Дом По лестнице спускался умный пес… (Г. А.) Персонажи
| Вид материала | Документы |
- Дом из чистого дерева, 526.2kb.
- Интеллектуальная литературная игра «самый умный» (среди учащихся 1-4 классов) Слайд, 75.17kb.
- Джин и Тоник или мадагаскарский и южноафриканский тараканы, 281.98kb.
- Умный дом или все как по волшебству, 65.76kb.
- Лебедева Екатерина. Экономическая сказка, 29.27kb.
- Игра. 2-й класс приветствие участников игры ведущий. Мы приветствуем зрителей и участников, 188.84kb.
- Видеофильмов, 1101.8kb.
- Кузьменко Елена Викторовна. Тема. Персонажи сказки А. С. Пушкина сказка, 39.98kb.
- Семеном Захаровичем Мармеладовым, спившимся отставным чиновником; тот рассказ, 2100.16kb.
- Семеном Захаровичем Мармеладовым, спившимся отставным чиновником; тот рассказ, 1903.35kb.
Сцена вторая
На сцене темно. Включается софит, и в его круге мы видим собаку - это Дик.
ДИК (исполняет рэп).
Я космический пёс
У меня к вам вопрос
Я не кот я не мышь
Ну и что что я рыж
Я даже не динго
Я скажу вам - бинго!
Меня крутили в центрифуге
Я танцевал буги-вуги
Я вам тут не муму
Я полечу на луну
На мой меланодефицит
Давит ночи антрацит
А что до вопроса
То не смотрите косо
А взгляните прямо
Впереди у вас яма
Яма фудзи яна вишну
Мама рамы мыла кришну
Тише кришенька не хнычь
Нам не страшен дядька линч
Нам не страшен черномор
Нам страшнее беломор
Он вода он огонь
Но всех страшней самогон!..
Я кармический пёс
Я ищу свой мост
Но все мосты сожжены
А все слова солжены
У всех штольцев облом
А я пошел на аэродром
Там всяк чувак с парашютом
А я чудак с абажуром
Мой абажур на шнурке
А шнурок на потолке
А потолок в небе
А я чешу в рэпе
А небо на вешалке
А… есть грибы – вешенки?
Софит гаснет, сцена слабо освещается. К прежней декорации добавлены стоящие в разных концах сцены две стремянки. Из кулисы выходят Блок и Савинков.
БЛОК. Смотрите, собачка.
САВИНКОВ. Псина…
ДИК (на Савинкова). Гав! гав! гав!
САВИНКОВ. У, чёрт рыжий, отвяжись!
Вытаскивает маузер, трясет им.
БЛОК. Зачем вы так, ну полает и убежит.
САВИНКОВ. Да это у меня рефлекс… пограничный.
БЛОК. Какой рефлекс?
САВИНКОВ. Когда кордон перелазишь, не дай бог на пса пограничного нарваться: звери, а не животные.
БЛОК. А что, приходилось - перелазить?
САВИНКОВ. И не раз.
БЛОК. Но это ж милое животное, домашнее: вон у него поводок с ошейником.
ДИК. Р-р-р… гав!
САВИНКОВ. Слыхали? - милое… А ну пшёл!
БЛОК. Ну, гуляй, гуляй давай.
ДИК. Сами гуляйте! А я тут жильё своё сторожу! И двор - в целом.
БЛОК. В чём?!
САВИНКОВ. Сучий сын! Заговорил!
ДИК. Уж и поговорить, что ли, нельзя?
БЛОК. Можно, но… говорящая собака…
ДИК. А чего особенного-то? Вы что, мультиков не смотрите?
САВИНКОВ. Чего мы там не?!
ДИК. Аниме-е!
САВИНКОВ. Я тя щас…
Целится в пса.
Эх, стрелять нельзя - заметут!
ДИК. И праильна сделают: ты тут кто? - пришлец, из другой цивилизации вылез, свои порядки хочешь утвердить, да? А нам твоих порядков не надь, у нас своих-то порядочных еще не установилось!
БЛОК. Это верно.
САВИНКОВ. И вы ему еще поддакиваете, Александр Александрыч!
БЛОК. Фантастика реальности не отменяет, оттеняет разве.
ДИК. Согласен с вами.
САВИНКОВ. Та-ак значит, сговорились… Стоит на недельку за бугор отлучиться, как уже и псы заговорили, и поэты уж с ними заодно, да-а…
БЛОК. Поэты тоже нынче как псы бродячие.
