Geum.ru

Н. А. Горбанев роман-эпопея л н. толстого "война и мир" Учебное пособие

Вид материалаУчебное пособие
Подобный материал:
1   2   3   4
5. "Война и мир" как психологический и

философско-этический роман

С теми особенностями "Войны и мира" как эпопеи и романа, о которых говорилось во 2-м разделе (эпическая широта и полнота изображения действительности и романный герой нового типа, выходящий за рамки узкой социальной среды, вбирающей в себя все богатство окружающего мира, с повышенно развитым личностным началом) связаны такие важные жанровые аспекты произведения, как его психологизм, психологический анализ ("диалектика души") и его философско-этическая проблемность и содержательность.

"Диалектика души", это главное открытие и завоевание Толстого как художника-психолога, в романе "Война и мир" во многом обусловлены его эпической основой: здесь мы имеем дело с проникновением эпики в психологический анализ. Это с одной стороны. А с другой - психологический анализ у Толстого изображен в первую очередь к тому "ядру" личности, кким является нравственное начало, служит, таким образом, средством раскрытия характера в его этическом измерении.

"Одной своей гранью "Война и мир" - психологический роман", - пишет современный исследователь, имея в виду две вещи: "Внутренняя жизнь героев первого плана представлена в небывало крупном масштабе. И вся действительность психологизирована, любое внешнее событие рисуется с его внутренней подоплекой"1.

Примеры психологизации двойственности в "Войне и мире" бесчисленны, причем касаются они явлений самого разного масштаба и характера (скажем, об описании дуба в восприятии Андрея Болконского и до выявления внутренней подопаски Бородинского сражения). Однако главным объектом, на который был направлен "микроскоп" Толстого - психолога был, конечно, человек: именно в анализе его внутреннего мира наиболее полно и отчетливо раскрылась новаторская суть метода "диалектики души".

В работах Е.Н. Купреяновой, М.Б. Храпченко, О.В. Сливицкой и других исследователей новаторство и некоторые существенные черты психологического анализа у Толстого выявлены на основе сравнения его принципа "диалектики души" с психологизмом предшественников и современников.

В "Капитанской дочке" Пушкина см Толстой отмечал отсутствие обрисовки "подробностей чувств" героев2. В лермонтовском "Герое нашего времени" внутренний мир Печорина освещался аналитически (прежде всего в форме самоанализа), но вместе с тем был замкнут и статичен, что отражало неподвижный характер времени, героем которого Печорин был.

Тургенев разработал теорию "тайной психологии", которой следовал в своих романах: "психолог должен исчезнуть в художника, как исчезает от глаз скелет "под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой"; "поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления - в их расцвет или увядании"3. Эта особенность психологизма писателя была (по крайней мере отчасти) связана с тургеневской концепцией человека, согласно которой всякий человек - загадка, сфинкс, в нем всегда есть нечто таинственное и непостижимое1. В этом отношении к автору "Отцов и детей" близко стоял Достоевский, который был убежден в невозможности до конца понять и воссоздать сложный духовный мир личности и, видимо, на этом основании отказывался считать себя психологом: "Меня зовут психологом; неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т.е. изображаю все глубины души человечества"2.

На этом фоне отчетливо выявляется новаторство и своеобразие психологизма Толстого как автора "Войны и мира".

1. Для Толстого с самого начала литературной деятельности был характерен интерес к "подробностям чувств", причем мера внимания к ним была гораздо выше, чем у других писателей-современников (по выходе "Войны и мира" Тургенев критиковал "так называемую "психологию" Толстого" за излишества и мелочность анализа3.

2. В "Войне и мире" внутренний мир героев, освещаемый пристально -аналитически, дан вместе с тем в движении, развитии и изменении, что отражало как представления автора о "текучести" человека ("люди, как реки") так и динамический характер изображенной в романе эпохи.

