Дней Петербургской Философии. Это уже четвертый том Трудов центра «Медиафилософии» (рук проф. Савчук В. В.). Вкнигу вошли тезисы
| Вид материала | Тезисы |
- Фихте Иоганн Готлиб (1762-1814) один из виднейших представителей классической немецкой, 8558.14kb.
- Книга 1 Аннотация Вкнигу вошли первый и второй тома романа «Война и мир», 8753.03kb.
- Курс Философии и Философии Науки ХХI века для студентов физического факультета мгу, 261.85kb.
- Вахитов против Краснова, 115.62kb.
- Название, содержание, 162.32kb.
- Список научных и учебно-методических трудов степановой вероники владимировны, 396.87kb.
- Научный руководитель д-р эконом наук, проф. Усманова, 449.15kb.
- Проходившего преддипломную практику, 8.97kb.
- Задержка психического развития. Что это?, 66.91kb.
- Библиографический указатель трудов преподавателей и сотрудников Санкт- петербургской, 5461.64kb.
Хозяева Н.П. (Минск, Беларусь)
Медиатеория и медиапрактика: точки соприкосновения
Истоки медиатеории мы находим в медиафилософии, которая объединяет всех нас, наше окружение - реальное и виртуальное. Мыслить медиальное как опосредующее нашу реальную действительность – одно из главных требований медиафилософии, рефлексирующией последствия информационной компьютерной революции. Медиафилософия начинается там, где за само собой разумеющимся стоит субъективная обработка, а мышление находится в зависимости от медиального. Осмысляя прорыв информационных и коммуникационных технологий и их влияние на людей современные мыслители указывают на радикальные и неотвратимые последствия эпохи постмодерна, заставляющие нас искать смысл происходящего в мозаичном, лоскутном переплетении симулякров. Заэкранное киберпространство всё чаще оказывается реальней самой действительности, в которой мы живём. По словам исследовательницы А. Черных «мир начинает выглядеть не таким, каким он является, а таким, каким его подают в СМИ. Мир становится симулякром, порождённым деятельностью СМИ».
Медиапрактика становится неотъемливой частью нас самих. Точки пересечения медиатеории и медиапрактики возникают как опыт рефлексии и следующая за этим необходимость неотставания и непотери себя в современном мире, как попытка сохранить свою идентичность. Иначе трансформация идентичности закономерна и неотвратима. В данном докладе рассматривается влияние новых форм медиапрактики, основанных на использовании новейших информационно-коммуникационных технологий (ИКТ - Интернет, мобильная и спутниковая связь и др.) на процессы трансформации идентичности современной женщины.
Информационно-компьютерная революция и распостранение цифровых средств коммуникации привнесли новые акценты на формирование идентичности женщины в современном мире. Заключаются они в том, что процесс идентификации женщины сегодня является неоднозначным. С одной стороны, возможности, предоставляемые ИКТ, расширяют и трансформируют самосознание женщины, задают новые жизненные горизонты, делают выбор собственной субъективности более свободным и гибким. С другой стороны, существует факторы, препятствующие трансформации гендерной идентичности женщины. Они связаны с глобальными экономическими процессами, способствующими феминизации массовых производственных процессов и различных видов работы в сфере услуг.
Учитывая данные особенности формирования идентичности современной женщины, очень своевременным является практическая реализация тех форм деятельности женских неправительственных организаций, которые бы акцентировали бы значение и роль личностного женского самосознания и развития особой женской субъективности. В качестве примера в докладе приводится инициатива белорусской женской общественной организации «Сотрудничество деловых и творческих женщин» по созданию двух интернет-ресурсов, каждый из которых и является точкой пересечения медиафилософии и медиапрактики в контексте реализации идей феминизма в его современном прочтении конкретной организацией. Один из этих ресурсов назван «Солнечный свет надежды» (iatp.by), именно он рассказывает о жизни и деятельности женской организации, а второй - «Белорусская женская сеть» (.iatp.by) представляет собой медиаинициативу по формированию партнёрства женских неправительственных организаций в Беларуси для расширения сети, коммуникации, обмена информацией.
Таким образом, осознавая важность и значимость медиатеории для теории феминизма, женская общественная организация находит точки пересечения в виде виртуального активизма, под которым она понимает использование ИКТ как средство продвижения идей и принципов феминизма и теории гендерного равенства. Распространение гендерных сетевых сообществ, освоение киберпространства для профессиональных и утилитарных целей, осмысление киберфеминизма как альтернативной теории и практики виртуальных множественных идентификаций – всё это инструменты медиаактивизма как отдельных персоналий, так и различного рода женских и гендерных сообществ.
Чубукова Е. И. (Санкт-Петербург)
Соотношение визуальных и вербальных средств
в современных массмедийных технологиях
В современных исследованиях по медиафилософии все большее распространение получает термин иконический поворот, пришедший на смену лингвистическому, дискурсивному повороту, означающий, что конструирование реальности осуществляется преимущественно в форме визуальных образов. Конец «века Гутенберга» знаменует наступление новой эры, в которой господствующими становятся аудиовизуальные формы коммуникации, когда все имеет тенденцию становиться изображением, превращаться в образы и визуальные знаки, что приводит к исчезновению вещей, «действительности». Если раньше, тексты нуждались в дополнении в виде выдуманных образов, то теперь воображение ограничивается производством и передачей «образных текстов». Человек все меньше становится производителем и все больше потребителем готовых образов, не требующих продуктивной силы воображения. По выражению К. Вульфа, образ превращается в техническую симуляцию. Электронный характер телевизионных образов делает возможным их вездесущность и ускорение. Такие образы могут почти одновременно передаваться во всех уголках мира, делая его компактным, миниатюрным. Привычное разделение длительности на прошлое, настоящее и будущее отступает перед новым типом «теленастоящего» и возникает эффект «телеприсутствия» и тотального «теленаблюдения».
Медийные образы представляют новую форму товара и подчиняются принципам рыночной экономики. Их производят и продают даже тогда, когда предметы, к которым они отсылают, не являются товаром. Находясь в постоянном ускоренном движении и обмене с другими образами, из-за своего плоскостного, электронного характера они становятся неразличимыми и подобными друг другу, несмотря на содержательное различие. Захватывая и очаровывая человека, они разрушают привычные отношения между вещами и людьми, переводя их в мир призрачной, виртуальной реальности. В результате развивается игра симуляциями и симулякрами, то есть образами, существующими вне всяких референциальных рамок, которым не соответствует никакая действительность.
Следствием этого является невозможность отличить жизнь и искусство, фантазию и подлинную реальность. Социум и все его сферы, в том числе экономика и политика, эстетизируются и, по известному выражению Ги Дебора, возникает «общество спектакля». Вся жизнь современного общества проявляется как нагромождение спектаклей и то, что раньше переживалось непосредственно, теперь превращается в представление. При этом спектакль нельзя понимать просто как продукт злоупотребления неким миром визуальности или массированного распространения образов, поскольку на самом деле это определенное видение мира, и он есть сосредоточие нереальности реального общества. Во всех своих частных формах, будь то информация, пропаганда, реклама, политические диспуты или непосредственное потребление развлечений, спектакль конституирует наличную модель преобладающего в обществе образа жизни.
