангела ушла. А потом ушли и сами руки. И наступила тишина. Тишина, в которой не было ничего, даже шелеста ночных бабочек за окнами, даже шелеста намертво захлопнутых страниц...
Я открыла глаза. Ангел сидел рядом, но даже не смотрел на меня. Он смотрел на пол, куда были сброшены мои джинсы. Но не джинсы интересовали его. Совсем не джинсы, будь они неладны. Кое-что... Кое-что поинтереснее валялось на полу. Кое-что поинтереснее, выпавшее из их кармана.
Кольцо.
Проклятое, краденое со стеллажа, абсолютно бессмысленное кольцо. Такое же дешевое, как и тот трюк, который хотел провернуть с нами Ленчик. Впрочем, учитывая, как сосредоточенно смотрит на пол Ангел, - до Ленчика можно и не дожить...
Ровно пятнадцать секунд я утешала себя мыслью, что в полумраке библиотеки кольцо осталось незамеченным, а Ангел отвалился от меня просто так: подумав о Динке, подумав о Рико, подумав обо всех своих женщинах - голландках, итальянках, швейцарках проездом из Акапулько в Цюрих...
Ровно пятнадцать щадящих секунд, после чего Ангел тихо спросил меня:
- Что это?
- Что ты имеешь в виду?
- Вон, на полу...
- А что на полу?
- Из тебя выпало...
- Из меня? - преувеличенно удивилась я.
- Ну, да... - Ангел нагнулся и поднял кольцо. И повертел его в пальцах.
- Разве из меня?..
- Ты права... - он вдруг подбросил кольцо в воздухе и ловко поймал его. - Ты права. Из тебя это выпасть не могло. Из меня... Это могло выпасть только из меня.
Я неуверенно улыбнулась. Если бы здесь была Динка, она бы обязательно ляпнула что-нибудь приличествующее случаю, типа: "Из тебя может выпасть только прямая кишка"... Но Динки здесь не было. И, кроме того, с ней никогда бы не случилось того, что случилось со мной...
- А... о чем ты говоришь?...
- El anillo... Кольцо... Кольцо... Мое кольцо...
- А-а... Кольцо...
Теперь уже неуверенно улыбнулся Ангел:
- Странно... Я же слышал... Слышал, как оно упало...
- Да черт с ним, с кольцом... Иди ко мне... - Сидеть на кушетке голой и в носках и вправду было неловко, никогда еще я не чувствовала столь острого желания прикрыться чем-то - хотя бы мужским телом, если уж ничего другого под рукой не оказалось. - Иди ко мне, Ангел...
- Странно... - Он все еще не мог успокоиться. - Я же слышал... Слышал...
Придется проявить инициативу... Идиотическую тупорылую инициативу; ту самую, которая заставила меня, дуру-дуру-дуру, снять колечко с обезьяньего хвоста. Господи, и зачем я только это сделала?! Если бы это был благополучно затерявшийся в столетиях фамильный бриллиант Плантагенетов или Бурбонов... Тогда еще можно было бы понять, почему я стянула его. Можно было бы объяснить... Но дешевая стекляшка, на которую не польстилась бы и выпускница ветеринарного факультета сельхозакадемии... Не говоря уже о школьницах старших классов... Вот хрень...
- Поцелуй меня...
Губы Ангела забились в конвульсиях: и совершенно неожиданно он стал очеловеченной копией своего пса, не хватало только ощерившихся клыков и шерсти, вздыбленной на затылке.
Вот тогда-то я по-настоящему испугалась: с Рико еще был шанс договориться, а с Ангелом... Что делать с Ангелом, я не знала.
Зато он знал.
Через секунду я оказалась под ним, почти раздавленная его телом. И все произошло так же, как и в первый раз. Никаких вариаций на тему. Ничего, кроме желания, чтобы это поскорее кончилось. Мысль о кольце не давала мне расслабиться ни на секунду. Она двигалась во мне вместе с Ангелом; так же, как и Ангел, она постанывала и потела; так же, как и Ангел, она плющила меня под собой.
Наконец Ангел затих.
Обнял меня рукой за шею и затих. Слава тебе, Господи!... Проехали, промахнули, проскочили... Только бы ему не захотелось повторить...
- Тебе было хорошо? - спросил у меня Ангел спустя несколько минут.
- Да...
- Правда?
- Правда.
- Зачем? - локоть Ангела, обхвативший мою шею, стал заметно жестче, но я не придала этому никакого значения, дура-дура-дура.
