Geum.ru

Прошедшее столетие в современном мире бушевала классовая борьба, отголоски которой не совсем ещё затихли и сегодня

Вид материалаДокументы

Содержание


О грамотном проведении приватизации.
Снова об обеспечении права собственности.
О "помощниках".
Снова перемены.
Фокусы с членством в партии.
О поддержке нового.
Держи вора!
О роли партии.
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   19

О грамотном проведении приватизации. О российской приватизации, осуществлённой в 90-х годах прошлого века, известно всему миру. И по масштабам самой приватизации, и по масштабам злоупотреблений и прямого обмана, допущенных при её осуществлении, она действительно уникальна. Но сравнительно мало кому известно, что в 80-х годах прошлого века в США был осуществлён тоже достаточно масштабный процесс, правда, не приватизации (т.е. из государственной – в частную), а "переприватизации" (т.е. из частной крупной – в частную мелкую). Но техническая сторона обоих процессов, если их осуществлять достаточно грамотно, должна быть, практически, одинаковой, так как и том, и в другом случаях речь могла идти только о полноценном выкупе.

Оказывается, в США и в конце XX века очень распространённой формой владения предприятиями была форма, которую, используя опыт русской истории, можно назвать "формой Саввы Морозова", когда всё имущество фирмы принадлежало только самому предпринимателю, который был не просто "хозяином", т.е. собственником всего имущества, но, обычно, и крупнейшим специалистом в своём деле, и участником №1 среди всех остальных участников юридического лица, считавшихся наёмными работниками. Никакой кучи "акционеров", часто даже не знающих, где находится предприятие, акциями которого они владеют, как это потом было сделано в России, в США, как правило, не существовало. Кроме, разумеется, крупных "акционерных" предприятий, за счёт которых специально "кормились" миллионы акционеров. Супруги Кэлсо выдвинули идею, что эффективным участником юридического лица и собственником имущества может быть только "инвестор", т.е. работник-собственник. Они разработали экономическую систему, в соответствии с которой часть, а иногда и всю свою собственность предприниматели продавали своим рабочим, оставаясь на предприятии, в качестве наёмного генерального директора, или вообще расставаясь с ним. Такие предприятия назывались "предприятиями с собственностью работников", и, как информировали нас наши американские коллеги и показывала статистическая отчётность, их деятельность заметно улучшалась. Конгресс США принял по данному вопросу более десятка различных законодательных актов, во всех штатах была создана система консультационных и учебных пунктов, в которых каждый рабочий, становившийся "сохозяином", должен был предварительно пройти курс экономического "ликбеза". Зарплата американских рабочих была значительно выше, чем у их российских коллег. Но всё равно, сразу выкупить всё имущество им было не по силам. Поэтому при каждом предприятии создавался специальный "инвестиционный фонд", который государство наделяло долгосрочной ссудой. Этот "фонд" выкупал у предпринимателя его имущество, и в течение трёх-пяти лет производил все расчёты с участниками данного юридического лица. После выхода на пенсию или в случае увольнения рабочий получал все деньги, которые он вложил в предприятие, составлявшие иногда очень приличную сумму.

Я так подробно описываю этот процесс, чтобы показать, что "гарвардским мальчикам", получившим в 90-х годах возможность проявить свои способности в российской приватизации, совсем не требовалось для этого ничего изобретать. Инструмент, отработанный до мелочей и проверенный опытом огромного государства, уже существовал. Ельцин об этом, вернее всего, ничего не знал. Но "гарвардские мальчики", конечно, были "в курсе". Но этот инструмент имел один, но зато принципиальный "недостаток": он исключал возможность злоупотреблений, ради которых в России и проводилась приватизация.

