Geum.ru

Философия истории

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
Глава 3. Мировые цивилизации А. Тойнби


Английский историк Арнольд Дж. Тойнби (1889–1975) не только был продолжателем идей О.Шпенглера, но он в значительной степени развил дальше концепцию циклического развития истории, подкрепив ее еще большим историческим материалом, исследовав еще больше стран, народов, цивилизаций – как древних, так и современных. В своей огромной двенадцатитомной работе «Постижение истории» он насчитал 37 цивилизаций.

Каждая цивилизация начинается с ответа на вызов – сначала природной, а потом и человеческой среды. Тойнби для иллюстрации этого положения рассматривал происхождение египетской цивилизации. Много тысяч лет назад сильное потепление в Северной Африке, в афразийской саванне привело к иссушению земель, появилась пустыня Сахара. Общины охотников и собирателей афразийской саванны, не изменив в ответ на вызов ни своего местопребывания, ни своего образа жизни, поплатились полным вымиранием.

Но были общины, которые ответили на вызов засухи изменением родины и образа жизни. Они, вдохновляемые храбростью или отчаянием, шагнули в гиблые болота вокруг реки Нил и превратили их в благодатные земли Египта. Возможно, писал Тойнби, их соседи наблюдали за этим предприятием со слабой надеждой на успех, потому что саванна еще не превратилась полностью в пустыню, а нильские болота казались неприступной и непроходимой глушью. Но успех превзошел самые оптимистические надежды первопроходцев. Строптивость природы была покорена трудом человека. Болота были дренажированы, ограждены дамбами и превращены в поля.

Подобное можно было бы увидеть в Древней Греции. Ранее древние греки, жившие в Аттике, занимались скотоводством. Но когда пастбища Аттики высохли, а обрабатываемые угодья истощились, народ перешел от животноводства и земледелия к возделыванию оливковых плантаций. Это удивительное дерево способно не только выжить на голом камне, но еще и обильно плодоносить. Однако, одним маслом жив не будешь, и афиняне стали менять его на скифское зерно. Масло наливали в глиняные кувшины и транспортировали по морю, а это стимулировало гончарное производство и развивало искусство мореплавания. Начали разрабатывать и серебряные рудники, потому что торговля требовала денег. Таким образом, афиняне во сто крат приумножили свои богатства.

От росписи кувшинов пошла греческая живопись, а когда почти не осталось деревьев, греческие скульпторы начали работать в камне, в результате родились удивительные скульптуры и Парфенон.

Тойнби приводит примеры неспособности людей ответить на вызов. Такова судьба цивилизации Майя. В отличие от дамб и дренажей Египта, которые до сих пор поддерживаются в рабочем состоянии, материальные плоды неустанных трудов древних майя практически пропали. Единственными уцелевшими памятниками былой цивилизации, писал Тойнби, являются руины некогда грандиозных построек. Теперь они прячутся в глубинах тропического леса. Лес поглотил их в самом буквальном смысле слова, точно удав. Контраст между современной Мексикой – довольно бедной страной – и древним уровнем цивилизации Майя столь велик, что не поддается человеческому воображению. Эти шедевры – огромные пирамиды, огромные памятники – были когда-то свидетельством победы человека над природой. Но даже с высоты своих дворцов и пирамид люди не смогли увидеть подкрадывающегося врага. Человек не смог предотвратить возвращение леса, который хладнокровно поглотил возделываемые поля, площади и дома, а потом добрался до дворцов и храмов.

Но часто вызов приходит и от общества. Так, персидский царь Ксеркс напал на Афины в 480–479 годах. Персы захватили всю Аттику, включая Афины, и даже святая святых – храм Афины на вершине горы. Все население Аттики, бросив свои дома, устремилось в поисках спасения на Пелопоннес. Именно в этой ситуации афинский флот начал и выиграл битву при Саламине. Удар со стороны вызвал мощный подъем духа афинского народа, он стал началом высочайших достижений, возможно, более никогда не повторявшихся в истории человечества.