Большинство артефактов современной культуры, в том числе и текстовых, представлено в виде изображений. Кинематограф, телевидение, видео и Интернет организуют коммуникационное пространство по правилам иконографического жанра, которые имеют свои особенности. Так, если кинематограф еще предполагает соучастие со стороны зрителя, то телеизображение ориентировано на пассивно потребляющего субъекта, скользящего по поверхности экранной плоскости и не проникающего в глубину кадра. В этом аспекте наиболее показательным жанром становится видеоклип, представляющий визуальный калейдоскоп быстро меняющихся эпизодов и являющийся олицетворением скоростного потребления телепродукции. Клиппированный, мозаичный характер видеоряда обусловливает разрыв между восприятием образа и его осмыслением, в результате чего реципиент не участвует в процессе выработки смысла, пассивно присваивая изначально готовую продукцию. В настоящее время благодаря производству телевидимостей, развернутой кибернетической оптики, сетей Интернета, цифровой информации возникает новая эра, пришедшая на смену языку «слов и вещей».
Назимко А. Е. (Москва)
Медиарепрезентации делового успеха:
от демонстративного потребления – к демонстративной духовности
Двухтысячные годы стали временем стремительного формирования российской деловой культуры и её последующей трансформации. Если жизненные мир дореволюционного капиталиста скреплялся, благодаря конфессионально обусловленной трудовой этике и хорошо развитым профессиональным союзам, то новое российское бизнес-сообщество интегрируется во многом благодаря деловому образованию, деловым масс-медиа и деловой литературе (тоже разновидности медиа).
Медиа для бизнес-сообщества сегодня обладают той же ориентационной функцией, которой когда-то обладала религия. Медиа – внешняя сила, говорящая о том, что модно, что актуально. И если эта внешняя сила говорит, что пора отказаться от стяжательского консьюмеризма и обратиться к высоким материям, деловому миру остаётся лишь выразить подчинение, хотя бы внешнее.
Слово «духовность» здесь правильно было бы писать в кавычках. Это понятие лишено для меня оценочности, оно не указывает прямо ни на какую сущность. «Духовность» – скорее историко-культурный концепт, конкретное историческое содержание которого предстоит разгадать исследователю, нежели фиксация определённого состояния общественного сознания.
Понятие «духовность» деловым сообществом дореволюционной и современной России может трактоваться по-разному и наполняться подчас взаимоисключающими смыслами. Более того, я избегаю противопоставления аутентичной духовности «тогда» и ложной духовности «сейчас», как принято среди публицистов от науки. Речь идёт о культурной константе «духовность» как альтернативе и дополнению материальному миру. Для делового сообщества, вовлечённого в экономический процесс, этот вопрос всегда остаётся важным. Но социокультурные механизмы складывания конкретно-исторических представлений о духовности будут принципиально различны. В этом докладе меня будет интересовать, как ситуация медийной публичности делового человека в 2000-е годы влияет на складывание стратегий делового успеха.
Демонстративное потребление как маркёр успеха в деловом мире имеет давнюю традицию. Некоторая демонстративность свойственна и купеческой традиии, и русской манере «показывать дом» или «раскрывать сундуки». Более близким примером является потребление «новых русских» в 1990-е годы, медийный миф о котором, пожалуй, даже превзошёл реальную практику (ссылка на диссертационной исследование Е.Г. Щёкиной, а также работы Т. Милёхиной). Далее, приводя примеры, автор опирается на богатый эмпирический материал деловых журналов 2000-х годов. Автор подчёркивает, что речь идёт не о фиксации эмпирической реальности, а об опыте медийного конструирования образа жизни предпринимателя. Так, журнал Forbes – наиболее консьюмеристское среди российских деловых изданий – не только фиксирует демонстративное потребление как социальную норму делового сообщества, но и активно продвигает люксовые бренды. Таким образом, рекламные и журналистские материалы образуют общий месседж. Автор подчёркивает, что в изданиях с другой редакционной политикой, обращённых к другой аудитории, мы вовсе не встречаем консьюмеристской интенции. То есть речь идёт не сколько о логике развития культуры (хотя и о ней тоже), сколько о логике развития медиа как таковых.
Демонстративное потребление российских бизнесменов может быть осмыслено при помощи теории праздного класса Т. Веблена. Однако эта теоретическая рамка может оказаться не вполне аутентична анализируемому материалу. Более точно ситуацию 2000-х отражает концепция глэм-капитализма петербуржского социолога Д. Иванова, считающего гламур – основой логики современной экономики. Упадок гламура означает смену медийного тренда, однако, как мы увидим далее, гламурная логика не изживает себя всецело. Механизмом консервации гламура является сам медиум, который предполагает некоторую демонстративность, пусть даже это будет картинно поданная демонстративная скромность.
Мода на духовность в деловом мире конца 2000-х отличается от купеческой духовной традиции. Само слово «мода» адресует нас к социокультурным механизмам массовой культуры и общества потребления. Как уже было сказано, медиа занимают место сакрального, которое прежде занимали религиозные институты. Они являются внешней силой, которая диктует, как должно поступать и выглядеть в глазах общественности.
Внешняя подчиненность тренду становится даже важнее внутренней солидарности. В пронизанном медиа мире человек не только получает послание извне, но также должен вернуть это послание обратно: понял, учёл, подчинился. Таким образом, становится важно не только принять новые правила игры, но и выразить это в публичной сфере.
Вопрос аутентичности переформулируется как вопрос о соответствии медийным формулам. Правдой становится то, что похоже на правду, то есть соотносится с массой других (пусть даже ложных) медийных сообщений. Пользуясь терминологией Эриха Фрома, можно сказать, что сейчас становится важно не быть духовность а иметь духовность, то есть обладать ею. Это «иметь» получает консьюмеристскую трактовку, то есть указывает на определённую стратегию потребления. Знаковым примером может стать лекторий по истории искусства в пространстве ГУМа как наглядный синтез материального и духовного потребления. Логика «иметь духовность» означает: я скромный – одеваюсь в серое от …; я умный – хожу на лекторий, фото прилагается; я начитанный банкир – вот моя рецензия в журнале на последнюю из прочитанных книг; я глубоко верующий – вот моя заметка об этом в ЖЖ и т. д. Аргументируя свою позицию, автор вновь обращается к материалам деловых журналов и блогам предпринимателей.
Автор сопоставляет реальность российского делового мира конца 2000-х с концепцией протестантской трудовой этики Макса Вебера, обнаруживая ряд сходств и различий. Принципиальную новизну современного российского материала составляет медийная ситуация и наработанный опыт общества потребления.