Поскольку загрузка системы обучения и консультаций, созданной в США специально для проведения переприватизации, к концу 80-х снизилась (приватизация завершалась), часть этих "специалистов", владеющих русским языком, решила подработать на просвещении малограмотных или даже совсем безграмотных в имущественных вопросах советских граждан. Название "специалисты" я взял в кавычки не случайно. Выступая со своей информацией, они не читали с листа, а вели как бы "свободную беседу". Но, не раз присутствуя на выступлениях одного из них в тресте с рассказом об американском опыте, я убедился, что он просто повторяет заранее заученный наизусть текст с одними и теми же остротами и анекдотами. Практически, как оказалось, это были (за малым исключением) не специалисты, а говорящие попугаи. Фактически экономикой не владевшие. К тому времени (1988 год) мы уже осуществляли эксперимент, в соответствии с которым в наших условиях "собственность работников" образовывалась и через стадию аренды с последующим выкупом, и путём прямого использования получаемого дохода на инвестиционные цели. От любых вопросов, требовавших чуть шире взглянуть на вещи, они просто уклонялись, так как в экономике были полными профанами.

В данном случае американцы произвели на меня весьма неблагоприятное впечатление. Зато когда в 1989 году я сам поехал в США и посмотреть, и рассказать (нас было трое вместе переводчиком) американцы мне очень понравились. Мы побывали в двух городах и двух штатах, Сан-Франциско и Огайо, где нам показали 6-7 предприятий с собственностью работников, перешедших на эту систему 3-5 лет тому назад. К сожалению, в то время ни я сам, и никто из моих американских собеседников не понимали главного:

Участник юридического лица, становится собственником (общая совместная собственность) его производственных фондов уже потому, что он является "участником", создающим доход предприятия, т.е. его хозяином. И как "хозяин" он обязан финансировать создание новых мощностей юридического лица, вкладывая в него свои деньги (оказывая финансовую услугу) или оплачивая финансовые услуги акционеров (оплата дивидендов). (23)

Не уверен, что мои собеседники встретили бы такую трактовку с пониманием. И хотя американская приватизация 80-х годов реализовывала именно эту идею, но преподносилась она, просто, как одна из возможных форм собственности, которая просто является "самой эффективной". Американцы всегда придавали и придают главное значение практической приемлемости, а не принципиальной значимости того, или иного вопроса.

Кстати, приняли нас, как хороших друзей. Кроме нескольких встреч "на общественном уровне", очень напоминавших наши российские застолья, нас не только снабдили валютой. которой мы, практически, не имели, но и двое сотрудников фирм в Сан-Франциско и в Огайо устроили просто личный приём у себя дома, чтобы показать, каков он, американский быт.

В Огайо мы побывали на занятиях с рабочим персоналом. И хотя беглого английского мы не понимали, но те материалы, которые выдали и слушателям и нам, поражали своей доходчивостью и наглядностью. Даже, не понимая половины английского текста, я понял всё, что было изображено на диаграммах. Кое-что из этих диаграмм, я потом с успехом применил в тресте. Помню, как один рабочий с большим энтузиазмом рассказывал "советским товарищам" (разумеется, через переводчика), что теперь рабочих и учат, и вообще относятся к ним по-человечески, и они работают с удовольствием.

В Сан-Франциско мы побывали на каком-то профессиональном празднике, который проводила, возможно, самая крупная фирма с собственностью работников (хорошо запомнил, что её численность составляла более 12 тысяч человек, а занимались они чем-то в области электроники). При входе в эту фирму мы сначала подумали, что по дороге нас завели в парк. Производственные здания тонули в зелени. На самом видном месте стоял стенд с краткими записями, которые я как-то легко перевёл и сразу же окрестил, как "Моральный кодекс строителя коммунизма". Чем и поспешил поделиться с хозяевами. Их это ничуть не смутило: "пишем то, что считаем правильным". А в этом заводе-парке целый день шло "гуляние", которое происходило примерно так же, как аналогичные мероприятия происходят и у нас.

