Прошедшее столетие в современном мире бушевала классовая борьба, отголоски которой не совсем ещё затихли и сегодня
| Вид материала | Документы |
- Новое тысячелетие, новый век, новое время, новая история… Что же прошедшее столетие, 171kb.
- -, 360.08kb.
- Тема Классы и классовая борьба, 1080.69kb.
- «классовая борьба, сталинизм, постмодернизм». Обсуждение статьи д. Бенсаида, 378.13kb.
- «История баскетбола», 89.38kb.
- Радищев Александр Николаевич, 48.41kb.
- Катастрофическое сознание в современном мире в конце ХХ века, 4844.9kb.
- Елена хотулева попытка – не пытка, 3560.74kb.
- Уроки коммуникативной истории человечества и их значение в современном мире, 30.28kb.
- Александр Николаевич Радищев (1749-1802) выдающийся революционный мыслитель второй, 50.88kb.
Экономическим партнёром со всеми остальными членами (участниками) своего колхоза, общим совместным собственником и пользователем в иных формах всех орудий и средств производства, которые использует колхоз, обладателем индивидуального права собственности на любые блага, ставшие материальным обеспечением начисленных ему трудодней. (12.1).
Кем являлся колхозник, будучи важнейшей частью "движущих сил экономического развития, но, фактически, лишённый экономических прав (политические постепенно были восстановлены)?
Новой формой раба XX столетия, которому сохранили все его политические права, но полностью лишили права на участие в ценообразовании, хотя колхозник, в отличие от горожанина, не пользовался теми социальными благами, которые имели горожане, питавшиеся из обшественного котла . (12.2).
Сколько времени я проработал председателем? Вопрос не простой. Четыре года и восемь месяцев, исходя из решений общего собрания колхозников. Двенадцать лет, исходя из нормального восьмичасового рабочего дня, пятидневной рабочей недели и планового отпуска. Но если исходить из того огромного опыта, который я получил за это время, то он значительно превосходит тот опыт, который получает большинство людей, оставаясь всю жизнь на обычной рутинной работе. В 1958 году я был награждён медалью "За трудовую доблесть ", которую я и сегодня ставлю для себя, пожалуй, даже выше двух орденов Трудового Красного знамени, полученных позже.
Путешествие в прошлое. Года через три после колхозной деятельности, когда я уже был первым секретарём Сафоновского горкома КПСС, к нам в Сафоново неожиданно приехал "Петька", как я его, обычно, называл, возивший меня в колхозе на ГАЗ-69, и с которым мы за рулём работали "в две смены". Он сказал, что "люди просят приехать". В принципе, я был не против, хотя ближайшие дни был занят. Тогда он предложил забрать с собой на пару дней погостить моего младшего сына, чтобы я "не передумал". Рассказывая об этом, я сегодня сам удивляюсь, почему я и моя жена так легко решились отдать семилетнего сына по существу "в чужие руки"? Думаю, именно потому, что для нас это были руки близких нам людей.
Через пару дней я уже ехал в колхоз, до которого от Сафонова было километров сто. Лишь по дороге я стал обдумывать своеобразие моего визита. Я ехал не к конкретному Ивану Ивановичу, и даже выбор такого гостеприимного хозяина был бы для меня неразрешимой задачей. Я ехал "в гости" ко всем сразу, а для начала, естественно, "к Петьке", у которого был мой сын. Впрочем, он мог оказаться в любой семье. Но деревня, в которую я должен был приехать сначала, была очевидна. Это была деревня Нивки, в которой я прожил всё "колхозное время".
Фактически встреча превратилась в весьма шумную постоянно обновляющуюся компанию, которая перемещалась из дома в дом. За день мы "прокатились" по трём деревням, хотя в самом сборище участвовали люди из всех деревень. Я собирался выслушать рассказ об их сегодняшней жизни, но ничего из этого не получилось. "Петрович, а помнишь…", "Васильевич, а как ты тогда…", "Ивановна…" Почти никто никого не слушал, зато все хотели как-то выразить радость происшедшей встречей. Так что из этой, растянувшейся на целый день встречи, я не запомнил почти ничего. Помню, что я всё же задал вопрос, почему за пять лет совместной работы я не услышал и сотой доли того хорошего, что они мне наговорили сегодня? На что получил естественный ответ: "а ты вспомни, что ты сам нам наговорил за эти пять лет". Начались обычные "колхозные подковырки".
Трудное расставание закончилось, и часов в 10 вечера я уже был дома. Но впечатления остались навсегда. Собственно говоря, хорошее отношение к себе я всегда предполагал. Но это были только предположения, обычно находящиеся в резком контрасте с той кучей упрёков, которая в моём сознании заглушала всё. Теперь же всё стало на свои места.
Работа в Смоленском совнархозе
После решения общего собрания колхозников о согласии с преобразованием колхоза в совхоз все мои функции закончились. Никакой "сдачи дел" не требовалось, так как новый директор совхоза, бывший главный агроном Батуринского района и так всё знал о колхозе. Утром я уже был в сельхозотделе Обкома КПСС, и всё завертелось с невероятной скоростью. Звонок председателю Смоленского Совнархоза Прокофьеву – и я уже у него в кабинете. "А, Владимир Петрович, ты – с Городской, а я – с Хавско-Шаболовской, земляки". Чувствовалось, что кадры нужны, как воздух. Через 10 минут я уже шагал к дому с ключём от новой квартиры. Такой "метод" получения жилья стал для меня на ближайшие 4-5 лет "нормой", но такой скорости я просто не ожидал. А ещё через пару-тройку дней я со всей своей семьёй и немудрым скарбом уже переехал, поселился в новой квартире и начал работать в совнархозе. Со своим колхозным опытом работы с людьми я довольно быстро стал заместителем начальника управления машиностроения Смоленского совнархоза.
Это был период, когда Генсеком ЦК КПСС стал Н.С. Хрущёв, проявивший явное стремление к поиску новых методов работы. И хотя не всё, предложенное им, оказалось правильным, но и укрепление кадрами колхозов и МТС, и создание Совнархозов были очень полезными идеями, хотя и не отличавшимися последовательностью. Отказ от ценового грабежа колхозов явно напрашивался и в сочетании с кадровым укреплением рядов председателей мог бы означать решительный перелом в развитии сельского хозяйства. Преобразование колхозов в совхозы, имеющие над собой "своё" ведомство, не давало ничего, а лишь освобождало райкомы от ответственности за деятельность колхозов. Создание же совнархоза на Смоленщине, как и во многих других регионах, оказалось самой настоящей "индустриализацией" края, ранее обошедшей её стороной. Причём, и тридцатитысячники вернулись, и совнархозы ликвидировали, но следы, оставленные ими, в основном, очень полезные, "стереть" было уже невозможно, даже если кто-либо и захотел. Но "недоделанность начатого", к сожалению, могла "стереть" почти всё. Никакие самые разумные "попытки" не способны сделать то, что может сделать "система". Но именно системности и последовательности не хватало ни в возрождении колхозов, ни перестройке управления экономикой. Хотя нельзя не признать, что "болевые точки" были выбраны совершенно правильно, но при сложившихся условиях "косметического ремонта" было уже недостаточно. Требовалось исправлять и фундамент.