САВИНКОВ. Бороться надо - бороться за своё достоинство, а не… бродить!
БЛОК. Так это ж я с вами связался, потому и брожу здесь до сих пор. А мосты поди уж развели, домой-то уж не добраться!
САВИНКОВ. Ну чего вы так раскипятились, Александрыч, не зима же. Да и рассветет уже скоро.
ДИК. В огне брода - есть!
БЛОК. Что?
САВИНКОВ. Опять?!
ДИК. Чего опять, чего опять - нельзя уже и словечка молвить? Хозяева-а! Челове-еки…
БЛОК. Да пусть говорит, интересно же: собака и рассуждает.
САВИНКОВ. Хрен с ним.
Дику.
Слышал? - хрен с тобой.
ДИК. И на том спасибочки… А вы, граждане, собственно куда направляетесь – заполночь, а?!
САВИНКОВ. Ну, легавый!
БЛОК (Савинкову). Успокойтесь вы.
Дику.
Мы знакомого одного с вечера ищем, никак не сыщется.
ДИК. Звать как?
БЛОК. Меня?
ДИК. Нет – знакомого.
БЛОК. Алексеем … Алексей Михалычем.
ДИК. А фамилие у него какое будет?
БЛОК. Ремизов.
САВИНКОВ. Господи, с кем вы разговариваете!
ДИК. Это огромный такой детина, да? С посохом ходит?
БЛОК. Скорей уж щуплый да махонький, волосы дыбом… носит.
ДИК. А-а-а.
САВИНКОВ. Говорю же, напрасно вы с ищейкой разговоры разводите.
ДИК. Тогда знаю.
САВИНКОВ. Что?
ДИК. Проживал, говорю, здесь такой. Всё бутылки с водою к себе на шестой таскал: туды-сюды, туды-сюды - так и шастает день-деньской! Вроде уж не юный, а физкультурник.
САВИНКОВ. С какой водой, какие бутылки?!
БЛОК. Вот видите, и вправду на шестом!
ДИК. А как водопровод в 18-м годе полетел, так он и наловчился воду к себе на жилплощадь в стеклянной таре, значит, затоваривать. Без воды, как без воздуха - не проживешь!
САВИНКОВ. Узнаю друга-зека… Закалка ссыльнопоселенца. На вид сморчок, а всех нас на погост еще перетаскает.
ДИК. У него в квартере ещё комната вся серебринкой обклеенная: с полу до потолка. От шоколадков – фольгою. Меня-то вить поначалу туда подобрали - взяли, то есть, щенком еще на проживание. Только мне там не пондравилось, мышами воняет, а я ж не кошка, понимаешь! Ну и переехал пониже, на второй тоись этаж.
САВИНКОВ. Ты завязывай с мемуарами, по делу говори.
БЛОК. Это по какой же лестнице он…
ДИК. Да по чёрной - во дворе, во-он по той.
Указывает на одну из стремянок.
Или по той.
Указывает на другую.
САВИНКОВ. Крутишь!
ДИК. Так окна евоные-то посередь стены как раз, между лестниц этих, а где вход теперя - с какой стороны - не знаю.
САВИНКОВ. Мы и там и там были.
ДИК. Всё меняется быстро! И потом я не сказал, что живёт, а - проживал, мол.
САВИНКОВ. Что? Замели?!
БЛОК. Помер?
ДИК. Ребята, вы чего? У нас вить не военный коммунизьм... И даже не НЭП!
САВИНКОВ. Неп?
БЛОК. А чья сейчас власть тогда… Учредительного собрания?
ДИК. Ха! На дворе двадцатый век! – собрание… А квартиросъемщик наш-ваш, он да-авно убёг.
БЛОК. Как убег?
САВИНКОВ. Куда?!
ДИК. Известно куда - куда и все: к германцам, до городу Парижу! На рю имени Тамбасова.
САВИНКОВ. На рю?
БЛОК. Там…
ДИК. Или еще по какому адресу. Все проживают по каким-то адресам, верно?
САВИНКОВ. У меня нет адресов, у меня только явки.
ДИК. Так вот ты какой, Штирлиц…
САВИНКОВ. Я с тобой всё-тки управлюсь.
Пытается схватить поводок, Дик отпрыгивает в сторону.
ДИК. Но-но! Управдом нашелся! Стой, где стоишь, не то…
САВИНКОВ. Что? Укусишь?