Ещё одна интересная встреча, по-моему, незапланированная состоялась тоже в СанФранциско. Перед отлётом в Огайо был устроен прощальный ужин, плавно перешедший в ночную застолицу. Когда все уже сказали друг другу всё, что хотели, и собрались расходиться, мой сосед по столу, весьма активно участвовавший в застольном процессе, что-то сказал переводчику. Как оказалось, это был всеми уважаемый миллионер, который пригласил нас к себе "показать фирму". Машину он вёл сам, попутно рассказывая нам, какими большими возможностями и удобствами она располагает. Никакой охраны не было, вместо неё стояли автоматы. Тогда для нас это было в диковинку. Несмотря на то, что было около часу ночи, народу в цехах было полно. Кто-то из мастеров увлечённо объяснил нам, какие интересные и выгодные изделия они производят. Никто другой ни на секунду ни отвлёкся от своей работы. Но самое поразительное мы услышали, уже возвращаясь домой. Оказывается, этот миллионер имел весьма оригинальное "хобби": он находил интересную производственную идею, подбирал людей, финансировал создание производственных фондов и доводил предприятие "до ума". После чего передавал всё участникам, а сам принимался за новое дело. Это было уже третье или четвёртое предприятие, которое он создал таким образом. А на месте предприятия, из которого мы только что вышли, три года тому назад был пустырь. Сейчас он готовился снова передать предприятие в "собственность работников" и заняться реализацией новой идеи. Все рабочие знали об этом и рассматривали предприятие, как своё собственное. Вот такой он, "звериный оскал империализма". Не всё так однозначно. Я и раньше не верил в идеологию "классовой борьбы". Побывав в "цитадели империализма", я ещё больше в этом укрепился.


Снова об обеспечении права собственности. Вопрос об обеспечении права собственности является важнейшей задачей для любого общества, которое на этом принципе основывает всю человеческую жизнедеятельность. Как и любое значительное экономическое явление, оно зависит от множества факторов, каждый из которых может оказаться необходимым, а достаточными они становятся только все вместе. Поэтому к данному вопросу мы вернёмся ещё раз, а пока вспомним, как при недостатке товаров первой необходимости оказалось невозможным обеспечить "право собственности", регулярно предоставлявшееся жителям города Сафоново в виде их заработной платы.

Но в СССР существовали некоторые населённые пункты, жители которых, практически, не испытывали никаких недостатков в товарах первой необходимости (Москва, столицы союзных республик, некоторые закрытые города). Мы не рассматриваем величину права собственности. Даже если распределять совершенно правильно (что далеко не просто), недовольные найдутся всегда. Но сохранение того "права", которое член общества получил, как вполне заслуженное, - это задача, которую общество (государство, правящая партия) обязаны обеспечить в любых условиях. Было ли обеспечено право собственности в этих условиях? Следует признать, что в перечисленных городах было. А что имело место в других городах и весях? Словоблудие, лицемерие и обман. А что имеет место в современной России, начиная с её столицы? Тоже словоблудие, лицемерие и обман, хотя и по другим причинам.

Факторы, благодаря которым в Советском Союзе в Москве и кое-где ещё полностью обеспечивалась реализация "права собственности"?

− постоянство покупательной способности денежной единицы, обеспечиваемое путём отсутствия инфляции;

− постоянство стоимости товаров, обладающих неизменными потребительными качествами, цены на которые, практически, стабильны;

− практическое отсутствие источников неэкономического обогащения, позволяющих получать дополнительное право собственности, сверх полученного за свою трудовую деятельность в юридических лицах;

− постоянное наличие товаров первой необходимости;

− недостаток ассортимента товаров и сети магазинов, хотя затрудняет условия реализации права собственности, но не исключает саму возможность такой реализации.