Управление машиностроения занималось созданием, примерно, полутора десятков новых предприятий. Производство электромашин, холодильников, выпуск радиодинамиков, огранка алмазов, три-четыре новых приборостроительных завода, выпуск люминесцентных ламп, производство изделий из пластмасс и что-то ещё. Новые заводы в городе Сафоново, где продолжалась моя деятельность после совнархоза, создавались на базе 4 закрывшихся шахт, имевших все коммунальные услуги и кое-какие надземные помещения. Производство начиналось, не дожидаясь ввода новых производственных площадей. Недостаток кадров был очень большой, хотя именно в Сафонове с его шахтёрской родословной этот недостаток ощущался в наименьшей степени. Мне нравилось "торчать" на предприятиях, так как с производственниками я всегда чувствовал себя легко. И их никогда не смущала моя некомпетентность во многих вопросах, которую я и не скрывал, а стремился как-то компенсировать за счёт обычного здравого смысла. И, конечно, не выступал в качестве представителя "вышестоящего органа", дающего ЦУ, так как ещё с колхоза приобрёл стойкий иммунитет к подобным "методам".
В то же время мне приходилось довольно часто ездить в Москву в различные ведомства, которым "несть числа", что мне очень не нравилось. Будучи председателем колхоза, тем более, тридцатитысячником, я почти всегда получал в районных и областных организациях то, что мне было нужным (разумеется, в пределах их скромных возможностей). Иногда, правда, путём повышения голоса и "качания прав" Но никогда не прибегал к помощи взяток. Хотя, один такой случай всё же был ещё в колхозе с получением кирпича, получать который мы поручили своему ревизору. Но этим случаем заканчивается весь мой небогатый опыт в этой деятельности, хотя современная хозяйственная деятельность стала без взяток, практически, невозможной.
Однако определённые представления о системе государственного управления я начал приобретать. Один из таких случаев, хорошо мне запомнившихся, произошёл в 1962 году. В этом году обнаружилось, что английское предприятие, долго тянувшее с выполнением советского заказа на оборудование по производству люминесцентных ламп и даже выплатившее за это колоссальную неустойку, наконец, выполнило заказ, и оборудование уже в пути. И тут, вдруг, обнаружилось, что завод под это оборудование просто "забыли" построить. Оказывается, может быть и так. Производство люминесцентных ламп достаточно сложное, и использовать под него неприспособленное помещение невозможно. Наш председатель совнархоза, использовавший все возможности, чтобы привлекать в Смоленщину любые промышленные предприятия, выразил готовность создать такой завод "в пожарном порядке". Я был в совнархозе единственным работником, который имел профессиональные представления об этом производстве (инженер-электрик), хотя никакого опыта у меня, конечно, тоже не было. Поэтому Прокофьев, пока нет никого другого, поручил мне заниматься всеми вопросами, связанными авральным созданием нового предприятия. Правда, месяца через три-четыре появился директор будущего завода, профессионал, я от этих вопросов отошёл, но наши отношения с ним ещё долго сохранялись в последующем. Завод было решено строить "на базе" кирпичного завода, что только мешало строительству. Как-то этот директор показал мне: "Смотри, - это последняя оставшаяся от завода стена, которую мы сносим.
Но заводу были нужны специалисты, которых в Смоленщине не было, и их, естественно, никто не заявлял. Мне была поставлена задача, добиться в Госплане разнарядки на 5-7 специалистов при отсутствии своевременной заявки. Я не видел в этом большой проблемы, так как только наш факультет в МЭИ, который я кончал, правда, по другому профилю, выпускал ежегодно 20-25 таких специалистов. Кроме того, мне была очевидной важность самой задачи по организации этого непростого производства. Однако в Госплане соответствующий начальник охотно объяснил мне как, когда и в какой форме следует подавать заявки, и категорически отказался пересмотреть плановое распределение. Не думаю, что он ждал от меня взятки. Тогда это ещё было не "модно". Но ни авторитета бывшего председателя колхоза или будущего секретаря горкома я не имел и ушёл ни с чем. "Молодой человек" – остановила меня какая-то девушка, сидевшая в приёмной, – "чего вы шумите?" Я рассказал. Она достала какой-то журнал, что-то в нём исправила и пожелала мне счастливого пути. Конечно, следовало бы в знак признательности подарить ей цветы или коробку конфет, но я, на радостях, обо всём забыв, этого не сделал. О чём жалею. А специалисты на завод прибыли. К сожалению, это был не единственный пример, когда решение элементарных хозяйственных вопросов упиралось в стену. Может быть, чиновник генетически настроен на взятку даже тогда, когда психологически для этого ещё не созрел?
Но, в основном, работа в совнархозе была достаточно интересной и не мало способствовала повышению моей технической квалификации по широкому кругу производственных проблем. Хотя работа "на побегушках", как я её про себя называл, иногда меня угнетала. Я уже привык "решать задачи", а не выполнять отдельные поручения, среди которых бывали всякие.
Но время шло, и неугомонный Н.С. Хрущёв родил очередную "идею", которая снова аукнулась в моей судьбе. Если предыдущие его идеи были, возможно, не бесспорны, но. безусловно, содержали в себе разумные начала, то идея разделения партийных организаций по профессиональному признаку была очевидной глупостью. Сам Хрущёв, действовавший, как обычно, с присущим ему азартом и самоуверенностью, в этом вопросе просто искренне заблуждался. Но остальные члены Политбюро, явно не разделявшие подобные взгляды, его "поддержали" то ли из боязни вызвать неудовольствие Генсека, то ли, что мне кажется более вероятным, из желания его скомпрометировать в глазах всех коммунистов. Любой район или область, это в экономическом и социальном отношении единый комплекс, и разделение парторганизаций представляло собой лишение партийных органов возможности использовать все потенциальные резервы данного региона. Не помню, чтобы в неизбежных разговорах коммунистов на эту тему кто-либо из них выступил в поддержку данной идеи. Было какое-то равнодушие и безразличие. А ведь это был далеко не рядовой вопрос, не говоря уж о более мелких, которые решались подобным образом. К счастью, Хрущёв вносил и вполне здравые предложения. Но очевидная порочность самой системы принятия подобных "решений" оставила в моём сознании ещё одну "зарубку".
Работа первым секретарём Сафоновского горкома КПСС
Секретарём "промышленного" обкома КПСС был "назначен" Трубицын, работавший в совнархозе первым заместителем председателя и хорошо знавший меня, как работника совнархоза. Фактически, партийные органы удваивались, требовались кадры. И в один прекрасный день Трубицын предложил мне "работать" первым секретарём Сафоновского горкома. Я согласился, не раздумывая. Это предложение я рассматривал, как большое доверие, оказываемое лично мне, так как я понимал, что первый секретарь – это совсем не "городской парторг", а лицо, отвечающее за всё, что происходит в городе. А большое доверие всегда порождает высокую ответственность.
