Фрагмент из романа «ладонь для слепца»
| Вид материала | Документы |
- Источник фрагмент, 488.36kb.
- Источник (фрагмент – глава, 378.82kb.
- Ргпу им. А. И. Герцена Диалогизм романа, 272.59kb.
- «Мастер и Маргарита», 689.82kb.
- Источник (фрагмент), 702.74kb.
- Методы подготовки тестов по информатике и программированию, 55.02kb.
- Источник (фрагмент) : СуринА., 201.6kb.
- Источник (фрагмент) : СуринА., 147.53kb.
- Ш. А. Амонашвили "'Учитель, вдохнови меня на творчество!", 458.25kb.
- Литература, 128.28kb.
ФРАГМЕНТ ИЗ РОМАНА «ЛАДОНЬ ДЛЯ СЛЕПЦА»
Моей любимой жене Оле, с благодарностью за каждодневное счастье, посвящаю я эту книгу.
Пролог
Васька опять сорвался. Уже несколько недель он вел себя исключительно прилично, на радость семье и всех, кто его знал. Но то ли весна сбила его с пути истинного своим бесстыжим цветением, то ли просто истек ресурс положительного поведения… Так или иначе, поутру в субботу, сделав все свои неотложные дела, Василий внезапно сбросил с себя тягостное ярмо всяческих приличий, так тяготившее его в последнее время. Ничего сверхъестественного он не натворил: домашние, кстати сказать, ждали от него чего-то подобного. Решительно обнажив свою истинную натуру, Васька, одним рывком освободившись от сдерживающих внешних факторов, во весь опор бросился за изящной дымчатой кошкой, гревшейся под первым весенним теплом. Всецело отдавшись яростной погоне, как и подобает настоящему породистому бультерьеру, он не внял гневному окрику хозяйки. В считанные секунды она осталась далеко позади, держа в руках бесполезный поводок со сломанной застежкой. А впереди была желанная кошачья плоть, старательно улепетывающая от верной смерти. Серая шкурка становилась все ближе, а ее пронзительный запах настойчиво дразнил Васькины неблаговидные инстинкты.
Казалось, бедная киса обречена. Спасти ее могли только деревья, стоящие в дальней части асфальтированного городского двора, вплотную прижатого к Звездному бульвару, зеленевшему в районе Останкино.
Когда кошка на полном ходу вынырнула из-за угла дома, Васька почти настиг ее. Через несколько мгновений, изогнутая бойцовская пасть вонзит в ее позвоночник два ряда зубов, сомкнув их с усилием в несколько атмосфер. Противостоять такому исходу погони могло только чудо. И хотя Муська, не первый год живущая нелегкой дворовой жизнью, решительно не верила в чудеса, оно все-таки произошло.
Васькина хозяйка не могла этого видеть. А жаль. Было бы что рассказать друзьям и соседям. Почти догнав жертву, бультерьер вдруг резко затормозил, намертво упершись в асфальт всеми четырьмя лапами. Но то было лишь началом невероятного, которое можно попытаться объяснить. Но как объяснить то, что и Муся встала, как вкопанная, выгнувшись дугой и отчаянно шипя. Теперь кошка и собака стояли на одной линии, мгновенно позабыв об исконной вражде, словно перед лицом какой-то невиданной общей угрозы. Однако перед ними был только грязный весенний газон с несмелыми островками молодой зеленой травы. И более – ничего. Стоя рядом с несостоявшейся жертвой, свирепо шипящей на оградку газона, Васька утробно зарычал, пряча леденящий страх, столь редкий для бультерьера. А после…
… После произошло нечто такое, во что невозможно поверить, не будучи очевидцем. Бойцовый пес и кошка, развернувшись в синхронном прыжке, вместе бросились прочь от газона. Пробежав каких-то несколько метров, они ловко юркнули под мебельный фургон, стоявший неподалеку. И затаились под ним, сидя вплотную друг к другу.
Вернувшись с прогулки, Васька был сам не свой. Пинки и вопли хозяйки не беспокоили его, померкнув рядом с небывалым происшествием. Не доев вечернюю порцию каши с мясом, пес забрался под письменный стол главы семейства, где и просидел весь вечер, не обращая внимания на удивленных домочадцев.
С тех пор Василий обходил тот газон стороной, стараясь даже не смотреть в его сторону. Да и к кошкам стал относиться с почтительным равнодушием, восхищая хозяев своей воспитанностью. Правда, стал чаще рычать во сне, что было сущей ерундой по сравнению с его прошлыми провинностями.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ
Валерка Троекуров сидел в своем кабинете и нещадно клял Министерство Внутренних Дел. Делал он это жестко, забористо и со вкусом. Честно говоря, имел право. Как имеет право афроамериканец назвать «ниггером» другого афроамериканца. И Министерство на него не обижалось, как не обижается афроамериканец, если его называет «ниггером» другой афроамериканец.
