Бразования и науки кыргызской республики iтом "зачем нам чужая земля " русское литературное зарубежье хрестоматия учебник. Материалы. Бишкек 2011
| Вид материала | Учебник |
- Кыргызской республики, 125.57kb.
- Фракция “Ата-Журт” Жогорку Кенеша Кыргызской Республики Государственная Концепция национальной, 819.06kb.
- Приказ Министерства Здравоохранения Кыргызской Республики "О профилактике вич-инфекции, 860.34kb.
- Президента Кыргызской Республики и депутатов Жогорку Кенеша Кыргызской Республики Принят, 1164.85kb.
- Программа развития г. Бишкек на 2008-2010 годы «Любимый город» определяет комплекс, 59.28kb.
- Национального Собрания Республики Беларусь(комната №14 ) e-mail: inf@preslib org, 1166.14kb.
- Тематическое планирование уроков литературы в пятых классах. Учебник «Литература» (учебник-хрестоматия), 93.93kb.
- Руководствуясь Договором о вечной дружбе между Республикой Казахстан, Кыргызской Республикой, 46.08kb.
- Президента Кыргызской Республики, постановлениями Правительства Кыргызской Республики, 230.54kb.
- Календарно-тематическое планирование уроков литературы в 7-х классах на 2011-2012 учебный, 359.09kb.
Подобно тому как произведения Ивана Грозного, а главное, стиль его произведений освещаются его поведением, так и характер, стиль и идейная сторона произведений Курбского являются частью его биографии, его стремления найти свою «позицию» в жизни.
Курбскому надо было оправдать себя в глазах общественного мнения России и в Польско-Литовском государстве, но прежде всего в собственных глазах. Основное в занимаемой Курбским «жизненной позиции» — не сколько поза правдолюбца перед своими читателями, сколько игра перед самим собой, стремление оправдать себя в своих собственных глазах.
Князь Андрей Курбский, изменив родине и даже участвуя в дальнейшем в военных и дипломатических действиях против России, писал не столько для русского, польско-литовского и даже мирового общественного мнения, как это не без основания предполагает С. О. Шмидт сколько для самого себя. Его писания были самооправдательными документами, в которых он позировал перед другими, перед своими читателями, но прежде всего, как я уже сказал, перед собой. Он играл так же, как играл и Грозный. Различие заключалось не только в несходстве занятых ими позиций и даже попросту поз, сколько в разной степени талантливости обоих: Грозный был несомненно талантливее Курбского и соответственно более смел и оригинален в своих произведениях.
Андрей Курбский был довольно плодовитым писателем. К сожалению, не все им написанное для распространения издано, а многое еще просто не атрибутировано или найдено. Среди наиболее известных его сочинений следует прежде всего упомянуть о его письмах царю Ивану Грозному. Своеобразным продолжением переписки Курбского с Грозным служит его «История о великом князе Московском», где в целом продолжаются те же темы и где Курбский уже обращается не только к Грозному, но и ко многим читателям в Польско-Литовском и Русском государствах. Известны несколько писем Курбского в Псковско- Печерский монастырь. Писал Курбский и Константину Острожскому, и к Марку, ученику еретика Артемия, и к Кузьме Мамоничу, и к Кодияну Чапличю, и к пану Федору Бокею, и к княгине Чарторыйской, и многим другим. Переводил он Цицерона, Иоанна Златоуста, Дионисия Ареопагита, защищал в особых сочинениях православие в Литве от униатства, составлял богословские сочинения, но в нашем обзоре мы не можем всего этого касаться. Анализируя стиль сочинений Курбского, мы будем опираться только на его послания к Грозному и на непосредственно связанную с этими посланиями «Историю о великом князе Московском». Такое выделение только этой группы сочинений оправдывается тем, что стиль произведений Курбского постоянно менялся, а именно эти произведения отличаются наибольшей литературностью. Как человек, неоднократно менявший свое поведение, а вместе с тем и стиль своих произведений. Курбский был лишен строго творческой цельности . В известной мере он был «перевертнем», вынужденным приспособляться к меняющейся обстановке и даже изменять характер своего языка, системы аргументации и жизненной позиции.