- Что зачем?
- Зачем ты мне соврала?
- Я? Соврала?
- Соврала. Ты соврала, что тебе было хорошо... Я же чувствовал...
- Ничего я не врала, - почти оскорбилась я. - Не говори глупостей.
- Соврала... Такая молодая и лжешь.
- Не лгу, - повысила голос я.
- Лжешь! - повысил голос Ангел.
- Не лгу, - понизила голос я.
- Лжешь! - понизил голос Ангел. - И про кольцо солгала. Оно ведь выпало у тебя из кармана Я сам это видел.
- Интересное кино... - прошептала я, стремительно приближаясь к трусливому обмороку.
- Я сам это видел... Откуда у тебя кольцо? Это - мое кольцо. Откуда оно у тебя?
- Да что ты пристал ко мне с этим кольцом... Пусти...
Он и не подумал отпустить меня, он придвинулся еще ближе. А из-за его локтя на шее мне неожиданно стало трудно дышать.
- Отпусти... Отпусти, мне неудобно.
- Отпущу... Если ты мне расскажешь, откуда у тебя эта вещь.
- Не знаю.. Не знаю, о чем ты говоришь.
- Знаешь.
Эдак он меня и придушит, в самом деле! Как питбуль крысу... Распоследний питбуль распоследнюю крысу... Интересно, стравливает ли Ангел своих собак на крыс? Вряд ли... У Ангела нет питбулей, "Питбуль" - это всего лишь клубеш-ник, всего лишь... Всего лишь... Только там нам с Динкой было хорошо вместе... Один-единственный раз...
- Откуда у тебя кольцо?!
Господи ты боже мой... Я и не подозревала, что испанцы могут быть такими нудными. Что они могут носиться с одним и тем же вопросом, как с отрезанным на корриде ухом быка. А что, если и Ангел отрежет мне ухо? Если я не расколюсь в самое ближайшее время...
- Ну, хорошо. Я скажу... Это и правда мое кольцо... Ну, не совсем мое...
- Не совсем?
- Его мне Динка подарила...
- Динка? - Ангел приподнял бровь.
- Да.
- Когда?
- Не помню когда... Недавно.
- А откуда она его взяла?
- Понятия не имею. Сам у нее спроси...
Подставляя Динку, я не почувствовала никаких угрызений совести. Наоборот. Так ей и надо. Это была ее идея остаться здесь, пусть и расхлебывает. А расхлебывать и впрямь придется, стоит только взглянуть на Ангела.
Ангел же после выколоченного псведопризнания сразу потерял ко мне интерес. И наконец-то выпустил меня из рук. А через минуту его уже не было в библиотеке. Больше всего мне хотелось сейчас уткнуться лбом в колени бестиария, но делать этого было нельзя. Неизвестно, когда чертов испанец появится здесь снова.
Так я и сидела - на кушетке, в одних носках (мне и в голову не пришло одеться!) - пока не услышала приглушенные голоса над головой. Это были совсем не те звуки, к которым я привыкла за несколько недель жизни в доме, совсем не те. Диковатым и шумным Динкиным оргазмом и не пахло. Зато пахло нервным испанским.
Они орали друг на друга на испанском, вот что!..
Сначала это был приглушенный, неблизкий гул - они еще держались в рамках приличий.
Потом я начала различать отдельные, резкие, как выпады la banderilla <Бандерильи. (исп.)>, фразы. Их смысла я не понимала, но хорошо понимала тон: Ангел и Динка отчаянно ругались. Иногда в бесконечном потоке ругани возникали островки затишья, но затем все возобновлялось с прежней силой.
В какой-то момент, когда затишье продлилось чуть дольше, мне даже показалось, что инцидент исчерпан, но... Возник новый звук, резкий и громкий, как будто наверху перевернули стул и поволокли его по полу.
А потом. Потом взвыл Рико.
Вой был пронзительным, долгим и беспомощным, он заполнил все уголки дома, он шел отовсюду. Ничего более ужасающего я в жизни своей не слыхала. Я зажала руками уши, и, будь моя воля, я залила бы их чем угодно - воском, сургучом, расплавленным свинцом, жидкой ртутью, - только бы не слышать этого кошмарного воя и последовавших за ним глухих ударов: казалось, что по стенам изо всех сил колотили набитым шерстью тюком.
Но вой не прекращался.
А наверху было тихо. Подозрительно тихо.