3. В отличие от Тургенева автор "Войны и мира" был психологом не тайным, а явным в двух смыслах: как художника его интересовал не только результат психического процесса, но "сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души"4; как аналитик он не исчезал в художнике, а был открыт читателю, его "диалектика всегда к чему-то ведет, она что-то доказывает"5, и автор в комментариях к диалогам и монологам героев не скрывает направленности своего анализа.

4. "При всей сложности духовной жизни человека, какой воссоздает ее Толстой, для него в психологии людей нет той загадочности, таинственности, которые так привлекают Достоевского. Духовный мир героев Толстого предстает ясным в своих истоках, в соотнесенности основных элементов, в основных своих взаимосвязях"1, он в принципе художественно познаваем.

Диалектика души как метод и объект исследования Толстого - художника и психолога была впервые описана Чернышевским на материале ранних произведений писателя. В "Войне и мире" произошло ее углубление и обогащение, чему способствовали два обстоятельства. Впервые в центре произведения Толстого оказались герои с такой сложной духовной и душевной структурой, какими являются Андрей Болконский, Пьер Безухов и Наташа Ростова. И впервые личности такой глубины и сложности были даны в многообразных связях с такой богатой событиями и коллизиями эпохой, какой была эпоха Отечественной войны 1812 года.

В ряду многих средств психологического анализа (среди которых - поведение и поступки, сопровождаемые авторским комментарием, психологизированный, данный сквозь призму восприятия героя пейзаж, сны и воспоминания, портрет с лейтмотивными деталями, взгляды, улыбки и жесты2) в романе Толстого выделяются по своей особой роли в раскрытии "диалектики души" внутренний монолог и диалог.

Внутренний монолог как один из приемов изображения психологических процессов был известен в литературе и до Толстого, но только в его произведениях приобрел повышенную психологическую наполненность и содержательность и месте с тем - естественность. "Внутренний монолог у Толстого - это кардиограмма души, передающая непосредственный ход мыслей и чувств, как бы рождающихся и "текущих" у нас на глазах"1. Выделяя в творчестве писателя два типа внутреннего монолога - логический и иррациональный, исследователи объединяют их по одному общему признаку, характерному именно для толстовского монолога - внутренняя речь героя отличается и от авторской речи и от разговорной речи персонажа, она передает нерасчлененный, прерывистый поток сознания и часто лишена логической и синтаксической упорядоченности.

Внутренние монологи в "Войне и мире" обычно сопровождают кризисные ситуации в жизни героев, обозначают новый этап в их духовном развитии.

Таковы обращенные к себе монологи князя Андрея на Аустерлицком поле, когда ему открывается ложность его прежних стремлений и представлений о ценностях жизни перед лицом бесконечного неба ("Как же я не видел прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что я узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба"), или во время поездки в Отрадное весной 1809 года, когда две встречи с дубом и вызванные ими чувства и размышления знаменуют перелом в настроении героя, обновление его души.

В целом ряде эпизодов романа внутренние монологи передают смятение чувств и мыслей героев, оказавшихся в сложных жизненных ситуациях: таковы разговоры с собой Пьера Безухова, выбитого из обычной жизненной колеи дуэлью с Долоховым или Наташи Ростовой, любящей князя Андрея и захваченной страстью к Анатолию Курагину, или Николая Ростова во время и после игры с Долоховым и т.д.

Некоторые из таких внутренних монологов могут быть названы внутренними диалогами: они ведутся между двумя "голосами", за каждым из которых стоит своя правда, и обе они борются в душе героя. Таков спор двух голосов в в душе князя Андрея в канун Аустерлицкого сражения, один из которых зовет его у подвигу и славе, а другой напоминает о смерти и страданиях.

Диалог в "Войне и мире" также часто выступает как средство раскрытия "диалектики души" и в этом своем качестве заметно отличается от диалога в романах Тургенева и Достоевского.