ДИК. Да ну вас… Прощайте, Сан Саныч!
Убегает в кулису.
САВИНКОВ. Убёг, наконец-то избавились от нечисти… Говорящий, понимаешь!
БЛОК. Ну и что делать теперь будем?
САВИНКОВ. Как что? Вперед, на штурм - верх по лестнице.
БЛОК. Ведущей куда? А?
САВИНКОВ. То есть? - к конспиратору же! Ишь, что выдумал: убёг! Залёг он, сам же сочинил, что катапультировался, и – залёг. А ну, пойдем проверим, кто там на шестом этом обитает: во все двери будем колотить, а там увидим. Нагрянем… с гостинцами!
Приотворяет полы пальто.
БЛОК. Ночью-то? Так нам и откроют…
САВИНКОВ. Чёрт, и то верно. Надо до утра дождать, в засаде. А что? Устроим на площадке лестничной бивуак: кто ни выйдет утром - а мы вот они!
БЛОК. Но лестниц-то две.
САВИНКОВ. Придется разделиться: вы - сюда, я - туда. Или наоборот, как хотите.
БЛОК. Да… всё одно деваться некуда, пойдемте.
Поднимаются по стремянкам и садятся каждый на своей - на верхних площадках оных. На сцену въезжает Чорт на Бодронравове.
ЧОРТ. Тпру-у! Приехали.
БОДРОНРАВОВ. Ку-куда?
ЧОРТ. Щас выясним. Подрули-ка, давай, к нумеру.
Указывает на табличку с номером дома над подворотней.
БОДРОНРАВОВ. Яволь!
ЧОРТ. Правее, балда.
Подъезжают к слабоосвещенной табличке.
Та-ак… нумер подходящий. А это что такое?
Вглядывается в мраморную доску сбоку от подворотни.
Мемориал… Ого! «В этом доме с 1912 года по»… та-ак… «Котельников, изобретатель ранцевого парашюта», ясно. И гвоздички, значит, усохшие со Дня Десантника. А что же другие квартиранты? У кого б спросить…
БОДРОНРАВОВ. Извините, господин чёрт, но кого ищем?
ЧОРТ. Не твоего ума… а впрочем, ты ж тоже из местных, может и знаешь. Мы приехали к… угадай к кому!
БОДРОНРАВОВ. Я?!
ЧОРТ. Почему нет? Я тебе доверяю.
БОДРОНРАВОВ. Ну раз доверяете, то… не знаю.
ЧОРТ. Смелее, незнайка.
БОДРОНРАВОВ. К… Пушкину?
ЧОРТ. Почему к Пушкину?
БОДРОНРАВОВ. А к кому ж еще? - он у нас за всё… главный. Тут.
ЧОРТ. Был тут, да сплыл. Незадача вышла: не угадал ты, друг ситный, маху дал. Вот те тогда еще подсказочка: из мазил адресат-от наш будет, из маляров кисточкой по холстине и прочая. Ну?
БОДРОНРАВОВ. Неужели…
ЧОРТ. Ну же!
БОДРОНРАВОВ. Неужели к Репину?!
ЧОРТ. Совсем обалдел от езды… С непривычки, видать. Какой Репин, ты что? Где Репин - и где мы!
БОДРОНРАВОВ. А что? - вон тут он проживает, только дорогу перейти.
ЧОРТ. Где?!
БОДРОНРАВОВ. Да вона, за конюшнею!
ЧОРТ. Ну и… ангел с ним, с Репиным. Нам на этой стороне дело надо справить, там - совсем другая линия... Сызнова не угадал, получается. Что же это ты, а, текстовик-затейник? В школе-то как учился?
БОДРОНРАВОВ. На пятерки!
ЧОРТ. Оно и видно. Эх, не тому, не тому, знать, учили вас, словотрясов... Тсс! Прохожий-захожий топает. Щас мы его того, в языки. Ну-ка, стой смирно.
Прячется за спину Добронравова. На сцену из кулисы выходит молодой человек - Чартков - в старой шинелишке и с картиной под мышкой.
ЧАРТКОВ. Досадно, чёрт побери! Зачем я его купил, на что он мне? Да и это тоже – тот еще шедеврец.
Приближается к Добронравову и, не доходя до него, сворачивает к рампе. Из-за спины Бодронравова выскакивает Чорт.
ЧОРТ. Куда? Стой!
ЧАРТКОВ. Что?!
ЧОРТ. Погодите, не пугайтесь.