Таким образом, мы видим определённую преемственность между демонстративным потреблением начала 2000-х и демонстративной духовностью конца десятилетия. Институтом, скрепляющим эти две идеологии, становятся масс-медиа, которые заставляют участников бизнеса всё время оценивать себя со стороны на предмет соответствия медийным формулам, формата/не формата, включённости в тренд/противостояния ему.
Красноярова О. В. (Иркутск)
Медийная коммуникация и доступность Другого
Умберто Эко в 2005 году опубликовал в чилийской газете «La Nacion» колонку под названием «От мобильника к истине» (российский читатель может познакомиться с текстом на InoСМИ.Ru), в которой он размышляет об изменениях в коммуникации нового «человеческого вида гомо мобилис». Поводом для выступления Эко послужила книга Маурицио Феррариса «Ты где? Онтология мобильника». В ходе размышлений об отрицательных и положительных аспектах мобильного общения, Эко пишет: «Из оптимистичных рассуждений мне импонирует отсылка к драме Живаго, который после многолетней разлуки видит Лару из окна трамвая (помните финальную сцену фильма?), но не успевает соскочить вовремя и умирает. Будь у них мобильные, концовка была бы счастливой?»…
Современные медийные средства создают новые возможности для коммуникации. Но если эти современные «возможности для коммуникации как связи» очевидны и хорошо актуализированы коммуникативистами и философами, то новые «возможности коммуникации как со-общения», на наш взгляд, не вполне артикулированы современной научной мыслью.
Назовем только три основных фактора (помимо прочих), проецирующих возможности для коммуникации с помощью медийных средств, это:
1) пространственное расширение/сжатие (с одной стороны, пространственное ограничение уничтожается средством коммуникации, «расширяя» коммуниканта в пространстве (расширение человека вовне по Маклюэну), который, находясь «здесь», получает опыт пребывания «там», с другой стороны, условно пространство коммуниканта всегда сжимается до пределов определенной информационной «точки», «места» – того пространства, в котором происходит/происходило транслируемое средством коммуникации событие);
2) временная трансгрессия (даже если коммуникант смотрит на мобильнике фото/видео месячной давности или читает в газете анонс о событии, которое еще не произошло, но уже обсуждается публикой, – это содержание прошлого/будущего трансгрессирует в настоящее, оно становится содержанием настоящего момента данного человека, осуществляющего коммуникацию с помощью этого средства, средство коммуникации дает опыт «всегда сейчас»; иными словами, временная трансгрессия – это своеобразный эффект перехода от «всегда уже»/«вот-вот, еще только» к «всегда сейчас», т.е. все, что транслируется средством коммуникации, становится актуальным именно в момент коммуникации, т.е. исключительно «сейчас»);
3) трансцендентирование опыта (средство коммуникации делает возможным выход за ограничивающие пределы непосредственного телесного присутствия и организует некий опыт переживания человеком того, что не дано ему налично, иными словами, отсутствующее дается коммуниканту как присутствующее; средство «расширяет его вовне»).
Назвав эти факторы, обозначим, как они влияют на открытие новых возможностей «коммуникации как со-общения».
Современные медиа средства, безусловно, устраняют «физический пространственный разрыв». Так благодаря тому же мобильному телефону люди стали, что называется, «доступны» вне зависимости от их местонахождения. Однако эта же «доступность» может создавать не пространственный (в данном случае пространство понимается как место, а не как «возможность соединения вещей» по Мерло-Понти), но уже, скажем пока так, психологический, духовно-интеллектуальный разрыв? Если раньше, как отмечает У. Эко, мы всегда могли быть уверены и могли точно знать, где находится человек, с которым мы говорим по обычному стационарному телефону, то теперь такой уверенности и знания нет. Действительно, оно зыбко и призрачно. Собеседник может ускользать от нас, потому что он, во-первых, может коммуницировать с несколькими собеседниками сразу (разговаривая с кем-то, мы не застрахованы от того, что не услышим: «извини, мне звонят по второй линии», и наше общение уже не будет ограничено рамками двух человек, произойдет вторжение третьего), а во-вторых, так же и потому, что наш собеседник (как, впрочем, и мы сами) может благодаря медийному средству находиться сразу в нескольких коммуникационных средах (которые, кстати, к тому же могут находиться в отношениях конфликта).
Пространственное расширение/сжатие, а также временная трансгрессия, трансцендентированность опыта, как эффекты мобильной коммуникации заставляют нас постоянно «присваивать» чужую реальность физического присутствия, психо-эмоционального состояния, восприятия чего-либо. Скажем, вы фотографируетесь на фоне Эйфелевой башни, и в то же самое время этот снимок видят ваши близкие в Санкт-Петербурге или Иркутске. Вы включаете режим видео, и ваши близкие видят знаменитую башню в том же ракурсе, что и вы, слышат ваши реплики, восклицания и вздохи. А через некоторое время этот снимок или видео могут увидеть на вашем блоге в сети вообще множество незнакомых людей, и он, этот фрагмент вашей реальности начинает «жить», путешествовать по другим реальностям и становится для других опытом «сейчас». Таким образом, присваивается чужой опыт времени-пространства, быта, бытия, и это «присвоение» делает их «доступными». И эта «доступность», в свою очередь, делает коммуникацию актуальной как присутствие «другого» и «Другого». Вспомним, так же как в конце 2008 года при захвате террористами гостиниц в Мумбаи, пользователи социальной сети Twitter по оперативности опережали традиционные СМИ, отправляя мобильные сообщения о происходящем, и весь мир изначально увидел «картинку» происходящего, сделанную именно с мобильников.
Мобильник, и не только он, но так же и Интернет, и вообще средства современной массовой коммуникации, безусловно, устраняя «физический пространственный разрыв», «временной разрыв», вместе с тем актуализируют проблему интеллектуально-духовной стороны присутствия человека в мире, – такого присутствия, которое становится возможным только благодаря этим средствам и никаким иным.
Шипилова М. В. (Санкт-Петербург)
Главный редактор, как основной носитель медиакультуры
Современная эпоха – эпоха интенсивных социальных и культурных изменений. Посредством усиления влияния средств массовой коммуникации происходит углубление информатизации и виртуализации общества. Возрастающий медиакоммуникативный динамизм приводит к инфляции базовых ценностей, традиций и формированию новой медийной культуры, в которой реальность создается в информационной сети.
Средства массовой коммуникации разрушают границу между реальным миром и фантазией, такие понятия, как «симулякр» и «гиперреальность» отражают новые тенденции в познании и в жизни. Тем самым создается впечатление, что реальность формируется из образов и знаков, продуцируемых человеком с помощью медиа и всемирной паутины. Вытеснение же из центра культуры категории истины, ценностных установок превращает жизнь людей в игру, развлечение на базе информационной технологии.
В мире медиа, формирующем новую культуру, ценности и нормы, обращает на себя внимание фигура главного редактора. Именно руководитель СМИ нередко стоит «у руля» новых культурных веяний, распространяющихся в обществе вместе с выпускаемым им медиапродуктом.