В этой тишине, обрамленной собачьими стенаниями, я так же молча оделась и выскользнула из библиотеки. Вой стал явственнее, но теперь пугал меня гораздо меньше. Теперь в нем не было ничего мистического, идущего от всех стен одновременно. Я сразу же поняла, что Ангел запер Рико в небольшой комнатке между ванной и кухней. Эта комнатка с одиноким окном служила чем-то вроде кладовой. Я пару раз заглядывала в нее, но ничего, кроме стремянки, пары сломанных кресел, раскуроченного трюмо и сундука с тряпьем, в ней не было.
Узкая, как пенал, как шпиль собора, кладовая: неплохая награда для собаки, выигравшей бой, ничего не скажешь. Подобное отношение не очень-то вдохновляло Рико, вой соскользнул на хрип, а тяжелая дверь сотрясалась и мелко вибрировала: очевидно, пес бросался на нее всем телом.
Но не Рико, совсем не Рико занимал меня сейчас.
Тишина в комнате Динки и Ангела - вот что настораживало.
И я, трусливая глупая овца, цепляясь носками за ступени лестницы, пошла на эту тишину, как идут на огонь, мерцающий во тьме, как идут на путаный любовный шепот в самой сердцевине постели. И только возле двери комнаты я остановилась. И замерла, прислушиваясь.
Ни одного звука.
Ни единого.
Мертвая тишина, так не свойственная Динке.
Тишины рядом с Динкой не было никогда, даже в те редкие минуты, когда она молчала. Динка была наполнена звуками, памятью о звуках, предчувствием звуков. И вот теперь - мертвый штиль. Я застыла на самом берегу, перед этим штилем, стараясь уловить хотя бы шорох. Но в уши лезло лишь содрогание двери на первом этаже и стук сердца. Моего собственного сердца. Оно билось везде - в висках, в горле, в запястьях, в подгибающихся коленях.
Вот хрень, зачем мне столько сердец?..
Это было последнее, о чем я успела подумать, прежде чем услышала резкую неверную ноту за дверью.
Саксофон.
Нота так испугала меня, что я, не удержавшись на ногах, почти ввалилась в комнату. И увидела Динку, которая сидела на кровати.
Как обычно, поджав ноги по-турецки.
Динка опиралась подбородком на саксофон и смотрела прямо на меня. И... И я могла поклясться, что она в упор меня не видела.
А я не увидела Ангела.
Странно, когда это он успел выйти? И почему я не услышала этого, и почему не увидела его самого? Вой Рико и мертвого поднимет - и если Ангел был обеспокоен этим, то обязательно бы спустился вниз. И обязательно столкнулся бы со мной: возле кладовки, на лестнице, в начале коридора - где угодно. Но он со мной не столкнулся...
Господи, когда же чертов пес перестанет сходить с ума?..
- Дина? - окликнула я Динку, ухватившись рукой за косяк. Никакой реакции.
- Дина... Диночка... Да что с тобой? И где... - Я суеверно понизила голос. - Где Ангел?
- Ангел... Ну да, Ангел... - наконец-то она хмуро сфокусировалась на мне. - Это ты...
- Я... Что с тобой?
- Ничего... Который час?
Хороший вопрос... Самое время для подобного вопроса.
- Понятия не имею... А что?
- Я же сказала - ничего... Просто спросила у тебя - который час... Ты хоть раз можешь ответить на вопрос? Самый обыкновенный... Просто - скажи мне, который час... Просто - скажи...
- Я не знаю...
- Ты никогда ничего не знаешь! - Динка начала заводиться - как обычно, с полоборота, но это даже обрадовало меня.
Это было знакомым, это было привычным - ее тупая, возникающая на пустом месте злость ко мне. Вот и сейчас Динкина злость ласково взъерошила мне волосы и прошептала на ухо: все в порядке, все в порядке, ничего не изменилось.
- Ты никогда ничего не знаешь!.. Только и умеешь, что как попка повторять чужие мысли. И больше ничего. Ничего... Тоже мне... Интеллектуалка, мать твою!...
Динка грязно выругалась, и меня совсем было отпустило. И я даже позволила себе заискивающе улыбнуться. Как улыбалась всегда - все в порядке, все в порядке, ничего не изменилось.
- Если хочешь, я узнаю, который час... Если это так для тебя важно... - Глупое утешительство, ни у нее, ни у меня часов не было и в помине, а единственные часы в доме - огромные, похожие на средневековый замок, с маятником в виде головы орла, перестали ходить задолго до нашего появления здесь. Если вообще когда-нибудь ходили.
- Проехали...