В идейной структуре романов Тургенева и Достоевского особое место принадлежит диалогам-спорам, диалогам-поединкам, которые ведут между собой главные герои (Базаров и Павел Петрович Кирсанов, Раскольников и Порфирий Петрович).

В романе Толстого тоже есть диалоги такого типа, и самый знаменательный из них - богучаровский спор между Андреем Болконским и Пьером Безуховым. Внешне он похож на идейные дуэли между героями Тургенева и Достоевского, ибо здесь тоже сталкиваются две противоположные философии жизни и две разные программы жизненного поведения: "жизнь для себя" князя Андрея и "жизнь для других" Пьера. Более того: проблема, вокруг которой вращается богучаровский спор, является одним из идейных узлов романа в целом.

"В отличие от романов Тургенева, где диалоги героев выливаются в споры, главная цель которых - утверждение противостоящих друг другу идеологических систем, в диалогах героев "Войны и мира" первостепенно важно испытание собственных концепций, обнажение истинного и ошибочного. В движении героев к истине диалог активен, а главное - возможен"1.

Помимо этого, в богучаровском споре для Толстого главное - не столько "диалектика мысли", сколько "диалектика души", диалог душ. Поэтому и результат спора, в котором каждый из его участников остается при своем мнении (так же, как это было в романах Тургенева и Достоевского), иной, чем у тургеневских и "достоевских" героев: не взаимное ожесточение и ужесточение позиций, а духовное обогащение как следствие общения душ. Вот почему весь этот спор и свидание с Пьером были "для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь". Примерно таким был итог спора и для Пьера (который будет вспоминать его во французском плену).

Диалог в "Войне и мире" выполняет не столько функции повествовательно-информационные или драматургически - сюжетные, сколько служит общению - даже если это диалог - спор (конечно, не всякий и не каждый: вспомним спор Пьера Безухова с Николаем Ростовым в эпилоге романа)1.

Давно замечено, что такие тонкие инструменты раскрытия "Диалектики души", как внутренний монолог, внутренний диалог и т.п., автор "Войны и мира" применяет далеко не ко всем персонажам, а только к тем, кого один из исследователей (В.Д. Днепров) назвал "человеком Толстого", т.е. к героям типа Андрея Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, отчасти Николая Ростова и Марьи Болконской. Однако в "Войне и мире" количественно преобладают персонажи иного типа, с бедной душой, для освещения которой автор использует другие средства (рисуя их поведение и поступки, давая аналитическую, как правило, критическую характеристику и т.п.). В общем, каков характер, таковы и методы его изображения.

В этой связи возникает вопрос о типологии характеров в "Войне и мире". В литературе о романе два основных типа его персонажей именовались по-разному.

Так, одни исследователи говорят о характерах изменяющихся и застывших2, героях пути и статичных персонажах3, другие - о характерах аналитических и синтетических1, третьи - о персонажах проблемных (к ним относятся пять названных выше) и непроблемных2 и т.д.

Нетрудно заметить, что во всех этих случаях по-разному называются одни и те же две основные группы персонажей "Войны и мира" (при этом отмечается и наличие персонажей переходного типа), просто за основание деления берутся разные критерии.

В то же время для самого автора "Войны и мира" существует один главный, универсальный критерий, который лежит в основе типологии характеров романа и из которого вытекают все перечисленные подразделения персонажей и способы их изображения.

Толстой делит всех своих героев на группы согласно коренным представлениям о добре и зле, о правде и лжи, о подлинной и неподлинной жизни. "Очевидно, что герои "Войны и мира" делятся на два разряда - людей подлинной и неподлинной жизни. Они не равны количественно и неравноправны художественно. В центре повествования - настоящая жизнь, и к ней причастны все любимые герои, они рассматриваются пристально и глубоко. Неподлинная жизнь - на периферии повествования, и метод изображения людей, принадлежащих к ней, - внешний, а иногда на грани гротеска"3.

