Дней Петербургской Философии. Это уже четвертый том Трудов центра «Медиафилософии» (рук проф. Савчук В. В.). Вкнигу вошли тезисы
| Вид материала | Тезисы |
- Фихте Иоганн Готлиб (1762-1814) один из виднейших представителей классической немецкой, 8558.14kb.
- Книга 1 Аннотация Вкнигу вошли первый и второй тома романа «Война и мир», 8753.03kb.
- Курс Философии и Философии Науки ХХI века для студентов физического факультета мгу, 261.85kb.
- Вахитов против Краснова, 115.62kb.
- Название, содержание, 162.32kb.
- Список научных и учебно-методических трудов степановой вероники владимировны, 396.87kb.
- Научный руководитель д-р эконом наук, проф. Усманова, 449.15kb.
- Проходившего преддипломную практику, 8.97kb.
- Задержка психического развития. Что это?, 66.91kb.
- Библиографический указатель трудов преподавателей и сотрудников Санкт- петербургской, 5461.64kb.
Проблема СМИ
в контексте теории симулякров Жана Бодрийяра
Французский философ-постмодернист Жан Бодрийяр исследует проблему средств массовой информации в контексте проблемы симулякров. Ни в одной из своих работ Бодрийяр не дает четкого определения «симулякра». Однако, рассмотрев перечень явлений, названных мыслителем «симулякрами», можно сделать вывод, что это как смысловые конструкции, так и знаки, навсегда отделенные от своих означаемых и не несущие в себе более никакого смысла. На протяжении всего философского творчества мыслитель создавал классификацию симулякров, в которой выделил симулякры первого, второго и третьего порядков, сменявшие друг друга в процессе эволюции европейского общества. Если у Бодрийяра нельзя найти общее определение понятия «симулякр», то можно обнаружить соответствующее определение для каждого из его классов.
Симулякр первого порядка действует на основе естественного закона ценности и появляется, когда феодальный строй сменяется буржуазным, то есть в эпоху Возрождения. Симулякр первого порядка – это подделка. Симулякр второго порядка действует на основе рыночного закона стоимости. Его существование соответствует промышленной эпохе. Симулякры второго порядка создаются серийным производством; это вещи, имеющие множество дубликатов. Симулякр третьего порядка действует на основе структурного закона ценности в эпоху постмодерна. Это знак, отделенный от своего первоначального означаемого и вступающий в произвольные комбинации с другими такими же знаками. По убеждению Бодрийяра, именно сущность симулякров третьего порядка определяет характер и принципы функционирования СМИ.
Симулякры каждого порядка соответствуют, по мнению мыслителя, определенной логике существования общества, а также определенному типу соблазна (желанию стать Другим). Симулякрам третьего порядка соответствует так называемый «холодный соблазн», или соблазн комбинаторики, заключающийся в тяге к сочетанию элементов в соответствии с различными произвольными алгоритмами, или кодами, что является самоцелью.
Современность – это эпоха преобладания именно логики «холодного соблазна» и симулякров третьего порядка, в рамках которой возникают такие новые явления, как СМИ, массы и терроризм. Бодрийяр рассматривает СМИ в контексте взаимодействия «социального» и масс, являющихся антиподами. Под термином «социальное» мыслитель понимает инстанцию, главным принципом которой является принцип производства, в широком смысле представляющий собой не только производство вещей, но и производство смыслов. Массы же – неопределяемое нечто, разрушающее создаваемые «социальным» смыслы в соответствии с принципом зла, то есть, не задаваясь соответствующей целью, но вследствие судьбы самого социального. Они не могут быть исследованы «социальным» и невосприимчивы к создаваемым им смысловым конструкциям.
СМИ возникли как орудие социального, но стали средством его саморазрушения. Так, Бодрийяр утверждает, что телевидение абсолютно безразлично к тем образам, которые появляются на экране, и именно благодаря средствам массовой информации мы сегодня имеем дело с «молчаливыми» массами. Одновременно с массами на историческую сцену выходит терроризм, одну из главных причин роста которого Бодрийяр видит в прецессии СМИ в отношении террористического насилия. Терроризм связан, по его мнению, с инициативой перемены ролей: зрители становятся актерами, и в спектаклях такого рода как бы сама по себе материализуется современная гиперсоциальность, которой свойственно принимать участие в чем-либо (не участвуя на самом деле ни в чем).
Мыслитель констатирует, что для современного общества характерно своего рода виртуальное принуждение, вследствие чего больше нет ни действий, ни событий, которые не преломлялись бы в техническом изображении или на экране.