Подобные явления происходили и в истории России. В XVI веке Польша и Швеция нанесли России мощные удары. Поляки в 1582 году оккупировали Смоленск, а с 1610 по 1612 удерживали Москву. По договору 1617 года Россия лишалась доступа к Балтийскому морю. Все это, согласно Тойнби, глубоко травмировало русских, и этот внутренний шок подтолкнул их к практическим действиям, что выразилось в новой агрессивной политике Петра I, его модернизации страны, привело к новым завоеваниям. Во второй половине ХХ века коммунистическая Россия не смогла дать надлежащий ответ на вызов технологически развитого Запада, продолжая усиливать армию, строить танки вместо производства компьютеров и проиграла в развитии интеллектуальных технологий, определяющих ныне степень развития страны.

В определенном смысле все неудачи и противоречия в развитии России определялись, по Тойнби, тем, что в долгой и беспощадной борьбе за сохранение своей независимо­сти русские стали искать спасения в тех политических институтах, кото­рые уже принесли погибель средневековой Византии. Полагая, что их единственный шанс на выживание лежит в жестокой концентрации поли­тической власти, они разработали свой вариант тоталитарного государства византийского типа. Этому величественному русскому пол­итическому зданию дважды обновляли фасад – сначала Петр Великий, за­тем Ленин, – но суть оставалась прежней, и Советский Союз сегодня, как и Великое княжество Московское в XIV веке, воспроизводит харак­терные черты средневековой Восточной Римской империи. «Установление тоталитарного государства византийского типа пока не имело столь фатальных последствий для русского православного христиан­ства, как для исконных территорий византийской цивилизации в средние века, когда разразилась смертельная борьба между греками и болгарами. Но неизвестно, какой эффект произведет этот политический выбор в об­щем византийском наследии России в нынешнее время, когда ей предсто­ит наконец решить – занять ли подобающее место в Западном мире или остаться в стороне и построить свой собственный антизападный контрмир»123.

Часто вызов, остающийся без ответа, повторяется вновь и вновь. Неспособность того или иного общества в силу утраты творческих начал ответить на вызов, лишает его жизнеспособности, приводит его к гибели.

Наша современная цивилизация, лучше сказать, все современное человечество стоит сейчас перед вызовом: гибнет природа, растут силы агрессии и насилия. Тойнби считал, что еще есть надежда, что человечество сумеет найти достойный ответ на этот вызов.

Еще в первые послевоенные годы Тойнби писал о важном и очень серьезном противостоянии, которое, возможно, обернется в недалеком будущем тяжелыми конфликтами. Это противостояние Запада и исламского мира. Атаки современного Запада на исламский мир оз­наменовали и нынешнее столкновение между двумя цивилизациями. Запад­ная цивилизация имеет своей целью не больше и не меньше, как включе­ние всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде и к чему можно приложить для пользы дела современную западную технологию. «То, что Запад совершает сейчас с ис­ламом, он одновременно делает и со всеми существующими ныне цивили­зациям – Православно-христианским миром, Индуистским и Дальнево­сточным, – включая и уцелевшие примитивные общества, которые нахо­дятся в безвыходном положении даже в собственной цитадели – в Тро­пической Африке. Таким образом, современное столкновение ислама и Запада не только глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних, оно также представляет собой весьма характерный эпизод в стремлении Запа­да вестернизировать весь мир – предприятии, которое будет, вероятно, считаться самым важным и почти наверняка самым интересным в истории поколения, пережившего две мировые войны»124.

Ислам вновь стоит лицом к лицу с Западом, прижатый к стене и на этот раз в более неблагоприятных для него обстоятельствах, нежели в самые критические моменты Крестовых походов, ибо современный Запад значительно превосходит его не только силой оружия, но и в экономике, на которой базируется в конечном итоге военная наука. Все зависит от того, сумеет ли исламский мир найти надлежащий Ответ на Вызов Запада. Исламский мир, по Тойнби, стоит перед дилеммой: либо спрятаться в прошлом, как страус прячет голову в песок, отгородиться полностью от западных влияний и придерживаться архаических, традиционных ценностей; либо отказаться от своих традиций и воевать с врагом его же оружием, овладев его тактикой, смело смотреть в настоящее и изучать будущее. Видимо, будущее за вторым путем. Примером тому служит Япония, которая эволюционировала от своего изоляционизма, убедившись в его бесплодности, в том, что он ведет к катастрофе. Японцы, считал Тойнби, единственные из незападных народов, принявшие Вызов Запада и преуспевшие в своем ответе.