Причем в данной ситуации он может выступать в двух противоположных ролях. С одной стороны, быть носителем и проводником культурных традиций, развивать и утверждать идеалы культуры, добровольно брать на себя груз ответственности, выступать в качестве высоконравственного «героя», ведущего за собой людей с целью духовного обновления. С другой – формировать происходящие в культуре процессы разложения, потакать им, убеждать аудиторию в ненужности фундаментальных ценностей. Культура, сформированная руководителями медийных структур, направлена на порождение нового человека – человека массы – идеального объекта для манипулирования. Люди, подверженные постоянному воздействию медийной культуры, превращаются в виртуальную, пассивную толпу. Это происходит через ослабление традиций и осмеяние авторитетов, воздействие рекламы, разжигание несбыточных притязаний и пропаганды безответственности.
Одной из причин замещения традиционных функций СМИ, таких как информирование людей, передача знаний, интеллектуальное и эстетическое развитие, укрепление нравственности в обществе, позициями приобщения человека к массе, лишения его индивидуальности, разрушения сложившихся поколениями норм и ценностей, угнетения, связана во многом с требованиями рынка и заказчика. С вступлением в силу рыночных законов, возросла потребность не во всесторонне развитых духовных личностях, а в личностях «рыночных», которые должны удовлетворять одному условию: пользоваться спросом. Человек больше не заинтересован ни в собственной жизни, ни в собственном счастье, он озабочен только тем, чтобы не утратить способность продаваться.
Социальные и личностные качества рыночной личности не только лишены внутренней целостности и крайне противоречивы, но и несут на себе печать утилитаризма, отсутствия духовности, нередко откровенного бескультурья. Из просветителей общества, редакторы и выпускаемый ими медиапродукт превратились в товар, удовлетворяющий низким потребностям аудитории. Чтобы справиться с данной проблемой – одолеть засилье рыночных идеалов, прекратить обращение людей в безликую толпу без норм и ценностей, нужно придать информационной культуре такое содержание, которое способствовало бы развитию в людях духовного начала. Для достижения этой цели редактору важно не потеряться в быстро меняющемся мире, быть готовым к импровизации, способным воспринять неожиданную, новую для него ситуацию, воздействовать на людей, менять их духовный мир, выстраивать в нем иную систем приоритетов, а вмесите с обществом менять и самого себя. Ну и, конечно, прививая культуру аудитории, редактор сам должен являться носителем высокой духовности, нести моральную ответственность за выпускаемый им журналистский продукт и те последствия, которые он может иметь в обществе.
Иваненко А. И. (Санкт-Петербург)
Телеевангелизм как недостаток тактильного
По моим наблюдениям, одной из основных задач медиафилософии является демонстрация того, что медиа не являются медиа, что это не просто средство передачи или распространения информации. В этой связи интерес представляет феномен телеевангелизма – опосредованной медиа религиозной проповеди.
Обычно телеевангелизм ассоциируется американским протестантизмом, прежде всего с пятидесятничеством и баптизмом. Однако более детальное изучение этого феномена демонстрирует его внеконфессиональный характер. Термин телеевангелизм применяется к католическим и даже мусульманским проповедникам. Догматика здесь как будто уходит на второй план, а основной содержательный упор делается на моральной проповеди, психологической поддержке и на пропаганде здорового образа жизни. Как правило, телеевангелисты выражают общепринятые представления о добре.
Тем не менее, в коллективном сознании существует отчетливое неприятие телеевангелистов. Согласно социологическим опросам у них хоть и многочисленная, но все же социально-маргинальная аудитория: пожилые женщины, близкие тяжелобольных, аутсайдеры. Лишь незначительную часть занимают преуспевающие бизнесмены. Таким образом, студент или интеллектуал, скорее всего, не войдет в число сторонников телеевангелистов.
Телеевангелистов интересно сравнить с другим негативным современным проявлением религии сектантами. Очевидно, что это полярные явления. Сектанты максимально стремятся изолироваться от общества и научно-технических инноваций, телеевангелисты максимально включены в общество и максимально разделяют его базовые ценности и установки. Именно за это телеевангелисты и получают нарекания. Получив посредством медиа широкий доступ к аудитории, проповедники посредством пожертвований сосредотачивают в своих руках огромные финансовые средства. Для сравнения: в США по подсчетам социологов около 2500 телеевангелистов, постоянная аудитория которых составляет около 5 миллионов человек, т.е. примерно 2000 человек на проповедника. Критики отмечают внешнее богатство большинства телепроповедников и в этом есть не только воплощенный результат их корыстолюбия, сколько логика медиа. Фактически становясь ведущими шоу, они начинают вести себя как шоу-мены. Забота об имидже (видимости) о телегеничности становится важной часть их ремесла, что иногда может вступать в противоречие с привычными христианскими ценностями. Кроме того, обслуживание мультимедийной техники обнаруживает потребность не столько в искренне верующих, сколько в профессионалах своего дела, религиозность которого не играет принципиальной роли. Таким образом, телеевангелист становится начальником предприятия, которое имеет тенденцию к превращению в коммерческую фирму. Например, Пэт Робертсон возглавил успешный проект Христианская вещательная сеть (CBN). Конечно, не стоит видеть в этом только злостный обман доверившихся. Аккумулированные таким образом средства вполне могут и расходуются не только на поддержание внешней респектабельности проповедника, но и на благотворительные нужды.
Второй после коммерциализации аспект телеевангелизма, который вызывает критику – это отчуждение аудитории от ведущего. Телеевангелисты не привязаны к конкретному приходу, и у них нет обязательств перед прихожанами. В ряде случаев они возглавляют «стадионные» мегацеркви. Люди имеют дело не с живым человеком, а с суррогатом, идеализированным образом, который никогда не болеет и всегда находится в приподнятом энергичном состоянии духа. Часто невозможно проверить как в телеевангелистах совмещается слово и дело. Величина виртуальной аудитории приводит к необходимости окружать себя телохранителями. Телеевангелизм высвечивает в себе одну из проблем современного информационного общества: тактильную депривацию. Увеличение способностей видеть и слышать происходит в ущерб способности осязать. Это весьма напоминает музейное пространство, когда все можно видеть, но многое нельзя трогать. Именно недостаток тактильного является главным содержанием критики телеевангелистов со стороны традиционных конфессий: телепередача никогда не заменит участие в таинстве и в интерактивном обряде, будь то христианское Причастие или мусульманский Курбан-Байрам. Любопытно в этой связи поведение фанатов, которые стремятся дотронуться до звезды или даже сорвать с неё предметы гардероба. Упреждая это желание телезвезды, включая телеевангелистов, распространяют символы своего присутствия: футболки, кружки и компакт-диски. Интересен здесь круг: современный капитализм и телеевангелизм исходят из идолоборческого духа протестантизма (точнее кальвинизма), но в итоге диалектически приходят к фетишизму, как товарному, так и потребительскому.