Валерка был крепким коренастым брюнетом, тяготеющим к пропорциям квадрата, с массивным добродушным лицом, на котором красовался мясистый, неоднократно сломанный нос. Он служил в ОВД «Останкино» в звании капитана. Занимался делами граждан, пропавших без вести. На родную контору он не на шутку осерчал. Причиной тому была кадровая политика. Из месяца в месяц к нему приходили сопливые лейтенанты, которых он терпеливо вводил в курс дела, после чего они увольнялись. В результате – лавина бумажной работы, которая грозилась похоронить под собой семейную жизнь Троекурова. Жена психовала и ревновала его, упрекая в наплевательстве на общие насущные дела. Сын первоклассник заявил в школе, что папа у него точно есть, потому что так говорит мама, а сам он его видит очень редко. Кроме того, работа с родственниками людей, бесследно пропавших на просторах бескрайней Родины, значительно превосходила по уровню стресса борьбу с матерыми уголовниками. Родня некоторых запойных алкоголиков, которые раз в месяц уходили в хмельной загул, имела обыкновение требовать масштабных розыскных мероприятий. Желательно, с применением вертолетов. При этом закатывала такие истерики Троекурову, который отказывался поднимать на уши всю милицию города, что тот прятал табельный ствол в сейф. От греха подальше.
Впрочем, к таким банальностям он привык. А вот бабуля, которая принесла заявление о пропаже Михаила Сергеевича Банина, который, по ее словам, приходился ей сыном, была тиха и печальна. Не хамила, не угрожала сорвать погоны и засунуть их Валерке в жопу. Ее было жалко, ей хотелось помочь. Хотелось быть настоящим ментом, спасающим и защищающим. Троекуров уже принялся запускать дело в производство, но… Бабушка все никак не могла вспомнить год рождения сына. Число помнила, а год нет. Да и не могла вспомнить, сколько же ее сыну Мишке полных лет. В паспортном столе города утверждали, что такой по указанному адресу не числится. Старушка пустила тяжелую слезу. Вскоре за ней пришел грустный дедушка, оказавшийся ее мужем. Уводя законную жену домой, он вкратце пояснил Валерке, что Михаил действительно пропал. Скорее всего, ушел через форточку, влекомый первым весенним теплом. С котами такое случается, а с их Мишкой – весьма регулярно. А любимая жена уже не первый год не в себе. И весной у нее обострение.
Попрощавшись с хозяевами пушистого Михаила Сергеевича Банина, Валерка в очередной раз признался себе, что его благородная и нужная работа сильно смахивает на бюрократическую рутину, щедро приправленную пустыми скандалами и психиатрическими диагнозами. В настоящее большое расследование, полное дедукции и неожиданных поворотов, о котором он так мечтал несколько лет назад, Троекуров больше не верил.
А когда верить перестал, тут-то оно и пожаловало. Началось все весьма заурядно. Уходя с работы в одиннадцатом часу вечера, он игриво попрощался с Маринкой, которая дежурила в справочной службе ОВД. Она сказала ему, что приняла кучу звонков от родственников, которые сообщали о пропавших. Но так как положенных трех суток еще не прошло, заявление написать они не могут.
- Да, бывает такое, - с трудом улыбнувшись, ответил Валерка. - Толпа народа не пропала. Пропали двое-трое, да и то – завтра объявятся. Просто все их родственники, от мамы до двоюродного дяди, кинулись нам звонить, вот и все.
Послав грудастому старлею Марине воздушный поцелуй, он поплелся домой. Жил он «на своей земле». И через десять минут уже был дома, на Звездном бульваре.
А через пару дней… Вот тогда-то все и началось.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ВТОРОЕ
…Вот тогда-то все и началось. Утренняя очередь в кабинет Троекурова напоминала очередь к терапевту районной поликлиники. Двадцать семь заявлений, среди которых – ни одного гулящего алкаша, ни одного дедули в глубоком маразме и ни одного кота с человеческим именем. Двадцать семь семей, чьи вменяемые приличные родственники не вернулись домой. Да и в другие местах - тоже не появлялись. Никаких семейных конфликтов, ссор и угроз уйти из дома. Знакомые, знакомые знакомых, дальние дачи, где не ловит сотовый, дети от прежних браков, дальние родственники – ответ отрицательный. Морги, больницы, вытрезвители – ответ отрицательный. Сугубо теоретически не исключалась печальная возможность того, что все они покинули суетный мир живых. Но признаков этого не было. Служащий, менеджер среднего звена, банковский клерк, водитель, преподаватель музыки, экскаваторщик, продавец, автослесарь, парикмахер, телемастер, актер дубляжа… Между собой никак не связаны. Над версией о том, что все они пустились в пучину разврата и сидят сейчас у любовниц и любовников, вполне можно было бы посмеяться. Только не в этот раз.
К вечеру Троекуров стал самой значимой и востребованной фигурой в отделении. Приехало высокое начальство из ГУВД и Министерства. В дело толком не вникали, настойчиво требуя результат.
В тот день Валерка зарекся впредь просить у судьбы «настоящего, большого, полного неожиданных поворотов и…» ну, этой… как ее… дедукции.
Спустя сутки после того, как закрутилась воронка этого загадочного дела, Троекуров чувствовал, что нервничает с каждой минутой все сильнее и сильнее. Мало того что начальство из ГУВД навязало им бешеный цейтнот, истерично требуя результатов точно в срок. Полнейшая необъяснимость происходящего рушила все отчаянные попытки создать хоть что-нибудь, напоминающее версию. От этого люди чувствовали себя тупыми и никчемными дилетантами. И начинали нервничать, раскручивая маховик всеобщей нервозности, которая усложняла и без того непростую ситуацию.