Сивков Д.Ю. (Волгоград)
Ускользающая реальность медиа
Для философов, изучающих медиа, полезным может оказаться тот фрагмент Гераклита, в котором говорится о том, что люди не слышат некую объективную («не мою, а эту-вот») речь (Логос) и не знают, что «мудрость в том, чтобы знать все как одно». Вот это выражение «знать все как одно» может пониматься, по крайней мере, в двух разных смыслах. Во-первых, в контексте насильственной редукции множества к одному выделенному элементу. В этом варианте часть реальности остается непознанной. Во-вторых, «все как одно» может указывать на сложную связь между частями целого. Если принять во внимание, что люди, по Гераклиту обычно «грезят», а «бытие любит прятаться», то предпочтительнее оказывается второе понимание.
Как ни странно, главный тезис теории медиа «Medium is the message» оказывается связанным с подобной амбивалентной интерпретацией. Итак, медиа отправляют некоторое сообщение о самих себе. Далее, можно либо исследовать это сообщение как сообщение, либо использовать его для поиска того, что собственно и называется медиа. Здесь также стоит вопрос о некотором методологическом или даже этическом предпочтении.
Как убедительно показал Вилем Флюссер, история человечества это история воображения, история создания образов. При этом образы призванные сообщить что-то о реальности, становятся экраном, который, напротив, закрывает реальность от субъекта. При этом сами медиа превращаются в «непроблематичные черные ящики»: им не задают вопросов, их используют по умолчанию, о них забывают, их выносят за скобки. О существовании медиа вспоминают только тогда, когда в этих черных ящиках что-то ломается. Будучи захваченными сообщениями (образами или текстом), обыватели и исследователи медиа не следуют правилу «знать все как одно».
Но сами медиа ведут себя странным образом. Они как бы прячутся, выставляют вместо себя сообщения, ускользают. Всякая реальность опосредована медиа, ничего не дано непосредственно. То есть каждый раз субъект имеет дело не с искомой реальностью, а с посредниками. С помощью медиа субъект «наблюдает не события, а наблюдения». Более того, «медиа можно наблюдать только с помощью медиа». При этом какие-то медиа всегда будут оставаться за пределами познания.
Посредники стараются быть незаметными. Будучи материальными объектами, они, так сказать, отсутствуют в кадре, их невозможно обнаружить в продукте – в образе или тексте. Так, при просмотре кинофильма, мы не видим камеру, микрофон, мониторы, провода и прочее. Когда субъекта фотографируют или снимают на видео, он делает вид, что посредник отсутствует. При восприятии реальности мы даже не догадываемся, что те или иные «картины мира», не только произведены, но и навязаны нам медиа. Перцептивные решетки медиальны по сути.
Более того, после прочтения сообщения, которое субъекту передает медиа о себе, остается некоторая неучтенная масса, материальный остаток, «железо»: провода, лампы, микросхемы, физические законы, корпускулярно-волновой дуализм и т.п. По мнению Бориса Гройса «субмедиальное пространство позади знакового слоя, покрывающего медиальную поверхность», всегда находится «под подозрением» субъекта. В случае новых медиа (компьютеров и сетей) также подчеркивается принципиальная непереводимость на язык образов. Очевидным является наличие упорной материальности аппаратов, которые мигают, пищат скрипят и т.п.
Все это и многое другое, указывает на то, что материальность медиа следует понимать как ускользающую реальность. Если для пояснения вспомнить данной концепции платоновский образ пещеры, то можно сказать, что пленник выходит не из пещеры на свет, а в более просторную пещеру, границы которой пока неизвестны. Соответственно, познание есть переход из пещеры в пещеру, а «свет», или реальный мир всегда ускользает от субъекта.
Концепция ускользания представлена у позднего Хайдеггера, который считал, что Бытие демонстрирует специфическое поведение, на которое в свое время указал Гераклит: «Бытие (природа) любит прятаться». Хайдеггер так поясняет этот фрагмент: «Бытию принадлежит некое самоскрывание». Другими словами, бытие всегда вместо себя выставляет некое сущее, тем самым скрывается, ускользает или уклоняется. Истина, по Хайдеггеру, замещается некоторой видимостью. «Бытие имеется всякий раз только в том или ином облике, посланном историей…». Причем данную подмену следует считать необходимым онтологическим эффектом. «В этом уклонении скрывается сущность бытия».
В тоже время постоянное отклонение от субъекта диалектически обнаруживает реальность как сопротивление. Как пишет словенский философ Славой Жижек: «реальность в конечном итоге – это то, что оказывает сопротивление». Подобно тому, как у Декарта радикальное сомнение оборачивается утверждением субъекта, здесь «нечто непознаваемо» превращается в «нечто есть». Признание непознаваемости есть обнаружение реального и является не выводом, а лишь первым шагом в медиафилософии. Итак, следует «знать все как одно».