Помню, что на городской партконференции присутствовал сам Трубицын, так как "норовистость" шахтёрского коллектива, каким, в основном, являлась городская партийная организация, была известна. Возник один вопрос: "Зачем менять секретарей, как перчатки, если мы и к старому ещё не успели привыкнуть?" Но коммунистам откровенно объяснили все действия Обкома КПСС в данном вопросе, и они согласились.
Первые шаги. Начались горкомовские будни. Кстати, в одном здании с горкомом размещался и сельский партком, секретарём которого был избран Г. Козлов, который был секретарём Батуринского райкома в то время, когда я ещё был председателем колхоза. В своё время бывали у нас и трудные встречи, но в целом я всегда относился к нему с большим уважением. Он прекрасно знал сельское хозяйство (в отличие от двух предшествовавших ему секретарей, тоже, кстати, оказавшихся в Сафонове), а для "воспитательной работы" с председателями всегда находил нестандартные формы, после чего самые суровые слова, высказанные им, не вызывали обиды. В сферу деятельности городской парторганизации, кроме собственно города и городских предприятий, входили ещё Дорогобужская ГРЭС, работавшая на буром угле, и Издешковский известковый завод.
После двух лет партийной работы я окончательно понял, что реальное содержание партийной работы каждый партийный руководитель определяет для себя только сам в меру ответственности перед своей совестью. Можно соблюдать, "как положено" только видимость работы, а можно "пахать", вкладывая в это все свои силы и способности. Вспоминая сегодня те "горкомовские" дни, я понимаю, что секретари горкома, Патрикеев, Коротков и Гарзанов, были "пахарями", возможно, не очень опытными, но отдающими этой работе все свои силы, время и способности. Но по-другому на партийной работе и нельзя работать. А когда основная часть партийных руководителей стала работать "по-другому", произошло то, что произошло: не стало ни СССР, ни КПСС.
Об оплате партийных работников. Высокой она не и должна быть в принципе. Люди должны были идти на неё по велению сердца, а не "по зову кармана". Оплата первого секретаря, конечно, по советским меркам, примерно соответствовала этому критерию (210 рублей). Но оплата второго и особенно, третьего секретаря меня просто возмущала. Третий секретарь (или "секретарь по идеологии", как его иногда называли) получал 130 рублей. По сути, это было объективное выражение того значения, которое партия придавала идеологической работе. Хотя есть и ещё одно "объяснение". Почему в СССР торговые работники (кстати, третий секретарь обычно занимался торговлей) всегда получали очень мало? Потому, что "подразумевалось", что остальное они "всё равно" наворуют". Вероятно, и третий секретарь с ними?
Чудеса советской экономики. С сафоновскими заводами я уже был знаком по работе в совнархозе. Поэтому своё знакомство с городом я начал с шахтоуправления – совершенно не знакомой мне отрасли, и со знакомства со всем городским хозяйством. Сафоновское шахтоуправление, да и сам город Сафоново, были созданы в послевоенные годы, когда разрушенный войной Донбасс ещё не работал, а страна остро нуждалась в топливе. Поэтому и подмосковный уголь, обводнённый и низкокачественный, оказался "на вес золота". Возможно, к созданию шахт в Сафонове приступили ещё в 1942 году, как только фронт отодвинулся на запад. А само угольное месторождение было исследовано ещё в довоенное время, когда был создан комбинат "Тулауголь". Но судьба сафоновского шахтоуправления (и всего комбината "Тула уголь") оказалась не очень удачной, так как меняющийся топливный баланс в стране отражался, в первую очередь, на существовании малоэффективных и вообще убыточных предприятий, осуществлявших добычу топлива. "Какой дурак построил это (сафоновские шахты)?" – сказал однажды высокий начальник. И добычу стали ограничивать, а шахты – закрывать. "Какой дурак закрыл действующие шахты?" – сказал другой высокий начальник, и началось интенсивное проектирование суперсовременных шахт, которое продолжалось с тех пор всю оставшуюся часть XX века, а, возможно, происходит и сегодня. Я оказался в Сафонове именно в то время, когда часть шахт уже была остановлена, добыча ограничена, но проектирование всё равно продолжалось. Мне всегда казалось, что каким бы большим не делать рабочий день, безработицы в стране никогда не будет (как и высокой зарплаты), так как оплата по затратам труда может охватывать любое количество рабочих.
Начальник шахтоуправления Пазынич решил показать мне всё хозяйство, начиная с утренней разнарядки. Конечно, шахтёры воспользовались случаем упрекнуть секретаря, что в городских магазинах шахтёру нечего купить, чтобы он мог положить в свой "тормозок" что-либо существенное. Зарплатой они были довольны. Но, что толку от зарплаты, когда на неё и купить то нечего? А, спустившись в шахту и немного пройдя по забоям, я воочию увидел все "прелести" шахтёрского труда. И хотя кайлом уже никто не работал, но и использование отбойного молотка и комбайна, облегчая труд, сами условия работы улучшить не могли. В общем, впечатлений мне вполне хватило, чтобы отнестись к труду шахтёров с особым уважением. Во время утренней планёрки, когда я начал что-то говорить "о трудовом энтузиазме", Пазынич как-то деликатно перевёл разговор в новое русло. Теперь я спросил, в чём дело? Оказывается, всё шахтоуправление – планово-убыточное, так как бурый уголь продаётся ниже своей плановой себестоимости. Поэтому за каждую сверхплановую тонну добытого угля Пазынича вызывают в Тулу "на ковёр", за убыток, который он нанёс комбинату. Хотя это самое "убыточное" предприятие не только содержало всё городское коммунальное хозяйство, но ещё имело и сверхплановые прибыли от того, что убытки оказались ниже плановых. Ведь по "объёму валовой продукции" ("стоимость" угля) ему платил Комбинат, поставлявший потом тот же уголь потребителям по более низкой продажной цене, неся на этом убыток.
Получается, чем больше благ (в данном случае, угля) производят сафоновские шахтёры, тем больше убытков несёт комбинат "Тула-уголь", а с ним и всё советское государство, а сама советская экономика является противоестественной. (13)
Таким же экономическим чудом (именно, чудом) является "сверхплановая прибыль от убытков". Каково звучит?
Подобных предприятий в стане были тысячи. Вопрос был и в том, "что" при этом нужно учитывать, как основной показатель, объём валовой продукции, как это делали советские предприятия, в том числе и шахтоуправление или доход, как это делали мы в колхозе? Я долго "пытал" Пазынича экономическими вопросами, а ушёл от него с твёрдым убеждением, что экономика, работающая по такой системе, принципиально не должна существовать. Ведь такие предприятия могут существовать только потому, что у колхозников забирают всё просто "забесценок" Но в чём виноваты в данном случае и колхозники, и шахтёры и все остальные "совки"? А ведь виноваты, на самом деле, в своём равнодушии и экономической безграмотности. Абсурдность описанной мною "системы" была очевидна большинству экономистов, даже, если они были экономически безграмотными. Но грамотность нужна только неравнодушному человеку. А для равнодушного – чем он безграмотней, тем ему спокойней живётся.