Несмотря на все трудности, работа кипела и пузырилась. Все останкинское отделение милиции было мобилизовано для расследования этого дела. Кроме того, к работе подключились несколько специалистов из МУРа. Людей вытаскивали из отпусков, а законный больничный лист воспринимался как умышленное оскорбление всех тех, кому дорога честь мундира. Про выходные даже заикаться стало опасно.
Общими усилиями был вспахан и просеян огромный массив работы. Родственники, сослуживцы, друзья, знакомые, друзья друзей и знакомые знакомых были въедливо допрошены, и не по одному разу. Под колпаком оказались все, кто хоть как-то соприкасался с пропавшими. Побывать на самом настоящем допросе, с угрюмыми ментами в штатском в главной роли, удалось и парикмахерам, и тренерам по фитнесу, и автослесарям, и ветеринарам, преподавателям английского языка, живописи и актерского мастерства. Позже их судьбу разделили ответственные руководители всех увеселительных заведений, находящихся в районе. Микрон за микроном были обысканы не только квартиры потерпевших, но и их рабочие места в офисах, квартиры их родственников и даже зал ресторана, где одна из жертв кушала накануне своего исчезновения. Все возможные телефоны прослушивались. Социальные сети, личные сайты и адреса электронной почты – просматривались. Фигуранты уголовных дел, так или иначе связанные с исчезновением людей, были тщательно отработаны.
Объем работы никак не вязался с результатом. Главным образом потому, что его не было, этого треклятого результата. Ровным счетом ни одной зацепки. В дело вступил аналитический отдел МВД, в который стекалась вся полученная информация. Головастые парни, трудившиеся там, смотрели на ментов из Останкинского отдела, как смотрят рок-звезды, спустившиеся с небес, на своих непутевых фанатов. Они слегка хохотнули, спросив, «что у вас там стряслось», вальяжно пропустив ответ мимо ушей. Поблагодарив за исчерпывающую информацию, собранную отделом, обещали, что завтра расскажут команде Останкинского ОВД что-нибудь интересное.
Поздним вечером, спустя 37 часов после начала этого кошмара, в кабинете начальника Останкинского ОВД началось совещание. Полковник Еременко долго шуршал рапортами и отчетами, наваленными на его стол.
- И на кой ляд вы, товарищи милиционеры, притащили мне эту кучу грязной бумаги? Я жду версии и планы по их отработке. И я их не вижу.
Собравшись с духом, слово взял Троекуров.
- Константин Николаевич! Как должностное лицо и офицер, я заявляю, что все возможные следственные действия проведены в полном объеме. И даже более того. Собранная информация отправлена на обработку в аналитический центр МВД.
- Троекуров, ты меня прости великодушно, но мне насрать большую вонючую кучу на твои следственные действия, если они не дали результата. Значит, говеные действия!!! Какие на данный момент есть версии?
- Версий нет, товарищ полковник. Спросите у спецов из МУРа, они подробно изучили весь собранный материал и подтвердят, что там нет ни одной зацепки, - холодно отчеканил Валерка. Про консультацию у специалистов по паранормальным явлениям он говорить не решился. А ведь, была бы его воля, обязательно бы проконсультировался.
Когда разборка, под завязку напичканная воплями полковника, вялыми оправданиями и неуставным матом, внезапно стихла, Валерка сказал, будто ни к кому не обращаясь:
- Завтра аналитики из Министерства ответ дадут, и все будет понятно. Я уверен, что они скажут то же, что и мы сейчас. Глухо там, как в открытом космосе.
На прощание полковник вкратце живописал им вольготную службу постовых милиционеров, пообещав, что если дело не сдвинется с мертвой точки, они смогут сами по достоинству оценить все ее тяготы и лишения. Когда его витиеватые угрозы закончились, Троекуров возмечтал о доме.
Выходя из здания, Валерка услышал от дежурного по отделению, что для него записка. Долго рассматривая смятую бумажку, он, наконец-то, понял, что на ней изображен номер мобильного телефона какого-то Володи Семенова, который служит в роте охраны ВВЦ и просит ему позвонить. «Ну, что ж… Володя, так Володя. Прям сейчас и позвоним», - решил он, наплевав на поздний час и вынимая из кармана сотовый.
Спустя несколько гудков, трубка поприветствовала его с интонацией малолетней дворовой шпаны. Как только Троекуров представился, голос в трубке сильно изменился.
- Валерий, спасибо, что позвонили. Видел сюжет по телику о пропавших без вести. Я сегодня на посту стоял, ворота Южного входа ВВЦ. Ко мне подошла какая-то старушка и сказала, что надо спасать людей, потому что грядет беда. Я ее тормознуть хотел, а она юркнула за машину, и как не было бабки.
- Огромное спасибо, Володя. Больше она ничего не сказала?
- Нет, только вот это. Про беду, которая… все забываю я его, слово это… и что людей спасать надо.