Сидоров А.М. (Санкт-Петербург)
Медиа и проблема достоверности
Благодаря развитию новых технологий коммуникации люди могут поддерживать связь со всем миром, заниматься научными исследованиями, делать покупки и развлекаться не выходя из своей комнаты. С помощью новых медиа сознание может расширяться до пределов Вселенной, а телесный опыт все больше становится ненужным, сводясь к щелканью «мышкой». Но в то же время наше чувство почти что божественного всемогущества и всеведения все больше отравляется сомнением. Все наши знания имеют косвенный характер, поступая к нам с экранов и из динамиков. О. Марквард говорит поэтому о поздней современности как об эпохе чуждости миру, которая вызвана непрерывным увеличением, усложнением и устареванием поступающей информации, которая уже никем не может быть проверена. Это приводит к жизни понаслышке – чем научнее становится жизнь, тем больше мы вынуждены полагаться на веру – и к разрастанию сферы фиктивного. А что если телеприсутствие симулировано «чрезвычайно могущественным и хитрым» злонамеренным Компьютером-обманщиком, посредством искусной комбинации аудио-визуальных данных, посылаемых на наш персональный компьютер? Отступление к очевидности опыта наших тел, комнат и экранов тоже было бы только временным, поскольку можно было бы предположить, что наши органы чувств представляют собой лишь входные каналы к внутреннему психическому компьютеру через которые загружается опыт внешнего мира, а мозг в черепной коробке был бы последней реальностью. Но и этот минимальный контакт с реальностью может оказаться лишь хрупким приватным опытом, не имеющим никакого интерсубъективного значения. Эта картина прогрессирующей утраты контакта с реальностью воспроизводит в терминах медиа-технологий размышления Декарта и историю эпистемологического скептицизма Нового времени. Как показал Х. Дрейфус, Декарт, в отличие от древних скептиков, пришел к характерному только для современности противопоставлению сознания и остальной реальности под влиянием новой науки и технологии. Изобретение телескопов и микроскопов расширило перцептивные возможности человеческого тела, но вызвало и сомнения в достоверности данных, полученных при помощи этих протезов. И сами органы чувств в это время истолковываются как преобразователи поступающей в мозг информации, которая в силу ее косвенного характера, всегда может быть подвергнута сомнению. Эпистемология после Декарта только усиливала мотив исчезновения реальности, описывая картину онтологического разрыва между «мозгами в бочке» и трансцендентным миром, которые связываются лишь ненадежными каналами информации.
Во второй половине ХХ века, в разных философских традициях возникают попытки преодоления эпистемологического скептицизма посредством отбрасывания картезианского понимания сознания как имеющего только косвенную и опосредованную связь с реальностью. Американский прагматизм, феноменология, М. Хайдеггер, поздний Л. Витгенштейн казалось бы описали фундаментальные структуры бытия-в-мире, которые укореняют сознание в дорефлексивной и допредикативной действительности по ту сторону субъект-объектного различения. Но к концу ХХ века развитие новых теле-технологий возрождает картезианские проблемы в новых условиях. Компьютерный виртуальный мир ставит под вопрос герменевтический горизонт повседневного опыта, к которому апеллировали анти-скептики. Медиа-технологии, кажется, могли бы стать реализацией Абсолютного самосознания Гегеля, предоставляя полную информацию обо всем происходящем, обеспечивая совпадение между реальностью и сознанием. Но в действительности, как полагает Дж. Ваттимо увеличение информационных возможностей по отношению к различным аспектам реальности делают все менее понятной идею одной-единственной реальности и устойчивой индивидуальной и коллективной идентичности. Реальность скрывается за переплетением множества образов и интерпретаций, распространяемых без какой-либо единой координации. Считывая информацию с дисплеев, мы понимаем, в сколь значительной степени наши знания основаны на выводах, выходящих далеко за пределы того, что отображается на экранах. По мысли Х. Дрейфуса, в условиях неустранимой множественности иллюзий телеприсутствия и необратимого увеличения дистанции по отношению к миру и к другим людям посредством электронных протезов возрождение картезианского скептицизма в новых терминах кажется оправданным. Укорененность в жизненном мире имеет прежде всего телесный характер, но вместе со взрывом идентичности, «дивидуум», играющий масками в киберпространстве, совершенствуясь в искусстве параллельного развития множества самостей, утрачивает и восприятие собственного тела во взаимодействии со средой. Телесный опыт предполагает риск существования, потенциально опасные ситуации необратимости, которые создают чувство реальности, а также интеркорпоральные взаимодействия с другими. Без этого в дистанцированном теле-опыте будет возрастать тенденция к скептической ирреальности. Результатом этого может быть, с одной стороны, радикальная субъективизация опыта, сведенному к экрану киберпространства с непроницаемым, возможно угрожающим, возбуждающим «медиа-онтологическое подозрение» «субмедиальным» основанием (Б. Гройс), с другой - техноколонизация тела, прогрессирующая замена органов протезами. Поэтому, как замечает С. Жижек, наиболее показательной современной медиа-персоной является С. Хокинг, гениальный мозг, заключенный в полностью медиатизированнном теле. Неподвижная плоть общается с миром благодаря механическим и электронным протезам и слабым нажатием кнопок. Как полагает Х. Дрейфус, непрерывное увеличение в массовых масштабах объема дистанцированного опыта посредством технологий телеприсутствия означает что неокартезианский скептицизм перестал быть только академической проблемой, но предвещает радикальные изменения человеческих отношений в развоплощенном и сомнительном мире.
