Geum.ru

Собрание сочинений в четырех томах. Том Песни. 1961-1970 Текст предоставлен изд-вом

Вид материалаДокументы

Содержание


‹из дорожного дневника›
Подобный материал:
1   ...   95   96   97   98   99   100   101   102   ...   147
* * *


Марине В.


Люблю тебя сейчас,

не тайно – напоказ, —

Не после и не до в лучах твоих сгораю;

Навзрыд или смеясь,

но я люблю сейчас,

А в прошлом – не хочу, а в будущем – не знаю.


В прошедшем – «я любил» —

печальнее могил,

Все нежное во мне бескрылит и стреножит, —

Хотя поэт поэтов говорил:

«Я вас любил: любовь еще, быть может…»


Так говорят о брошенном, отцветшем,

И в этом жалость есть и снисходительность,

Как к свергнутому с трона королю,

Есть в этом сожаленье об ушедшем,

Стремленье, где утеряна стремительность,

И как бы недоверье к «я люблю».


Люблю тебя теперь —

без пятен, без потерь.

Мой век стоит сейчас – я вен не перережу!

Во время, в продолжение, теперь —

Я прошлым не дышу и будущим не брежу.


Приду и вброд, и вплавь

к тебе – хоть обезглавь,

С цепями на ногах и с гирями по пуду, —

Ты только по ошибке не заставь,

Чтоб после «я люблю» добавил я «и буду».


Есть горечь в этом «буду», как ни странно,

Подделанная подпись, червоточина

И лаз для отступленья про запас,

Бесцветный яд на самом дне стакана

И, словно настоящему пощечина, —

Сомненье в том, что «я люблю» сейчас.


Смотрю французский сон

с обилием времен.

Где в будущем – не так, и в прошлом – по-

другому.

К позорному столбу я пригвожден,

К барьеру вызван я – языковому.


Ах, разность в языках, —

не положенье – крах!

Но выход мы вдвоем поищем – и обрящем.

Люблю тебя и в сложных временах —

И в будущем, и в прошлом настоящем!


1973

‹ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА›
I. Из дорожного дневника


Ожидание длилось,

а проводы были недолги —

Пожелали друзья:

«В добрый путь! Чтобы – всё без помех!»

И четыре страны

предо мной расстелили дороги,

И четыре границы

шлагбаумы подняли вверх.


Тени голых берез

добровольно легли под колеса,

Залоснилось шоссе

и штыком заострилось вдали.

Вечный смертник – комар

разбивался у самого носа,

Превращая стекло

лобовое

в картину Дали.


Сколько смелых мазков

на причудливом мертвом покрове,

Сколько серых мозгов

и комарьих раздавленных плевр!

Вот взорвался один,

до отвала напившийся крови,

Ярко-красным пятном

завершая дорожный шедевр.


И сумбурные мысли,

лениво стучавшие в темя,

Устремились в пробой —

ну попробуй-ка останови!

И в машину ко мне

постучало просительно время, —

Я впустил это время,

замешенное на крови.


И сейчас же в кабину

глаза из бинтов заглянули

И спросили: «Куда ты?

На запад?

Вертайся назад!..»

Я ответить не смог —

по обшивке царапнули пули

Я услышал: «Ложись! Берегись!

Проскочили!

Бомбят!»


Этот первый налет

оказался не так чтобы очень:

Схоронили кого-то,

прикрыв его кипой газет,

Вышли чьи-то фигуры —

назад, на шоссе – из обочин,

Как лет тридцать спустя,

на машину мою поглазеть.


И исчезло шоссе —

мой единственно верный фарватер,

Только – елей стволы

без обрубленных минами крон.

Бестелесный поток

обтекал не спеша радиатор.

Я за сутки пути

не продвинулся ни на микрон.


Я уснул за рулем —

я давно разомлел до зевоты, —

Ущипнуть себя зá ухо

или глаза протереть?!

В кресле рядом с собой

я увидел сержанта пехоты:

«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, —

удобно сидеть!..»


Мы поели с сержантом

домашних котлет и редиски,

Он опять удивился:

откуда такое в войну?!

«Я, браток, – говорит, —

восемь дней как позавтракал в Минске.

Ну, спасибо! Езжай!

Будет время – опять загляну…»


Он ушел на восток

со своим поредевшим отрядом,

Снова мирное время

в кабину вошло сквозь броню.

Это время глядело

единственной женщиной рядом,

И она мне сказала:

«Устал! Отдохни – я сменю!»


Всё в порядке, на месте, —

мы едем к границе, нас двое.

Тридцать лет отделяет

от только что виденных встреч.

Вот забегали щетки,

отмыли стекло лобовое, —

Мы увидели знаки,

что призваны предостеречь.


Кроме редких ухабов,

ничто на войну не похоже, —

Только лес – молодой,

да сквозь снова налипшую грязь

Два огромных штыка

полоснули морозом по коже,

Остриями – по-мирному —

кверху,

а не накренясь.


Здесь, на трассе прямой,

мне, не знавшему пуль,

показалось,

Что и я где-то здесь

довоевывал невдалеке, —

Потому для меня

и шоссе словно штык заострялось,

И лохмотия свастик

болтались на этом штыке.