Динка откинулась на спину, свесила голову с кровати и опустила руку, оставив меня в обществе своих разведенных коленей.
- Динка! - обратилась я к коленям с запоздалым раскаянием. - Может быть, я не права, но...
- Проехали. - Она снова легко поднялась. - Час ноль тринадцать. Тринадцатое сентября... Можешь меня поздравить...
- С чем?
- Н-да... С днем рождения, Рысенок. Оно наступило. Так-то. Оно наступило...
Черт... Черт-черт-черт... Как же я могла забыть?! Тринадцатое сентября, Динкин день рождения! В прошлом году мы отмечали его довольно пышно, в клубе "Колорадский отец" на Ваське. В этом клубе, славившемся своим отвязным стриптизом, любили прожигать жизнь недолговечные, как одуванчики под ветром, шестерки из бандитских группировок, мелкоплавающая богема из Театральной академии и гайморитные наркодилеры со старших курсов Университета.
Впрочем, в тот вечер "Папаша" был отдан на откуп продюсерскому центру "Колесо", а возле шеста не наблюдалось ни одной штатной девочки. Как и следовало ожидать, ближе к развязке, когда перепились все, место у шеста по очереди заняли: тогда еще живая Виксан, тогда еще живой Алекс, тогда еще темнокожий телохранитель дуэта "Таис" Диас Аристиди, тогда еще полновесная гроздь подтанцовки из нашего шоу... Но лучше всех...
Лучше всех оказалась Динка.
Она проделывала такие фокусы с шестом, что в клубе не осталось ни одного человека, который бы этому шесту не позавидовал.
А я...
Я в этот вечер глухо завидовала самой Динке. Завидовала, как не завидовала никогда раньше. Завидовала так сильно, что даже пожелала ей сдохнуть. Ей - центру всеобщего внимания. Ей - любимице всех мало-мальски упругих членов, да и не упругих тоже; ей, вечной победительнице вечных опросов на интернет-форуме: "Кто вам нравится больше: Дина или Рената"... Ей - хамке, хабалке, недалекой девке с юмором ниже пояса... Ей - проклятию и вожделению желтой прессы... Моя слава была не меньше, нет, совсем не меньше. Но она была другой. Не такой яркой, не такой двусмысленной, не такой безусловной...
Сдохни, сдохни, сволочь!..
Именно это я прошептала сливному бачку, запершись в туалете "Колорадского отца". Я готова была просидеть там до скончания времен, только бы не видеть Динкиного триумфа. Я и заснула на унитазе, продолжая ненавидеть Динку, а чуть позже меня извлек из кабинки Ленчик, озабоченный моим долгим отсутствием.
Ленчик всегда знал, где меня искать. Всегда знал. И всегда знал, что сказать мне. Вот и тогда он сунул мою голову под холодную струю, а потом долго вытирал мне лицо краем кашемировой жилетки.
- Я ее ненавижу, - все еще всхлипывая, пожаловалась я Ленчику.
- Я знаю. Я тоже ее ненавижу, - утешил меня Ленчик.
- А меня?
- Тебя? - Он задумался и посмотрел на меня через зеркало. - Тебя я люблю.
- За что?
- За то, за что ненавижу ее.
- За что?
- Ты можешь быть кем угодно, Рысенок., А она... Она может быть только собой.
- Разве это плохо? - удивилась я.
- Для жизни, может быть, и нет... А для шоу-бизнеса... Не самый лучший вариант... Успеха в шоу-бизнесе добиваются мистификаторы, потому что больше всего людям нравится, чтобы их водили за нос, чтобы белое оказывалось черным, а чувства - игрой. А игра - чувствами... Люди - рабы иллюзий, Рысенок. Только и всего... Отними у них иллюзию, отними у них рабство - и что останется?..
О, Ленчик, Ленчик!.. Если представить себе невозможное - плачущую Динку с такой же плачущей завистью, с таким же плачущим вопросом - ты сказал бы ей то же самое: что любишь ее и ненавидишь меня. Ты всегда очень ловко лавировал между скалами нашей обоюдной неприязни, ты всегда умело подтягивал паруса нашей ненависти, ты выдоил, выжал, вырвал из нас максимум. О-о, Ленчик!
Ленчик что-то еще говорил мне, но я туго соображала, а потом и день рождения кончился. День рождения, в котором "Таис" еще сохранял видимость благополучия, а угрожающий треск льдин легко можно было принять за шквал аплодисментов и восторженный гул фанатствующей толпы.