В художественном мире "Войны и мира" каждый из героев так или иначе, осознанно или руководствуясь инстинктом, выбирает ту или иную линию жизненного поведения, решает жизнью своей коренные вопросы человеческого бытия.

В ряду таких вопросов едва ли не самым важным и сложным является тот, который стоит в центре богучаровского спора между двумя главными героями романа - Андреем Болконским и Пьером Безуховым. Это своего рода идейный узел романа, который "вяжется", с одной стороны, с кругом проблем философско-исторического порядка (свобода и необходимость, роль личности и народа в истории), а с другой - с личностью и судьбой фактически всех героев романа, "проблемных" и "непроблемных".

Вспомним, о чем идет речь. Встретившись после долгой разлуки и тяжких жизненных испытаний (у князя Андрея это Аустерлиц и смерть жены, у Пьера - измена жены и дуэль с Долоховым), герои спорят о том, какая из двух нравственно0-философских позиций ("жизнь для себя" или "жизнь для других") является истинной.

"Жить для себя, избегая только этих двух зол (угрызений совести и болезни - Н.Г.): вот вся моя мудрость теперь", - такова позиция князя Андрея. - "А любовь к ближнему, а самопожертвование? - заговорил Пьер. - Нет, я с вами не могу согласиться ... Я ил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял все счастие жизни".

"- Я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы). Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя".

По мнению некоторых исследователей, в этом споре "Обе стороны одинаково правы и одинаково неправы"1. Однако даже с учетом того, что тезис Андрея Болконского и антитезис Пьера Безухова конкретизируются в романе (князь проводит те формы по улучшению быта крестьян, которые закончились крахом у Пьера), вряд ли можно говорить об одинаковой мере истинности и заблуждения в позициях героев. Для автора очевидны и "находчивость ума" князя Андрея, когда он рассматривает свою жизнь для славы как жизнь для других (которых он всех, включая отца, сестру и жену готов был принести в жертву стремлению к свому Тулону и Аркольскому мосту), и самодовольство и самообман Пьера. И вместе с тем позиция Пьера в качестве нравственного ориентира ближе Толстому, о чем свидетельствуют письма и дневник писателя, его произведения, написанные до и после "Войны и мира", и сам роман, взятый в целом.

"Я нашел, что есть бессмертие, что есть любовь и что жить надо длядругого, для того, чтобы быть счастливым вечно", - пишет Толстой в исповедальном письме к А.А. толстой в мае 1859 года. Дневник писателя фиксирует ту же мысль: "... жить для себя одного нельзя. Это смерть. Жизнь только тогда, когда живешь для других или хоть готовишь себя к тому, чтобы быть способным жить для других".

"Он говорил мне, что есть только одно несомненное счастье - жить для другого", - замечает героиня романа "Семейное счастие" (1859) о своем будущем муже Сергее Михайловиче.

В перспективе "Войны и мира" как идейного целого формула "жизнь для себя" во многом объясняет основу духовной драмы Андрея Болконского - его отчуждение от живой жизни и людей, а формула "жизнь для других" характеризует главное направление и содержание нравственных исканий Пьера Безухова. Другое дело, что формулы эти нельзя рассматривать абстрактно, ибо они могут заключить совершенно разное содержание у разных персонажей.

Отзвук богучаровского спора находит в эпилоге романа, где автором приводится отчетливая грань между истинной и ложной формами "жизни для других". Истинный, хотя и укрощенный вариант представлен в деятельности Николая Ростова-помещика. Когда его жена Марья Болконская пыталась истолковать деятельность мужа в понятиях христианской морали и "говорила ему о заслуге, состоящей в том, что он делает добро своим подданным, он сердился и отвечал: "Вот уж нисколько: никогда и в голову мне приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки - все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру: мне нужно устроить наше состояние, пока я жив, от и все"... И должно быть потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, - все, что он делал, было плодотворно".