- Весна, вот и обострения у народа приключились. А тут еще - такой повод! Я думаю, что не она первая и не она последняя, - успокоил Валерка коллегу.
Взяв с того клятвенное обещание хватать бабку, если опять ее где-нибудь увидит, он попрощался с ментом, еще раз поблагодарив его за отзывчивость и смекалку. «По телику, значит, показывали. Это хреново, - думал Троекуров.- Как бы сердобольный русский народ нам все не испортил. Милицию у нас любят так искренне, что аж обидно. Наш человек на многое способен, лишь бы ментам было хуже, чем ему».
Придя домой, он тут же растворился в семье и ее уюте. Это блаженство продолжалось фантастически, по-царски, долго. Минут пятнадцать. Идиллию нарушил мобильник, спрятавшийся в карман застиранных джинсов. С трудом достав его, он глянул на экранчик. Городской телефон отделения. «Не, не буду поднимать. Завтра все скажут», - твердо решил он и, немного погодя, ответил на звонок, матюкнувшись.
- Валерка, здорово! – пробасил дежурный по отделению Саша Жавко. - Сейчас два звонка было, с интервалом минут в пятнадцать. Говорят, заявление будем писать. Родственник, мол, канул.
Поблагодарив Сашку и пообещав притащить ему жидкую премию, Валерка выключил трубку. «А вот вам и второе действие, в первом же акте. Так я и знал, что это только начало», - подумал он с холодной беспокойной тоской.
Телеканал Москва ТВ. Криминальные новости. 9 апреля, 19.00 мск
Журналистам «Криминальных новостей» стало известно из неофициальных источников, близких к ГУВД Москвы, о сенсационном происшествии, которое произошло на северо-востоке столицы, в районе Останкино. Должностное лицо, пожелавшее остаться неизвестным, утверждает, что за прошедшие сутки в ОВД «Останкино» было принято 27 заявлений от родственников без вести пропавших граждан. По не уточненной информации, все исчезновения произошли в период с 7-го по 8-е апреля. Все потерпевшие прописаны и проживают на территории Останкинского района. Очевидных связей между ними следователи не обнаружили. Как отметил анонимный источник, род занятий потерпевших не позволяет связать эти исчезновения с их профессиональной деятельностью. В Главном Управлении Внутренних Дел по городу Москве отказались от каких-либо комментариев, сославшись на тайну следствия. Как нам стало известно, сотрудники милиции настоятельно рекомендовали родственникам потерпевших воздержаться от общения с прессой. На данный момент ведутся следственные действия. Мы не располагаем какой-либо информацией о наиболее вероятных версиях случившегося. По непроверенным данным, дело взято на особый контроль министром внутренних дел. «Криминальные новости» телеканала Москва ТВ будут внимательно следить за развитием событий в районе «Останкинский».
Людмила Кукареева, Тамара Гриченко и Илья Васильев, специально для «Криминальных новостей».
ПОВЕСТВОВАНИЕ ТРЕТЬЕ
Толпа, собравшаяся за скотным двором на окраине села, напряженно притихла. Лишь изредка чей-то сердобольный женский шепот просил Богородицу о снисхождении, да слышались приглушенные сочувственные вздохи, вторившие безжалостному свисту кнута. Вложенный в крепкую натруженную руку могучего конюха Еремы, он выполнял свою работу усердно и равнодушно. Извиваясь в полете, хлестко вгрызался в плоть провинившегося, рассекая кожу и подкидывая вверх веер крошечных кровяных брызг. Пытка только началась. Но тем из толпы, кто видел такое и раньше, уже мерещились обнаженные дуги ребер, которые покажутся совсем скоро. Если староста, огласивший барскую волю, когда несчастного привязывали к козлам для пилки дров, вскоре не остановит Ерему, то станут видны и потроха. Тогда пытка превратится в казнь. Ведь с потрохами наружу люди не живут.
Пороли пахаря Прохора. За то, что осмелился перечить барину, отказавшись выполнять его волю. И крестьяне, и дворовый люд, никак не могли понять, откуда взялось столько дерзости у тихого застенчивого Прошки. Парень он был молодой, белокурый, работящий, хоть и не здоровяк. И, кроме того, молчаливый. Лишнего слова от него не дождешься! И вдруг – на тебе… Не стал пахать новое поле, недавно расчищенное под посадку пшеницы. И после того, как староста Мартын избил его первой же утварью, подвернувшейся под руку, тоже не стал. Да говорят, что и самому Алексею Алексеевичу в лицо сказал, что лучше умрет под кнутом, чем вспашет. Боярин, понятно дело, не на шутку осерчал. Пинком повалив холопа, стоящего перед ним на коленях, плюнул ему в лицо, сказав: «Ну, что ж, мил человек, будь по-твоему. Умереть под кнутом надумал? На то твоя воля, я ее уважу». Да приказал Мартыну собрать обитателей Осташково, чтоб каждый воочию увидели, чем закончится непослушание для того, кто впредь на него отважится.