В современной истории человечества существует только одна система, способная обеспечить "право собственности", полученное членом общества – это советская система, основанная на использовании регулируемого рынка и не использовавшая финансовую деятельность для неэкономического обогащения членов общества. Но это была вполне работоспособная система, действовавшая и в других государствах социалистического лагеря, и именно она должна быть внедрена во всём мировом сообществе. (24)


Цель оправдывает средства

И. Сталин прибегал к этому принципу, когда требовалось обеспечить партию, существовавшую нелегально, деньгами или устранить явного врага. Но во внутрипартийном обиходе, т.е. между товарищами по партии, господствовала, скорее "терпимость". Например, Зиновьев и Бухарин "выдали" сроки начала вооружённого восстания, которые, в общем-то, и не могли быть секретом, но при этом остались в партии. Но я считаю, что такого общего принципа, как "цель оправдывает средства" существовать не может вообще. "Истина конкретна", и те методы, которые допустимо применять в одних условиях, не допустимо применять в других, и многое из того, что допустимо и даже нужно делать, ради целей всего человечества, не допустимо делать "ради бизнеса", т.е. ради своих личных целей. Поэтому даже "высокие цели" далеко не всегда оправдывают используемые при этом методы. Что же можно сказать о тех случаях, когда сами цели являются не менее постыдными, чем методы, используемые на их достижения? Только то, что партия, начавшая руководствоваться беспринципностью на каждом шагу, утратила главное в своей деятельности и просто вырождается. Некоторые примеры.

О "помощниках". Недостатка в помощниках, какими считались так называемые "уполномоченные", в колхозе никогда не было. Проблема была в избытке таких "уполномоченных". И в том, что на самом деле их часто посылали не для оказания реальной помощи, хотя кое-кто из них был вполне способен дать дельный совет или сообщить нужную информацию. Они, обычно, приезжали в качестве уполномоченных по льну, по молоку, по заготовке кормов и т.п. Это могли быть уполномоченные из районных органов, и из областных. С одним из таких уполномоченных мы почти подружились. Он приезжал к нам раз пять-шесть, прекрасно представлял себе характер председателя и полностью понимал приоритеты и цели колхозной деятельности. "Извини, Петрович, сегодня я уполномоченный по молоку, и прекрасно представляю, что в сентябре ты на эту тему говорить со мной не станешь".

Но иногда появлялись "разовые" крупномасштабные уполномоченные, уверенные в том, что они дадут ЦУ или откроют глаза председателю, и дела пойдут по-другому. Одним из таких "уполномоченных", на своё и на моё несчастье, оказался заместитель председателя смоленского Облисполкома Недосекин. (Я зло подмечал, что его фамилия очень символична.) Он явился в роли уполномоченного по молоку в сентябре месяце, поскольку в это время надои начинали снижаться, а области из каких-то конъюнктурных соображений хотелось отличиться на общесоюзном фоне. Меня изначально возмущало, когда люди, вроде и не дураки, заставляют меня бороться с естественными законами природы: качество травы ухудшается, коровы идут "в запуск", т.е. кончается лактационный период, и надои должны снижаться, хотим мы того или нет. А косить клевера для дополнительного корма коровам, как этого требует Недосекин, я всё равно никому не позволю, так как эти клевера оставлены на семена, представляющие собой дефицит, которого государство не покрыть не может.

После беглого осмотра коровников собрались в правлении. Зашли и три-четыре колхозника, как правило, не упускавших возможности посмотреть на любое "зрелище". Недосекин был рад разнести председателя на глазах колхозников. Я тоже ничего не имел против того, чтобы колхозники увидели, как нелегко быть председателем, и какие дураки пытаются им руководить. Всё время, пока шли критические поучения, я согласно кивал головой. Но постепенно до Недосекина дошло, что всё это "шоу" работает на меня, так как в моё показное согласие никто из колхозников не верит. В какой-то момент Недосекин потерял контроль над своими словами и сравнил мои действия с действиями врага народа. Тут уж лопнуло моё терпение. "Вон из правления, чтобы ноги твоей не было в моём колхозе!" Воцарилось молчание. Как мне показалось, Недосекин хотел, было "поставить на место" зарвавшегося председателя, но, увидев ухмыляющиеся рожи колхозников, он понял: моя команда – и он полетит с крыльца вверх ногами. Убрался восвояси.