ЧАРТКОВ (приглядывается). Вы кто такие? И зачем тут ночью…
ЧОРТ. А мы к вам, уважаемый господин Чартков. Сразу не признал, извиняйте.
ЧАРТКОВ. Сгинь, сгинь, виденье!
Апарт.
Надо было всё же хлеба купить, а не портрет.
ЧОРТ. А я - да и мы оба, пожалуй, вот с товарищем - никакие не фантомы вовсе. Это вот Николай, э… как бишь тебя там по батюшке?
БОДРОНРАВОВ. Для вас просто Коля, здрасьте.
ЧОРТ. А я - Чорт, натуральный, собственной персоною.
ЧАРТКОВ. Натуральный… чёрт?
БОДРОНРАВОВ. В натуре.
ЧОРТ. Помолчи… Именно в натуре, сами только что поминали, в связи с досадою-с. Так что природное явление и никаких виденьев: прогуливаемся вот, дышим свежим ночным воздухом. А вы-с куда сворачивать изволите? Жильё-то ваше вроде как на этой стороне улицы.
ЧАРТКОВ. Напротив, на той.
ЧОРТ. А разве не в этом нумере?
Показывает на номер над подворотней.
ЧАРТКОВ ( указывая в зал). Да нет, там вон - в Пятнадцатой, над конюшнею снимаю… студию.
ЧОРТ. Студию так студию. А мы как раз к вам, по делу-с. Вы ведь художник, верно?
ЧАРТКОВ. Ко мне? По какому? И… откуда знаете меня?
Тем временем Бодронравов потихонечку ретируется к левой кулисе.
ЧОРТ. А мы с приятелем седни, как и вы, на Щукин двор хаживали, в картинную лавку вот тоже заглядывали-с, где нам и посоветовали к вам обратиться.
ЧАРТКОВ. А-а… Картину, что ль, заказать желаете - это пожалуйста, прошу ко мне.
ЧОРТ. Нет-с, то есть, да, именно портрет, но не совсем заказать, а – купить, уже готовый-с.
ЧАРТКОВ. Готовый? Я портреты только по заказу клиента делаю, так что готовых, увы, не имею.
ЧОРТ. Как же-с, как же! - а седнишнее приобретение, разве ж не портретного жанру будет?
Кивает на картину под мышкой у Чарткова.
ЧАРТКОВ. А, вы об этой. Так эта не моя, да и не портрет вовсе.
ЧОРТ. Простите?
ЧАРТКОВ. Тот - портрет - всучил лавочник, а это… Вот.
Поворачивает картину лицом к зрителям, это «Купание красного коня».
ЧОРТ. А... а куда ж портрет делся?!
ЧАРТКОВ. На что он мне? Зашел вот к другу, по пути, да обменял вот - на эту, значит. Эскиз евоный. У него таких уже с десяток, а замазывать жалеет, ну и предложил на обмен. Хотя тоже на фиг мне не нужен. А тот портрет – стра-ашный, на что он вам?
ЧОРТ. Все мы не красавцы. Где, говоришь, подельник твой проживает?
ЧАРТКОВ. А вона - на углу, где гастроном, на верху самом, в мансардном помещении обосновался. Только вы ночью-то не надо б.
ЧОРТ. Это мы сами решим. Прощай, академик. Эй, ямщик!
Далеко уже отошедший Бодронравов вздрагивает и поворачивается к Чёрту.
Что, сбежать удумал?
ЧАРТКОВ. Ну, я пошел…
Уходит, оглядываясь и крестясь, с картиною в зал.
ЧОРТ (Бодронравову). О пье! к ноге!
Пока тот плетется обратно, из-за его спины из левой кулисы выезжает на велосипеде Алексеев и врезается в Бодронравова, оба падают.
БОДРОНРАВОВ. Чтоб тебя!
АЛЕКСЕЕВ. Ух, чёрт! Извините… Не зашиб я вас?
БОДРОНРАВОВ. Сшиб и зашиб, твою!
АЛЕКСЕЕВ (поднимаясь на ноги и протягивая руку). Давайте помогу.
БОДРОНРАВОВ. Да ну тебя! Не до тебя тут…
ЧОРТ. Прерву, друзья, ваш бонтонный диалог - время не ждет, и нам с Николашей нужно спешно отправляться по безотлагательному дельцу-с.
Подбегает к встающему Бодронравову и впрыгивает к нему на закорки.