Чудовская – Кандыба И. (Киев, Украина)
Визуальный метод: эвристические возможности
Процессы визуализации, которые имеют место в современной культуре, не перестают привлекать внимание научной общественности: как с теоретической, так и с практической точки зрения. Особенность столь пристального внимания, ученые определяют по-разному. П. Штомпка, констатирует то, что визуальная культура в современную эпоху стала более насыщена и разнообразна в плане форм, а также масштабности ее распространения. Польский социолог также дает характеристику процессам, которые повлияли на такие тенденции. «Первым, есть более усиленное и интенсивное развитие, вторым – урбанизация, следующим – процесс коммерциализации, и последний, - появление потребительского общества подчиненного императивам постоянного обращения к новизне и оригинальности”. С этим можно не согласиться, но некоторые вещи видны даже невооруженным глазом. Поэтому возникает рад вопросов, которые требуют своего как теоретического, так и методологического обоснования.
Хочется, остановиться на одном из них. Речь пойдет о феномене визуального и рассмотрении его не только как феномена, а одновременно и как метода. Визуальное, которое присутствует в культуре, будет представлено, как артефакт, то, что создано искусственно. Именно не непосредственные визуальные явления, а опосредованные через различные иконические формы.
Что касается самой визуальной методологии, то скорее существует полемический круг суждений, чем однозначная точа зрения. Джулиан Роуз в своей работе «Визуальная методология» выделяет несколько позиций, что касается современных дискуссий о визуальной культуре. Это: отношение к визуальному изображению; учитывание социальных условий и эффектов визуальных объектов; обращение внимания на процесс виденья изображения; методологические инструменты: объекты и модальности; целесообразность выбора того или другого метода. Он же обращает внимание, что перед тем как выбрать метод следует приобрести контекстуальные знания об образности, которая поддается рефлексии, а также обратить внимание на историко-социальный контекст изготовления изображения, так и разнообразие путей понимания визуальной образности.
Базовым элементом при рассмотрении визуальной культуры является - образ. Образ как что–то быстро меняющее неуловимое и вместе с тем мы имеем дело с образом, который имманентно принадлежит вещи, и таким который формируется в нашем сознании. Для рассмотрения визуального как метода исследования самой реальности, особое значение приобретает движение, то есть статика и динамика визуального изображения. «Образ – движения» как его называет Жиль Делез он отличается от всех других образов и уже это отличие должно сопровождаться другой методологией. По – этому в границах анализу визуальных образов следует учитывать их генезис, функциональность, размещение, связи прошлого, настоящего и будущего, соответствие его той реальности, которую он воспроизводит, статичный или динамичный характер.
Именно образ, составляет базовый элемент визуальных методов. Способность человека к зрительному восприятию лежит в основе появления и функционирования визуальных методов. Если подходить очень обобщенно то, именно зрительное восприятие лежит в основе наблюдения. Именно наблюдение как общенаучный метод эмпирического исследования базируется на использовании виденного, того, что мы можем постигнуть при помощи зрения. Когда речь идет о визуальных методов, то речь идет о виденье уже виденного. Именно виденье того, что кем-то или даже самим исследователем было зафиксировано и составляет онтологический аспект визуальных методов. Визуальные методы помогают перенести опыт далекого прошлого или близкого, повторить, или «остановить миг». Если попытаться сформулировать их сущность, визуальные методы – это средства, что представлены документально в виде изображений, которые формируют визуальные образы и имеют различное функциональное назначение.
Одним из первых визуальных методов можно рассматривать рисунок, который в дальнейшем нашел свое продолжение в фотографии, а со временем в кинематографе и телевиденье. Сейчас мы наблюдаем новое соединение всего перечисленного в Интернете.
Соломатин Б.Б. (Москва)
К вопросу о термине «цифровой»
Понятие «цифровой» (digital), так любимое сейчас и так часто употребляемое в таких определениях, как «цифровой звук», «цифровое изображение», «цифровое пространство» и т.п. – не более чем название нового инструмента. Инструмента как созидания, так и познания окружающего мира и, конечно же, сохранения истории. Однако многие вкладывают в это слово иной смысл, смысл кажущейся им простоты и доступности многих непонятных ранее процессов.