Стиль выделенных нами для анализа произведений Курбского в значительной мере определялся той позицией, которую он стремился занять по отношению к своим читателям: в одних случаях—по отношению к Грозному, в других — по отношению к его новым западнорусским читателям. По отношению к Грозному он стремился занять позу человека не только более высокого в моральном отношении, но и более образованного — человека утонченной западной культуры. Он упрекает Грозного не только в «варварстве», но и в литературной неумелости, необразованности и отсутствии литературного вкуса. Себя Курбский стремится изобразить человеком западной просвещенности. Он нарочито цитирует поэтому не только отцов церкви, но и античных авторов.
В своем интереснейшем исследовании «А. Курбский и эпистолография его времени» Д. Фрейданк показал, что Андрей Курбский имел все основания противопоставлять свою осведомленность в эпистолографическом искусстве неискусности, с этой своей «западной» точки зрения, писаний Грозного.
В своем Втором письме к Ивану Курбский очень ясно придерживается правил латинских риторик и эпистолографии гуманистического периода, хотя и далеко не всех.
Основываясь на исследовании Л. Винничук, Д. Фрейданк пишет, что в Польше культура эпистолографии стояла ко времени приезда туда Андрея Курбского на довольно высоком уровне. Еще в 1485 г. Конрад Цельтис прочитал в Краковском университете первую лекцию по эпистолографии. С 1530 по 1538 г. руководство Эразма Роттердамского было официальным учебником по эпистолографии в Краковском университете. В 1538 г. там было введено изучение писем Цицерона.
В отличие от средневековой эпистолографии, которая изучалась по преимуществу писцами и делопроизводителями, гуманисты считали искусство составления писем обязательным для каждого образованного человека.
Одним из главных достоинств письма считалась его краткость (brevilo- quentia). Вот почему Курбский в своем Втором письме упрекал Грозного в том, что тот пишет ему «широковещательное и многошумящее» писание, недостойное не только «ученого и искусного мужа», но даже «простого, убогого воина». Не следовало бы Грозному писать такие неискусные письма «в чюждую землю, иде же некоторые человецы обретаются, не токмо в грамматических и риторских, но и в диалектических и философских ученые» .
Курбский пишет Грозному с «высот» своей новой образованности. Его позиция, которую он стремился занять в своих письмах по отношению к Грозному, — это позиция утонченного и вкусившего западной образованности интеллигента, поучающего грубого неуча.
Важной задачей гуманистической эпистолографии, как указывает Д. Фрейданк, считалось разграничение различных типов писем. Значительная роль отводилась утешительным письмам. Поводом для утешительных писем могли служить смерть близких, горе, болезнь, несправедливое отношение, ссылка. Курбский чувствовал себя в «ссылке» — «без правды изгнанным» и поэтому, как это ни парадоксально, требовал от Грозного в чисто «теоретическом» эпистолографическом плане утешительного письма: «И вместо утешения, во скорбех мнозех бывшему, аки забыв и отступивши пророка — не оскорбляй, рече, мужа в беде его, довольно бо таковому, — яко твое величество меня, неповиннаго, в странстве таковыми, во утешения место, посещаешь».
Согласно теории Эразма лучший утешитель — философия. Эразм ссылается в этом отношении на «Парадоксы» Цицерона, и характерно, что Курбский переводит «Парадоксы» Цицерона, находя в них при этом не только утешения, но и оправдания своему поведению.
Было и еще нечто, очень характерное и чисто личное в позиции, которую занимал Курбский в своих зарубежных сочинениях: это «нечто» состояло в его типичной психологии эмигранта.