О случившемся я проинформировал райком. Хотя на формальное одобрение своих действий я, конечно, не рассчитывал, но каких-либо последствий для себя я тоже не опасался, так как раздувать скандал было явно не в интересах Недосекина. Но я ошибся. В данном случае, в оценке степени человеческой глупости. Причём, уже не столько самого Недосекина, сколько работников орготдела Обкома КПСС. Через неделю меня вызвали на бюро райкома партии, на котором присутствовал и кто-то из обкома, и в резкой форме поставили вопрос о моём исключении из партии и снятии с должности председателя. Я ошалел от возмущения, особенно позицией первого секретаря нашего райкома, который до этого меня, казалось бы, во всём поддерживал. И очень обиделся на него. Хотя угрозу исключения всерьёз не рассматривал. Правда, сегодня, лишившись идеализма в вопросе о методах, практиковавшихся в партийных органах, я думаю иначе. Всё это был спектакль, исполненный в угоду Обкому КПСС. На том же бюро райкома никто не выступил ни в мою защиту, ни в моё осуждение. Просто выслушали формулировку об исключении, но приняли решение о вынесении строгого выговора с занесением в учётную карточку. Требуемый "свыше" спектакль состоялся. А взыскание ровно через год с меня сняли. Однако, формулировку в личном деле я прочёл лишь позже, когда стал первым секретарём Сафоновского ГК: "за пренебрежение интересами колхозников, за игнорирование указаний райкома и райисполкома." Я знал членов бюро РК., и убеждён, что они просто не читали этой формулировки, привезенной, вернее всего из Обкома. Но я и сегодня не понимаю, зачем, вообще, нужен был весь этот спектакль, выставляющий в очень неприглядном свете совсем не меня, а, прежде всего, партийные органы, как "систему".

Снова перемены. Случилось ещё одно событие союзного масштаба, и меня опять "зацепило". Но в данном случае "новая" идея принадлежала уже не Н. Хрущёву, а другим (большинству) членам Политбюро, и заключалась она в избрании нового генерального секретаря. Почти первым шагом нового Генсека стала ликвидация разделения партий, что было, конечно, правильно. Сначала я думал, что в данном случае кадровая карусель меня не затронет. "Универсальней" меня, партийного руководителя не придумаешь. Втайне я уже продумывал создание источников дополнительного снабжения горожан мясом и молоком. Но всё повернулось по-другому. Пригласили в Обком и предложили вернуться в Смоленск и поработать заведующим промышленно-транспортным отделом обкома. Для меня это было, "как гром среди ясного неба". Я, наверное, промямлил, что для меня это большое доверие, которое постараюсь оправдать. В обкоме же, наверняка, считали, что иного мнения у меня просто не может быть. Бесспорно, это доверие, хотя радости от переезда обратно в Смоленск я не испытывал: слишком много было задумано именно в Сафонове.