Слово «цифровой» возникло вследствие кажущейся простоты процесса. Действительно, если проследить историю фотографии от аналоговой до так называемой цифровой, то во времена таких носителей изображения, как пластинки, пленки сам процесс запечатления, переноса и возникновения изображения был сродни шаманству или волшебству. Сам процесс был для подавляющего большинства весьма туманен, алгоритм до конца не был понятен никому. Слишком много было в этом процессе возмущающих факторов, способных фатально повлиять на конечный результат. Здесь и качество носителей, химических реактивов, здесь же срок годности, и конечно, огромен был человеческий фактор, так сказать, субъективное влияние плюс общая образованность, плюс мировосприятие. Все это в совокупности придавало процессу большую долю таинственности.
Прошло время. В школах вместо того, чтобы писать крючки и читать по слогам, стали изучать двоичный код, код программирования. Действительно, что может быть проще единички и нолика. Все можно описать этим кодом. Просто в восприятии, просто в понимании. Вот именно эта кажущаяся простота и явилась основой слова «цифровой», в которое зачастую вкладывается пренебрежительное отношение. Но этот термин мало, что объясняет в том же процессе переноса изображения из окружающего нас пространства на плоскость носителя. Да, конечно, этот процесс стал более стройным, на него влияет меньше побочных факторов, более точно стало прогнозировать конечный результат, но по сути своей осталась и большая часть таинства.
Однако нельзя уже не признать, что появился и серьезно о себе заявил новый инструмент, который дал более широкие возможности, чем все предшествующие. Кажущаяся легкость, доступность, простота привлекли многих и многих, позволив более свободно выражать себя, свой внутренний мир. Он дал невиданную ранее четкость линий, чистоту цвета, расширил полет фантазии. Но взамен за эти возможности он беззастенчиво сорвал с человеческой души очередной покров, даже несколько покровов сразу, обнажив как великий полет человеческой души, так и всю низменность его помыслов.
Кажущаяся простота и аппаратные возможности дали свободу выражения себя в изобразительном искусстве очень многим людям. Особенно тем, кто еще совсем недавно даже и не помышлял об этом. Эта простота принесла много изобразительного мусора, но весь этот так называемый мусор является по сути своей неоценимым исследовательским материалом, отражая внутренний массовый мир. Никакие опросы и анкетирования не дадут такого материала, какой дает, например, подборка цифровых фотографий, на основе которых можно прогнозировать развитие общества, оценивать его настоящее состояние, а то и бить тревогу. Бесстрастно отражая в себе внутренний мир целого поколения, образ, созданный с помощью цифровых технологий, бьет тревогу задолго до возможной беды или показывает правильность выбранного направления. Массовость дает тот необходимый объем информации, умело анализируя который можно многое сказать о реальном душевном здоровье общества в целом. В то время как совсем недавно образы, созданные единичными представителями общества, могли, в сущности, сказать, как правило, лишь о душевном состоянии отдельного автора и не более.
Цифровой образ, как это ни парадоксально, при всей своей кажущейся неодушевленности и искусственности оказался более живым, чем это может показаться на первый взгляд. Если представить этот образ как некий пласт изображений и образов, созданных с помощью нового инструмента, то это будет отражением некоей групповой модели сознания. Фотографией душевного состояния эпохи. Фотографией может быть частично неприятно анатомичной, но зато более реально отражающей сам предмет. Эту анатомию человеческой души можно рассмотреть в попытках изображения своего внутреннего мира, через фотографию у многих авторов, которые ранее до цифровой эры были лишены подобной возможности, не обладающие, как правило, художественным образованием, они более документальны в своих изображениях. Новый инструмент, как микроскоп, исследует природу и анатомию человеческой души и сознания, внутреннего мира, стремлений и порывов современной эпохи.
Природа цифрового образа, созданного при помощи аппаратных средств, казалось бы, при минимальном участии живого существа, по сути своей оказывается более одушевленной, чем это могло бы показаться на первый взгляд, более обнаженной, неприкрытой и порой даже неприглядной. Это дает новые возможности как в самопознании, так и в исследовании человеческой природы.
Яйлеткан А.А. (Тюмень)
Эпистемологические аспекты виртуальной реальности
Можно выделить, по крайней мере, две главные точки зрения на понятие виртуальной реальности.
Первая точка зрения, «критическая», признавая существование виртуальной реальности как особой реальности, ставит очень важный вопрос о различении двух реальностей и о критериях обоснованности объектов виртуальной реальности или об их логической непротиворечивости философия и логика.