Шутова Т. (Санкт-Петербург)
Аналоговый и дигитальный вуайеризм
Под вуайеризмом понимается влечение к подсматриванию за половыми органами или за сексуальным актом. Ясно, что этот феномен не нов: подобные сюжеты прослеживаются в греческой мифологии, в Библии, в изобразительном искусстве (особенно, пожалуй, следует отметить искусство эпохи Просвещения) и т.д. Иконический поворот в конце ХХ века привел к появлению иной формы вуайеризма. Теперь, когда обществом правят визуальные образы, подглядывание за обнаженностями трудно назвать девиацией. Практически каждый человек, желая или не желая того, в условиях медиареальности становится в разной степени вуайеристом.
Речь идет об аналоговом и дигитальном вуайеризме. Аналоговая форма подразумевает подглядывание за объектом непосредственно. Субъект воспринимает сексуальное действо/объект, находясь в одной с ним реальности; дистанция между ними минимальна. Особую пикантность положению вуайериста придает опасность быть замеченным, застигнутым врасплох. Дигитальный вуайеризм не отражает реальность, но конституирует другую реальность, точнее фантазию о реальности, проживаемой (но не переживаемой) вуайеристом. В ситуации господства цифровых медиа эта форма вуайеризма заняла иное положение. Вуайерист находится на безопасном расстоянии от созерцаемого, риск быть обнаруженным минует его: подглядывает то он за нереальным образом. Созерцаемое становится фантазией о реальности. Кроме того дигитальный вуайеризм в разнообразных его проявлениях благодаря тотальности визуальных образов общедоступен: от просмотра порнографических фильмов до покупки поздравительной открытки к дню рождения друга.
Действительно, сегодня визуальные образы мы обнаруживаем везде. Их всеохватность и власть над обществом привели к тому, что человек лишился сексуальности. Черты женских образов, идеалов красоты и сексуальности можно обнаружить в большинстве изображений (взглянуть на ту же рекламу). Информационное общество настолько нашпиговано сексуальностью, что она перестала быть заметной. Потому создание вуайеристом фантазии об иной, своей реальности (своеобразный побег от медиареальности) можно счесть важной функцией вуайеризма.
Стоит отметить особенное (в некотором смысле привилегированное) положение субъекта, подсматривающего за вуайеристом. Подглядывающий за подглядывающим не бежит от нахлынувшей глобальной волны информации в современном обществе. Его задача заключается в анализе происходящего. Критичность взгляда и ставит его в отдельный ряд.
Ковалёв А. А. (Москва)
Зеппинг как социокультурное явление
Телевидение сыграло особую роль в рождении информационного общества и культуры постмодерна. Оно оказывает серьезное воздействие на процесс культуро- и антропогенеза, формируя своего потребителя-зрителя, его способы восприятия, картину мира, систему ценностей и т.д. И, поскольку оно есть самый массовой из всех видов массмедиа, то «впервые в истории телевидение создало то, что греки некогда называли ойкуменой – единое сообщество».
Важную роль в исследовании влияния телевидения на человека сыграли работы М. Маклюэна, в частности, его книга «Постижение массмедиа» (1967). Одна из важнейших его идей состоит в том, что сам характер или «форма» телевизионного сообщения, накладываясь на передаваемую информацию, существенно изменяет его: сообщение, переданное по телевизору, становится «телегенным». Важнейшая же черта «телегенности» состоит в мозаичности сообщения, при которой в сознании человека нарушается система причинно-следственных связей, что возвращает сознание к структуре мифологического донаучного мышления. В этом выводе М. Маклюэн отталкивался, прежде всего, от характера новостных передач, но этот его тезис неожиданно получил дополнительное подтверждение, когда в 1970-е годы возникло такое явление, как зеппинг. Непосредственной предпосылкой для него было появление дистанционных пультов, позволяющих легко переключаться с одного канала на другой. Но не менее важным в этом отношении стало появление сотен круглосуточно работающих телевизионных каналов.
Особая важность зеппинга как социокультурного явления определяется тем, что оно не есть нечто, навязываемое зрителю со стороны. Зеппинг осуществляется по воле и желанию самого зрителя, и раз это явление (причем очень быстро) стало массовым, то необходимо признать, что оно отвечает каким-то глубинным особенностям сознания и психики. Возможно, мы имеем здесь дело с явлением, которое заметил один из первых советских исследователей телевидения В. Саппак: благодаря телевидению «окружающий мир, мир вне нас, ломает последние перегородки, готовый полностью сомкнуться с миром внутри нас» (Телевидение и мы).
Р. Уильямс в своей книге пришел к выводу о том, что специфику зрительского восприятия можно охарактеризовать как «поток», поскольку он имеет линейный характер (в каждый момент времени зритель смотрит лишь один канал); «поток» на любом канале спланирован создателями программ, однако благодаря зеппингу каждый зритель сам создает себе более сложный, причем уже индивидуальный «поток» (Television. Technology and Cultural Form, 1992). Но нечто аналогичное возникает и при погружении человека в мир Интернета, при восприятии гипертекстовой литературы и интерактивных художественных произведений, ставших характерной особенностью культуры постмодерна.
Как нам представляется, здесь воспроизводится (при этом еще и усиливаясь) та особенность деятельности человеческого разума и психики, которую философы уже давно обнаружили и назвали «потоком переживаний». Как такой «поток переживаний» понимается жизнь во многих направлениях древнеиндийской философии (буддизме, веданте и т.д.), в западной философии – уже у Дж.Беркли, Д.Юма и Г.В.Лейбница, а в ХIХ–ХХ вв. аналогичные идеи появляются в прагматизме, в экзистенциализме, в философии жизни, в феноменологии и т.д.
Сложность такого исследования состоит в первую очередь в том, что мы не можем выйти из своего «жизненного потока» и вынуждены изучать его, находясь внутри него самого. И в этом смысле «поток переживаний», формируемый в процессе зеппинга, представляется уникальным объектом исследования, поскольку его можно наблюдать со стороны. С другой стороны, философский анализ «потока переживания» позволяет лучше понять сущность зеппинга.
Ройтер В. А. (Москва)
Zapping (в ТВ и Интернет) и результаты воздействия: влияние на восприятие
В XXI веке информационные технологии все больше определяют нашу жизнь. Медиа «встраиваются» во многие области нашей жизни, приводят к социальным и культурным изменениям. Медиа также изменяют наше восприятие окружающей реальности (реальностей?!). И прежде всего это заметно в изменении нашей оптики видения.
В настоящее время, к сожалению, не выработано фундаментальных исследований изменения оптики под воздействием медиа. Мы имеем разрозненные материалы по влиянию живописи, кино, реже – скульптуры на восприятие. Однако не имеем точного научного исследования современных медиаструктур и их влияния не на буквально «физиологическое видение», но на видение социальное и т.д.