А ведь прошел всего лишь год. Всего лишь Но нет ни Алекса, ни Виксан... Нет "Таис". Нет ничего. Есть только Динка, сидящая против меня - на чужой кровати в чужом доме.
- С днем рождения, Диночка... - промямлила я.
- Пошла ты...
- С днем рождения... Подарок за мной.
- Ты уже сделала мне подарок, Ры-ысенок.. - Динка неожиданно подмигнула мне.
- Подарок? Какой подарок?
- Иди сюда. Я покажу.
Она даже не сдвинулась с места, она как будто приклеилась к кровати и к своим сложенным по-турецки ногам.
- Иди сюда, Рысенок. Не бойся. Ничего не бойся.
В голосе Динки - пустом и совершенно отстраненном - мне послышалась угроза. Она не просто подзывала меня, она готова была ткнуть меня носом во что-то. Возможно, в мое же собственное дерьмо. Уже чувствуя это, я все же подошла.
И стала напротив Динки.
Близко-близко. Так близко, что меня обдало жаром, идущим от нее.
- Садись, Рысенок. - Динка похлопала ладонью по простыни рядом с собой. Никогда, никогда еще она не была со мной такой ласковой.
Никогда еще она не подпускала меня так близко - не следуя сценографии Виксана, не следуя понуканиям Ленчика, ни следуя кисло-сладким указаниям фотографов на фотосессиях - по собственной воле. И странное дело - я как будто ждала этого. И мое сразу обмякшее тело с кучей колотящихся сердец по периметру - ждало. Сжавшись в комок, я рухнула рядом: теперь жар, просачивающийся сквозь поры Динкиной кожи, стал и вовсе невыносим. Но он не пугал меня, совсем напротив - успокаивал.
- С днем рождения!..
Наверное, нужно поцеловать ее. Раз пошла такая пьянка. Раз ничего другого не остается. В конце-концов, это так естественно - поцеловать человека, у которого день рождения, даром, что он пришелся не на Прощеное воскресенье.
- Можно, я тебя поцелую? - Господи, неужели это мой голос? Ватный, полуобморочный, виляющий хвостом голос. Тихий голос, которому так легко затеряться в громком вое Рико, идущем с первого этажа.
- Что? - переспросила Динка.
- Вот чертов пес... Можно, я тебя поцелую? В честь дня рождения...
- А-а... Легко.
Но стоило мне потянуться к ней губами, как Динка вдруг обхватила меня за шею - почти как Ангел, почти как Ангел - и бросила на край кровати. Ее лицо оказалось вровень с моим, ее губы оказались у меня под шеей, совсем как тогда, в "Питбуле", во время нашего первого триумфа.
- Хочешь взглянуть на подарок, Рысенок?
- На какой?..
- Который ты мне преподнесла?
- Я?
- Ты, кто же еще!..
Она не ждала от меня ответа. Она подтолкнула меня к самому краю, к узкому ущелью между кроватью и стеной. Только для того, чтобы через секунду в этом проклятом тихом ущелье я увидела Ангела.
Ангел, скорчившись, лежал на полу. На далеком полу, таком далеком, что даже дух захватывало. На груди Пабло-Иманола Нуньеса, нашего с Динкой общего любовника, расплылось отвратительное густо-красное, почти черное пятно. В этом-то пятне и застряла левая рука Ангела, окрашенная в такой же густо-красный цвет. Сквозь него я без всякого труда разглядела светящийся циферблат часов.
Час ноль двадцать, как сказала бы Динка...
Нет, час ноль двадцать один.
Рука не подавала никаких признаков жизни. И Ангел не подавал никаких признаков жизни. Он... Он был мертв.
Мертв.
Слипшиеся темные волосы, слипшаяся, едва выползшая наружу щетина, слипшиеся в комок, искаженные смертью черты лица...
Он был мертв, мертв, мертв...
- Что... Что это?..
- Не узнаешь? - Динка вдруг хихикнула. - Наш с тобой дружок.
- Что это? Ты... Ты что... Ты его...
- Я? - Динка, до этого все еще прижимавшаяся ко мне, резко отстранилась. И ухватила меня за волосы. - Я?!
- Ты... Ты... - Мне не хватало сил закончить фразу "Ты убила его", но Динка и без этого понимала ее окончание. И отказывалась иметь с ней дело.
- Я?! Нет, Рысенок, это не я...
- Но ведь он... Он не дышит...
- Разве?
- Не дышит... Он что?..
- Что?..