Вторая точка зрения, порожденная во время всеобщей компьютеризации и информатизации, прежде всего ставит вопрос об онтологическом статусе виртуальной реальности, и даже с постановкой вопроса пытается предлагать готовое решение. Согласно этой точке зрения виртуальная реальность рассматривается не только наравне с внешней реальностью, вполне может заменять ее, но даже, подразумевая «метафизику виртуальной реальности», ей пытаются придать статус более высокий, чем действительной реальности.
Возникает вопрос о том, почему вторая точка зрения, которая пытается «онтологизировать» саму виртуальную реальность, а также ее объекты, фактически является приоритетной. Одной из многих причин главной причиной, возможно, является попытка придать виртуальной реальности статус совершенно особой и не зависимой от действительности, вид реальности, объекты которой могут обойтись без аналогов в действительной реальности.
Мотивация подобного подхода едва ли лежит в области чистой виртуальной реальности. Скорее речь идет, опосредованно или непосредственно, о придании определенного (более высокого) статуса деятельности, связанной с виртуальной реальностью.
Несмотря на различные точки зрения, возможно выделить общие свойства и черты, которые используются для определения виртуальной реальности наиболее часто. Прежде всего, виртуальная реальность рассматривается:
- как искусственная реальность;
- при этом чаще всего ее связывают с компьютерами и программным обеспечением;
- как реальность, представленная пользователю (субъекту виртуальной реальности), такой же, как и та, что его окружает.
Пытаясь отделить виртуальную реальность от реальной действительности, Бурдеа и Куаффе предлагают такие характеристики виртуальной реальности, как погружаемость, интерактивность и идеальность, которая заключается в том, что виртуальная реальность является только воображаемой.
Несомненно, в какой-то степени можно рассматривать виртуальную реальность как реальность, созданную или построенную нашим воображением, Но можно ли отождествлять виртуальную реальность с воображаемой, т.е. сводить одну реальность к другой? Для того, чтобы рассмотреть этот вопрос более глубоко, необходимо, прежде всего, определить, насколько это возможно, что же такое воображение и, соответственно, воображаемая реальность.
Часто под воображением в психологии и философии понимают способность образования и произвольного воспроизведения образа предмета в отсутствие самого предмета. Сам предмет, образ которого мы пытаемся создать, не обязательно должен существовать в реальность. Он также может существовать только в представлении.
В Античности воображение скорее рассматривалось как способность, которая неразрывно связана с ощущением и невозможна без него.
В Средневековье воображение все также тесно связано с чувствами и основывается на чувственных образах, но, с другой стороны, за воображением признают способность познавать актуально, т.е. познавать и при отсутствии ощущаемого предмета.
В Новое время воображение приобретает новый метафизический характер. Воображение становится не просто способностью особых модусов мышления, но способностью, которая, наравне с мышлением, определяет уникальность человеческого существа. Декарт делает вывод о том, что воображение не относится к сфере интеллекта. Если разум, познавая, направляется сам на себя, на свои представления и идеи, то воображение направлено на тело.
Главная идея Канта состоит в том, что проводится различие между двумя видами воображения: репродуктивного и продуктивного. При этом продуктивное воображение все же не бывает творческим.
Таким образом, рассмотренные выше концепции выделяют воображение как способность, которая отличается и от нашей способности что-то чувствовать или ощущать, и от нашей способности мыслить. Воображение соотносится с данными способностями, получая материал от одной, и силу производить – от другой. Связывая интеллект с нашим чувственным восприятием, воображение тем самым определяет и сущность человеческого бытия.
Рыйгас Е.В. (Санкт-Петербург)
Интернет: за пределами сакрального
Если представлять себе культуру как постоянное перераспределение элементов в системе, то киберпространство представляет в этом смысле еще один инструмент для перераспределения элементов в режиме положительного, отрицательного или нейтрального различия.
Интернет возвращает людей к некоему космическому состоянию, когда возможно творение ex nihilo – «из ничего». Т.е., между действием и его результатом, как в игре, предельно сокращается дистанция. Здесь можно вспомнить ту мгновенность, которая характеризуется «кратчайшей траекторией» и с которой «связана мгновенность волшебства, имеющая ту же константу быстродействия, что и сотворение мира Богом» (Секацкий).
Человек при помощи Интернета перехватывает демиургическую инициативу и сам создает себе не только социальную орбиту (если вспомнить Морено), но и символическую, вбирая в себя мнемонически необозримое количество элементов. В этом смысле происходит то смещение границы «между знаемым и незнаемым, возможным и невозможным», о котором пишет Бурдье. На практике это нашло свое отражение в том, что прежде сакрализованные политические фигуры оказались в положении мгновенной уязвимости со стороны участников тех Интернет-сообществ, которые перехватили функцию поддержания символического порядка, отняв эту функцию у религиозных институций. Примером этому являются топы Яндекса (параллельные информационным СМИ способы перераспределения значимости событий), благодаря которым происходит медленная политическая революция.