Побывал я, естественно, и на Дорогобужской ГРЭС, относящейся к числу "средних" электростанций. Порядок, как и на всех подобных электростанциях, идеальный, но переработка угля из вагонов, прибывающих на ГРЭС составами, поражала своими объёмами, хотя перегрузка была неплохо механизирована. Зато, совсем по другому всё выглядело зимой, когда однажды я приехал на ГРЭС, чтобы посмотреть, как можно использовать теплую воду после охлаждения, которую станция сбрасывала обратно в Днепр. Во всю кипела "работа" по вторичной "добыче" угля. Теперь уже с железнодорожных платформ, прибывших из Тулы и смерзшихся в сплошной монолит, так как подмосковный уголь имеет высокую обводнённость. Специальные "добытчики", которых для этой цели содержала ГРЭС, отбойными молотками крошили ледяные глыбы. На ГРЭС существовали и тепляки для отогрева платформ с углём, но их просто не хватало. А зачем они вообще нужны, если шахты расположены рядом, связаны с ГРЭС железной дорогой, и при желании, можно вообще организовать поставку угля "по минутному графику"? Тем более, что и угольщики, и электрики, и железнодорожники были в одной партийной организации, прекрасно знали друг друга, а, главное, были сами в этом заинтересованы. "Каким же дураком должен быть директор ГРЭС, чтобы не видеть этого?" – как всегда сгоряча подумал я. Оказывается, директор давно и безуспешно пытается решить этот вопрос. "Значит, плохо пытается". Обрушиваюсь на начальника шахтоуправления. "А ты, что, не можешь отгружать уголь в Дорогобуж?" Спокойный ответ, могу куда угодно, но гружу по разнорядке Комбината Тулауголь. Обращаюсь к железнодорожникам: нет вопросов, тем более, если ГРЭС приобретёт свою "вертушку" и не будет зависеть от наличия порожняка.
Но явная и очевидная глупость не давала мне покоя. Какое-то непонятное недоразумение, как я, естественно, подумал сначала. Потом ездили с Пазыничем в комбинат Тулауголь. Приняли, прекрасно поговорили, решили что-то полезное, но этот вопрос решить не удалось: не их компетенция. Специально поехал в Москву в Госплан и Госснаб. Следует сказать, что должность "первый секретарь горкома" открывала мне двери, практически, в любой кабинет, и вопроса "А вы записались на приём?" мне никто не задавал. Рассказывать детали ни к чему, да я их и не помню. Но факт остаётся фактом: это был, вероятно, единственный вопрос, далеко не самый сложный, с которым я во время своих столичных поездок не справился. Точнее, не успел справиться, так как я всё равно "не мытьём так катанием", но добился бы устранения этой глупости, но вскоре партию снова объединили, а меня снова "передвинули". Но этот, казалось бы, мелкий случай в сочетании с ранее имевшими место подобными "мелочами" уже тогда привёл меня к выводу, ломавшему все мои жизненные устои.
Не способна экономически нормально развиваться страна, в которой мелкие хозяйственные вопросы не могут получать естественного разрешения, даже тогда когда в их разрешении заинтересованы, практически, все стороны (14).
Потом, не раз возвращаясь мысленно к этому вопросу и увязывая его с постоянно накапливаемым новым опытом, я пришёл к выводу, что в описанном случае я столкнулся с явлением, которое в последующие годы перешло в "систему", особенно пышно расцвёвшую в период "торжества демократии", при которой любое дело, полезное для одного, должно обязательно сопровождаться "откатом" в пользу другого, если только тот другой способен хоть в чём-то ему помешать. Но в то время мысли, что нужно просто "смазать" и в Комбинате, и в Госснабе нам даже не приходили в голову. Какими счастливыми и наивными мы тогда были!
Обеспечение права собственности. Принципиальная необходимость увязки индивидуального "права собственности" (т.е. зарплаты) со всей финансовой системой и системой торговли возникла в моём сознании много позже. Но свою личную ответственность за то, чтобы каждый житель нашего города мог нормально "отоварить" свою зарплату я воспринимал, как важнейшую практическую задачу. А встречи, подобные встречам с шахтёрами не позволяли "забыть" об этом ни на минуту.
Совершенно новым для меня делом была вся система городского хозяйства, и, особенно, торговля, с которой я раньше сталкивался только как покупатель. Сафоново – молодой рабочий город, вероятно меньше любого другого в Смоленщине связанный с деревней, и для его населения магазины имели исключительно высокое значение. Настоящего рынка в городе не существовало и раньше, а, главное, жители окрестных колхозов и совхозов не проявляли в этом почему-то особой заинтересованности. Вспоминая сегодня украинские рынки в Корсуне Шевченковском или в Немирове, ломившиеся от разнообразия и изобилия даже в период "голодомора" (в детстве меня регулярно возили летом на Украину), я понимаю, что наличие такого рынка легко могло бы решить наши дополнительные продовольственные проблемы. Но, увы, рынком мы не занимались. Рынок остался как бы "незамеченным" нами, что в основном объяснялось и разделением парторганизаций. Но вполне реальные планы взаимодействия с колхозами и совхозами района путём оказания им помощи в механизации сельхозпроцессов, в чём я разбирался достаточно хорошо, я стал строить с первого дня, как стало известно о предстоящем объединении парторганизаций.
Лично я имел значительно большие возможности в реализации своего "права собственности", так как почти ежемесячно бывал в Москве и покупал там весь "дефицит". А, как известно из анекдота, в СССР сначала все товары свозились сначала в Москву, а уже отсюда развозились по всей стране. Кстати совнархозы неизбежно должны были стать основой ликвидации этой оригинальной системы. И стали бы, но после отставки Хрущёва, которого в равнодушии явно нельзя упрекнуть, быстро ликвидировали сами совнархозы.
Конечно, если бы речь шла просто о торговых услугах, то я для своего обеспечыения в продуктах не постеснялся бы прибегнуть к услугам горторга. Но, фактически речь шла именно об обеспечении "права собственности". А такое право принадлежало всем, но горторг мог обеспечить его лишь небольшой группе "городских начальников", поэтому я счёл невозможным развитие таких услуг.
Заведующий Горторгом еженедельно информировал меня о состоянии дел с товарами. А как обстоит дело в самих магазинах мы (я имею в виду трёх секретарей) взяли за правило проверять сами. После полуторачасового обхода основных магазинов, совершаемого еженедельно, обычно, уже после работы, мы получали полное представление о том, что в них есть. На следующий день заведующий Горторгом являлся с отчётом, и выслушивал наши замечания, часто весьма нелестные. Хотя обычно не было того, чего и не могло быть, так как фонды были явно недостаточные. Старались использовать отходы столовых и ресторана для откорма свиней, но всё это была кустарщина. Однако сама система "проверок на глаз", практически, почти исключала возможность "левого" отпуска дефицитных товаров "уважаемым" горожанам, тем более, что мы сами входили в их число. Настроение от таких походов безнадёжно портилось, ехал в Смоленск в надежде что-то "выбить", но все находились в одинаковых условиях.