Каждая цивилизация проходит у Тойнби пять стадий: рождение, рост, надлом, распад и гибель.

Эскимосы, кочевники, относятся у Тойнби к застывшим цивилизациям, они максимально приспособились к внешней среде, и у них не было больше стимула развиваться дальше. То же самое произошло и со Спартой. В отличие от Афин, которые занялись оливками и торговлей, спартанцы решили занять чужие земли. Они захватили плодородные пространства в Мессении, и народ, который там жил, те же греки, несколько раз поднимались на восстание, что постепенно привело к надлому Спарты, к тому, что она перестала развиваться и стала медленно застывать, окостеневать.

Конечно, самым ярким примером роста цивилизации является западноевропейская цивилизация. Впервые за всю свою историю человечество столкнулось с ситуацией, когда одно общество распространило свое влияние практически на всю обитаемую поверхность земли. Безудержно развивающаяся западная цивилизация, не зная пределов своим устремлениям, стала стучаться во все двери, взламывать все преграды и прорываться в самые замкнутые крепости.

Главным двигателем быстрого роста цивилизации является активное творческое меньшинство. Именно это меньшинство вдыхает в социальную систему новую жизнь, поскольку в каждой цивилизации, считал Тойнби, даже в периоды наиболее оживленного ее роста, огромные массы народа так и не выходят из состояния застоя и спячки, так как подавляющее большинство людей любой цивилизации ничем не отличается от человека примитивного общества. Активное меньшинство – дрожжи в общем котле человечества. Проблема в том, как активному меньшинству поднять остальные массы, разбудить их. Это, как правило, совершается путем функционирования механизма “мимесиса” – подражания. В примитивном обществе мимесис ориентирован на старшее поколение, на образы предков, а в современных, растущих обществах эталоном становится творческая личность, лидер, прокладывающий новый путь. Александр Македонский, Иисус Христос, Будда, Карл Великий, Петр I, Наполеон и др. – это были лидеры, вызывавшие мощные социальные движения. Их энергия заражала массы и давала толчок грандиозным преобразованиям в истории той или иной страны.

Все проходит в истории: и слава, и богатство, и известность. Афины после крушения персов, после колоссальных успехов в развитии хозяйства, после взлета в философии, искусстве, политике постепенно начали клониться к упадку. Они не смогли в IV веке противостоять македонской военной силе, не вмешивались, глядя, как Рим разоряет их соседей, и конечно не смогли выстоять в борьбе с самим Римом, поскольку все союзники Афин были уничтожены. В 86 году римский полководец Сулла взял Афины штурмом, и, хотя он пощадил город, это было позорным финалом афинской политической истории.

В конце XII в. мамлюки, отмечал Тойнби, как некогда римляне, считались непобедимыми в Леванте. Но, как и римляне, они предпочли почивать на лаврах, не замечая признаков растущей уязвимости. В 1789 году старый враг, вооруженный новой техникой, – французский экспедиционный корпус Наполеона, неузнаваемый потомок неудачливых франкских рыцарей – нанес им сокрушительное поражение. Оставаясь в плену старых военных традиций, мамлюки давно перестали развивать тактику и воинское снаряжение и встретились с Западом, имевшим хорошо подготовленную пехоту с огнестрельным оружием. Все это привело к серьезному надлому господства мамлюкских беев в Египте.

Распад начинается, по Тойнби, с загнивания творческого меньшинства. У растущего общества творческое меньшинство постоянно изменяется и по составу, и по убеждениям. Правящее меньшинство распадающегося общества, наоборот, становится замкнутой группой, чьи идеи и идеалы становятся “вечными”, окостеневшими законами. Вызов, который получает распадающееся общество, в результате косности правящего меньшинства остается теперь без ответа. Вернее, оно отказывается отвечать на вызов и даже не замечает или старается не замечать вызова.