Интернет превращается в еще одно измерение, где довольно успешно осуществляются коллективные действия. И здесь киберпространство повторяет идею «res publica» - «общего дела», или, по-гречески - «литургии». Таким образом, киберпространство становится новым основанием для интеграции, более удобным в том смысле, что к «общему делу» можно подключиться в любой момент, не оказываясь при этом в толпе. Однако в качестве нового инструмента конструирования социальности Интернет снова возвращает общество к регулированию «групповой жизни в форме однолинейной иерархии доминирования, основанной на инстинктивных способах поведения» (Йоас). Этому соответствует утверждение В. Голофаста о том, что «электронная среда разрушает иерархические принципы, вернее, она переносит иерархию в технологическую плоскость».
Вслед за пространственной и временной распыленностью участников коллективных действий распыляется и само сакральное. Если под сакральным понимать результат отделения некоего явления или сущности от профанного мира, то киберпространство начисто лишает сакральное той темпоральной и ландшафтной сгущенности, признаками которой сакральное, как правило, наделяется в реальном мире. М. Элиаде отмечает, что идея сакрального завязана на его постоянном повторении и воспроизводимости, для чего, собственно, и существует храм. В киберпространстве сакральное в виде своих обозначающих (например, имен Бога) погружается в гипертекстовый массив и высвечивается в виде индекса цитируемости. Таким образом, вдруг оказывается, что в результате рассредоточенного в пространстве и времени коллективного действия сочетание Camedy club имеет гораздо больший индекс цитируемости, чем, например, лексические единицы «Бог» или «Пасха».
К тому же, в условиях, когда каждый пользователь становится не только читателем, но и писателем, снижается сакральный статус любого текста, в том числе и священного, поскольку вслед за стиранием границы между пишущим и читающим стираются границы авторитетных инстанций: каждый самостоятельно может создать свой священный текст, иногда путем простого сочетания профанных и сакральных элементов, как, например, в электронной «Церкви Петросяна» или в «Культе свидетелей Буратино», когда любая вырванная цитата нагружается коллективными негативными коннотациями и получает смеховое удвоение. Это возможно в том числе и благодаря отсутствию цензуры, когда любые словарные формы в случае поиска высвечиваются с обязательным списком первичных и вторичных эрративных форм. В киберпространстве становится возможным сосуществование сразу нескольких вариантов одного языка: в виде «грамматически некорректной» версии (т.е. в виде эрративного отражения) или, например, т.н. «олбанского языка», являющего по своей природе ту стихию смехового начала, которая созидает мир антикультуры и «разрушает всю знаковую систему, существующую в мире культуры». Иными словами, в киберпространстве означаемое может произвольно наполняться любым количеством означающих. При этом пользователь, каким бы образом он не конструировал идентичность в виртуальном пространстве, начинает существовать в режиме дискретного различения, т.е. в виде набора элементов, просвечиваемых со всех сторон.
Т.о., если сакральное определяется дистанцией по отношению к нему со стороны человека или общества, то Интернет уничтожает «существование привилегированных точек как в космическом, так и политическом пространстве».
Мерзлякова В. (Москва)
Стать Избранным: в поисках культурной идентичности, идеального общества или новых рынков сбыта. Игра в закрытые сообщества в Рунете 2000-х
Понятия успеха и личной успешности являются одними из ключевых концептов современной массовой культуры. Стремление стать (почувствовать себя, быть воспринятым и оцененным) успешным человеком часто выступает в качестве одной из ведущих движущих мотиваций, активно поддерживаемых различными социальными институтами (семья, школа, работа и т.д.). При этом степень успешности зачастую зависит от меры соответствия тем или иным культурным сценариям и ценностям, формируемым группами или отдельными личностями, обладающими наибольшим авторитетом в рамках той общности, с которой индивид связывает собственную культурную идентичность.
Современная эпоха развития медиатехнологий предоставила принципиально новые коммуникативные возможности для формирования социальных и культурных связей в обществе. Базовые принципы устройства традиционных медиа, направленных на трансляцию определенных смыслов вовне, хотя и могут проводить дифференциацию потенциальной аудитории (профессиональную, гендерную, возрастную и т.д.), не обладают достаточной гибкостью и возможностями для динамичного взаимодействия с ней. Приход Web 2.0 эпохи дал читателю (в широком понимании этого слова) инструментарий, позволяющий занять активную позицию, стать полноценным партнером в коммуникации, создавать собственные дискуссионные поля.