БОДРОНРАВОВ. Может, лучше на велике? А то я контуженный…
ЧОРТ. Но, но! - пошел!
Ускакивают в правую кулису.
АЛЕКСЕЕВ (потирая ушибленное место). Переключать скорости надо по-о-чередно, а не с пятой на первую разом, чтоб их! А так и черепушку можно расколоть.
Озирается.
Куда это я заехал?
Ковыляет к центру сцены, пытаясь разглядеть номер дома. Останавливается между стремянками.
Ага!
Смотрит в левую кулису.
Ускакали… Может померещилось? От сотрясения-то? Ну да бог - или кто там - с ними…
Поворачивается к залу, к нему же и обращается далее.
Впрочем, виновник-то, конечно, он! Да, да - он и не на такое способен. Чёрт знает, на что он способен! Он способен на всё. Это его фокусы… Он любит сбить с толку, ошарашить, привести в изумление, потрясти до основания, одурачить, околпачить, закружить, завертеть, заморочить голову… Так и ждешь от него подвоха. Так и ждешь, что он выкинет что-нибудь этакое, что-нибудь непонятное, необъяснимое, ставящее в тупик и повергающее в изумление!.. Я всегда его обожал. Я всегда им восторгался. Я всегда был от него без ума… но я всегда слегка его побаивался и был настороже. Правда, ему удавалось порой усыпить мою бдительность и обвести меня вокруг пальца - притворства ему не занимать! Стоило мне только слегка расслабиться, чуть-чуть зазеваться и развесить уши…
На сцену из подворотни выходит Рудька с большим подсачником. Останавливается на спиной Алексеева и слушает.
О, сколько раз я терялся и блуждал среди его надменных колоннад! Сколько раз меня заманивали в тупики его приветливые с виду аркады! Сколько раз меня зачаровывали его горделивые, высоко вознесшиеся фронтоны - убежища гипсовых, мраморных и бронзовых фигур…
Смотрит вверх, указывает на сидящих на стремянках.
Фигур, взирающих сверху на проходящих пешеходов и проносящихся велосипедистов!
А фасады? - бесчисленные фасады домов, выстроившиеся вдоль бесконечных улиц, плотно прижавшиеся друг к другу, вроде бы разные, но притом и очень похожие, вроде бы бесстрастные, но притом и беспокойные, вроде бы неподвижные, но притом и непрерывно шевелящиеся - приседающие, подпрыгивающие, наклоняющиеся то вперед, то назад, норовящие стать боком к улице или укрыться в глубине квартала, вроде бы безмолвные, но притом и всегда говорящие что-то, бормочущие что-то, шепчущие что-то, изредка даже кричащие что-то… А темные, бездонные провалы подворотен! А зияющие, беззубые рты парадных! И те и другие интригуют, задают загадки, скрывают какие-то тайны, секреты, вызывают смутные опасения, настораживают, но притом и манят, влекут к себе
неудержимо… А дворы!
РУДЬКА. А мосты!
АЛЕКСЕЕВ (хватаясь за сердце и оборачиваясь). Ох!.. ох… о-о-о-ох…
РУДЬКА. Мосты, говорю, тоже неслабые предметы.
АЛЕКСЕЕВ. Мосты! Вы так незаметно…
РУДЬКА. Прошу пардону.
АЛЕКСЕЕВ. Не ожидал, что у меня слушатели… тут, за спиною. То еще ощущеньице, знаете ли, когда вдруг…
РУДЬКА. Ещё раз извиняйте.
АЛЕКСЕЕВ. Да ладно.
РУДЬКА. Я-то давно уж здеся прогуливаюсь, думал, вы меня заметили.
АЛЕКСЕЕВ. Прогуливаетесь? Чего ж ночью? Не спится?
РУДЬКА. Спится. Только… рыбы-т я не купил, не завезли, а реноме, оно того, требует к этой - к жертве!
АЛЕКСЕЕВ. К жертве? Кого?
РУДЬКА. Понятно, меня. Я тут один знаменитый – рыбак. Рудольфом зовусь…
Протягивает Алексееву руку.
А кличут Рудькой.
АЛЕКСЕЕВ (пожимает Рудьке руку). Геннадий, архитектор. Точнее, преподаю историю, так сказать, архитектуры: лекции будущим градостроителям читаю.
РУДЬКА. Так вы тут, что, к лекции готовитесь? Дома жилищные условия не позволяют, что ли?