Кнут размеренно свистел, срывая со спины и боков пахаря плоть, данную ему Богом. Поначалу Прохор гулко ухал, встречая каждый новый удар резким выдохом. Но скоро лицо его сделалось серым, и он стал отрывисто вскрикивать, словно старался заслониться от обжигающей боли, застилающей разум. Староста безмолвствовал. Деловито прохаживаясь поотдаль от козел, чтобы кровь, щедро летящая от кнута, ненароком не изгадила кафтан, жалованный барином на Пасху, он победно вглядывался в толпу, упиваясь своим превосходством. Вот уже показались Прошкины ребра, а из спины торчали освежеванные позвонки, с которых кнут слизывал частички опальной человечины. Крики пахаря стали звучать сильнее и пронзительнее, наперебой пророча ему скорый конец. Всем, кто был в тот момент на скотном дворе, было ясно, что сирота Прохор, чьи соломенные кудри были густо забрызганы кровью, ничего и никогда больше не вспашет, ибо время его сочтено.
И только старуха Пелагея знала, что для крепостного крестьянина эта порка не станет смертельной. Знала, хотя и не видела его, потому что была за полверсты от неструганых занозливых козел, на которые лил кровь Прошка. Но кто дал ей эту уверенность? Тот, Кто дал ей умение услышать тихий говор леса, скрытый от большинства людских взглядов. И Кто наградил ее высшим даром, светлым и мучительным одновременно. Во все времена люди страстно желали заполучить этот дар, надеясь, что он обезопасит их, подарив неуязвимость, богатство, власть, славу. И не ведают они, какая каждодневная пытка ждет того, кто награжден им.
Да, повивальная бабка Пелагея, маленькая, согнутая грузом долгих лет и того немалого горя, что пережила она за эти годы, с детства владела даром предвиденья. А потому рано ушла от людей в лес, чтобы не смотреть на них и не видеть их будущих бед. Это ноша стала для нее непосильной. И она выбрала одиночество, которое делило с ней маленькую землянку, спрятанную в густой чаще, недалеко от болота. Родителей своих Пелагея не помнила, ведь они умерли, когда она была совсем маленькой. Воспитывала ее тетка по матери. Да и той не стало среди живых, когда смышленой своенравной Пелагее было пятнадцать. Так что отговаривать от отшельничества ее было некому. А если бы и нашелся такой человек, только бы зря потратил силы и время. Уж если она принимала решение, то исполняла его без промедлений, никому не доверяя и не позволяя вмешиваться в свою жизнь.
Люди были ей не нужны. Но нередко она была нужна им, а иногда – просто необходима. А после того, как деревенская травница Агафья в канун Рождества Христова испустила дух, крепостные помещика Сатина, населявшие деревню Осташково, стали навещать Пелагею все чаще и чаще. То заболеет кто-нибудь из крестьян, то скотина хворает, то неурожай, то на молодку на выданье женихи не смотрят. Старуха не отказывала селянам. А те, в благодарность, несли ей, кто чем богат.
Были среди них и такие, кто считали бабку ведьмой и боялись ее. Но только до той поры, пока не нагрянет лихо. А уж тогда… Ведьма ли, святая – все едино. Лишь бы помогла, а там… Бог ей судья.
Надо сказать, что редкий дар не всегда подчинялся ей. Иногда он вторгался в ее замкнутую жизнь не спросясь. Тогда она видела пророческие сны и видения, которые часто не могла растолковать. Но то откровение, что явилось несколько дней назад, когда она черпала воду из крохотного озерца, было пугающе ясным. В прозрачной тиши водной глади, висевшей над бархатным илистым дном в лучах утреннего солнца, что пробивалось сквозь густую листву чащи, картинки будущего без остановки замелькали перед ее старческими выцветшими глазами. И были они страшными, жестокими и неотвратимыми. Когда видение закончилось, Пелагея принялась истово молиться, стоя на коленях у кромки воды и сжимая в руках берестяной нательный крестик, что носила она на грубой пеньковой веревке. Роняя слезы в озеро, старуха просила Святую Троицу дать ей знак. Знак, который сказал бы ей, в силах ли она изменить предначертанное. И старуха увидела его. Не то в листве, не то в шуме ветра… Не то в надвигающейся весенней грозе.
В тот же день Пелагея неожиданно появилась на краю поля, словно выросла из-под земли. На ней, как всегда, висела ее нехитрая одежа – бурый просторный балахон с капюшоном, загрубевший от времени. Время пропитало его землей и лесом. По полю, навстречу ей, двигался плуг, запряженный приземистым пегим быком. Прохор пахал уже не первый час, лишая девственного спокойствия землю, которой пришла пора родить урожай. Увидав старуху, пахарь гортанным окриком остановил быка. Да и сам замер, слегка испугавшись. «Боже святый! Неужто сама ведунья пожаловала? - удивленно подумал крепостной, чувствуя подступающую к горлу тревогу. - Упаси Господь мя грешного, коли ко мне», - тихонько пробормотал Прохор и размашисто перекрестился.
Словно в ответ на это смутное предчувствие, ведунья поманила его рукой, как малое дитя. Опять перекрестившись, уже троекратно, парень нехотя двинулся к ней. Близко подходить не стал, остановившись за три шага.
- Ты Прохором будешь? Селантия и Ефимии сын? Царствие им небесное, - ворчливо спросила она дребезжащим голосом, строго глядя на него из-под капюшона.