Этому истинному решению проблемы жизни для себя и в то же время для других, когда не исключается, а предполагается собственный интерес в делании добра, в эпилоге противопоставлена жертвенность Сони. Хотя "мысль о самопожертвовании была ее любимой мыслью" и она всю себя отдала интересам семьи Ростовых, ее критически характеризует Наташа, с которой соглашается и княжна Марья, и автор. По словам Наташи, Соня - это как евангельский неимущий, у которого отнимется: "Она - неимущий. За что? Не знаю; в ней нет, может быть, эгоизма. Она пустоцвет; знаешь, как на клубнике?"

(Другой, более сложный вариант решения проблемы жизни для себя и для других будет представлен в образе Константина Левина в романе "Анна Каренина", там же будет фигурировать и жертвующий собою "пустоцвет" - Варенька).

Автор "Войны и мира" беспощаден в осуждении разных форм мнимой "жизни для других", реальным содержанием которых является, как правило, эгоизм (причем не естественный, разумный, а "дурной" - эгоизм тщеславия, властолюбия и т.п.). Объекты критики здесь самого разного масштаба - от Веры Ростовой, которая мотивирует свое с мужем Бергом решение не иметь скоро детей заботой об обществе ("Да я совсем этого не желаю. Надо жить для общества"); до Наполеона, о котором Толстой говорит в конце описания Бородинской битвы: "Он, предназначенный Провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов".

В самом романе нравственно-философские проблемы решаются героями не столько в спорах и разговорах, сколько трудной работойдуши, опытом своей жизни. Как это непросто, Толстой показал на примере одной из своих любимых героинь - Марьи Болконской. Вся она проникнута "поэзией христианского самопожертвования" и любви к ближнему, однако в реальных жизненных ситуациях не всегда способна удержаться от нехристианских мыслей и поведения (вспомним, как трудно складываются ее отношения с Наташей Ростовой). Не более чем иллюзией является убеждение Пьера, вынесенное им после его "реформ" в южных имениях: "Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра".

Каждый из главных героев "Война и мира" проходит своей трудный путь нравственных исканий. Содржание исканий, их основное направление и этапы, их итоги (чаще всего не окончательные) зависят как от внешних событий и обстоятельств (и прежде всего исторических), так и от характера, личности того или иного героя.

Доминантой в структуре личности героев Толстого является нравственное начало, нравственные ориентиры. В структуру личности и характера входят также чувства и эмоции, интеллектуальное и волевое начала. У каждого из героев эти ведущие начала личности и характера выражены в разной мере, находятся в разных сочетаниях и соотношениях. К примеру, все они умны, но у Наташи Ростовой это "ум сердца", а у Андрея Болконского - "ум ума"1, в ее душевной структуре преобладает эмоциональное начало, тогда как у князя Андрея - интеллектуальное. С первых глав романа волевой Андрей Болконский противопоставляется бесхарактерному, мечтательному Пьеру и т.д.

Вместе с тем главных героев "Войны и мира" объединяет неустанная работа ума и сердца по постижению смысла жизни, богатство и значительность внутреннего мира, причастность к важнейшим событиям в жизни народа и отечества.

Посмотрим на главные образы романа с точки зрения их места и роли в нравственно-философском мире произведения, который образуют проблемы "узла жизни", т.е. вопрос о ее смысле, жизни для себя и для других, отношения к другим - от другой личности до народа.

В образе Наташи, пишет один из последователей, - Толстой поэтически решил свои коренные философские, этические проблемы"1. Другой исследователь превосходно раскрыл, каким образом автор "войны и мира" это делал: ведь Наташа Ростова не обладает ни аналитическим умом князя Андрея (она вообще "не удостоивает быть умной"), ни силой и страстью этической мысли Пьера Безухова. "Она чужда интеллектуальной жизни и общественных интересов, владеющих такими людьми, как Андрей и Пьер.... Но она удивительным образом всегда оказывает могущественное влияние на нравственную и умственную жизнь князя Андрея и Пьера. Вопросов, которые мучат этих людей, тяжких вопросов о смысле жизни, нет для нее; она не решает вопросов, и, однако, поэтому именно всем существованием своим, каждым поступком, реакцией, словом, она этот самый глубокий, значительный, сложный вопрос разрешает просто тем, что живет, и тем, как живет. Она олицетворенный ответ на всяческие вопросы, живое их разрешение"2.