В различных своих сочинениях, обращаясь к своим западным читателям, Курбский неизменно стремится подчеркнуть знатность своего рода, свое былое высокое положение в Русском государстве, свое большое прошлое влияние на Грозного, свою значительную роль в военной истории царствования Грозного — особенно в завоевании Казани. Отчасти этим объясняется стремление Курбского разграничить всю историю царствования Ивана на две половины: первую, в которой Грозный прислушивался к мнению своих добрых советников и в том числе Курбского, и вторую, в которой Иван отринул от себя всех добрых советников, стал слушаться злых «ласкателей». Такое изображение царствования Грозного позволяло Курбскому оправдать свое прошлое влиятельное положение в Московском государстве, свои боевые подвиги при взятии Казани и свое сравнительно позднее решение уйти от Грозного в Польско-Литовское государство. Изображая этот перелом в Грозном к злу и злодеяниям, Курбский выставлял на первый план свою принципиальность, морально обелял себя в глазах своих западных читателей, оправдывая свою былую близость к Ивану, и вместе с тем подчеркивал и даже преувеличивал свою весомость в Московском государстве, пока оно еще не озарилось пожаром лютости. Курбский как бы заявлял таким изображением событий царствования Грозного, что он-то был всегда неизменен, всегда — самим собой, менялся же только Грозный, его поведение, и тем самым именно на Грозном лежит ответственность за «отъезд» Курбского из России.
Эта «концепция» изложена Курбским в первых же строках его Первого послания к Грозному. Оно открывается следующим обращением к Грозному: «Царю, от бога препрославленному, паче же во православии пресветлу явившуся, ныне же грех ради наших сопротивным обретеся».
По мере того как Курбский осваивался со своею новою родиною, он в своем Третьем послании к Грозному пишет уже о России как о посторонней для него стране: «тамо есть у вас обычай», а в приписке к посланию прямо называет Россию «отечеством твоим» (т. е. Грозного), а не своим. Характерны в этом отношении и перемены, которые происходили в языке его произведений.
<...>Вступив в полемику с Грозным, Курбский быстро потерял вкус к этой своей переписке с царем и больше был занят желанием сохранить позу благородства перед своими новыми читателями. Для этого, очевидно, он и предпринимает (не ранее 1573 г.) свою «Историю о великом князе Московском». В первых же строках своей «Истории» он пишет: «Много крат ото многих светлых мужей вопрошаем бых, с великим стужанием; „Откуды сия приключишася…"» Спрашивать так могли только «светлые мужи», общавшиеся с ним в Литве. Следовательно, и писал он свою «Историю» для них же.
Великорусская речь стала в это время для него уже языком чужим — «их языком», языком московитов. Чтобы быть понятным своему читателю в Польско-Литовском государстве, Курбский приводил всю государственную и социальную терминологию на языке его новой страны: название чинов, положений, военные термины он брал из языка своей новой родины, изредка давая к ним и их русский эквивалент. При этом он до такой степени считал уже московскую терминологию чужой себе, что говорил о ней как о посторонней: «велицые гордые паны, по их языку боярове» — это он пишет о боярах, к которым когда-то принадлежал и сам. «С стремнин высоких мечюще их (животных. — Д. Л.), а по их языку крылец, або с теремов»: здесь уже прямо имеется в виду русский язык. В другом месте он называет войска правого фланга: «правый рог, а по их правая рука». «Знамение, а по их языку ясак». Пытаясь быть понятным на своей новой родине, он сравнивает Казань по величине с Вильной: «А место (город. — Д. Л.) оно не мало, мало что от Виленского мнейше».
Как полемист Курбский - историк, а как историк — полемист, он стремится размышлять и захватывать как можно глубже самую суть описываемых им событий и явлений. В своей «Истории о великом князе Московском», где он пытается представить Ивана IV в самом черном свете, он прибегает к полемическому приему, в силу которого основной тезис считается как бы само собой разумеющимся, давно доказанным, и Курбский только объясняет — почему так произошло, откуда явилась на Руси тирания Грозного, из каких обстоятельств жизни Грозного она выросла.