Но это была, конечно, "секретная", так сказать, "полуофициальная", информация: ведь никто из секретарей Обкома со мной не говорил. Я даже второму и третьему секретарю Сафоновского горкома я ничего не мог сказать. А в городе большинство коммунистов считало, что первым секретарём горкома должен стать Патрикеев, знавший и село , и промышленность. Я ещё надеялся, что хотя бы за пару дней до конференции станет известной официальная линия обкома в этом вопросе. Тем более что ничто не мешало назначить меня завотделом, не дожидаясь результатов городской партийной конференции. Но, увы, всё оставалось "в строжайшей тайне" до самого начала конференции. Наконец, за 15-20 минут до её начала появился секретарь обкома Магидов, поставивший в известность секретарей горкома и парткома, что в состав объединённого пленума горкома Патрикеева вводить не нужно. Я помнил, что определённые трения на конференции возникали ещё два года тому назад, когда выбирали меня самого, и обязательно возникнут сегодня, что я и попытался объяснить Магидову. Но старший партийный руководитель всегда прав "по определению". Однако шахтёрский преимущественно контингент не любит лжи и лицемерия: "нашла коса на камень". Не вдаваясь в описание всех событий этой конференции, скажу лишь, что мою фамилию включили в бюллетени, и нам пришлось "всеми правдами", а больше – "неправдами" не допустить вычеркивания из бюллетеня фамилии Козлова. В состав пленума он прошёл, но получил наименьшее число голосов. Скандал! Мне было и обидно за Козлова, и стыдно перед ним, так как я невольно тоже стал игрушкой в руках большинства участников конференции, не надеявшихся, конечно, победить систему "демократического централизма", но стремившихся проучить Магидова за высокомерие и лицемерие. После конференции все мы (т.е. уже бывшие секретари парткома и горкома) вместо традиционного в этом случае застолья отправились по домам, пряча друг от друга глаза.

Замять этот вопрос было невозможно: отчёты о выборах поступают в ЦК. Но нельзя же признать виноватым во всём секретаря обкома, которому было поручено проведение городской конференции и который это поручение, фактически, провалил. Как я уже сказал, обком или любой вышестоящий орган всегда прав "по определению". Значит, нужно найти "козла отпущения", на которого можно было бы свалить всю вину, и которого можно было бы примерно наказать. Нашли даже двух. После 3-5 дней, потребовавшихся на "подготовку", нас с Козловым вызвали на бюро обкома, где в наш адрес было сказано достаточно всякой гадости, но "главным козлом" оказался всё же я, так как Козлов вообще был не при чём. .Лично в мой адрес прозвучали такие обвинения, которые я, конечно, не мог стерпеть ни с чьей стороны. Особенно возмутили меня два или три письма, специально подготовленных, чтобы плюнуть человеку в душу. (Кстати, с одним из авторов этих писем я года через три совсем случайно встретился в Сафонове на празднике 1 Мая, куда сафоновцы меня пригласили. Подойдя ко мне, он представился (мы не были знакомы), извинился и сказал, что он один из авторов тех писем. Меня он тогда по работе не знал, так как был на учёте в Парткоме, и написать письмо его "заставили"). Зачем нужно подобное "шоу" на бюро обкома?

Но в такой ситуации я уже был "стрелянный воробей". Я проинформировал кого следует в обкоме КПСС, что Патрикеев, если всё сказанное на бюро обкома будет зафиксировано в постановлении, направится в ЦК КПСС и представит всё как было, да ещё "с картинками". Информация дошла и возымела действие. Окончательное решение было оно таким:

"Считать нецелесообразным использование Патрикеева В.П. на партийной работе, а использовать его на хозяйственной работе вне Сафонова."

Признаюсь, я ещё долго потом "с возмущением" приводил эту формулировку, особенно в части "вне Сафоново". Оно и понятно: оторвали от "родного". Сегодня я думаю по-другому. Я считаю этот документ верхом партийного предвидения. Конечно, возможность моего обращения в ЦК (кстати, вполне осуществимая, так как аппарат ЦК с таким же энтузиазмом ловил своих "злодеев", как и аппарат обкома своих) была ничем иным, как "вымогательством", но куда деваться: "на войне, как на войне".

Но в правильности тезиса "вне Сафоново" я убедился уже через несколько лет, когда присутствовал на одном из праздников в Сафонове, где вновь проявилась определённая демонстрация отношений. Это – не приезд в колхоз, который состоялся у меня четырьмя-пятью годами раньше. Это была явная "демонстрация", допущенная мною по глупости. Короче, "официальный" мой приезд в Сафоново, где я неоднократно бывал и потом, был ошибкой.