- Я… Прохор, правда ваша, - робко сознался крестьянин, боязливо оглянувшись по сторонам.
- Как увидал меня, пошто крестился? От сглазу схорониться желаешь? - грозно спросила его Пелагея, тяжело опершись на посох.
- За чтоб я ни взялся, сперва крестным знамением себя осеняю. Так матушка моя, покойница, меня наставляла, - отведя глаза, соврал Прохор. Крестился он, и вправду, со страху перед старухой, ведь люди вокруг говорили разное.
- Меня не пужайся, бестолочь, - вдруг смягчившись, сказала она, почти по-матерински. - Я, как и ты, и весь люд православный, в Господа нашего Христа и Пречистую Деву верую. От меня тебе никакая напасть не прибудет, будь покоен. А лучше внемли слову моему! Правда твоя, что беду подле себя чуешь. Али нет?
В ответ перепуганный Прохор робко, чуть заметно, кивнул.
- Да только беда та не твоя, истинно тебе говорю, - продолжала старуха. - Горе то оброком ляжет на весь род людской, что в здешних краях обретается. И многие лета над ним власть иметь станет, пока шестнадцатое колено на свет Божий не уродится.
- Свят, свят, свят, - трижды перекрестился побледневший пахарь.
- Но вижу путь к спасению. Остальные сгинут в гиене адовой, а ты свою душу бессмертную спасти должен. А чтоб спасти ее, о плоти своей позабудь, как завещал всем нам Спаситель, - проговорила старуха сдавленным шепотом. И сжав кулаки, прохрипела, потрясая воздетым к небу посохом. - Душу спасай!
А после, вплотную придвинувшись к онемевшему Прохору, вновь принялась шептать свое страшное пророчество, намертво вцепившись в крестьянина белесыми старческими глазами, вынырнувшими из глубокой тьмы капюшона.
Прошка сразу поверил ей, отчего всю ночь прорыдал в душистом стогу прошлогоднего сена. Старуха оказалась права. Спустя ровно семь дней, как она и говорила, тугой вощеный кнут с разбойничьим свистом забирал у него жизнь, удар за ударом. Сквозь немыслимую обжигающую боль, Прохор слышал ее слова, отчаянно беснующиеся в голове. «Поле то, что под пшеницу отведено, не паши, кто б тебе ни велел! Хоть Сатин, хоть сам государь-батюшка. Испокон веку капище там стояло. Кровь и мольбы – вот что в земле той покоится. Тронешь его – сам ты и весь род твой прокляты будете! Обречены на вечную муку, коей и в аду не сыскать. Стращать тебя станут судом и расправой, а ты презрей плоть свою! Отдай им ее на бесчинное поругание, коли жизнь вечная для тебя краше. А Господь всемогущий дарует тебе бессмертие в твой час мученический, и пребудешь ты с ним в Царствие Его. Помяни мое слово! Не убоись муки смертной и явится тебе чудо Божие!».
Когда Прошка в третий раз потерял сознание, да так, что не очнулся и после трех ведер ледяной колодезной воды, староста повелел порядком запыхавшемуся Ереме прекратить порку. Когда его сняли с окровавленных козел, он, к удивлению многих, еще дышал.
- С виду-то немощный, что заяц весной… А глядишь ты – живучий, собака грязная, - недовольно сказал Мартын, плюнув на своевольца.
Когда его уносили в прохладный погреб, чтобы смазать облепихой и обложить подорожником, никто не надеялся его спасти. Лишь облегчить предсмертную муку.
Очнулся Прошка, когда уже стемнело. Из погреба его перенесли в избу, уложив в сенях, спиной вверх. С трудом двинувшись, он сдавленно застонал от боли, которая беспощадно хлестнула его по всему телу. Полежав с минуту, он вдруг ясно понял, что не доживет до утра. Бессмысленно повинуясь инстинкту выживания, пополз к покосившейся двери. Ему казалось, что если он выберется из избы, то сможет спастись. Мысль это была странной для него самого. Но другой мысли, кроме той, что к утру он уже остынет, у него не было. Кое-как с трудом перекрестясь, он помолился и продолжал ползти, превозмогая адскую боль, которая принялась пожирать его, будто не желая отпускать из дома.
Спустя несколько мучительных минут, он все же оказался у крыльца. И тут же услышал торопливый шорох мелких шагов, направляющихся прямо к нему. Увидев над собой силуэт в капюшоне, решил, что глядит на свою смерть.
- Боже милостивый, прими мою душу грешную, - прошептал он, еле шевеля коркой запекшегося рта. И потерял сознание.
«Чудо какое! И в раю березки есть», - с нежностью подумал Прохор, когда, открыв глаза, увидел над собой молодую листву. И сразу же услышал старушечий голос.
- Жив, соколик. Жив, горемычный, - ласково сказала Пелагей, присев подле него.