Однажды ко мне с обычной регулярной информацией явился Уполномоченный КГБ. Никаких событий, попадавших в такую информацию, у нас не происходило. (Начальника милиции я вообще никогда не приглашал, так как им занимался председатель горсовета). Но в данном случае уполномоченный сообщил: "шахтёры ворчат (они никогда "не стеснялись" ворчать), но я не считаю нужным информировать кого-либо выше". И тут меня осенило. "А почему не считаешь? Наоборот, проинформируй "с картинками". И объяснил ему свою затею. Всё произошло, как говорят, "штатно". Через недельку мне позвонил кто-то из секретарей обкома. Я уже был готов к этому разговору, подтвердил существование недовольных (спросил бы, "кто" - персонально, первым назвал бы себя самого, так как я и был "недовольным №1), рассказал, что мы предпринимаем, но отметил, что масло болтовнёй не заменишь. Этот разговор не остался бесследным и кое-что существенное мы получили дополнительно. Но, в общем-то, я считаю это запрещённым способом: ведь продуктов всё равно не увеличилось. Ну, уменьшили Ярцеву или Рославлю, а нам добавили, что это за "гешефт"? Но очень часто мысли "по секрету" от себя самого принимали такой оборот: если бы тот десяток колхозов и совхозов, входивших в партком, подчинялся горкому, то мясную проблему, как я считал, решить было бы можно за пару лет. Даже примерно знаю как. Думаю, что работай мы с Козловым в том же качестве ещё пяток лет (горком – партком), мы неизбежно пришли бы к какому-то радикальному решению и этой проблемы, в решении которой сельский партком был заинтересован не меньше нас.
В условиях товарного производства задача обеспечения "права собственности".возникает и при социалистическом, и при капиталистическом вариантах развития, так как именно в такой, чисто правовой, форме член общества получает вознаграждение за своё участие в общественно полезной деятельности. Эта задача существовала и в колхозах, где она проявлялась в форме трудодней. Система трудодней вызвана объективной сезонностью сельского хозяйства, в которой проявляются естественные законы природы. И подобный учёт этой особенности сельского хозяйства разумен и оправдан.
Работая в условиях товарного производства, как и обычное "юридическое лицо", колхоз сначала оценивал труд участника, а потом наделял его соответствующим "правом собственности". Но и в том, и в другом случае участник получал за свой труд чисто условную величину, "трудодни" ("палочки") в колхозе, и деньги ("бумажки") в других юридических лицах. В советский период государство следило за постоянным курсом рубля, не допуская инфляции, что, как показал опыт, было вполне возможно сделать. Но полностью обеспечить выданные деньги товарами государство не могло, из-за их недостатка, что превращало "право собственности" в некую фикцию, лишённую ценового содержания. Именно с этим я и столкнулся, работая секретарём Горкома. Колхозы своих колхозников сами не обманывали. Кроме случаев выдачи на трудодни денег, лишённых товарного обеспечения. Но натуральное обеспечение трудодня после завершения всех сезонных работ каждый колхоз определял сам, исходя из собственных результатов. И оно было вполне реальным.
Хотя это были уже не объективные результаты трудовой деятельности колхозников, а результаты общественного распределения благ, которое осуществляло государство, и колхозникам доставалось лишь то, что государство соблаговолит им оставить. Но "право собственности", которое получали колхозники (если забыть о том, что оно было несоразмерно мало) было, по крайней мере, в своей натуральной части, вполне реальным.
Обеспечение "права собственности" – это основополагающая задача любого государства. И, без решения этой задачи, существование современного общества, практически, невозможно. (15)
Перед каждым современным государством в сфере оплаты труда стоит совершенно неоднозначный "выбор":
− либо, подобно существующим измерителям длины (метр) и веса (килограмм), установить постоянный "измеритель стоимости" в форме денег. Для этого следовало установить систему постоянных (обновляемых) товарных ценников, лишив при этом определённую часть общества возможности "зарабатывать" на чисто денежном обороте, не создающем каких-либо благ;
− либо, сохраняя природу существующих денег, и, рассматривая их в виде некоторого подобия "трудодня", ввести систему уточнения стоимости денег, подобно тому, как это делалось с трудоднём, чтобы рассчитываться с участниками юридических лиц каким-то "особым" способом, который был бы обеспечен "правом собственности".
На самом деле никакого "выбора" не существует. "Плавающий" денежный курс не только не вызывается никакой необходимостью, но он противоречит экономической природе такого ценностного измерителя, как деньги и введен лишь для того, чтобы образовать ещё один источник неэкономического обогащения.(16)
Хотя и в СССР, и во всём социалистическом лагере, допустившим множество очень серьёзных экономических ошибок, не провозглашалось на каждом шагу "священное право частной собственности", но именно в данном вопросе СССР не только предложил, но и в течение полувековой практики полностью подтвердил экономическую обоснованность используемой методики ценообразования, одним из важнейших результатов которой стало полное обеспечение "права собственности". Хотя в условиях товарной недостаточности и огромных расходов на оборону сохранение постоянства денежного курса носило отчасти формальный характер, но сам принцип реализации "права собственности" проверен на практике и является единственно возможным.
В условиях сделки обе стороны имеют взаимно противоположные интересы, ведут друг с другом "борьбу за существование", приобретающую иногда формы "классовой борьбы", организационный уровень продавцов и покупателей просто не сопоставим, а сам процесс ценообразования требует высокой квалификации, которой ни покупатели, ни продавцы не имеют. В этих условиях ценообразование может осуществляться только путём создания государственных (и мировых) ценообразующих органов, а сами цены и деньги должны оставаться постоянными "на века". (17)
Одним из последствий классовой борьбы, возможно, самым дорогостоящим является деление государств на "рыночные" и "нерыночные". Это, вероятно, самое безграмотное экономическое "изобретение", за которое обществу приходится очень дорого расплачиваться. Даже в XIX и XX веках, не говоря уж о XXI-ом, "нерыночных" государств существовать просто не могло, тем более, таких, как СССР. Однако. лицемерие, господство которого на Западе утвердилось даже раньше, чем в СССР, стремилось представить конфронтацию капиталистического и социалистического лагеря не как чисто политическую борьбу (т.е. борьбу, лишённую экономического смысла), а как результат борьбы между государствами, избравшими экономические и неэкономические формы развития современного общества. Ну, а когда господствует "политика", то масштабы лжи ничем не ограничены. И "свободный" рынок, не имеющий какой-либо научно обоснованной системы ценообразования (а другой "системы" быть просто не может), выдаётся за "научно обоснованную форму. Сегодня становится ясным, что "свободный рынок" в его современном понимании и "право собственности" – не сопоставимые понятия. Но это становится очевидным сегодня, а признать свои ошибки "Запад" ещё не готов. На самом деле в процессе "холодной войны" (с "локальным подогревом" во множестве регионов) спор между двумя системами происходил, в частности, и из-за того, должен ли рынок быть жёстко регулируемым, так как ни благ, ни денег в процессе торговли создаваться не может. (Это не "точка зрения", а объективный закон). Или рынок можно объявить "свободным" в вопросах ценообразования, и новые деньги могут возникать без создания благ. Очевидно, что признание правоты в данном вопросе меньше всего зависит от степени объективности взглядов полемизирующих сторон. Хотя снижение классовой остроты, происшедшей в современном обществе, безусловно, облегчает признание собственной дури, но пока господствует лицемерие, словоблудие сохраняется, как эффективный способ "сохранить собственное лицо".