Что же касается другой части тезиса "считать нецелесообразным использовать на партийной работе", хотя и содержащий некоторый "подтекст", свидетельствующий не в мою пользу, то эта запись принесла мне в конечном итоге даже пользу во всей последующей жизни. Не будь этого "тезиса", мне не удалось бы столько поработать ни в практической экономике в тресте Мособлэлектромонтаж, ни, возможно, в последующих экономических исследованиях, которыми мы занимались вместе с В. Каменецким, и результаты которых представлены на сегодня двадцатью пятью книгами по экономике и более, чем полутора сотнями статей.

Но суть обеих рассказов совсем не в незаслуженной обиде, нанесенной коммунисту. Я сам, как партийный секретарь, вернее всего не оставил бы Патрикеева не наказанным. Но конечно не стал бы прибегать ко лжи, фальсификации и подтасовке. Зачем? Что может оправдать такую ложь? Главное, именно в том, что беспринципность стала "нормой" партийной деятельности, а подобные действия стали привычкой и проявлялись на каждом шагу.

Фокусы с членством в партии. Ранее уже говорилось о глупейшем решении о разделе партии. Я не встречал никого, кто бы это решение поддерживал. Это, конечно, не значит, что не было сторонников, но то, что их меньшинство, и принятие этого решения демократическими партийными методами было бы невозможно, следует со всей очевидностью. Членам Политбюро даже не нужно было возражать Генеральному секретарю, если они не хотели принятия подобного решения. Оно просто совершенно не законно, так как касается каждого отдельного коммуниста и может быть принято только путём партийного референдума. Наплевали на партийную демократию и дружно подписали незаконное постановление Политбюро. Зачем подписывать явную глупость? Только затем, чтобы дискредитировать автора этой глупости, сделав проявление этой глупости некой "демонстрацией". С подобными "партийными методами" ранее сталкиваться не приходилось Зато появилась возможность, дискредитировав Хрущёва таким способом, освободить его через пару лет от должности Генерального секретаря уже вполне демократическими методами. В моём сознании это никак не увязывается с партийной демократией. Но для кого-то такая "цель" полностью оправдывает средства.

О поддержке нового. В СССР сложилось так, что все важнейшие мероприятия, проводившиеся в стране, происходили при прямой поддержке КПСС. Это вполне естественно, так как всё новое нуждается в поддержке. В 80-х годах экономическое неблагополучие в СССР стало ясно всем. Но, что делать, оставалось не ясным никому, в том числе и нашим академикам-экономистам. Но такое положение превращало любой эксперимент, тем более, принёсший блестящие экономические результаты, в предмет особого внимания партийных органов. По крайней мере, раньше было именно так, что полностью отвечало духу и принципам партийной деятельности. Как я уже рассказывал, эксперимент с "доходом", проводившийся в тресте МОЭМ и ещё в нескольких организациях, закончился совершенно неожиданным успехом и даже привёл к появлению новых законов "О государственном социалистическом предприятии" и "Об аренде". По существу открывалась прямая возможность коммерциализации государственных предприятий, не требовавшая никакой приватизации вообще, позволявшая обеспечить выход СССР из экономической стагнации, в которой он находился уже более двух десятилетий. Но, может быть, именно в этом (не требовалось приватизации) и был главный недостаток нарождающихся методов экономического оздоровления?. Имел место весьма странный факт. Я привык к тому, что партийные органы на всех уровнях неизбежно подключаются к внедрению в жизнь любых "новшеств", иногда весьма сомнительных, и считал это естественным и обязательным. Тем более теперь, теперь, когда идея носила явно революционный характер, и была рождена в самом ЦК КПСС. Однако за два первых года внедрения, уже давших великолепные результаты, из ЦК не поступило ни одного вопроса, а, тем более, обычных в таких случаях предложений "подъехать, поговорить с людьми". А ведь по существу именно на основе успехов эксперимента уже было принято два новых закона: "О государственном социалистическом предприятии" и "Об аренде". Я уже рассказывал, что по прошествии двух или трех лет, я, находясь в стенах Госплана СССР, случайно столкнулся с тем самым замзавом отдела ЦК, от которого я впервые услышал идею дохода. Но внимательно выслушал здесь же в коридоре мой взволнованный рассказ о грандиозном успехе, он ограничился лишь замечанием, что осуществления большинства идей, о которых я ему рассказал, он никогда не имел в виду. Я был, конечно, удивлён, и понял, что на "цековском олимпе" задули "новые ветры". Но не слишком огорчился, будучи уверенным, что теперь, после выхода новых законов всё должно пойти "само-собой". Конечно, я не мог предполагать, что будет использована такая "тяжёлая артиллерия", как приватизация, вскоре оставившая от идеи дохода, аренды, и арендаторов, как экономических партнёров, лишь жалкие развалины.

