Geum.ru

Философия истории

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13
Глава 2. Неокантианские модели исторического познания

Вильгельм Виндельбанд (1848-1915) и Генрих Риккерт (1863-1936) – представители Баденской школы неокантианства, предложившие свой метод познания исторических явлений. В. Виндельбанд в работе «История и естествознание» предложил положить в основу классификации наук различие не по предмету, а по методу. Науки должны различаться не по объекту – науки о природе и науки о духе – но по характеру познавательных целей. Одни отыскивают общие законы, другие - отдельные исторические факты. Первые номотетические (законополагающие), вторые – идеографические (описывающие особенное). Это относится только к приемам познания, но не к содержанию. Так, наука об органической природе в качестве систематики - наука номотетическая, в качестве истории развития – историческая. Но там, где речь идет о познании в естествознании, мышление стремится перейти от установления частного к пониманию общей связи, в случае истории оно останавливается на выяснении частного. Задача историка по отношению к фактам сходна с задачей художника, а историческое творчество подобно эстетическому. В науке – склонность к абстракции, в историческом мышлении – к воззрительной наглядности.

Ученые, писал В. Виндельбанд, пренебрегали историей, ибо она имеет дело только с частным. Но всякий человеческий интерес, всякая оценка, имеющая значение для человека, относится к единичному и однократному. Если это справедливо в отношении индивидуальной человеческой жизни, то тем более это относится ко всему историческому процессу. Он имеет ценность, только если он однократен.

Отталкиваясь от идей Виндельбанда, Г. Риккерт построил и всесторонне обосновал методологию исторического познания. Наиболее интересны в этом отношении его труды «Науки о природе и науки о культуре», «Философия истории».

В конце XIX века история начинает казаться философам непонятной. Историю нужно интерпретировать, а то, что в истории понятно, то неинтересно. История – самый загадочный феномен, который все время тянет разгадывать. Поэтому большое значение в историческом познание начинает приобретать не научный анализ, а воображение, не познание законов, а индивидуальная неповторимость события.

Науки различаются между собой как по предмету, так и по методу, так что разделение должно быть проведено с материальной и формальной точек зрения. По материальному признаку, например, науки делят на механику и психологию как две крайности. Но это деление поверхностное, так как и в психологии работают законы естествознания. Глубже деление на науки о природе и науки о культуре. Или точнее – деление на естествознание и историю.

«Противоположностью природе в этом смысле является культура как то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям… Как бы широко мы ни понимали эту противоположность, сущность ее останется неизменной: во всех явлениях культуры мы всегда найдем воплощение какой-нибудь признанной человеком ценности, ради кото­рой эти явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны человеком; и наоборот, все, что возникло и выросло само по себе, может быть рассматриваемо вне всякого отношения к ценностям, а если оно и на самом деле есть не что иное, как природа, то и должно быть рассматриваемо таким образом. В объектах культуры, следовате­льно, заложены ценности. Мы назовем их поэтому благами, для того чтобы таким образом отличить их как ценные части действитель­ности от самих ценностей, как таковых, которые не представляют собой действительности и от которых мы здесь можем отвлечься. Явления природы мыслятся не как блага, а вне связи с ценностями, и если поэтому от объекта культуры отнять всякую ценность, то он точно так же станет частью простой природы. Благодаря такому либо существующему, либо отсутствующему отнесению к ценностям мы можем с уверенностью различать два рода объектов и уже потому имеем право делать это, что всякое явление культуры, если отвлечься от заложенной в нем ценности, должно быть рассмотрено как стоящее также в связи с природой и, стало быть, как составляющее часть природы»77.

Науки о природе ищут то, что находится за пределами чувственных явлений – общее, идею, понятие. Но всякая реальность имеет особый своеобразный, индивидуальный отпечаток. Все существующее – разно, все подчиняется принципу разнородности, гетерогенности. Это налагает на действительность отпечаток иррациональности. Научное познание и не ставит задачу точного воспроизведения действительности. Действительность можно сделаться рациональной только благодаря абстрактному разделению разнородности и непрерывности. Цель науки – подвести все объекты под общие понятия, по возможности – вывести закон. Естествознание генерализирует, а науки о культуре, прежде всего история, – индивидуализируют.