Пример - описание душевного состояния Пьера после разговора с Наташей в конце второго тома: "... вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? К чему?.. Теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее...все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности..., в область красоты и любви, для которой стоило жить".

В чем секрет влияния Наташи на Пьера и других людей?

"Особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка", - так воспринимает Наташу князь Андрей и не он один. В ней привлекают душевная чистота, открытость и чуткость, естественная свобода поведения и повышенная эмоциональность. В эпилоге романа автор скажет и о той главной особенности Наташиной натуры и души, которая цементирует все остальные и придает им органическое единство: "сущность ее жизни - любовь".

Любовь Наташи выводит из нравственного кризиса Андрея Болконского, спасает от безумия мать, убитую горем после смерти Пети, является основой семейного счастья Пьера Безухова и опорой его деятельности как декабриста, вносит свет и поэзию в души многих и многих людей.

Дар любви, естественной и непринужденной, делает Наташу душой романа, а ее образ - нравственным центром произведения. Многие из героев романа через соприкосновение с Наташей проходят своего рода испытание на свою человеческую "стоимость" (князь Андрей и Пьер Безухов, Василий Денисов м Борис Друбецкой). В сопоставлении с Наташей отчетливо выявляется бездуховность и безнравственность Элен, прозаичность и сухая рассудительность Веры, ущербность самопожертвования Сони и даже односторонность христианской духовности княжны Марьи.

Своим чутким сердцем Наташа способна понять "жизнь подчинения, покорности" и "позицию христианского самопожертвования" княжны Марьи, но принять их не может. Чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей (их связали последние дни князя Андрея), Наташа "полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самопожертвование, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде ей непонятную добродетель".

Не приемлет Наташа и философию самопожертвования, которой руководствуется добродетельная Соня: отказ от какого бы то ни было эгоизма означает в данном случае отказ от интересов своего "я" и превращения человека в "пустоцвет".

В Наташе есть естественный эгоизм личности, который не мешает ей искать в жизни "других радостей" и не противоречит интересам других людей. Всем своим нравственным обликом и поведением Наташа как бы снимает дилемму: жить для себя или жить для других? Она живет для себя - и тем самым для других. "В ней счастливо сочетается страстная жажда настоящей, широкой, полной жизни для себя - с желанием такой жизни для всех"1.

В истории с Анатолем Курагиным показано, к каким драматическим последствиям может привести нарушение меры естественного эгоизма и связанной с ним свободы, преобладание в структуре личности стихийно-природного начала и руководство только над "умом сердца". Главное из этих последствий, из которого вытекали все остальные, - это временная потеря Наташей нравственного ориентира. В доме Элен Наташа "ничего не слышала, не видела и не понимала из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и безумно".

Однако в той же истории выявляется и другое - нравственная ответственность Наташи, которая за все происшедшее строго судит прежде всего себя (хотя вина ее меньше, чем у других участников драмы).

Лучшие душевные качества Наташи проявляются в эпизодах поэтических (святки, сборы на бал, лунная ночь в Отрадном), так и в ситуациях жизненных испытаний (разрыв с князем Андреем и его смерть, гибель Пети и болезнь матери).

Вершинные сцены романа, связанные с образом Наташи, - это те, где раскрывается ее духовное родство с народом в дни мира и войны.

Подобно тому, как в пушкинском романе то, что Татьяна - русская душою, открывается нам через ее любовь к русской зиме, близость Наташи к народно-национальной жизни является в эпизоде русской пляски в доме дядюшки. "Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, - эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда она взяла эти приемы...? Но дух и приемы были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские...". В шелку и бархате воспитанная графиня "умела понять все то, что было в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке".