Одним из примеров воздействия медиа на зрительное восприятия человека может быть заппинг. Следует заметить, что в настоящее время кажется необходимым расширить понимание этого понятия не только от «переключение телевизионного канала с помощью пульта дистанционного управления, телезрителем избегающим просмотра рекламных блоков» до «переключение каналов не всегда связанное с определенной целью, и иногда являющимся и самоцелью», но и шире. Нечто, по форме и сути сходное с ТВ-заппингом сейчас можно наблюдать и во взаимодействии человека с компьютером. Примером этого может быть переключение в браузерах между различными вкладками с различной информацией – тоже своеобразное «переключение каналов».
Заппинг приводит к мозаичности. Переключаясь между различными информационными каналами человек конструирует новую реальность. Он складывает кусочки в нечто общее? Однако мозаичность теперь окружает нас и в Интернет пространстве. Мы просматриваем несколько сайтов одновременно, «ленту друзей», сообщения с различными собеседниками в ICQ ... и опять же попадаем в пространство мозаичности.
Что стоит заметить, так это то, что современный человек подстраивается под эту мозаичность, адаптируется к ситуации. Это становится одним из его навыков. Это может быть объяснением тому, почему современные дети знают во много раз больше более старшего поколения. Знают немного, но в разных областях. Молодые люди, уже сразу столкнувшиеся с мозаичностью, клиповостью окружающего мира, превышающую ту, в которой выросли их родители, приспосабливаются «ловить все на лету». Они касаются многого слегка, но не проникают вглубь.
В связи с этим возникают проблемы с усвоением, переработкой и анализом "глубокой информации. Однако нельзя оценивать это однозначно плохо. Клиповое мышление – некоторое упрощенное мышление, но по сути – мышление буквенного, а не иероглифического письма – тоже упрощение, но тем не менее с помощью буквенного алфавита были созданы многие гениальные произведения. Хотя при этом безусловным кажется все же сохранение и «более сложного мышления», и некоторое противостояние «клиповости». Экспансия коротких форм может лишить нас многого, в том числе и удовольствия от увлечения сложными формами, требующими времени для осмысления.
Когда мы переключаем каналы, мы не только создаем свою телепрограмму, но и научаемся строить связи между различной информацией. Кроме того, зритель уже знакомый с тем, как функционирует передатчик информации выводит некоторые общие принципы. К примеру, то, что после начальных титров и нескольких минут действия детективного сериала, скорее всего будет реклама, или же, что если с экрана пропадает на значок телеканала - через несколько секунд будет показан рекламный блок.
С другой же стороны, можно предположить, что современный человек уже не настолько связывает в одно целое информацию разных каналов – он уже научился сам быстро «переключаться». Необходимо помнить о том, что наше восприятие, и, особенно, зрение изменилось. А потому, многие «старые средства» уже если не перестают действовать, то оказывают другое, чаще всего более слабое влияние.
Кроме того, является очевидной необходимость изучать изменение нашего восприятия. Благодаря нашему восприятию, мы строим свой мир(пусть последнее время мы все ближе приближаемся к личным «жизненным мирам», но все же). И изменение нашего восприятия будет оказывать существенное влияние на окружающий мир. Необходимо помнить о взаимном влиянии восприятия и окружающего воспринимающего субъекта мире. Соответственно возникает необходимость выработки новых методов для изучения изменения восприятия под влиянием медиареальности. Для этого должны объединиться такие науки как биология, психология, антропология, семантика, медиалогия и другие.
Михайлова Д. А. (Санкт-Петербург)
Дзюдо как медиатехнология ориентализации
в спорте и в жизни
Ни для кого не секрет, что дзюдо является не только олимпийским видом спорта, но и, прежде всего, системой формирования физической культуры личности. Кроме того дзюдо принято рассматривать гораздо шире, нежели только со спортивных позиций: оно воспринимается как определённая «философия» и «психология» жизни, как способ понимания реальности, взаимодействия с последней.
Дзюдо является, по мнению людей его практикующих, наиболее праксеологичным видом спортивной борьбы и борьбы в жизни, так как позволяет, «обходя острые углы», за счёт пластичности, гибкости, ловкости, хитрости (интуитивной сообразительности) добиваться решения подчас сложнейших вопросов. Как говорил основатель дзюдо Дзигоро Кано: «Дзюдо – это путь к наиболее эффективному способу использования духа и тела». Ряд не только обывателей, но и специалистов считает, что дзюдо основывается на так называемом принципе «недеяния» (у вэй у Лао-цзы), понимая его как «ничегонеделание». Однако в действительности этот принцип трактуется как «неделание ничего лишнего» в сочетании с беспрекословным выполнением всего того, что делать необходимо. Дуальность этой идеи ещё раз подчёркивает особенность японского взгляда на жизнь: призрачного для иностранца, но совершенно очевидного для любого японца. Такая коварная мягкость позволяет скрывать истинные намерения, оставаясь внешне учтивым, почтительным, вежливым, воспитанным и деликатным. Сущность подобного отношения к миру, безусловно, отражается в японской культуре, в то время как дзюдо, являясь одним из ярчайших её элементов, позволяет любому, кто его практикует, приобщиться к этому таинственному феномену.
Иными словами, дзюдо представляет собой своеобразную медиатехнологию, является посредником, передающим комплекс особенностей восточной (японской) культуры во всех уголках земного шара. В такой связи, нельзя не упомянуть о косвенной ориентализации людей разных культур и национальностей, занимающихся дзюдо: осознанно или нет, но, осваивая данный вид спорта, они «впитывают» элементы культуры, специфический даосский образ мышления, рассуждения, аргументирования. В дальнейшем для дзюдоистов вполне естественным оказывается вести себя в сфере других социальных отношений также, как «на татами». Им становится свойственным отказываться от тех культурных стереотипов, которые ими осваивались с детства в рамках «родных» культурных традиций, трансформировать своё мировоззрение в соответствии с ориентальными тенденциями. В этой связи возникает целый ряд вопросов: насколько интенсивно дзюдо сегодня «работает» как медиатехнология, передающая культуру Востока в спорте и вне его, какова политическая значимость данной медиатехнологии, воспринимают ли сами японцы дзюдо как медиатехнологию, являются ли другие восточные виды спорта также скрытыми медиатехнологиями и, если да, то какова их значимость в ориентализации мирового пространства. Однако ответы на эти вопросы определённо не умаляют главного: дзюдо трансформирует тело, душу и разум практикующего; развивая тело, оказывает воздействие на структуру ценностных ориентаций; совершенствуя душу, актуализирует цели, касающиеся коррекции тела; меняя уровень и степень осознаваемого, «погружает» в мир иного восприятия жизни, где на передний план выходят медитация и созерцание, в то время как меркантильность и стяжательство «сдают» свои позиции (так прочно удерживаемые в современном социуме).
В заключение, хотелось бы отметить, что возможно и обратное освоение принципов дзюдо: вначале в жизни, а потом в спорте, то есть человек, знакомясь с общими идеями дзюдо, начинает практиковать их во взаимоотношениях с людьми, в различных сферах жизни, а потом, почувствовав близость этих взглядов, начинает заниматься дзюдо как видом спорта.