Действительность становится природой, если мы рассматривает ее с точки зрения общего, и историей – если с точки зрения индивидуального. Интерес к общему и интерес к индивидуальному – два необходимых и неустранимых полюса обработки действительности. Если реально существует только индивидуальное, составляющее предмет исторического познания, то отсюда следует, что только история, а не естествознание – подлинная наука. Одна наука имеет дело с понятиями, другая с действительностью. Эмпирическая действительность есть предел, который никогда не способно перешагнуть естественнонаучное образование понятий.78

С точки зрения И.Канта, история есть либо социология, установление законов общественной жизни, либо сырой факт. Историческая жизнь ничем в принципе не отличается от явлений природы. Но есть свобода воли как иррациональное начало, и есть факт как начало, противоположное закону, как, например, факт энтропии, утверждающий абсолютную неповторимость и необратимость каждого явления, связанного с тратой энергии. Факт не выводим из закона.

Рациональный позитивизм, сводя науку к понятию закона, игнорирует иррациональную фактичность действительности. Отсюда возникает идея дополняющей естествознание конкретной науки или науки о действительности. «Наука, – рассуждал Риккерт, – имеет целью «описывать» мир, как он есть на самом деле, и все то, что не является вполне соответствующим действительности описанием ее, не имеет вообще научной ценности. Против такого произвольного заявления нельзя, конечно, ничего возразить, но можно поставить все-таки вопрос, возможно ли осуществление подобного желания. Стоит только попробовать как-нибудь точно «описать» действительность и во­спринять ее со всеми ее подробностями, «какой она есть на деле», в понятиях с целью получить ее отображение, чтобы скоро убедиться в бессмысленности подобного предприятия. Эмпирическая действитель­ность представляет собой для нас необозримое многообразие, увеличи­вающееся для нас по мере того, как мы углубляемся в нее и начинаем разделять ее на составные элементы, ибо даже «самая маленькая» часть ее содержит в себе больше, чем конечный человек в состоянии описать; более того, то, что он в состоянии воспринять в свои понятия и тем самым в свое познание, бесконечно мало по сравнению с тем, что он вынужден оставить в стороне. Если бы нашей целью было отображение этой действительности в понятиях, то мы как познающие субъекты стояли бы перед принципиально неразрешимой задачей, и потому если что-нибудь, что до сих пор было сделано, может вообще притязать на право называться познанием, то, следовательно, и при имманентном понятии истины познавание является не отображением, но преобразова­нием, и притом всегда упрощением действительности»79.

История, полагал Риккерт, тесно связана с психологией. Объяснение жизни души в общих понятиях есть наука. Но как бы в частностях психология ни отличалась от физических наук, все-таки ее последней целью является подведение частных и ин­дивидуальных явлений под общие понятия и по возможности установле­ние законов. И законы психической жизни должны быть в логическом и формальном отношениях естественными законами. Психология, сле­довательно, с логической точки зрения есть естественная наука, и притом как в смысле различия между природой и культурой, так и в смысле генерализирующего метода. Эти вопросы разрешены уже тем фактом, что до сих пор все приобретения эмпирической психологии достигнуты ею как генерализирующей наукой о природе.

Но историческая психология, т.е. понимание отдельных людей или определенных масс в определенную эпоху, – это не наука, и, тем не менее, важнейшая составляющая исторического познания.

Столь же важна связь истории с искусством. Историк, рассуждает Риккерт, стремится воссоздать нам прошлое во всей его наглядной индивидуальности, и этого он достигает тем, что как бы дает нам возможность пережить это прошлое заново в его индивидуальном развитии. Большое значение имеет фантазия. Искусство и история реалистичнее естествознания, это они изучают саму действительность. Только для искусства – это наглядное представление, для историка – понятие. Искусство интересует не индивидуальное, как историю, но типичное. Генерализирующие науки уничтожают в своих по­нятиях как индивидуальность, так и непосредственную наглядность своих объектов. История, поскольку она является наукой, точно так же уничтожает непосредственную наглядность, переводя ее в понятия, но старается, однако, сохранить индивидуальность. Искусство, на­конец, поскольку оно не хочет быть не чем иным, как искусством, стремится дать наглядное изображение, уничтожающее индивидуа­льность как таковую или низводящее ее на задний план как нечто несущественное. Итак, история и искусство стоят к действительности ближе, чем естествознание, поскольку каждое из них уничтожает только одну сторону индивидуального наглядного представления.