Он лежал на огромном куске дубовой коры, словно в люльке. Горькое сожаление захлестнуло Прошку. Уже примерившись со смертью, он был готов к новой жизни. Старуха обещала ему Царствие Небесное. Но вместо него, он вновь очнулся рабом, как случалось это каждое утро в его крепостной беспросветной жизни. Когда пахарь сообразил, что лежит в лесу, рядом с землянкой ведуньи, страх и отчаяние овладели им. Теперь он был не просто рабом, а рабом беглым. И будто даже почувствовал железную хватку кандалов, которые цепко схватят его за ноги, когда он пойдет на виселицу.
- Пошто смерти мне не дала? Теперь меня пытать станут, поелику я беглец, - сокрушенно простонал он. - Беглец я. А воли… Воли на то моей не было! Зазря сгину, невинный, - прокричал он искривленным ртом, рыдая навзрыд.
И вдруг – осекся. Смутная догадка тихонько подкралась к нему, обдав сзади тревожным, липким дыханием. Он уже понял, что с ним происходит что-то невероятное. Не понял только, что именно. Мгновение спустя, недоверчиво глянул на Пелагею, растерянно приоткрыв рот. Медленно, боясь убедиться в невероятном, Прошка протянул руку к ребрам, едва дотронувшись до них. Боли не было! Словно не было и кнута.
- Поди, я спал и мне причудилось? - еле слышно спросил он у старухи.
- Ведь так и сгинешь в греховном своем неверии! - сердито вскричала она. - На колени! В ноги кланяйся Всевышнему Господу нашему! Чудо Божие тебе дано, да в награду за послушание. Не смей осквернять милостыню Господню, червь! - вопила Пелагея, обнажив редкие желтые зубы и воздев руки к небу, словно призывая справедливую кару обрушиться на пахаря, принявшего свое чудесное исцеление за сон.
Проворно встав на колени, Прохор стал бить поклоны, шевеля губами в какой-то молитве, известной ему одному. Молясь и кланяясь, он украдкой щупал себя, все еще не веря в чудо. Усердно помолившись, он поднялся с колен и стал осматривать себя, изредка бросая затравленный взгляд на свою спасительницу.
- Слепец безверный! Истинно говорю тебе, свершилось над тобою чудо Божие. Узрел? Узрел его, дитя нерадивое? - гневно спросила она его.
- Узрел! - восторженно пролепетал Прошка, испуганно оглядывая свои ребра, на которых вместо смертельной открытой раны виднелись только слабые розоватые полосы. - Узрел, матушка. В Господа нашего верую всем сердцем, да святится имя Его! Да придет Царствие его, яко же на небеси… - продолжал он молиться, вновь рухнув на колени.
Так продолжалось более часа. Все это время старуха одобрительно смотрела на него, изредка крестясь. Когда он, выбившись из сил, перестал наконец молиться, она протянула ему икону с ликом Пресвятой Богородицу, сказав:
- Приложись к образу, дитя Божие.
Выполнив веленое, Прошка уселся на дубовую кору, еще недавно служившую ему лежанкой.
- Два дня ты здесь, - ответила старушка, уловив в его взгляде вопрос. И тут же добавила. - В деревню не ходи! Не примут они тебя. Не достанет им веры, чтоб чудо Божие узреть.
- Так как же быть-то мне? Куда теперь податься, коль я беглый?
- Схоронись пока в лесу, да не вздумай кому на глаза попасться. А там я все разузнаю. Если в мертвые запишут – в монастырь тебе дорога. Ты перед Ним, почитай, в неоплатном долгу. Жизнь свою на служение Господу отдай. Так покойнее будет.
Прохор поспешно закивал.
- Ну и добро. Сиди здесь, чтоб ни одна жива душа тебя не видела. Вразумил? - сказала она с легкой ухмылкой. Крестьянин снова закивал, продолжая благоговейно ощупывать свои ребра. - А я по воду схожу, - решительно закончила старуха, поднявшись. Через несколько секунду, держа в руках деревянную кадку, она скрылась в чаще.
Но Прошка не выполнил ее наставлений. Не со зла, да и не по глупости. Не выдержал того ошеломляющего чувства избранности, которое всецело поглощало его, когда он вновь и вновь ощупывал свои бока.
- Не мне одному Господь чудо явил! Не мне одному… Понесу его людям, чтоб могущество Его и милосердие остальные узрели! Славить его стану, покуда дух не испущу! - ошалело бормотал он не в силах оторвать рук от смертельных ран, которые теперь можно было принять за царапины. - Люди злые ее обидели, вот и не верит в род людской. Примут они меня! Примут, как чудо Божие. На руках понесут в Обитель, а там я и постриг приму. Господи, душу и тело мое тебе вверяю! - радостно причитал Прохор, когда, не разбирая дороги, бежал по лесу в родную деревню. Он нес на своих ребрах след чуда, чтобы подарить веру и надежду всем тем, кто жил с ним бок о бок с самого его рождения.
Обет свой он сдержал. Славил Господа, пока не испустил дух. Да только долго славить ему не пришлось. Первые встречные обитатели Осташково перекрестили его, после чего бросились наутек, истошными воплями созывая всех, кто был в селе. Когда толпа окружила его, держась на почтительном расстоянии и боязливо разглядывая, Прохор просиял. Он излучал тот свет, который способны излучать лишь люди, проникшиеся собственным высшим предназначением.