АЛЕКСЕЕВ. Да позволяют, только… люблю, знаете ли, ночные прогулки - на велосипеде, с ветерком! Да и натуру зодчества заодно изучаю - свобода: ни транспорта, ни народу.
РУДЬКА. Я тоже.
АЛЕКСЕЕВ. Что, на велосипеде?
РУДЬКА. Да нет, на лисапеде не очень, я про мосты! Когда стоишь на мосту, когда находишься между, значит, двух берегов, когда ты и не тут и не там, возникает щемящее чувство такое какое-то…
АЛЕКСЕЕВ. Чувство неопределенности, случайности и необязательности существования, чувство некоей промежуточности…
РУДЬКА. О - точняк!
АЛЕКСЕЕВ. Сзади с тобой уже распрощались, впереди тебя еще не встречают - где ты? И есть ли ты вообще? А если и есть, то не для того ли ты создан, чтобы стоять на мосту и плевать с моста в воду?
РУДЬКА. И не говорите! - приятно плюнуть в воду разок-другой… плюнуть и следить, как плевок уплывает в неизвестность!
АЛЕКСЕЕВ. Да вы поэт.
РУДЬКА. Поэт? А что, может быть и поэт… Но о мостах этого города сказано уже предостаточно, и я о них умолчу. Скажу только, что стоять на мосту - одно удовольствие. Вот я и предлагаю: не сходить ли нам к мосту? Посмотрите, как я, может быть, что-нибудь поймаю, а?
АЛЕКСЕЕВ. А вы… этим,что ли, ловить-то собрались?
Показывает на подсачник.
РУДЬКА. Придется! Лесу у меня, понимаете, на удочке порвали, а потом и удочку того… А, долго рассказывать! Настоящий рыбак ловит тем, что есть. И то, что ловится! Вдруг летучая залетит?
А что, бывало?
Чего только не бывало…
АЛЕКСЕЕВ. Хорошо, пойдемте. Лекция у меня в девять утра, до этого я совершенно свободен.
РУДЬКА. Тогда пошли. Заодно и поглядим, на своем ли он еще месте…
АЛЕКСЕЕВ. Кто?
РУДЬКА. Он.
АЛЕКСЕЕВ. Кто он-то?
РУДЬКА. Ну, мост.
АЛЕКСЕЕВ. Мост?
РУДЬКА. Вы не смейтесь только, но я вам скажу… скажу, что вот вчера ночью-то приходил я туда, а его - этого, лейтенанта Шмидта-то, - того, не застал. То есть, не нашел! Вроде всё на месте: и набережная, и домик-сортир, и академия, как её…
АЛЕКСЕЕВ. Художеств.
РУДЬКА. Во-во… Ан моста-то на месте и не было!
АЛЕКСЕЕВ. А что ж было? Пустая Нева, что ли?
РУДЬКА. Точно так! - не единой лодочки!
АЛЕКСЕЕВ. Может вы это… с похмелья был?
РУДЬКА. Да я не пью!.. до такой, то есть, степени. К тому ж сегодня ввечеру прихожу: есть мост! - стоит себе… но как-то вроде и не на своем месте уже, вроде как сдвинулся чуток, в сторонке - к свинусам этим самым поплотнее… Во как! А ты говоришь «с похмелья»… Это я те первому рассказал, учти, как академику по этой ахре…
АЛЕКСЕЕВ. Архитектуры.
РУДЬКА. Ей. Другие б засмеяли токо… Вот.
АЛЕКСЕЕВ. А почему бы и нет? Почему бы ему и не сдвинуться? Я вот тоже, когда осенние низкие облака, почти лежащие на городских крышах, скрывают из виду золотые шпили Адмиралтейства и Петропавловки, я всякий раз испытываю опасение - а появятся ли они вновь?.. А ну давай, пошли, проведаем нашего Шмидта!
Ставит велосипед на колеса.
Идем?
РУДЬКА. Айда.
АЛЕКСЕЕВ (напевает). Гайда тройка, снег пушистый, ночь мо-роз-ная была-а…
РУДЬКА. Ты чего это?
АЛЕКСЕЕВ. Так, вспомнилось - для сугрева…
Ну, если для сугрева…
Далее поют хоро и спускаются в зал..Затемнение, пауза. Сцена вновь освещается, Рудька и Алексеев идут из разных кулис к центру сцены, где стоят теперь почти сдвинутые пустые стремянки.
РУДЬКА. Ух ты!
АЛЕКСЕЕВ. Вы тоже это видите, Рудольф?