<. >Обращаясь к злодеяниям Грозного, Курбский пытается снова изложить свою теорию их происхождения. Грозный сменил советников: вместо советников умных и нелицеприятных он приблизил «ласкателей» таких, как Вассиан Топорков — олицетворение «лютости». Этой концепции он придерживался и в своих посланиях Грозному. Он поэтому во многом повторяет то, о чем уже писал ему, и вот теперь, еще раз отступая от повествования о Грозном и его царствовании, обращается к жанру посланий. Он как бы на время забывает о своем западнорусском читателе и пишет как бы еще одно послание царю. Через некоторое время он снова обращается к царю, полемизируя с ним и разоблачая его. Он вспоминает свою былую роль доброго и прямодушного советника. Эта роль, о которой он неоднократно вспоминает на протяжении всей 28 истории, была морально выгодна ему и перед западнорусским читателем. Он обращается к Грозному, но пишет для западнорусских читателей. Это чисто риторический прием. Прием, усиливающий впечатление от злодеяний Грозного и вместе с тем напоминающий читателю, что перед ним «прямодушный» советник.
<...>Курбский был несомненным мастером находить нужные слова и определения. Так, например, он назвал Первое послание Грозного к нему «широковещательным и многошумящим», и это выражение осталось в науке для определения стиля Первого послания к нему Грозного. А выражение «паремьями, целыми посланьми» осталось в русском языке для определения манеры давать большие цитаты из авторитетных сочинений. Именно Курбский назвал манеру Грозного «грызти кусательне», а слова его — «кусательными словесами». И это также перешло у исследователей в определение стиля Грозного как «кусательного» (А. С. Орлов и др.). Популярными стали и слова Курбского о том, что Грозный «затворил. . . царство Руское. . . аки во адове твердыни». Многие образы Курбского были им глубоко продуманы и поэтому неоднократно им повторялись. Так, в «Истории о великом князе Московском» он сравнивает мудрых советников с хирургами, срезающими дикое мясо и «согнившие гагрины» на ранах больного тиранией государства. Тот же образ он применил перед тем в своем Третьем послании к Грозному: добрых советников, не боящихся вызвать неудовольствие своих властителей, Курбский сравнивает с премудрыми врачами, которые срезают разросшееся на ранах дикое мясо «аж до живого мяса».
Курбский был мастером ритмизованной прозы с синтаксически параллельно построенными фразами, с единоначатиями, противопоставлениями, риторическими вопросами и т. д.
Например:
избиенные тобою… отмщение на тя просят; зареченные же и прогнанные… ко богу вопием; или не токмо внешней философии искусны, но и во священных писаниях сильны; или ово преизлишне уничижаешися, ово преизобильне и паче меры возносишися; или: почто…. сильных во Израили побил еси и воевод… вмертем предал еси?
<.>Произведения Курбского стали хорошо известными в Московской Руси только в XVII в. Однако они являлись важными свидетельствами возможных и готовящихся перемен в литературе древней Руси, которые либо уже совершались, либо должны были произойти в литературе древней Руси по всему ее фронту. Из этих перемен главное заключалось в том, что литературные произведения приобретали все более и более личностный характер. В период Смутного времени этот личностный и мемуарный характер произведений, посвященных одной группе событий, одному лицу или одному периоду русской истории, выступят в дальнейшем с достаточной определенностью.