Наш трест вышел из режима эксперимента и стал "организацией арендаторов", её участники – экономическими партнёрами, а сам процесс преобразования стал процессом "коммерциализации". Всё это произошло на основании государственного закона и никаких претензий предъявить нам было невозможно. Но и на какую-либо помощь со стороны партийных организаций рассчитывать уже не приходилось.

Держи вора! Впрочем, отношение к тресту МОЭМ и его управляющему, после того как заработки в тресте и у его управляющего увеличились в два с половиной раза, изменились обратно пропорционально. Народный контроль сразу поспешил привлечь коммуниста Патрикеева к ответу. Секретарь нашей партийной организации не без удовольствия свозил контролёров на дачный участок и ещё долго рассказывал им о подземных дворцах, пока до них не дошло, что над ними просто издеваются.

Восемнадцатимиллионная армия коммунистов, главный ресурс, до этого всегда выручавший страну в трудную минуту, и не имея такой численности, ничего не сделала именно, как организация, для того, чтобы поддержать и государство, и партию в самую ответственную минуту, когда стала очевидна и необходимость экономических перемен, и проявились первые контуры таких перемен. А многие члены КПСС, занимавшие такие посты, которые позволяли им существенно влиять на экономическое оздоровление страны, решили, что "с паршивой овцы хоть шерсти клок" и предпочли узаконенный грабёж общей совместной собственности путём её приватизации. (25)

О роли партии. Все важнейшие мероприятия, осуществлявшиеся в нашей стране, происходили не только по решению "Партии", но и при самом активном её участии. Пусть далеко не всегда организационные формы были достаточно эффективными. Знаменитый афо ризм ЧВС "Хотели, как лучше, а получилось, как всегда", порождён жизнью. Но при советской системе любое важное мероприятие без участия партии было просто обречено на неудачу. Я ощущал это, возможно, лучше, чем кто-либо другой. Ведь, начиная с 1955 года ("колхозная эпопея"), все мои дальнейшие шаги происходили только в соответствии с решениями партийных органов.

Хотя всей значимости мероприятий, которые начало осуществлять советское государство "под занавес", я тоже не понимал, но их огромная результативность говорила сама за себя. Ничего подобного по своей экономической эффективности советское государство ранее не осуществляло. Разве, что НЭП (новая экономическая политика), осуществлявшаяся в 1921-1922 годах и основательно забытая. Партийные органы не выступали против правительственных решений (в том числе и двух упомянутых выше "законов"), но и ничего не делали для их реализации. Хотя по сложившимся понятиям высшие партийные органы должны были бы дать команду: "Всем перейти на вторую модель хозрасчёта!" или "Всем стать арендаторами!" И миллионы партийных функционеров бросились бы "в бой", попутно соображая, чем же они занимаются на самом деле. Конечно, наломали бы кучу дров. Но, в отличие от других мероприятий, коммерциализация государственных предприятий и превращение их участников в экономических партнёров не нуждались в мелочной опеке.

Но вообще в Советском Союзе без участия партии, представлявшей собой органическую