РУДЬКА. Ух ты, ух ты… А то нет!
АЛЕКСЕЕВ. Вот те и сдвинулся.
РУДЬКА. Вот те и геоме-етрия!
АЛЕКСЕЕВ. Эффект оптический, может?!
РУДЬКА. Вот те и реальность…
АЛЕКСЕЕВ. Ир-реальность… Ночь! Который же час?
Смотрит на часы на руке.
Почти час, почти утро… Неэвклидово - утро.
РУДЬКА. А я что говорил? Квадратура этого-того… моста!
АЛЕКСЕЕВ. Да-а… Давай-ка присядем, а то шатко как-то в голове.
РУДЬКА. В ногах правды нету.
АЛЕКСЕЕВ. Не знаю, теперь не уверен, может и есть… Даже наверняка есть… но мало. Так что лучше всё ж сесть.
Садятся на пол, созерцают стремянки.
РУДЬКА. Тебе какой больше кажется?
АЛЕКСЕЕВ. Мне? Оба чертовски хороши!.. А вместе так еще лучше.
РУДЬКА. И мне - оба. Но правый краше: на этом месте рыба лучше клюет. Или клевала… Как думаешь, на клёве это скажется?
АЛЕКСЕЕВ. А бес его… то есть, не знаю, я в рыбе мало разбираюсь.
РУДЬКА. Жаль.
АЛЕКСЕЕВ. Всё таинственное достойно уважения.
РУДЬКА. Ты это о поклёвке?
АЛЕКСЕЕВ. Я это о мостах… близнецах!
РУДЬКА. А может все-тки мираж они, а? Близнюки эти?
АЛЕКСЕЕВ. Трудно сказать, приобщение к тайне - удел немногих…
РУДЬКА. Как в пустыне, э?
АЛЕКСЕЕВ. Служение тайне - поприще избранных…
РУДЬКА. Помрачение массовое от нехватки воды, а здесь напротив - от избытку?
АЛЕКСЕЕВ. Перед тайной нелишне склонить голову…
РУДЬКА. Ты чего?
АЛЕКСЕЕВ. Перед тайной не зазорно постоять на коленях…
Становится на колени.
РУДЬКА. Ты брось это, слышишь? Пошли лучше подымимся на них!
АЛЕКСЕЕВ. Пренебрежение тайной чревато бедой…
РУДЬКА. На один, да на другой - эй?!
АЛЕКСЕЕВ. Пошли… Вира!
Вскакивает на ноги и лезет вверх по одной из стремянок. Рудька, подумав, набрасывает сетку подсачника себе на голову и лезет по другой стремянке. Свет гаснет, потом загорается вновь. Стремянки снова раздвинуты и повернуты на 90 градусов. На верхней площадке одной из них сидит Каравай, другая пуста. Из подворотни выходит темная фигура, петляет, затем падает наземь и лежит без движенья. Из правой кулисы выходит Чук, бродит по сцене, бренча на гитаре и напевая. Подходит к рампе.
ЧУК. Ой, не спыться-а, не лежыться-а!
Зрителям.
Не спится, а делать нечего! Некому даже ряху начистить - как говорится: ни шнурка, ни филиппка. Скука! Собутыльники как-то самоликвидировались, что ли… Да и бабы куда-то все запропали - ау-у!
КАРАВАЙ (сверху). А-у!
ЧУК. Ага, всё же есть живая душа! Ты где, друг?
КАРАВАЙ. А-у. Я здесь - на кры-ыше.
ЧУК. Ты что, швед?
КАРАВАЙ. Кто-о я?
ЧУК. Карлсон, что ли, раз на крыше ночуешь?
КАРАВАЙ. Нет, не Карлсон - Карава-ай!.. сон…
ЧУК. Значит, швед-таки!
КАРАВАЙ. Нет, таки не шве-ед - я ме-естный! А «сон» – это так, для рифмы, для унисону…
ЧУК. Унисону?.. Слушай, местный, спускайфся давай, поболтаем, а то так неудобно - кричать-то!
КАРАВАЙ. Не могу-у…
ЧУК. Что?
КАРАВАЙ. Не могу спуститься, говорю, заблудился я!
ЧУК. Как же это ты… умудрился…
КАРАВАЙ. Не умудрился, а заблуди-ился. - в небе! И что теперь делать - не зна-аю…
ЧУК. На крыше, то есть, заблудился?