Разлагающиеся общества, по Тойнби, неизбежно формировали так называемый “внутренний пролетариат”. У Тойнби это понятие означает то, что я выше назвал “маргинальными группами”. Пролетарий, считал Тойнби, – это скорее состояние души, чем место в обществе. Истинным признаком пролетария являются не бедность и не низкое происхождение, а постоянное чувство неудовлетворенности, вызываемое тем, что у него нет твердого места в обществе, что он никому не нужен, и никто не собирается о нем заботиться. В пролетариат входят также беженцы из бывших колоний, разорившиеся свободные крестьяне, ремесленники, аристократы, рабы. В разваливающемся обществе внутренний пролетариат выходит на сцену, поднимает восстания, крушит все, что можно сокрушить. Яркий пример тому – восстание фракийского гладиатора Спартака, который с 73 по 71 год держал в напряжении весь Италийский полуостров. Внутренний пролетариат (в понимании Тойнби) в огромном количестве есть сегодня в развивающихся странах, есть он и в России.

Всякая растущая цивилизация неизбежно распространяется вширь, захватывает новые земли, образует колонии, народ которых часто приветствует освободителей как носителей более прогрессивного строя. Но как только общество начинает загнивать, на периферии страны, в колониях, на окраинах поднимает голову “внешний пролетариат”. Так, в Риме первым восстало варварское население североафриканских колоний. Обширность варварских территорий перекрывала возможности римского оружия. В Северо-Западной Африке римская армия так и не смогла добраться до берберов в Атласских горах или в степях Сахары.

В эпоху распада, кажется, сама природа усиливает тенденции крушения: землетрясения, эпидемии, разрушительные ураганы (взрывы на атомных станциях, гибель пароходов и самолетов) – постоянные спутники заката цивилизации.

Однако, никакая мощная цивилизация не погибает полностью. В ее рамках зарождается, как куколка, новая культура, чаще всего в виде новой религии. Так, на окраинах Римской империи зародились первые христианские общины, которые, в конце концов, дали начало совершенно новой, христианской цивилизации.125

Тойнби много внимания уделял влиянию и столкновениям западной цивилизации с восточным миром, а также роли и значению религии в историческом развитии. Мы всегда осознавали и признавали, писал он, чем мы обязаны Израилю, Греции и Риму. Мы представляли себе, что они живут и умирают ради того, что­бы подготовить путь нам, играя как бы роль Иоанна Крестителя по отно­шению к нам, выступающим в роли Христа. Мы осознали также важность вклада в наше про­шлое ряда цивилизаций, которые не только угасли, но и были преданы полному забвению, – минойскую, хеттскую, шумерскую. Труднее признать тот не менее простой факт, что прошлая история живых современников – япон­цев и китайцев, индусов и мусульман и наших старших братьев, православ­ных христиан, – станет частью нашего западного прошлого для того буду­щего мира, который не будет ни западным, ни незападным, но унаследует все культуры, которые мы заварили все вместе в одном тигле. «И, однако, это очевидная истина, если честно взглянуть ей в лицо. Уже наши собст­венные потомки не будут лишь западными жителями, как мы. Они будут наследниками Конфуция и Лао-цзы, так же как и Сократа, и Платона, и Плотина; наследниками и Гаутамы Будды, так же как и Второ-Исайи, и Иисуса Христа; наследниками Заратустры и Мухаммеда, так же как и пророков Илии и Елисея, и апостолов Петра и Павла; наследниками Шанкары и Рамануджи, так же как и Климента и Оригена; наследника­ми каппадокийских отцов православной Церкви, так же как и нашего аф­риканского Августина и нашего Умбрийского Бенедикта; наследниками Ибн Хальдуна, так же как и Боссюэ; наконец, наследниками (если все еще будут барахтаться в болоте политики) Ленина и Ганди, и Сунь Ят-се-на, так же как и Кромвеля, Джорджа Вашингтона и Мадзини»126.


Глава 4. П. Сорокин: история как смена культур

Русский социолог П. Сорокин (1889–1968), эмигрировавший в США и ставший там основателем американской социологи и культуры, в своем многотомном исследовании «Социокультурная динамика» выделял три культуры, последовательно сменяющие друг друга в человеческой истории – идеациональную, идеалистическую и чувственную. Они, по его мнению, обнаруживаются в египетской, вавилонской, греко–римской, индуистской, китайской истории.