Впрочем, термин "свободный рынок" может быть вполне разумным, если понятие "свободный" относить не к системе ценообразования, как это имеет место, а к "свободе" покупателя в выборе товаров и продавцов.
Работа в тресте МОЭМ
Вся моя трудовая деятельность состоит из двух чётко выраженных периодов. За первый период после окончания института я сменил шесть мест работы и шесть мест жительства. Хотя только в одном случае, когда я "попросился в председатели", решающая роль во всех этих переменах принадлежала лично мне. Во всех остальных случаях, я лишь следовал по пути, мне предложенному. Хотя это и не умаляет важности решений, которые я принимал для себя лично, так как отказаться я, наверное, всё-таки имел возможность. Хотя, вспоминается кинофильм "Крестный отец", ведь именно там делались и такие предложения, от которых "человек, просто был не в состоянии отказаться". Второй период отличался удивительным постоянством. Тридцать лет (до выхода на пенсию в 65 лет) я проработал в тресте Мособлэлектромонтаж, где сумел довольно успешно (если судить по результатам) применить тот опыт оплаты труда и работы по доходу, которые в своей молодости применял ещё в колхозе.
Что такое трест Мособлэлектромонтаж (МОЭМ)? В СССР основной объём электромонтажных работ на промышленном строительстве выполняли электромонтажные тресты Главэлектромонтажа (ГЭМ) Минмонтажспецстроя. Но они часто привередничали, это – берём, а это – не берём. А что делать общестроительным организациям с обычными жилыми домами или коровниками, электромонтажные работы на которых ГЭМ считал "невыгодными"? Поэтому строительным главкам приходилось создавать свои электромонтажные организации, работающие "на подхвате". Таким сначала и был трест Мособлэлектромонтаж. Но довольно быстро он превратился в электромонтажный трест, способный выполнять все виды электромонтажных работ. По крайней мере, в Московской области у нас не было конкурентов. Тем более что и "ценовой конкуренции", а, точнее, "ценового произвола", который господствует в современной экономике, в СССР не существовало.
Трест работал везде, где работал Главмособлстрой: в Московской области, в самой Москве, в Крыму, в Смоленщине (как раз в Сафоново), в Армении и на БАМе. Со временем на БАМе появилось даже самостоятельное СМУ ("Бамэлектромонтаж") с явными стремлениями его руководителей дорасти до треста (название уже готово). Параллельно с развитием электромонтажных подразделений, были созданы наладочное и "КИПовское" СМУ. Практически заново был построен завод электромонтажных изделий в Подольске, с директором которого В. Каменецким наши трудовые отношения сложились "пожизненно". Была построена база УПТК в г. Люберцы и создана система комплектации объектов. Одновременно к нам ежегодно приходило около сотни выпускников ПТУ. А численность работников треста увеличилась за 25 лет с 2,5 тыс. человек до 3,5 тыс., при трёхкратном росте объёмов ЭМР.
В результате, с начала 80-х годов трест Мособлэлектромонтаж стал почти ежегодно участником Всесоюзной доски Почёта на ВДНХ.
Работники государственного социалистического предприятия – наёмные работники. Хотя это и противоречило лозунгам, под которыми осуществлялась Октябрьская революция, и всему духу советской пропаганды, но именно на этом была построена вся система производственных отношений, существовавших в СССР. А работники аппарата предприятий иногда даже не считались полноценными членами профсоюза.
Если бы была поставлена задача создать самую идиотскую систему социальных отношений, то ничего не нужно было бы придумывать: она уже существовала и существует и ныне в готовом виде, и был придуман даже мифический "работодатель", реально несуществующий. (18)
Главный экономический показатель. В СССР главным показателем был объём валовой продукции (соответственно, в строительной организации – объём строительно-монтажных (у нас – электромонтажных) работ. Этот показатель соответствовал цене продукции, включал в себя все материальные затраты, и был тем больше, чем больше были эти затраты. Темпы роста этого показателя были и оценочными и зарплатообразующими.
Не приходится удивляться, что по материалоёмкости мировая пальма первенства прочно принадлежала Советскому Союзу, так как и зарплата и всякие награды были тем выше, чем выше был объём продукции, и, увы! чем ниже была экономическая эффективность самой производственной деятельности, так как рост объёма, полученный за счёт роста материальных затрат, просто не совместим с экономической эффективностью. (19)
С понятием "доход" я уже был знаком, но в государственных предприятиях этот "капиталистический" показатель не применялся. Кое-кто из наших электромонтажников, прошедших школу создания нефтедобычи в Тюмени, рассказывал, как они "обеспечивали" нужный объём ЭМР путём, практически, бесконтрольного фиктивного создания "лежнёвок", необходимых для доставки электрооборудования. Для нас естественным путём был рост производительности труда, на что мы и ориентировались, но это был медленный путь, а уровень зарплаты, составлявший в 1965 году, примерно, 120 рублей, требовал срочного удвоения.
Принятая в экономике система оплаты труда зависела от величины нормативных трудозатрат, и вообще не была связана с экономическим результатом – доходом. Экономическая эффективность фактически не измерялась, так как не измерялся и сам доход. Предприятие учитывало искусственные показатели "себестоимость" и "производственные затраты", хотя самих физических лиц, для которых пока ещё существуют эти показатели в природе не существует. Введено понятие "работодатель", как уже было сказано, мифическое. (20)
Нормативная условно-чистая продукция (НУЧП). Основой всей экономики, как в колхозе, так и в тресте МОЭМ, была, естественно, оплата труда. При этом, как в колхозе, так и в тресте МОЭМ, оплата труда, естественно, происходила по затратам труда. Но, в отличие от колхоза, где "затраты труда" были лишь мерой распределения, а окончательный расчёт происходил по результатам труда, в государственных организациях (в том числе, и в тресте МОЭМ) и сама оплата происходила "по затратам труда", т.е. "по нормам и расценкам". Если сумма исчисленной, таким образом, заработной платы укладывалась в лимит, определявшийся как произведение планового норматива заработной платы, определявшегося по достигнутой базе, на общий объём электромонтажных работ, всё было в порядке. Если нет, то фиксировался перерасход. Соответствующее письмо направлялось в вышестоящую организацию, которая этот перерасход покрывала из государственных ресурсов с одновременным наказанием руководителя или без такого наказания.
Если в своё время "Промпартия" или иная "контрреволюционная организация", действительно, стремились сделать всё для подрыва советской власти, то ничего "лучшего" для достижения такой цели, чем внедрение той системы оплаты труда, которая была установлена и действовала в СССР, придумать было нельзя. Вполне можно допустить, что именно так она и родилась, хотя эта же система следовала и из марксистских положений, что "труд" (имеются в виду именно затраты труда) создаёт источник своей оплаты". Увы, без природной энергии ("движущие силы любого развития или создания") создать невозможно ничего.