- Братья и сестры! Узрите чудо Божие, что было мне даровано, - надсадно выкрикнул Прошка, беспрерывно крестясь, и рухнул на колени. Сорвав с себя грязную окровавленную льняную рубаху, он задрал вверх руку, сложенную двоеперстно. Увидев его бледно-розовые шрамы на том месте, где еще два дня назад торчали освежеванные ребра, народ гулко охнул и попятился.
- Господь исцелил меня, чтоб веру вашу укрепить. Возрадуйся, люд православный. Христос, спаситель наш, явил Себя. Истинно вам говорю, Его святым чудом исцелен я. Веруйте, и души и плоть свою исцелите! – звенел голос пахаря, изредка срываясь. Из глаз его катились счастливые слезы, такие же чистые, как и его вера.
Селяне переглянулись.
- Чудо, братцы, - сказал кто-то неуверенно. По толпе пополз глухой шепоток, опоясывая ее по кругу.
- Чудо!!! - вдруг неистово завопил Прохор. - Жизнью клянусь! Чудо узрел, и вы веруйте!!!
Тем временем к толпе бежал староста. Тяжело сопя и отдуваясь, за ним поспевали трое дюжих молодцов с плетками в руках. Когда они были совсем рядом с гудящей толпой, звонкий детский голосок прорезал заполошный гам.
- Проша, Проша, ты живой! А тятя после вечери говорил, что ты помер! А ты живой, живой! - радостно заворковала пятилетняя Агафья, внучка покойной травницы, названная в честь своей бабушки-знахарки. - Тебя Боженька спас, потому что ты хороший… И катал меня на лошадке. А ты в лес к Боженьке ходил?
Толпа разом замолчала, отчего стало слышно натужное сопение подоспевшего старосты и его провожатых.
- Люди добрые! - раздался визгливый юродивый фальцет. - Исцеление сие бесом смердит, коль он его из леса принес. Старуха его спасла, а ведь с дьяволом она путается.
Гул, исторгаемый собравшимися, зазвучал на угрожающий лад.
- А исцеляет она вас, чтоб ослепить, - подхватил зычный голос старосты. - Ослепленный рогатого не увидает! И скверну от него примет. Примет, а там и душу потеряет. Только ей сего и надо, ведьме!
И вот уже заслышалось «да ведьма она, чтоб мне провалиться», «может, и не ведьма, а душу продала». Пахарь затравленно озирался, не веря своим ушам и пытаясь заглянуть в глаза селянам. А они, сомкнув ряды, стали потихоньку подступать к нему все ближе и ближе, затягивая кольцо толпы, словно удавку на шее Прошкиного божественного исцеления. Чуя неладное, он вдруг увидел спасительное подтверждение своей правоты. Рывком схватив маленькую Агафью на руки, он высоко поднял ее, словно стяг истинной веры, и, что было сил, грозно возопил:
- Все слыхали, что она сказала! Все, все! Что я в лес к Господу ходил! Устами младенца глаголет истина! Чудом Господнем спа…
Но тут могучий бас перебил его, накрыв толпу страшным предостережением:
- Неровен час, наведет на дитятку порчу, окаянный Прошка.
- Коли он у старухи в лесу душу продал за исцеление, так и навести может, - вновь подхватил кто-то. Чья–то сильная рука ударила Прохора, держащего над собой девочку, поддых. Он охнул, согнулся и отпустил ребенка. Толпе оставалось сделать каких-то пару шагов, чтобы уткнуться в него. Крестя их, Прохор постарался закричать.
- Опомнитесь, православные! Спасшегося через чудо Божие, без вины извести желаете! – взвыл он, с перепугу дав петуха. А потому призыв его и впрямь был похож на визг болотной нечисти.
Прохор не мог видеть вилы, которые поднесли к кольцу толпы, сжатому вокруг него. Он разглядел их, когда они со смачным хрустом вонзились ему в руку, крестившую односельчан, многие из которых нянчились с ним, когда он дитем был. Он было попытался схватить их другой рукой, но тут же еще одни воткнулись в ребра, и еще двое – в ноги.
- Помилосе-гхы-кхы-хкав-хкы, - гортанно забулькал Прошка, прося о милосердии горлом, из которого торчал серп. Замелькали инструменты, призванные облагораживать почву ради сытой жизни и достатка.
На этот раз пахарь почти не страдал. Убили быстро. Что ж мучить-то… Все ж не чужой человек.
Стремительно признав Прохора колдуном и еретиком, решили по-христиански не хоронить, а просто спустить тело в топкое болото. Благо, болот рядом с Осташково было предостаточно.
И вот ведь какая интересная штука. В толпе, убившей Прохора, было человек тридцать, не меньше. Все те слова, обвиняющие его и Пелагею в сговоре с дьяволом и в продаже души рогатому, произносили… всего-то четыре человека. Двое из них притащили вилы, один воткнул серп горемыке в горло, он же ударил его, чтобы отобрать Агафью. А кольцо толпа сжимала, потому что ее тихонечко подталкивали, аккурат с четырех боков. А глянешь со стороны – всем миром порешили.
И все-таки Мартын был талантливым управленцем. Сатин его за это очень ценил.