Александр Герцен
Герцен Александр Иванович, псевдоним - Искандер [25.III (6.IV). 1812, Москва -- 9(21). 1.1870, Париж] - прозаик, публицист, революционный деятель. Герцен был сыном И А. Яковлева, принадлежавшего к, знатному дворянскому роду, и Г.А. Гааг, дочери мелкого чиновника из Штутгарта. Брак родителей оформлен не был, и ребенок, получил вымышленную фамилию (от нем Herz). Герцен считался воспитанником Яковлева. Это обстоятельство надолго окрашивает его чувство к, отцу, вызывая протест против "ложного" положения, усиливая симпатии ко всем угнетенным и одновременно рождая сознание независимости. Между тем Яковлев любил сына, его по-своему незаурядная личность сказалась на характере развития Герцена. Служивший в гвардии при Екатерине II и вышедший в отставку с началом царствования Павла Яковлев отличался вольномыслием и чуждался официальных форм жизни. В доме бывали его сослуживцы по Измайловскому полку ("екатерининские оригинальности"), участники войны 1812 г. ("отваги и удали люди"). Среди учителей Герцен был якобинец 1789 г., эмигрант Бушо и студент И Е. Протопопов, приносивший запрещенные стихи Пушкина и Рылеева. Большие возможности для чтения давала собранная во Франции библиотека. В результате "Катехизис попался в руки после Вольтера" (Собр. соч.: В 30 т.- Т. VIII.- С. 53). Герцен читает Руссо,, Бомарше, Гете, затем Плутарха, Шиллера и Байрона. "Восторг ' и "восхищение" вызывают первая гмва "Евгения Онегина" Пушкина и "Горе от ума" Грибоедова. В 14 лет Герцен совершает выбор на всю жизнь, поклявшись отомстить за казненных декабристов. Через год клятва бьл,а повторена вместе с другом - И. П. Огаревым - "в виду всей Москвы", на Воробьевых горах на том месте, где был заложен памятник, в честь победы русского народа в войне 1812 г. Дружба Герцена и Огарева, пронесенная через всю жизнь, принадлежит истории русского революционного движения и является средоточием высоких нравственных ценностей. Юные друзья осознавали в себе будущее России Они мечтали о союзе, который продолжил бы дело декабристов.
В 1829 г. Герцен поступил в Московский университет на физико- математическое отделение, где тогда преподавались естественные науки (к, ним у Герцена развилась "сильная страсть"). Герцен сотрудничает в Московском обществе испытателей природы. В 1832 г. написал статью "О месте человека и природе". Овмдевая научной "методой", Герцен особенно ценит лекции М Г. Павм>ва (курс общей физики), знакомившие с новейшими философскими системами. Московский университет этих лет отличался духом вольнолюбия. Вокруг Герцена и Огарева, также посещавшего лекции в университете, складывается кружоксярко выраженными политическими интересами. Падение июльской монархии во франции в 1830 г. и польское восстание 30 1830-1831 гг. Герцен воспринимает какнепосредственно относящиеся к,его личной судьбе.
Герцен окончил университет в июне 1833 г. со степенью кандидата, получив серебряную медаль за сочинение "Аналитическое изложение солнечной системы Коперника" (труд "наполовину астрономический, наполовину философский). Первый послеуниверситетский год отмечен углубленным интересом Герцена и его кружка к, идеям утопического социализма (Сен-Симон, Фурье). В круге интересов Герцена - труды Шеллинга, Аерминье, фихте, Бэкона, Кузена, исторические работы ММишле, Тьерри, Бюше. 1833 г. Герцен считал торжественным заключением первой юности.
<...> В 40 гг. (1842-1847) достигает расцвета философская деятельность Герцена. Он завершает и публикует в "Отечественных, записках"' начатый еще в Новгороде цикл статей "Дилетантизм в науке" (1842-1843). Герцен развивает гегелевские идеи о единых, закономерностяхбытия и мышления. Особенно дорога ему идея борьбы и единства противоположностей в процессе развития природы и истории. Герцен подчеркивает, что подлинно современный человек не может жить вне науки. Однако наука не может быть целью человека, цель его - деяние. Герцен высказывает надежду, что именно русская мысль достигнет "действительного единства науки и жизни, слова и дела". Во второй статье цикла ("Дилетанты-романтики") сконцентрированы эстетические воззрения Герцена. Он излагает концепцию исторических типов мировоззрения от античности до XIX в. Равно обращаясь к, мыслителям и поэтам, впервые в истории русской общественной мысли он столь глубоко раскрывает философское содержание искусства. "Совершеннолетию" человечества, по его мнению, адекватен "реализм" как мировоззрение и метод познания действительности как основа построения нового мира. Второй философский цикл Герцена, "Письма об изучении природы" (1844-1846), занимает выдающееся место в истории не только русской, но и мировой философской мысли. Одна из главных идей работы - необходимость преодолеть исторически сложившийся разрыв естествоведения и философии. Герцен дает материалистическое прочтение гегелевской диалектики, рассматривая ее как закон существования и развития самой природы, и тем самым делает значительный шаг к соединению материализма и диалектики. Он пытается применить диалектику и кфилософии истории. Однако в своей философско-исторической концепции он останавливается перед историческим материализмом философские произведения Герцена сыграли выдающуюся роль в воспитании поколения демократической интеллигенции второго этапа освободительного движения в России. Их высоко ценил Н Г. Чернышевский.