Но, в отличие от колхоза, где председатель, объединявший в своей голове ПЭО и ОТИЗ, мог решать все эти вопросы самостоятельно через общее собрание колхозников, управляющий государственным трестом такой возможности не имел. Потребовалось долгих двадцать с лишним лет пока, наконец, такая возможность представилась. Но этот вопрос заслуживает отдельного рассмотрения.
А пока мы "барахтались" в различных "новациях", стремясь извлечь из них хоть какую-либо пользу. Как показала практика, при желании это почти всегда можно сделать. Одной из таких "новаций" был переход на НУЧП (нормативная условно чистая продукция). Фактически оплата "по затратам труда" достигает в этом случае своей кульминации. Так сказать "идиотизм в квадрате". Но на практике всё выглядело по-другому. С переходом на НУЧП зарплатообразующим показателем становился не объём ЭМР, а объём НУЧП, который в существующих сметах отсутствовал. Значит, их нужно было пересчитывать. Справиться с таким объёмом пересчета проектанты просто не могли. Не было и соответствующих специалистов, и представления о конкретной технологии монтажа. Поэтому эту функцию мы "согласились" принять на себя, даже не требуя никакого возмещения за эту работу. Прорабы сразу же сообразили "что к чему", и потому не пришлось уговаривать их выполнять работу за проектировщиков. Проектировщики лишь штамповали их расчёты. Реальные сметы существовали сами по себе, по ним происходила оплата выполненных работ, а по сметам НУЧП начислялась зарплата. Этот труд не пропал даром, и зарплата рабочих в тресте заметно увеличилась. "Не мытьём, так катанием". А потом, когда экономическая несостоятельность этой "новации" достигла, наконец, чьего-то "руководящего сознания", мы вернулись к старой системе, но уже с новым фактическим базовым ФЗП, от которого уже и "танцевали".
Потом был "объём готовой строительной продукции", был "коллективный подряд". Всё это были полезные идеи при умелом их применении, но не решавшие главного вопроса:
Только переход на показатель "доход", который ранее в экономических показателях предприятий вообще не использовался, способен обеспечить и материальную заинтересованность каждого работника, и создание источника оплаты труда, и одновременный рост базы налогообложения.
О показателе "доход". "При "капитализме" любое предприятие всегда работает "по доходу" ("приход минус расход"), учитывающему индивидуальные результаты деятельности конкретного юридического лица, что уже изначально было принципиальным преимуществом капиталистической системы. А для советских предприятий, имевших "общесоюзный котёл" для получения зарплаты, был специально придуман "объём валовой продукции" (т.е. "цена", соответствовавшая установленной государством цене самого изделия, но никак не характеризующая "новую стоимость", созданную предприятием, и экономический уровень деятельности самого предприятия). Доход был "капиталистическим" показателем, и использовать его разрешалось только в колхозах. (В этом было очень большое преимущество колхозов.) Даже совхозы работали по объёму валовой продукции.
Но стагнация советской экономики, ставшая в 80-ые годы достаточно очевидной многим, (возможно, за исключением наших учёных-экономистов, не предлагавших ничего стоящего), вынуждала экономические отделы ЦК КПСС искать выход из положения. Переход на показатель "доход" стал естественным шагом, проверенным опытом работы капиталистической половины человечества. Но его внедрению предшествовала экспериментальная проверка этой идеи на 5-7 предприятиях различных отраслей, и в число этих предприятий попал и наш трест. Это вышло отчасти случайно. Я был знаком с начальником одного из подотделов Госплана СССР, занимавшихся новыми методами планирования, которого мы часто приглашали в трест для проведения экономического "ликбеза". В нашем тресте он увидел организацию, на которой можно было бы "обкатать" новые идеи. Однажды (в 1987 году) он привёл меня в экономический отдел ЦК КПСС, где кто-то из замзавов показал мне схему образования дохода, которая, хотя и поражала своей простотой, но явилась для меня экономическим "откровением", хотя сам показатель "доход" я уже использовал, работая в колхозе. К сожалению, эта схема продолжает и сегодня оставаться "откровением" для большинства современных экономистов, обладающих различным "уровнем остепенённости". Почему никто из экономистов не мог себе позволить предложить переход на доход? Потому, что "доход" был чисто "капиталистическим показателем", и Маркс (а скорее даже Энгельс, редактировавший капитал) лишь вскользь упомянул его в третьем томе. Только ЦК КПСС и мог "позволить себе" использование "капиталистических методов", давно уже утвердившихся на большей части планеты.
Наш эксперимент осуществлялся на основании постановления Госплана СССР, показал "блестящие результаты", а проверенные этим экспериментом идеи получили выражение в законе "О государственном социалистическом предприятии", содержавшим в себе понятие о "второй модели" хозрасчёта (доход), и в появившемся несколько позже и развивавшем его законе "Об аренде".
Начиналось грандиозное преобразование всей экономики, требовавшее более грамотного учета показателей "доход" и "прибыль", но одновременно исключавшее применение идей "свободного рынка, плавающих курсов денег, отвергавшее стихийное ценообразование и любые системы неэкономического обогащения, ставшие в капиталистическом обществе основной формой "получения дохода", основанной не на создании благ, а на процессе товарно-денежного обращения, не способной создавать доход. (21)
Одновременно основной формой владения имуществом должна была стать его принадлежность участникам юридических лиц, использующим это имущество, для чего нужна была не его "свободная приватизация", а целенаправленный выкуп имущества предприятий его работниками, как это уже было сделано в США десятилетием раньше. (22).
За 20 лет работы в тресте мы сумели только удвоить зарплату. Советская система просто мешала этому. Зато при работе по доходу зарплата без всяких усилий с нашей стороны удвоилась за два года. Почему? Не стало помех в форме старой системы производственных отношений. Причём, мы внимательно следили, чтобы производительность труда, рассчитанная по доходу, росла с опережением по отношению к зарплате.
Сейчас, через 20 с лишним лет многое представляется уже в ином свете. Почему экономический отдел ЦК, выдвинувший блестящую идею дохода, ни разу потом не поинтересовался, хотя бы по телефону, как же эта идея реализуется? Почему автор или один из авторов этой идеи поспешил от неё откреститься при моей встрече с ним? Почему постепенно "усохла" идея аренды, не получив ни поддержки ни развития? Почему великолепные результаты нашего треста (и не только его), перешедшего на работу "по доходу", встретили сдержанное и настороженное отношение со стороны областных партийных органов и "никакое" со стороны ЦК? Впрочем, был очень короткий период, когда идеей дохода интересовались и на "высшем" уровне. Однажды нас, руководителей предприятий, участвовавших в эксперименте с доходом (человек 5-7), пригласил к себе Председатель Совета Министров СССР (Н.И. Рыжков) и внимательно выслушал. Вскоре были приняты два новых закона, выше уже упоминавшихся. Куда и почему всё это исчезло?