РАЗДЕЛ IV. МЕДИАПОЛИТИКА
Леонтьев А.Н. (Волгоград)
Топология медиапространства и власть
Пьер Бурдьё, выразив и обосновав идею социального пространства, одним из полей обозначил поле журналистики. Однако это поле нельзя отождествлять с медиапространством в современном понимании слова. Общим является то, что и то и другое есть пространство символов, в котором обращается символический капитал. Каждый вид капитала обладает собственной формой в символическом пространстве, и наоборот, только при обладание местом (топосом) в символическом пространстве, можно говорить о признании или узнавании той или иной формой капитала в реальности. При этом доминирующая роль отводится государству, располагающее средствами навязывания и внушения устойчивых «принципов видения и деления», соответствующих его собственным структурам, является «исключительным местом концентрации и осуществления символической власти».
Медиапространство можно понимать в узком смысле – как множество связей и взаимодействий, а также разрывов и противодействий между агентами поля журналистики. Топология этого пространства представляет собой выражение закономерностей формирования, развития, иерархизации и ликвидации медиасубъектов и связей между ними, а также формирования символов. Но подобное возможно только в том случае, когда процесс «делений и оппозиций» имеет сознательный и целенаправленный характер и занимаются этим специально определенные агенты.
Медиапространство также можно понимать и в широком смысле – как форма существования символов, символического капитала. Именно восприятие взаимного расположения символов, прежде всего в иерархическом разрезе, требует существование ментального субстрата, в рамках которого эта дифференциация и интеграция реализуется. Медиапространство является одним из символических пространств, но не единственным. Символический капитал существует в других символических пространствах, также обладающих высокой динамикой, как в плане изменчивости, так и в плане возникновения – исчезновения самого пространства.
Если понимать медиапространство как форму существования символов и символического капитала, то можно также понимать как сферу его обращения, изменения, обмена. Именно в сфере обмена сообщениями происходит не только узнавание, но формирование ценности символического капитала. При этом медиапространство, наряду с социальным, политическим, юридическим и другими пространствами, выделенными П. Бурдьё и его последователями, обладает внутренней пространственной целостностью или топологией, а именно свойствами и закономерностями, которые не зависят от взаимного местоположения составляющих элементов.
Топология медиапространства остается продуктом осознаваемой, но скорее стихийной, чем сознательной деятельности агентов, трансформирующих физический капитал в символический и обратно. Сеть связей и взаимодействий между этими агентами, точнее закономерности ее возникновения, становления, существования и прекращения, и образуют предмет топологии медиапространства.
Эта топология и отражается в ментальном пространстве объекта, потребителя символов и информации, является проекцией объективной структуры агентов масс-медиа в область ментального. И центральное место занимает государство как символ политической власти.
Шимуконис Е. (Великий Новгород)
Характерные особенности и функции СМИ
в антиутопических фантазиях
Как много информации мы узнаем, например, из телевизионных передач и газетных статей? Достаточно для того, чтобы смочь сформировать в собственной голове какое-никакое представление о мире, который нас окружает. Но существует проблема, и ни для кого не секрет, что СМИ порой забрасывают общество ненужным информационным мусором. Вопрос в том, как понять, какая информация действительно является ценной и правдивой, а какая выступает либо в качестве «зрелищ» для народа, либо инструмента, запудривающего мозг. Последнюю проблему я попытаюсь рассмотреть в обществе, изображаемом в антиутопических фантазиях.
Антиутопия чаще всего показывает тотальный контроль низов верхами. В таком случае, не будет неожиданностью то, что и вся информация, направляемая в массы, будет подвергаться жесткой цензуре. К примеру, фильм польского режиссера Юлиуша Махульского (1984) показывает общество 2044 года, в котором не осталось ни одного мужчины, кроме главных героев, которые подвергли себя эксперименту замораживания и проснулись через 50 лет. Жительницы этого мира уверены, что мужчины – это несовершенные создания, которым собственно и делать то тут нечего. Так же им внушается, что после аварии на земле не осталось кислорода, и поэтому жизнь под землей – единственно возможная. Интересные подробности выясняются в конце фильма, когда оказывается, что самая ярая сторонница этих доктрин – мужчина, поразительным образом выживший во всей этой ситуации и впоследствии облаченный в женское платье. А ведь ни у одной из женщин не возникло и тени сомнения, что если их жизнь изменится, это не значит, что она станет хуже!
Аналогичную ситуацию показывает Джордж Оруэлл в своих произведениях «1984» и «Скотный двор». Не устаешь поражаться, как легко «внутренняя партия» манипулирует сознанием и даже памятью «внешней». Только вчера воевали с одним государством, с другим дружили, а завтра все с точностью до наоборот. Людям внушают, что производство шоколада увеличилось, но почему-то они его получают меньше. И ни у кого в мыслях нет возмутиться, ведь то, что говорит партия это святая истина! На «скотном дворе» в ходе воцарения тоталитаризма, изначальные общеобязательные заповеди сначала варьировались в зависимости от ситуации, а затем из семи заповедей осталась одна, ровным счетом ничего не дающая никому, кроме свиней. И все это основывалось на точке зрения, мол «они умные, им лучше знать, как нам всем лучше».
Понятно, что движет теми, кто стоит сверху и руководит всем этим. Не ясно только почему массы молчат и терпят? Ведь условия жизни не только не становятся лучше, а скорее ухудшаются со стремительной силой. На мой взгляд, одну из возможных причин этого объясняет Льюис Мэмфорд в своей работе «Миф машины». Царская власть в древности наделялась ореолом божественности, тем самым, приобретая дополнительный авторитет в глазах народа. Таким образом, правитель мог лепить из людей все, что ему только заблагорассудится, при этом «доброта правителя […] соседствовала с подчеркнутой способностью вызывать страх и сеять смерть». Результатом этого являются, например египетские пирамиды. И сейчас до конца не понятно, как все-таки удалось их построить в те времена, без какой-либо приличной техники…
Разумеется, я не хочу сказать, что в наши дни, в реальном мире, в мире массмедиа все обстоит именно таким ужасным образом. Тем не менее, многие согласятся, что далеко не вся информация является озвученной, массовой. С другой стороны, как говорится «меньше знаешь – крепче спишь». Может какие-то вещи знать действительно ни к чему? Вопрос…
Франц С.В. (Екатеринбург)
Уровни, принципы и методы анализа политрекламы
Если обратиться к содержанию статьи «Реальность» в «Современном философском словаре» (1996), то можно заключить, что реальность – это «определенное бытие в форме вещей». Поскольку «природа вещей» многообразна, то и видов реальности множество: субъективная/объективная, материальная/идеальная... В информационный век медиа превратились в вещи массового потребления, поэтому и реальность «медиализировалась». Медиареальность – это реальность виртуальная, воображаемая; принадлежащая рекламному, игровому, кино-, аудио- и подобным им «мирам». Один из наиболее результативных способов создания медиареальности – телереклама. Сегодня ею пользуются все, начиная с коммерсантов, заканчивая политиками. Так, с помощью политрекламы в период предвыборных кампаний моделируются события, формируется отношение к ним, создаются образы кандидатов и их конкурентов, оказывается воздействие на предпочтения избирателей…
Нам хотелось определить, как «работает» «политрекламный продукт» на создание медиареальности. С этой целью мы проанализировали ролик «Рабочий». Вот его «содержание»: на экране – выходящие из заводской проходной люди; камера выхватывает из толпы мужчину среднего роста и возраста, темноволосого, смуглолицего, одетого в темную расстегнутую куртку, черные брюки и кожаную кепку. По мере приближения к зрителю рабочий недовольно произносит следующее:
«Начальство заставляет нас голосовать за банкира.