Поэтому, считает Риккерт, совершенно правомерно именовать историю «наукой о действительности» и утверждать, что искусство реалистичнее есте­ствознания. Но искусство и история вместе с тем противоположны друг другу, так как для одного существенным является наглядное представление, для другой – понятие; сочетание же этих обоих эле­ментов в некоторых исторических трудах можно сравнить лишь с пор­третом, который в таком случае, однако, надо рассматривать со стороны его не только художественных качеств, но и сходства с ори­гиналом.

Надо сказать, соединение искусства и науки встречается во многих исторических произведениях, история иногда нуждается для изображения ин­дивидуальности в возбуждении фантазии как в средстве для представления наглядных образов. Но столь же несомненно, что это обстоятельст­во еще не дает права называть историческую науку искусством. «Сколько бы историк с помощью художественных средств ни изображал индиви­дуальные образы, он все же, уже потому, что образы эти всегда должны быть индивидуальными, принципиально отличается от художника. Его изложение должно быть всегда фактически истинным, а эта историчес­кая правдивость не играет никакой роли в художественном произведе­нии. Скорее уж можно было бы сказать, что там, где художник изоб­ражает действительность, он до известной степени связан с истиной генерализирующих наук. Мы только до определенной степени перено­сим несовместимость художественных образов с общими понятиями, под которые первые подходят как экземпляры рода; именно только до тех пор, пока художественное произведение вызывает еще в нас пред­ставление об известной нам действительности. Однако развитие этой мысли отвлекло бы нас слишком в сторону от нашей темы. Нам важно было лишь выяснить независимость художественного творчества от исторической фактичности»80.

История, тем не менее, работает с понятиями, утверждает Риккерт, и Виндельбанд, по его мнению, был не прав, считая, что различие наук о природе и наук о культуре заключается в том, что первые ищут законы, а вторые – образы. У истории есть свои “априори”, свои предпосылки, только с их помощью она может овладеть в своих понятиях разнородной непрерывностью действительного бытия.

Мы должны найти руководящие принципы таких понятий, содержание которых представляет собой нечто особенное и индивидуальное. Культурное значение какого-нибудь явления тем больше, чем исключительнее соответствующая культурная ценность связана с его индивидуальным обликом. Рассматриваемое как природа оно превратилось бы в один из безличных родовых экземпляров, место которого мог бы занять другой экземпляр.

Но как можно образовывать понятия, которые могли бы ухватывать особенное индивидуальное? Ведь понятия всегда обобщают, всегда абстрагируются от частностей. Можно ли говорить об историческом образовании понятий? Риккерт считает, что понятие культуры, с помощью которого мы смогли отделить друг от друга обе группы научных объектов, сможет вместе с тем определить также и принцип исторического, или индивиду­ализирующего, образования понятий. Те части действительности, с которы­ми совсем не связаны никакие ценности и которые можно рассматривать только как природу, имеют только естественнонаучный интерес. Единичное явление рассматривается только как экземпляр более или менее общего понятия. Наоборот, в явлениях культуры дело обстоит совер­шенно иначе, здесь наш интерес направлен также и на особенное и индивидуальное, на их единственное и не повторяющееся течение, т. е. мы хотим изучать их также историческим, индивидуализирующим методом.

Индивидуализирующий метод включает в себя «сочувствие». Историческая объективность вовсе не заключается в передаче голых фактов без принципа выбора. К истории надо относиться «с сочувствием» (Ранке). «Культурное значение объекта, поскольку он принимается во внимание как целое, покоится не на том, что у него есть общего с другими действительностями, но именно на том, чем он отличается от них. И поэтому действительность, которую мы рассматриваем с точки зрения отношения ее к культурным ценностям, должна быть всегда рассмотрена также со стороны особенного и индивидуального. Можно даже сказать, что культурное значение какого-нибудь явления часто тем больше, чем исключительная соответствующая культурная ценность связана с его индивидуальным обликом. Следовательно, поскольку речь идет о значении какого-нибудь культурного процесса для культурных ценностей, только индивидуализирующее историческое рассмотрение будет действительно соответствовать этому культурному явлению. Рассматриваемое как природа и подведенное под общие понятия, оно превратилось бы в один из безразличных родовых экземпляров, место которого с равным правом мог бы занять другой экземпляр того же рода; поэтому нас и не может удовлетворить его естественно-научное, или генерализирующее, изучение. Правда, последнее также возможно, так как всякая действительность может быть рассматриваема генерали­зирующим образом, но результатом подобного рассмотрения было бы, выражаясь опять словами Гёте, то, что “оно разорвало бы и при­вело бы к мертвящей всеобщности то, что живет только особой жизнью”»81.