Идеациональная культура ориентирована на вневременные, вечные ценности, главной ценностью в ней является Бог. Это глубоко религиозная культура. Церковь – прямо или опосредованно – стоит у власти, господствует строгая дисциплина во всем обществе, искусство носит религиозный характер, все сюжеты живописи и литературы взяты из истории религии или из различных религиозных мифов. Идеациональные культуры существовали в Брахманской Индии, в Греции с VIII по конец VI века до н. э., в Европе в IX – XII вв. Чувственная культура – эта культура ориентирована на материальные чувственные интересы, на удовлетворение материальных потребностей. Власть, как правило, принадлежит народу, господствует демократия. Войны, политические и финансовые кризисы, нищета, безработица, падение нравов – все это признаки чувственной культуры. Элементы этой культуры зародились еще в XVI веке, но стали доминирующими в Европе с конца XIX века.

Идеалистическая культура является синтезом первой и второй культур, она берет все лучшее из них и как бы является самой «лучшей» культурой для развития и прогресса людей. Идеалистическая культура была в Греции в V – IV веках до н. э., в XIII–XIV и в XVII–XVIII веках в Западной Европе.

Особенно явственно проявляется различие культур в искусстве. Темой идеационального искусства является сверхчувственное царство Бога. Его герои – Бог и другие божества, ангелы, святые и грешники, душа. Оно мало внимание уделяет личности, предметам, там нельзя найти какого–нибудь реального пейзажа, портрета. Его цель – не развлекать, а приблизить верующего к Богу. Как правило, это не искусство одного профессионального художника, а творчество безымянного коллектива верующих. Средневековая архитектура соборов, цветные росписи и витражи в храмах очень характерны для этого искусства.

Чувственное искусство, в противоположность идеациональному, живет и развивается в мире реальных чувств: реальный портрет, реальный человек, реальные события. Его персонажи: фермеры, рабочие, домашние хозяйки, стенографистки. На зрелой ступени его любимые герои – преступники, сумасшедшие, лицемеры, мошенники, уличные мальчишки. Цель искусства: доставить чувственное наслаждение, пощекотать усталые нервы, развеселить, развлечь. Почти все западное искусство ХХ века – чувственное. В «Кризисе нашего времени» Сорокин определял основные черты «чувственного искусства», соответствующего чувственной культуре: 1.Искусство низводится до простого чувственного наслаждения уровня «вино-женщины-песня»; 2. Оно становится все более иллюзорным, то есть поверхностным, пустым, несовершенным и обманчивым; 3. В поисках чувственного и сенсационного материала оно уклоняется от позитивного материала, в пользу негативных, от обычных типов и событий к патологическим, от свежего воздуха к социальным отстойникам, оно становится музеем патологий и негативных феноменов чувственной реальности; 4. Чарующее многообразие искусства побуждает к поиску еще большего многообразия, что приводит к нарушению гармонии, превращает искусство в океан хаоса и непоследовательности; 5. Вместе со стремлением дать людям больше удовольствия, возрастает усложнение технических средств, что наносит вред внутренним ценностям и качеству искусств.

Искусство, полагал Сорокин, проникло во все аспекты социальной жизни и влияет на все продукты цивилизации – от инструментов и орудий до мебели и домашней одежды. Оно стало легко доступно любому члену развитого общества, оно вошло в повседневную жизнь и стало рутинной принадлежностью всей западной культуры. И в то же время оно, вынужденное все больше пренебрегать религиозными и моральными ценностями, «постепенно превращается в пустое искусство, эвфимистично названное «искусством ради искусства»; оно аморально, десакрализовано, асоциально, а еще чаще – безнравственно, антирелигиозно и антисоциально, всего лишь позолоченная раковина, с которой можно поиграть, позабавиться в минуты расслабления»127.

Идеалистическое искусство является посредником между идеациональной и чувственной формами искусства. Его герои – то боги, то реальный человек, но в самом благородном его проявлении. Оно не замечает ничего недостойного, вульгарного, уродливого. Его стиль спокоен и невозмутим. Типичные примеры – «Гамлет» или “Дон–Кихот”.