А на хрена нам банкир?
Сытый голодного не разумеет.
Не-е, мы с мужиками решили: «Будем голосовать за..!» (фамилия кандидата).
На последней фразе формат изображения укрупняется. Рабочий появляется на обочине дороги и разворачивается в сторону рекламного щита (единственного яркого «пятна»). В левой части щита размещено фото располагающего к себе кандидата. В правой – крупно написаны его фамилия, имя и отчество. Внизу щита – слоган: «ЗА правду! ЗА людей! ЗА справедливость!» Рекламный щит красного цвета медленно «наезжает» на зрителя и «зависает» на экране.
19 секунд плотно упакованной политической рекламы, в которой есть всё: почти документальная достоверность (реальный завод и выходящие из него рабочие), звуки и планы заводского города, убедительно произнесенная речь рабочего с подкрепляющими её жестами, различные цветовые решения.
Агитационный ролик сделан профессионально (как и предвыборная кампания победившего кандидата), с использованием вербальных и невербальных приемов и средств, видео- и аудиоэффектов, поэтому при исследовании его воздействия нами были выделены соответствующие уровни, а также осуществлен комплексный подход. Установка делалась на принципы «дополнительности» и «интерференции» (в терминах науки). Первый позволял дополнить один метод исследования другим, опереться на сведения из различных областей познания; второй – обнаружить «результирующий эффект» от совмещенного воздействия различных методик, техник и технологий. Нами использовались различные обще- (измерение, сравнение, анализ, синтез) и частнонаучные (лингвистические, социо-культурологические) методы исследования.
1) Визуальный уровень. Анализировалось как «содержание» увиденного, так и способы и особенности изображения, воздействия и восприятия в широком социокультурном контексте.
2) Вербальный уровень. В основном использовались лингвистические методы анализа: начиная с фонетических, заканчивая грамматическими.
3) Невербальный уровень. Внимание уделялось невербальным приемам (жестам, позам, мимике), их роли в контексте общего воздействия.
4) Аудиовоздействие. Исследовалась «звуковая подложка» ролика.
Переходя от одного уровня исследования к другому, опираясь на указанные принципы, меняя методики, мы обнаружили сходство с технологиями воздействия, используемыми спецслужбами, специалистами в области PR, НЛП, мифодизайна и др. Комплексный подход позволил определить, каким образом создаваемая с помощью медиа реальность делает ее «определенным» бытием, т.е. реальностью неизбежной.
Матюх Е.Т.
Визуальная дезинформация
как фактор социального риска
(на примере фотографий периодических изданий Ставропольского края: «Ставропольская правда» и «Ставропольские губернские ведомости»)
Современный мир наполнен визуальными образами. Это подчёркивают многие исследователи визуальной культуры. Малколм Бернард утверждает: «То, что визуально, стало важным опытом в жизни людей. Мы всё более подвержены влиянию визуальных материалов и зависимы от них».
Если ранее на страницах печатных средств массовой информации большую часть номера занимали журналистские материалы, то сегодня полосы газет пестрят фотоснимками. Это связано не только с появлением новых технологий, но и с новым способом подачи социально-значимой информации, через фотографию.
Благодаря визуальной информации читатель может не только наглядно увидеть произошедшее событие, но и дать ему свою личную оценку.
Фотография, как вид медиа, может задеть зрителя непосредственно, так как она присоединяет его к чувственно-телесному опыту фотографа. Конечно, человек не слышит «запах ужаса» в визуальном образе, но если фотоснимок удался, то сила воображения пробуждает в зрителе тоже объёмное восприятие ужаса или восторга, что и у фотографа.
Известный теоретик медиа, коммуникации и фотографии Вилем Флюссер в книге «За философию фотографии» отметил, что «…все элементы фотографии представляют собой перекодированные понятия – символы, которые делают вид, будто они отображают мир на поверхности». Именно этот «обман» нужно расшифровать, чтобы показать истинное значение фотографии.
Ответственность, которая лежит на опубликованном фотоснимке заключается в том, что каким был впервые представлен образ героя, личности или события, таким его и будут себе в дальнейшем и представлять. Не таким, каким он в действительности был, а таким, каким впервые был увиден, запомнен.
В общественно-политических, информационных печатных изданиях преобладает репортажная фотография, которая в силу своей специфики традиционно отличается реалистичностью. Случайный момент или поза героя на таких фотоснимках чаще всего воспринимается как истина.
Публикация снимков, искажающих действительность, дезинформирующих потенциальную аудиторию издания напрямую связана с информационной политикой редакции.
На полосах «Ставропольской правды» (учредитель – Правительство Ставропольского края) за период «губернаторства» А. Л. Черногорова преобладают снимки, на которых чаще всего представлена краевая «элита»: губернатор края лично участвует в городском субботнике, первый заместитель председателя края посещает дома престарелых, министр образования края целует школьника-победителя предметной олимпиады и т.д. В результате этого редакция издания создаёт имидж близкого к народу политика. Двоякое толкование сюжета фотографий данного средства массовой информации недопустимо, так как герои фотоснимков всегда изображены в «правильном для них ракурсе».
Газета «Ставропольские губернские ведомости» (редактор А.А. Емцов) стала создателем образа «губернатора-недотёпы» в лице экс-губернатора Ставропольского края А.Л. Черногорова. Размещая на страницах издания фотографии, где Александр Леонидович зевает, находясь на конференции, показывает кому-то кулак, делает неоднозначный жест головой или рукой в сторону подчинённых, редакция таким образом не только создаёт отрицательный образ губернатора, но и создаёт зону социального риска, в которую неосознанно попадает читательская аудитория газеты.
Просматривая данное периодическое издание за период 2007-2008 годы, не удалось обнаружить ни одного качественного фотоснимка с изображением А.Л. Черногорова.
Редакция газеты «Ставропольских губернских ведомостей» под действием дезинформирующих фотоснимков является создателем социальных рисков не только для постоянных читателей периодического издания, но и для остальных жителей края.
Зашифрованные фотографические образы, публикуемые на страницах частного СМИ, превосходно справляются со своей задачей - магически программируют поведение общества в интересах редакции.
РАЗДЕЛ V. ФИЛОСОФИЯ ФОТОГРАФИИ
Карбасова Е.Б. (Санкт-Петербург)