Рост философской мъсли Герцена способствовал развитию его художественного таланта, выявлению его оригинальности. В 1845 г. был завершен начатый еще в 1841 г. в Новгороде роман "Кто виноват?" (Отечественные записки..- 1845.- No 12; 1846.- No 4; отд. изд. в 1847 г.). В 1846 г. написаны повести "Сорока-воровка" (,Современник 1848.- No 2), после двух, лет цензурных мытарств и "Доктор Крупов" (Современник.- 1847.- No 9). Вопрос: кто виноват в трагической судьбе одних и моральном уродстве других? - революционизировал общественное сознание. Он в равной мере звучит во всех трех произведениях В "Докторе Крупове" заключена революционно- просветительская идея о нелепости политического гнета и социальной несправедливости, о всеобщем заблуждении, мешающем это понять. Повесть "Сорока-воровка" явилась откликом Герцена на споры между западниками и славянофилами о положении русской женщины, о возможности существования в России гениальной актрисы Героиня повести, крепостная актриса,- человек, огромной духовной силы, источник которой и в гордом протесте против рабства, и в сознании своего таланта.
<...>21 января 1847 г. Герцен с семьей уезжает за границу, не предполагая еще, что покидает родину навсегда. Он полон веры в будущее, в свои силы и надеется, что грядущая революция принесет социальное освобождение народам Европы и явится началом освобождения его родины. "Письма из Avenue MMargny" (Современник.- 1847.- No 10-11) содержат анализ положения в предреволюционной и революционной франции. С симпатией Герцен рассказывает о французском народе. Он разоблачает буржуазную мораль, буржуазное искусство, буржуазную прессу. Критический пафос Герцена отталкивает от него большинство западников. Лишь Белинский поддерживает его, хотя и не соглашается с ним в определении исторической роли буржуазии Осенью 1847 г. в Риме Герцен участвует в народных шествиях и манифестациях присутствует на митингах посещает революционные клубы Он знакомится с виднейшими деятелями итальянского национально- освободительного движения: Чичеровакккио, Маццини, Гарибальди, Пизакане, Спини Близким другом Герцена становится Саффи Свои впечатления об Италии Герцен передает в "Письмах с Via deC Corso" (1847), которые в России, однако, цензурой пропущены не были: в ответ на революционные события в Европе там начиналась общественная реакция. Оба цикла вошли в знаменитую книгу Герцена "Письма из франции и Италии" (1847-1852). В мае 1848 г. Герцен возвратился в революционный Париж. Крах иллюзий в буржуазной республике с наибольшей очевидностью обнаруживается в июньские дни 1848 г., когда "озлобленные, взбесившиеся лавочники", одетые в мундиры Национальной гвардии, топили в крови парижских рабочих шедших до конца в своих социальных требованиях Герцен расходится с представителями буржуазной демократии, которые продолжают питать иллюзии в отношении характера революции и республики, и надолго теряет веру в революционный Запад. Переживаемая Герценом духовная драма запечатлена в книге "Стого берега" (1847-1850; впервые опубликована в 1850 г. в немецком переводе), которую Герцен считал лучшим произведением из всего им написанного. Диалогическая форма книги воссоздает сложный, подчас мучительный процесс расставания с иллюзиями и направление дальнейших поисков истины. Важнейшие выводы Герцена: человек- "не самовластный хозяин" в истории; "законы исторического развития... не совпадают в своих путях с путями мысли"; необходимо серьезно заняться историей "как действительно объективной наукой".