В настоящее время, считал Сорокин, наступил жесточайший кризис. Мы оказались в эпицентре громадного пожара, сжигающего все до основания. Всего за несколько недель он уносит миллионы человеческих жизней, за несколько часов он уничтожает города с многовековой историей. Нищета, растущая день ото дня, простирает свою зловещую тень, охватывая все новые территории. Многие продолжают думать, что это обыкновенный кризис, подобный тем, которые уже не раз случались в западном обществе по несколько раз в столетие.

Другие видят этот кризис в противопоставлении свободных демократических стран и стран тоталитарных. Встречаются даже такие “эксперты”, которые сводят суть кризиса к конфликту “плохих людей” вроде Гитлера, Сталина и Муссолини, с одной стороны, и “людей хороших” типа Черчилля или Рузвельта – с другой. Шпенглер, например, считал, что данный кризис, разворачивающийся в Европе с начала ХХ века, есть результат агонии западного общества и его культуры.

Согласно Сорокину, все эти мнения о причинах кризиса неверны. Настоящий кризис носит не обычный, а экстраординарный характер. Это не просто экономические или политические неурядицы – кризис затрагивает почти всю западную культуру и общество, все их главные институты. Этот кризис заключается в распаде основополагающих форм западной культуры и общества последних четырех столетий.

Настоящий кризис, по Сорокину, заключается в разрушении преобладающей чувственной культуры. Он глубже и глобальнее любого другого кризиса. Он так далеко зашел, что его можно сравнить только с четырьмя кризисами, которые имели место за последние три тысячи лет истории Греко-римской и западной культуры. Но даже и они были меньшего масштаба, чем тот, с которым мы столкнулись в настоящее время. Мы живем и действуем, считал Сорокин, в один из поворотных моментов истории человечества, когда одна форма культуры и общества (чувственная) исчезает, а другая форма лишь появляется.

Кризис чрезвычаен в том смысле, что он отмечен необычайным взрывом войн, революций, анархии и кровопролитий; социальным, моральным, экономическим и интеллектуальным хаосом; возрождением отвратительной жестокости, временным разрушением больших и малых ценностей человечества; нищетой и страданием миллионов.

«Это значит, что главный вопрос нашего времени не противостояние демократии и тоталитаризма, свободы и деспотизма, капитализма и коммунизма, пацифизма и милитаризма, интернационализма и наци­онализма, а также не один из текущих расхожих вопросов, которые ежедневно провозглашаются государственными деятелями и полити­ками, профессорами и министрами, журналистами и просто уличными ораторами. Все эти темы не что иное, как маленькие побочные вопросы — всего лишь побочные продукты главного вопроса, а именно: чувствен­ная форма культуры и образа жизни против других форм. Еще менее значительны такие вопросы, как Гитлер против Черчилля или Англия против Германии, Япония против Соединенных Штатов и им подобные. Мы слышали такие же лозунги и ранее, во время войны 1914—1918 годов. И тогда многочисленные голоса провозглашали источниками зла отдельные личности, такие, как император Вильгельм Гогенцоллерн, и отдельные страны, такие, как Германия; рассматривали их поражение и уничтожение как главный вопрос войны и радикальное средство избавления от зла. Кайзера низвергли, Германии нанесли поражение, но это не предотвратило, не ослабило последующего кризиса, не предуп­редило настоящую катастрофу. Ни Гитлер, ни Сталин, ни Муссолини не создали сегодняшний кризис, а, наоборот, существующий кризис создал их такими, каковы они есть, – его инструментами и марионетками. Их можно убрать, но это не уничтожит кризис и даже не уменьшит его. Этот кризис, пока он существует, будет создавать новых Гитлеров, Сталиных, Черчиллей и Рузвельтов»128.

Кризис вовсе не означает, полагал Сорокин, агонию западной культуры и общества. Нет закона, по которому каждая культура проходит стадии детства, зрелости и смерти – это все только биологическая аналогия. Настоящий кризис представляет собой лишь разрушение чувственной формы западного общества и культуры, за которым последует новая интеграция, возникнет новая культура, скорее всего идеациональная, вновь возрастет роль религии в жизни общества.

Никто сейчас точно не может предсказать форму следующей культуры. Древние говорили: Не дай вам бог жить в эпоху перемен! Но мы живем именно в такую эпоху – тревожную, страшную, полную потрясений и катаклизмов, но в то же время самую интересную эпоху за последние четыре тысячи лет.