Два других эпизода (молитва вместе с москвичами в церкви Разумовских и освобождение подвод для раненых воинов) дорисовывают портрет Наташи Ростовой как поэтически и нравственно прекрасной русской девушки, живущей в пору грозных испытаний едиными мыслями и чувствами со своим народом.

В сюжете и структуре "Войны и мира" с образом Наташи Ростовой соотнесены (в том числе в аспекте нравственно-философском) прежде всего образы князя Андрея и Пьера Безухова. Это тоже "проблемные" персонажи, но решают они возникающие перед ними вопросы иным способом, чем Наташа.

После смотра войска в Царево-Зайтище, когда Андрей Болконский отклоняет предложение Кутузова остаться при его штабе и остается в полку, в строю, фельдмаршал напутствует его словами: "Иди с Богом своею дорогой. Я знаю, твоя дорога - это дорога чести".

По справедливому замечанию Д.Н. Овсянико-Куликовского, "этими словами отлично определяется одна из самых важных сторон душевного склада князя Андрея. Ей принадлежи исключительное значение в том смысле, что она заметно и постоянно влияет на другие стороны и даже является тем душевным цементом, которым они связываются в одно компактное и согласное целое"1.

Достоинством и честью определяется и характеризуется поведение Андрея Болконского в бою под Шенграбеном, в Аустерлицком сражении (когда он совершает свой подвиг, на поле Бородина. Эти качества князя Андрея во всех этих случаях оттеняются совсем иным поведением и иными устремлениями штатных карьеристов и трутней. Таков Болконский не только в большом, но и в малом (когда он отчитывает Жеркова, веселящегося по поводу поражения союзной австрийской армии, или заступается за капитана Тушина на военном совете у Багратиона).

Другая важная черта личности князя Андрея - глубокий аналитический ум, проникающий в суть явлений, четко и точно классифицирующий их.

Из этого вытекает особая роль Болконского в романе: именно его глазами автор смотрит на многие события, партии, лица и его устами дает им оценку. Так, одновременно и от лица князя Андрея и в то же время от лица автора дается развернутая характеристика групп и партий в русской армии в начале войны с Наполеоном и позиций разных теоретиков войны вроде ... и ..., анализируется ситуация в канун Бородинского сражения (в разговоре с Пьером).

Больше того, в уста князя Андрея вложены излюбленные мысли о войне, о Багратионе как полководце и о Кутузове как предводителе народной войны.

Как человек чести и глубокого аналитического ума Андрей Болконский - прямой наследник и продолжатель своего отца, сподвижника Суворова и рационалиста в духе XVIII века. В то же время эти родовые черты Болконских и у отца и у сына имеют и свою негативную сторону (как бы подтверждая известный афоризм: наши недостатки суть продолжения наших достоинств).

У Андрея Болконского мотивом поведения является не только честь, но и честолюбие. И на войну 1805 года его ведет не только долг и презрение к петербургским светским кругам, но и мечта о славе, имеющие явно индивидуалистический характер (не случайно они облечены в форму стремления к своему Акольскому мосту). "Боже мой! Что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничего мне страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди - отец, сестра, жена, - самые дорогие мне люди, - но. Как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми", - таковы мысли и чувства Болконского перед Аустрелицким сражением.

В данном и во многих других случаях к честолюбию присоединяется еще одна особенность душевной структуры князя Андрея - "гордость мысли", доведения мысли до логического конца и крайности, "страшной и неестественной" (что чувствует и сам герой. "Я никогда никому не скажу этого", поэтому часто эти мысли остаются достоянием его внутренних монологов и диалогов). Ум Болконского - это "ум ума", сухой и рациональный, легко переходящий в жесткость и жестокую односторонность, в озлобленность (другие примеры - рассуждения о крепостных крестьянах в споре с Пьером или о необходимости казнить всех французов - в разговоре с ним же накануне Бородинского сражения).