- Что?..
- Что?..
Мы перебрасывались этим дурацким "что" как шариком от пинг-понга, оно и секунды на наших губах не держалось, оно приходило ко мне темно-вишневым и возвращалось к Динке пергаментно-бледным.
Сноской на бестиарий - вот чем оно возвращалось к Динке.
А ко мне оно вернулось сноской на кольцо.
- Ты убила его, что ли? - наконец не выдержала я.
- Нет. Спать положила, - огрызнулась Динка. - Пусть отдохнет.
- Ты его убила, убила, убила. - Вскочив в это слово, как на подножку уходящего поезда, я больше не могла остановиться.
- Заткнись! - Динка дала мне пощечину, но и это не привело меня в чувство.
- Ты... убила...
И тогда Динка не выдержала, она ухватила меня за плечи и принялась немилосердно трясти. На секунду мне даже показалось, что голова у меня отвалится и скатится на пол и попадет в мертвые объятья Ангела.
- Я? Я убила?.. Ах ты сука! А кто наплел ему про какое-то гребаное кольцо, которое я и в глаза не видела?! Кто вообще приволок его сюда? Кто приволок пистолет?!.. Кто тебя просил это делать, кто, кто? Я просила?! Скажи, я?!..
- Так это я виновата? Я?!
Я даже не помнила, как мы соскользнули с кровати и как принялись кататься по полу, вцепившись друг другу в волосы и стараясь расцарапать ногтями лицо. Кажется, я больно смазала Динке по груди, кажется, она изо всей дури пнула меня кулаком в живот. Неизвестно, сколько бы еще продлилась наша бессмысленная унизительная драка, если бы не собачий и вой и босые ступни Ангела, в которые мы уткнулись.
Босые ступни Ангела настигли нас почти одновременно: левая - Динкину макушку, правая - мое ухо.
Вот хрень.
Мы отшатнулись - и от Ангела, и друг от друга - и сели на полу, тяжело дыша.
- Забей, - сказала мне Динка.
- Да ладно, - ответила ей я. - Самое время собачиться.
- Действительно... Самое время... И она робко улыбнулась мне. И я робко улыбнулась ей.
- Зачем... Зачем ты это сделала, Диночка?
- Ни за чем... Он орал на меня... С этим кольцом... Спрашивал, откуда оно... Это, видите ли, дорого как память... И что это кольцо он узнал бы из тысячи... И откуда только я взяла его... И еще что-то про Риеру Альту... И как я узнала... И как я туда попала... И какая я дрянь... И что я знаю еще... И о ком я знаю еще... Он так мне надоел... Так надоел... Я просто хотела, чтобы он заткнулся... А он все не затыкался... Стал руки распускать... Он бы от меня не отстал... Зачем ты только его сперла, кольцо?
- Ни за чем... Просто так.
И я снова робко улыбнулась Динке. "Просто так" - это было самое точное слово. Я принесла кольцо просто так и просто так свалила его на Динку, и Динке это не понравилось, и она нашла самый радикальный способ, самый лучший.
Просто так.
- Ты его убила?
- Да ну... Они сами хотели убить нас, разве не помнишь? Черт... Этот вой достал, в натуре...
- И что мы теперь будем делать?
- С собакой?
- Да нет... С Ангелом...
- А что с ним теперь можно делать? - В Динкиных глазах загорелись сумасшедшие золотистые искорки. - Все, что мы могли, мы уже сделали.
- А что теперь будет с нами, Диночка?
- Не знаю... Давай не сейчас... Давай потом...
Динка коснулась моей щеки тыльной стороны ладони, "ничего не говори, ничего не говори, Рысенок, скажи только - ты со мной?".
- Я с тобой, - прошептала я, сразу же забыв про два года унижений. - Я с тобой...
И снова у меня начали слипаться глаза, вот хрень.
Сонные прогулки по сонному льду. Но теперь я точно знала, кто покоится подо льдом - Ангел с кровавым пятном на груди. Мне совсем не жалко его, совсем не жалко, Динка права, они ведь тоже хотели убить нас... Они ведь тоже хотели... И поэтому мне не жалко Ангела.
Не жалко, не жалко. Плохо выскобленный пол - не лучшее место для сна, но глаза слипаются, вот хрень... Да и плевать, плевать, бороться с этим невозможно - проще наплевать... Но не эта мысль была последней, последним было прикосновение Динки. Динки, устроившейся у меня за спиной и обнявшей меня, и уткнувшейся лицом в мой затылок...