Но каким же образом осуществляется индивидуализирующее об­разование понятий, создающее из простой и недоступной изображению разнородности охватываемую понятиями индивидуальность.

Во-первых, для исторических наук о культуре дейст­вительность распадается на существенные и несущественные элементы, а именно на исторически важные индивидуальности и просто разнород­ное бытие.

Во-вторых, из необозримого и разнородного многообразия каждого отдельного объекта исследователь опять-таки выбирает только то, что имеет значение для культурного развития и в чем заключается историческая индивидуаль­ность в отличие от простой разнородности.

В конечном счете, «понятие культуры дает историческому образованию понятий такой же принцип выбора существенного, какой в естественных науках дается понятием природы как действительности, рассмотренной с точки зрения общего. Лишь на основе обнаруживающихся в культуре ценностей становится возможным образовать понятие доступной изображению исторической индивиду­альности»82.

При этом надо иметь в виду, что необходимо различать два рода индивидуального: простую разнородность и индивидуальность в узком смысле слова.

Логика не обращала внимание на возможность такого образования понятий потому, считает Риккерт, что исторические понятия, содержащие в себе исторические индивиду­альности и выявляющие их из разнородно-индивидуальной действитель­ности, не выступают так отчетливо и ясно, как естественно-научные. В противоположность общим понятиям они редко выражаются в абстрактных формулах или определениях. «Заключающееся в них содержание большей частью окутано в историчес­кой науке наглядным материалом. Они дают нам его в наглядном образе, который часто почти совершенно скрывает его и для которого они создают схему и контуры; мы же принимаем затем этот образ за главное и рассматриваем его как отображение индивидуальной дейст­вительности. Этим и объясняется непонимание того логического процес­са, который лежит в основе исторических трудов, только отчасти нося­щих наглядный характер, и который решает, что существенно с ис­торической точки зрения, – непонимание, часто даже переходящее в отрицание в истории какого бы то ни было принципа выбора»83.

Если простое «описание» единичного еще не представляет собою науки, то возникает мысль поднять историю на ступень науки, а так как тогда был известен только один принцип образования понятий, то истории и был рекомендован генерализирующий метод естественных наук. Но, идя таким путем, нельзя понять сущность исторической науки.

Но как же все-таки обстоит дело с объективностью исторического исследования, как достичь того, что «было на самом деле»? Ведь историческая объективность имеет совсем другую природу, чем объективность естественных наук. В последних не должно быть никакого личного интереса, никакого «сочувствия» к фактам. Но для историка, которому, как этого желал Ранке, удалось бы совершенно заглушить свое собственное «я», не суще­ствовало бы больше вообще истории, а только бессмысленная масса просто разнородных фактов, одинаково значительных или одинаково лишенных всякого значения, из которых ни один не представлял бы исторического интереса.

Проблема исторического образования понятий заключается в том, возможно ли научное упрощение действительности, при котором не утрачивалась бы, как в естествознании, индивидуальность. В принципе возможность изображения индивидуального показывает искусство. Но история работает не с образами, а с понятиями. Для исторически индивидуального события, личности и т.п. Риккерт вводит понятие "исторический индивидуум". Выделение этих индивидуумов из гигантского многообразия исторического материала происходит не на основе "общего со всеми", а на основе отнесения к ценностям в качестве "важного для всех". Это имеет главное значение для логического понимания исторических наук. Иногда говорят, что историк должен трактовать лишь о «типическом», но «тип» означает как «среднее», так и «образцовое». Например, говорят, что Гёте или Бисмарк — типичные немцы, – это может означать лишь то, что они в своей единственности в своем роде индивидуальности. При этом они как образец имеют значение для всех. Поэтому они, а не многие средние люди, которые жили вокруг них, становятся как типы и историческими индивидуумами.

В целом Риккерт утверждает следующее: «историческое» - индивидуально; «историческое» приводится в связь с некоторой ценностью; исторический индивидуум благодаря отнесению к ценности предстает как цельное многообразие для теоретического рассмотрения, содержа существенные и несущественные составные части. Лишь благодаря этому достигается то понятие, которое охватывает собой объекты исторических наук.