КАРАВАЙ. Части-ично! Крыша маленькая, а небо - большо-ое! Не спалось мне нынче чего-то, воздухом вышел ночным подышать, иду, вдруг слышу - музыка из подворотни, свернул, потом в парадняк какой-то - оттуда музыка шла, а дальше наверное выше…
ЧУК. Почему ж «наверное»?
КАРАВАЙ. Потому что дальше не помню! Очнулся уже в тишине и здесь вот, в не-ебе…
ЧУК. Да-а, брат… А ты пробовал – спускаться-то?
КАРАВАЙ. Так не по чему ж!
ЧУК. Но ты ведь на кры-ыше?
КАРАВАЙ. Где ж еще!
ЧУК. Значит, должны быть слуховые окошки, их полно на крышах - треугольнички такие…
КАРАВАЙ. Зна-аю… На этой - ни одного-о! Прям пусты-ыня!
ЧУК. Вот чёрт…
КАРАВАЙ. Хоть шаром покати… Может ты-ы сюда влезешь, а?!
ЧУК. Я-а?.. Я могу! Только… где здесь вход - по какой лестнице подыматься-та-а?
КАРАВАЙ. Без разницы! Подымайсь по любо-ой!
ЧУК. Слу-ушай, тут всего две-е! По правой, или по ле-евой?
КАРАВАЙ. Говорю - по любой! Только не промахни-ись!
ЧУК. Мимо лестницы?
КАРАВАЙ. Мимо пра-авильной!
ЧУК. Теоретик… Ладно, иду-у!
Поднимается по пустой стремянке, встаёт в полный рост на её верхней площадке. Софит освещает только эту стремянку.
Э-эй, ты где? Ау-у-у! Есть здесь кто?.. Дру-уг! Как тебя там… Карлсо-он!
Смотрит во все стороны.
Никого… Знать, всё же промахну-улся… А крыша-то и впрямь малёхонькая! Хоть и не та… Ой, не спыться, не лежыться!.. Прям даже малюсенькая. Какое там-тут лечь - и устоять-то еле получается!.. Надо обратно… спускаться надо…
Стоит на одной ноге, второй пытаясь нащупать ступеньку, но попадает только в воздух.
Караул!.. Кажись, и я влип… Пропала - лестница-то! Щас слечу ведь - вниз башкою!
Нагибается, хватается рукой за верхнюю перекладину стремянки, ставит на площадку вторую ногу и замирает в таком положении.
Во… во. Так лучше… так хорошо… Хотя чего уж тут хорошего!.. Может, это сон? Точно - сон! То-то мне спать всё не хочется! А потому и не хочется, что уже сплю я!
От радости чуть не падает.
Стоп!… сто-оп… Не-ет, падать всё ж не стоит - так можно и не проснуться! Надо было на лифте доехать… доехать и осмотреться, не вылазя, в окошечко и назад! - вниз, тоись… Тоже опасно, но лифт, он хоть парашютным устройством снабжен: ЦОП! - и виси, пока не снимут, а тут никаких тормозов... Да-а, влип… Тоже - нашел компанию: швед патлатый! Ну да сам виноват: неча на шведа пенять, коли… коли… чёрт знает что «коли»! Этак я до утра навряд продержусь, пропаду, как… Карлсон под Полтавой! Спаси-ите-е-е!!!
Свет софита перемещается на другую стремянку.
КАРАВАЙ. Тишина-а. Ни соседского телевизора, ни транспорта… И этот с гитарой сгинул куда-то. Бард!.. Да и откуда тут влезать-то: разве по пожарной лестнице - так ить нет их у нас и отродясь не было! Да-а, тишина-а… Идеальная тишина! Идеальное место для сочинения музыки: похоже на вечность… А луна! - вот это луна так луна, просто никогда такой не было… Это что ж я, неужто на небоскреб вскарабкался?! Нет, быть не может: откуда в наших краях небоскребам-то взяться… Ампирным госбилдингам-то. Да и не карабкался я, вовсе не карабкался, а просто… просто р-раз - и вдруг здесь!.. очутился. Уснуть, надо уснуть – да, уснуть и видеть… нет, слышать! Уснуть и слышать музыку – внеземную, надмирную.
Запевает.
Дивлюся на не-ебо та й думку гадаю, чому я не со-кіл?
На сцену из подворотни выходит Дик, садится около лежащего между стремянками и, глядя на луну, начинает подвывать Караваю. Луна и софит гаснут.