Духовная драма Андрея Болконского, состоящая в противоречии между высоким строем души, желанием "любви людской" и отчуждением от людей, от живой жизни, имеет своей основой честолюбие, индивидуализм и особый склад ума.

Два кризиса, через которые проходит князь Андрей (крушение мечты о ... и крушение мечты о любви) не снимают, а углубляют эту драму. Вспомним, что после неба Аустерлица и разочарования в Наполеоне он уходит в "жизнь в себя", а после разрыва с Наташей (в измене которой он виноват больше, чем она, ибо согласился произволом отца и отсрочил женитьбу на год) утрачивает интерес к жизни и готовится к смерти - и умирает.

Сам герой чувствует и иной раз остро переживает свою отчужденность от людей, стремится преодолеть ее, но в силу своей индивидуалистической (а отчасти и сословной) замкнутости не может этого сделать. Наиболее ярко это стремление выражено в размышлениях князя Андрея после поездки в Отрадное и знакомство с Наташей: "Нет, жизнь не кончена в тридцать один год. Мало того, что я знаю все, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, чтобы все знали меня, чтоб не для одного меня шла эта жизнь, чтобы не жили так независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!".

Между тем именно в ситуациях, когда князь Андрей преодолевает свою замкнутость и вступает в жизненный диалог с другими людьми, открываются лучшие стороны его души (таков он в общении с капитаном Тушиным, таков в своих мыслях о девочках, похищавших сливы в опустевших Лысых Горах). Высшие точки такого диалога - возвышенная, светлая и поэтическая любовь к Наташе и высокое патриотическое чувство, объединившее его с Тимохиным и всей армией на Бородинском поле.

Драма отчуждения, однако, не изжита героем до конца, о чем свидетельствует внутренний монолог князя Андрея перед ранением и сразу после него: "Неужели это смерть?, - думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющегося от вертящегося черного мячика. - Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух.... Отчего мне жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю".

На самом пороге смерти Андрей Болконский приходит к осознанию того, чего именно он не понял в уходящей навсегда жизни: "Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам - да, та любовь, которую проповедовал Бог на земле, которой меня учила княгиня Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!".

"Путь чести и скорби", - так обозначил Д.Н. Овсянико-Куликовский главное направление духовной эволюции Пьера Безухова, имея в виду и будущую участь декабристов. Что касается содержания нравственных исканий этого героя "Войны и мира", но ученый справедливо видел его в сочетании стремления к нравственному совершенствованию с поисками пути к народу1.

В отличие от Андрея Болконского, структура личности которого обладала известной устойчивостью, Пьер Безухов заметно менялся с каждым уроком жизни, неизменным оставался лишь вектор его нравственного развития. В пору сближения с орденом масонов Пьер вслед за своим учителем "мастером" Баздивым пользовался понятиями "внешний человек" и "внутренний человек", имея в виду в первом случае человека, жизненные цели и стремления которого определяются социальным положением, внешней средой и собственными страстями, а во втором - человека, заботящегося о духовности устроения своей личности.

Под знаком "внешнего человека" проходит период жизни Пьера, описанный в первом томе романа. Кутежи в компании Анатоля Курагина, неумение и нежелание противостоять замыслам Василия Курагина, женитьба на Элен Курагиной - все это вытекало из подчинения внешней среде и воле других людей, а также собственной чувственной природе.

Дуэль с Долоховым обозначила первый кризис и перелом в жизни Пьера. Едва не став невольным убийцей, он обращается мыслью и сердцем к тем вопросам, без решения которых сама жизнь утрачивает смысл. По дороге в Петербург, на станции в Торжке, Пьер мучается над вопросами вопросов осмысленного человеческого существования: "О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которые он не мог разрешить и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его