Герцен считал себя ответственным за будущее России. На первом этапе своей заграничной деятельности Герцен считает необходимым "знакомить Европу с Русью", с ее подлинной историей, "скрываемой за фасадом империи". В книге "О развитии революционных идей в России" (впервые опубл. в 1851 г. на немецком языке; в том же году издан французский оригинал; в русском переводе вышла нелегально в Москве в 1861 г.) Герцен рассказывает о русском народе, его борьбе против рабства, о передовой общественной мысли России, о русской литературе, защищающей интересы народа ("единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести"). Герцен впервые рассматривает историю русской литературы в ее связи с освободительным движением Одновременно он разрабатывает теорию "русского социализма", которая станет идеологической основой народничества 60-70 гг. Этому посвящены его работы "Россия" (1849), "Письмо русского к,Маццини" (1850), "Русский народ и социализм" (1851) Г. полагает, что в России, где буржуазно-собственнические отношения не получили развития, социалистические идеи смогут быть осуществлены легче, чем в Западной Европе. В общинной собственности на землю он усматривает "зародыш социализма". Развитие его возможно лишь при условии совершенствования общинного самоуправления и полной свободы лица, т. е. при ликвидации самодержавно-крепостнического строя. Герцен надеялся в то время, что Россия может миновать буржуазный путь развития. Социалистический идеал Герцена, оставаясь утопическим, становится выражением революционных требований русского крестьянства.
В 1853 г. Герцен основывает Вольную русскую типографию в Аондоне. Это "лучшее дело" своей жизни Г. назовет "наиболее практически революционным, какое русский может сегодня предпринять в ожидании исполнения иных, лучших дел" (XII, 79). Первая прокламация "Юрьев день! Юрьев день!" была обращена к русскому дворянству, на образованное меньшинство которого Герцен еще возлагает надежды. Блестящим образцом антикрепостнической публицистики, является брошюра "Крещеная собственность" f1853). В 1855 г. Герцен начал издавать альманах "Полярная звезда" (название повторяет издание Рылеева и Бестужева; на обложке - профили пяти казненных декабристов). Здесь были опубликованы "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, запрещенные стихи, Пушкина, Рылеева, Лермонтова, Полежаева, первое "философическое письмо" Чаадаева, знаменитое письмо Белинского к Гоголю, печатались произведения Герцена и Огарева, "Записки" декабристов, русские мемуарыXVIII в. и др. мемуарные материалы.
1 июля 1857 г. (вскоре после приезда в Лондон Огарева) вышел первый лист газеты "Колокол", ставившей главной задачей борьбу за освобождение крестьян. Вскоре в "Колокол" стали поступать корреспонденции из России. Газета, тайно перевозимая в Россию и все более широко распространявшаяся там, стала одним из факторов складывающейся революционной ситуации 1859-1861 гг. "Мы крик русского народа, битого полицией, засекаемого помещиком",- писал Герцен. Однако обличительная мощь "Колокола" вступала в противоречие с сохранявшейся у Герцена надеждой на освобождение крестьян сверху и его обращениями к Александру II. Либеральные колебания Герцена вызвали критику со стороны руководителей революционно-демократического движения в России. Для объяснения с Герценом в Лондон в 1859 г. приезжал Чернышевский. В "Колокол" было адресовано "Письмо из провинции" за подписью Русский человек (опубл 1 марта 1860 г.), побуждающее Герцена открыто призывать к, революционной борьбе. В русле этих противоречий и полемика Герцен с Добролюбовым по вопросам о значении обличительной литературы в России и месте "лишнихлюдей" в общественной жизни и литературе (статьи Г. "Very Dangerous!!!" и "Лишние люди и желчевики). 1861 г., вершина революционной ситуации в России, стал решающим в преодолении Герценом либеральныхиллюзий. Восстания в селах Бездна и Кандеевка, выявившие отношение крестьянства креформе, заставили Герцена по-иному взглянуть на родную страну. увидев революционный народ, Герцен непосредственно обращается кинему в своих памфлетах "Двенадцатое апреля 1861 г. (Апраксинские убийства)", "Мартиролог крестьян", "Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ". В своей публицистике и "Былом и думах" Герцен приветствует в разночинной интеллигенции "молодых штурманов будущей бури" (XI, 341) Герцен участвует в создании и деятельности "Земли и воли", крупнейшей революционной организации 60 гг.