Сегодня я вижу и другое: партия, всегда активно подключавшаяся к реализации всех важнейших мероприятий, на этот раз заняла какую-то "нейтральную" позицию, наблюдая как бы "со стороны", что из этого получится. Но не мешала, и этого оказалось достаточно, чтобы в "организациях арендаторов" (а их было уже не 5-7, как в эксперименте, а сотни), начали твориться "экономические чудеса". Думаю, что причина появившейся "настороженности" заключалась в глубине преобразований, которую сначала не понимали ни в ЦК, ни в Совмине, ни в Госплане. Не понимали, естественно, и мы, оказавшиеся в самой гуще экономических и социальных преобразований, но многое додумывали, исходя из объективных потребностей. Нами было осуществлено многое из того, что постановлениями и не предполагалось, но неизбежно следовало из логики осуществлённых преобразований:
1. Показатель "доход" мы установили не только для СМУ, завода и УПТК, а уже на второй год довели до каждой производственной бригады.
2. Никакой "гарантии" по оплате труда мы не давали, но предоставили членам "организации арендаторов" право самим выбирать руководителей, начиная с бригадиров (кстати, состав руководителей от этого, практически, не изменился).
3. Из полученного дохода мы 25% уплачивали государству (налог и арендная плата), ФЗП образовывали по нормативу, который мы сами устанавливали для каждой отдельной бригады, а определённую сумму выделяли на инвестиции и на социальные нужды, образуя "долевой фонд". Никаких акционеров у нас не было. Мы прекрасно обходились без них.
4. Полученный ФЗП бригады и других хозрасчётных подразделений распределялся между собой участниками каждого низового подразделения.
5. Высшим органом "Организации арендаторов" было "собрание уполномоченных", которому и принадлежала вся полнота власти. Текущие вопросы решались на "Правлении", избираемом на собрании уполномоченных. Управляющий трестом (он же председатель Правления) избирался на собрании уполномоченных, но подчинялся правлению.
6. Конечно, считать членов Организации арендаторов "наёмными работниками" было величайшей глупостью, но никто не торопился избавиться от этой глупости, ставшей "привычной", в том числе и мы сами.
Другие организации арендаторов, с деятельностью которых пришлось познакомиться, тоже работали успешно, что не удивительно, хотя демократии было, обычно, поменьше. Но пока ещё сущность преобразований заключалась в переходе на "доход", а другие, не менее важные понятия, например, "коммерциализация", своими именами не назывались, и оставались неосознанными. Что означал переход на доход в масштабе СССР на самом деле?
Во-первых, новый показатель обеспечивал прямую заинтересованность каждого работника в конечном результате и создавал соответствующий источник оплаты труда. Уже через два года уровень оплаты труда в нашем тресте удвоился. Управляющий получал 2,8 от средней зарплаты по тресту, что составляло около 1,5 т.р. Для сравнения, оклад председателя Совмина СССР Рыжкова, составлял в то время 1,2 тыс. руб. Именно эту сторону и видели те, кто стоял у истоков идеи перехода на доход. Сначала и мы видели именно эту сторону, начиная лишь постепенно осознавать всю масштабность осуществляющихся перемен. Как оказалось, переход на доход – это была лишь начальная стадия.
Во-вторых, переход на доход означал коммерциализацию всего государственного сектора экономики, если бы он перешёл на доход. Предприятия, причём без всяких акционеров, сами создавали свои мощности уже "на свои". Арендованное имущество мы готовы были выкупить. Ещё 3-5 лет – и лозунг "Фабрики – рабочим!" стал бы былью.
В-третьих, становилась очевидной несостоятельность термина "наёмный работник" и становилось ясным, что участники юридических лиц – это экономические партнёры.
В-четвёртых, никакой приватизации вообще не требовалось. Работники коммерческих предприятий. выкупив у государства имущество предприятия, становились собственниками (общая совместная собственность) их производственных фондов. Одновременно они были и лицами, оказывающими предприятиям финансовую услугу, создавая долевой фонд.
По существу, это была бы экономическая революция, которой "коммунисты", стоявшие у руководства партии, и понявшие истинный смысл осуществляющихся перемен, просто испугались. Впрочем, лиц, полностью осознающих происходящие перемены, если они были вообще, было немного. Но было и ещё одно, возможно, самое главное соображение (пункт 4): коммерциализация делала ненужной приватизацию, лишая, тем самым, возможности неэкономического обогащения самых ловких и прытких, уже растопыривших свои карманы в ожидании грядущих "доходов".
Но, может быть, события августа 1991 года (ГКЧП) преследовали не столько кадровые, сколько экономические цели, так как начавшиеся осуществляться экономические преобразования носили ярко выраженный политический характер? А члены ГКЧП, даже, не понимая этого, боролись именно против них. Так же как тысячи советских граждан, пришедших в эти дни, как и Ваш покорный слуга, к Белому дому, боролись за те ростки чего-то нового, которые забрезжили в сумерках экономического застоя и политического коллапса, образовавшегося в СССР. Я бы не удивился, узнав, что и Горбачёв, и Ельцин дали "ГКчепистам" обещание свернуть начавшие осуществляться реформы, и Язов убрал танки с улиц Москвы не под давлением москвичей, а просто за их ненужностью. Всё было и так "решено", а "ГКчеписты" так и остались ненаказанными. Правда, эта версия кажется мне малоправдоподобной. Слишком далеки были от экономики и Горбачёв, и Ельцин, и вся партийная верхушка. Тот же Горбачёв никогда не упоминал, что именно при нём были начаты важнейшие экономические преобразования 1987-1990 г.г., обеспечивавшие экономическое возрождение СССР. Либо он не имел о них ни малейшего понятия, что наиболее вероятно, либо сам присутствовал при их захоронении.
Я долго искал объяснение, почему не только свернули начатые реформы, но и как-то "очень прочно" о них забыли. Вижу только два возможных объяснения: либо это было сделано под давлением "ГКчепистов", грозивших превратить Москву в поле боя, либо это были происки "младореформаторов", которые могли лишиться "манны небесной", которую они уже приготовились обрушить на себя в процессе намечавшейся "приватизации" и создании "свободного рынка".
Конечно, очень благоприятный фон составляла всеобщая экономическая безграмотность, начиная от генерального секретаря ЦК КПСС и кончая секретарём в приёмной. В конечном итоге все многообещающие планы потонули в море неразберихи, в создании которой Е. Гайдар весьма преуспел. Зато это море неразберихи оказалось очень удобным для ловли "золотых рыбок" в мутной воде "приватизации". Конечно, рано или поздно, человечество оценит по достоинству эту величайшую "аферу современности" и ещё не один экономист станет доктором или академиком, защищая правомерность проведенной приватизации, или, наоборот, доказывая, что это была историческая афера. Но почему ни один из экономистов или политиков советской или постсоветской закваски до сих пор не вспоминает о действительно блестящем эксперименте с доходом, понять трудно. Возможно, именно потому, что он, так сказать, походя, опровергает всю действующую экономическую теорию.