Индивидуумы имеют цели, поэтому историческое образование понятий телеологическое. Нельзя также принимать единичное за изолированное. Объект истории включен в историческую связь как объемлющее целое. Но историческое целое – не общее, а также индивидуальное и особое. Например, итальянское Возрождение настолько же есть исторический индивидуум, как и Н. Маккиавелли, который включен в это целое. Последним историческим целым может быть культурное человечество или человечество вообще.

Итак, хотя никакая наука и невозможна без помощи общего, целью естествознания всегда служит изображение более или менее общего, целью исторической науки — изображение более или менее индивидуального. Все промежуточные формы не могут ничего добавить существенного к противоположности этих двух тенденций.

Свою «историю» имеет всякая вещь в мире, совершенно так же, как каждая вещь имеет свою «природу», то есть может быть подведена под общие понятия или законы. «Поэтому один уже тот факт, что мы желаем и можем писать историю только о людях, показы­вает, что мы при этом руководствуемся ценностями, без которых не может быть вообще исторической науки. Что ценности обычно не замечаются, объясняется исключительно тем, что основывающееся на культурных ценностях выделение существенного из несущественного большей частью совершается уже авторами, дающими историку его материал, или представляется историку-эмпирику настолько «самою собой понятным», что он совсем не замечает того, что здесь на самом деле имеет место. Определенное понимание действительности он смешивает с самой действительностью. Логика должна ясно осознать сущность этого само собой разумеющегося понимания, ибо на этой само собой понятной предпосылке основывается своеобразие ин­дивидуализирующей науки о культуре в противоположность генералирующему пониманию индифферентной по отношению к ценностям природы»84.

Там, где нет отнесения к ценностям, к человеческим благам, там события неважны, незначительны, скучны и не входят в историческое изложение, тогда как естествознание не знает несущественного в этом смысле.

Нужно при этом иметь в виду, подчеркивает Риккерт, что исторически важным и значитель­ным считается не только то, что способствует, но даже и то, что мешает реализации культурных благ. «Так, например, историк, как таковой, не может решить, принесла ли фран­цузская революция пользу Франции или Европе или повредила им. Но ни один историк не будет сомневаться в том, что собранные под этим именем события были значительны и важны для культурного развития Франции и Европы и что они поэтому, как существенные, должны быть упомянуты в европейской истории»85.

Тем не менее, предостерегает Риккерт, после нашего анализа не должно сложиться впечатление, будто история состоит из простого описания отдельных событий. И история, подобно естествозна­нию, подводит особенное под «общее». Но тем не менее это, конечно, ничуть не затрагивает противоположности генерализирующего метода естествознания и индивидуализирующего метода истории. Исторические науки индивидуализируя, выбирают из действитель­ности в качестве «культуры» нечто совсем другое, чем естественные науки, рассматривающие генерализирующим образом ту же дейст­вительность как «природу». Ибо значение культурных процессов поко­ится в большинстве случаев именно на их своеобразии и особенности, отличающей их от других процессов, тогда как, наоборот, то, что у них есть общего с другими процессами, т. е. то, что составляет их естественно-научную сущность, несущественно для исторических наук о культуре.

Исходя из вышеизложенного, можно говорить, согласно Риккерту, о смысле исторического универсума в целом. Исторический универсум есть не что иное, как самое обширное, какое только можно мыслить, историческое целое, понятое индивидуализирующим образом. И изучать этот универсум должна специфическая наука – философия истории, она должна быть учением о ценностях, сообщающих единство историческому универсуму и вместе с тем расчленяющих его. «К истолкованию этого смысла и стремилась действительно всегда философия истории, даже там и тогда, когда она будто бы хотела искать законы, ибо главной ошибкой всех этих филосо­фов было смешение таких понятий, как понятия закона и ценности, неизбежности и долженствования, бытия и смысла, вследствие чего они и забывали, что то, что нельзя отнести к ценностям, не имеет абсолютно никакого смысла. От истолкования смысла истории не отказывался даже натурализм, да и вряд ли вообще возможно закрывать глаза на эту проблему. Вся культурная жизнь есть историческая жизнь, и культурные люди, к которым принадлежат также и натуралисты, не могут, будучи культурными людьми, не стремиться к тому, чтобы дать себе отчет относительно смысла культуры и тем самым относительно смысла истории. Мы наталкиваемся здесь, таким образом, на задачу, которую не в состоянии разрешить ни натурализм, порывающий всякую связь между действительностью и ценностями, ни эмпирическая историческая наука, изображающая ход исторической жизни лишь посредством те­оретического отнесения к ценности»86.