Исключительное значение для морального авторитета русской общественной мысли и революционного движения имела поддержка "Колоколом" польского восстания 1863 г. Посвященные Польше публикацииГерценав "Колоколе""Плач", "Протест", "1863", "Братская просьба к,русским воинам") остаются лучшими страницами русской публицистики. Наступившая в России общественная и политическая реакция, разгул шовинистической и антидемократической пропаганды, арест руководителей революционного лагеря не могли не отозваться на судьбе "Колокола". Его популярность в России падает. Герцен и Огарев тем не менее продолжают издание. В 1865 г. Вольная русская типография была переведена в Женеву, ставшую центром русской революционной эмиграции. В 1867 г. Герцен прекращает издание 'Колокола" (еще год газета издавалась на фр. яз. с русскими прибавлениями). Он полагал, что "Колокол" сыграл свою роль в истории освободительного движения России. Своей гмвной задачей
теперь Герцен считал разработку революционной теории. Новый этап развития теоретической мысли Герцен находит отражение в опубликованных уже посмертно письмах "К старому товарищу" (1869). В "международных работничьих съездах"' (конгрессы 1 Интернационала) Герцен усматривает "первую сеть и первый всход будущего экономического устройства" (XX, 582). Выступая против анархизма Бакунина, Герцен настаивает на необходимости глубокого теоретического обоснования грядущего социального переворота. Он должен быть результатом сознательного исторического действия масс. Только при этом условии возможно сохранение материальных и духовных ценностей культуры ("Горе бедному духом и тощему художественным, смыслом перевороту"). Утверждая идею творческого характера социализма, Герцен предостерегает от опасности, таящейся в идеях "казарменного коммунизма" ("каторжное равенство" Гракха Бабёфа и "коммунистическая барщина" Кабе).
Смерть оборвала несомненное начало нового этапа в жизни Герцена. Весной 1869 г., после нескольких лет скитаний по Европе, он решил обосноваться в Париже, чувствуя там "электрическую атмосферу", близкую к, грозе. 21 октября 1869 г. он писал Огареву: "Мы бродим на вулкане... Через три месяца Герцена не стало. Он был похоронен на кладбище Пер-Аашез; позже прах Герцена был перенесен в Ниццу и погребен рядом с могилой его жены
Место Герцена в истории русской литературы определяется прежде всего своеобразием и масштабом идейных исканий писателя. В его личности и судьбе, в обретенном им реальном историческом деле нашла воплощение живая связь важнейших эпох русской и европейской жизни XIX столетия. Герцен высказывал неудовлетворенность известными ему литературными типами. Он проявлял особый интерес к людям, обладающим известной независимостью от среды, таящим возможности роста, не останавливающимся в своем идейном развитии и потому не поддающимся общим ("гуртовым") социальным, определениям Тем самым, он обосновывал и свое преимущественное внимание креальнымлицам и событиям, и свое право на автобиографию. Автобиографические и документальные жанры мы находим у истоков творческого пути Герцена. Вершиной его творчества стала мемуарно-автобиографическая книга "Былое и думы". Творческие открытия Герцена следует рассматривать в русле исканий русской литературы второй половины XIX в.