Развитие блогосферы и социальных сетей способствовало динамичному формированию и усложнению организации новых медиасообществ. На первом этапе формирование сообществ определялось исходя из вполне конкретных культурных практик и социального опыта: например, общее учебное заведение («Одноклассники», «Вконтакте»), хобби, субкультуры (различные сообщества на блогерских сервисах), профессиональные сообщества (например, «Мой круг»). Но параллельно начался процесс объединения в сообщества по интересам, представляющим собой не конкретные жизненные практики, а категории культуры, связанные с более высоким уровнем абстракций. Утверждение себя в сообществе «успешных», «счастливых», «самых умных» или «богатых и знаменитых» призвано способствовать удовлетворению внутренних стремлений субъекта. Этот запрос может быть удовлетворен только при условии, что сообщение о персональной успешности участников сообщества будет считано и воспринято внешними наблюдателями. Важнейшими косвенными доказательствами продуктивности работы сообщества могут служить рейтинги посещаемости, индекс цитирования, количество вновь зарегистрированных (или желающих зарегистрироваться) пользователей.
Ограничения доступа к информации и возможности зарегистрироваться желающих присоединиться к группе пользователей являются действенными способами управления отношениями внутри сообщества, моделирования его структуры и статуса. Также подобный шаг со стороны модераторов может выступить продуктивной стратегией в поднятии интереса к собственному ресурсу, способствовать формированию новой мифологии вокруг сообщества и статуса его участников, сделать членство в сообществе желаемой целью новых участников и предметом повышения престижа и социального статуса уже принятых ранее членов. Срабатывают культурные механизмы, определяющие элитарность закрытых клубов. Однако условия существования в медиареальности и стремление к капитализации информационных ресурсов требует от «закрытых» сообществ не изоляции, а напротив, лишь активной игры в «закрытость», постоянной подпитки информационного пространства вокруг, поддержания интереса со стороны внешних пользователей.
Обухова Ю. (Санкт-Петербург)
Эстетика новых медиа, или самопрезентация с помощью мобильного телефона
Мобильный телефон является одним из самых последних инноваций в сфере медиа. Он существенно моложе и телеграфа, и радио, и телевидения, и стационарного телефона и многих других видов медиа. И, будучи весьма молодым видом медиакоммуникаций, мобильный телефон занял существенные позиции в современной действительности. Сегодня практически каждый житель крупного города имеет мобильный телефон и пользуется им.
Такое активное принятие новой медиатехнологии не могло не повлечь за собой определенных социальных последствий, одним из которых является тот факт, что сотовый телефон стал частью идентичности человека, по крайней мере, в молодежной среде. Как показали исследования зарубежных авторов, а также мое собственное, мобильный телефон в среде подростков и молодежи стал критически значимой принадлежностью, он стал вещью, внешние и технические характеристики которой ассоциируются с социально значимыми чертами владельца. Таким образом, эстетика сотового телефона влияет на мнение окружающих о его владельце.
В настоящем докладе представлены результаты моего эмпирического исследования, подтверждающего существенную значимость мобильного телефона для презентации собственной идентичности в среде молодежи современного крупного города, а также рассказано о том, как именно эстетика сотового телефона воздействует на восприятие молодыми людьми (16 – 25 лет) друг друга. Исследование было проведено с января по апрель 2008 года с помощью качественных методов (26 глубинных интервью с респондентами в Санкт-Петербурге (10 человек) и Новосибирске (16 человек), из них - 13 мужчин и 13 женщин).
Было выявлено, что для самопрезентации значимы такие свойства мобильного телефона, как:
- внешний вид телефона (цвет, форма, размер, вид корпуса, внешние аксессуары, обои)
- функциональность
- стоимость и новизна вещи
- аудиальные характеристики (мелодии звонков и музыка в телефоне).
Все эти характеристики могут использоваться для передачи информации о различных социальных качествах человека, таких как пол, возраст, социальный статус, принадлежность к определенной субкультуре.
Причем, в настоящий момент (по сравнению с моим исследованием 2006 года) наблюдается интересный переход в восприятии: если в нале 2000-х годов сотовый телефон был предметом роскоши, а следовательно, символом статуса, то теперь он уже ни наличие телефона, ни даже его стоимость и новизна не играют существенной роли в определении статуса индивида. Респонденты ссылаются на то, что в эпоху кредитов дорогой сотовый не говорит больше о высоком социальном и материальном статусе человека. Более того, ряд респондентов вспоминал истории, когда обладатели весьма «потертых», «старых», «поцарапанных» телефонов оказывались весьма состоятельными людьми. В настоящий момент стоимость и новизна телефона играют определенную роль только в среде гламура.
Очень интересно отношение информантов к степени поврежденности телефона. Человек с «потертым», «поцарапанным» телефоном воспринимается как активный и динамичный, респондентами ставится знак равенства между поврежденностью и активным образом жизни респондента.
Очень большое значение в оценке индивида по эстетике его мобильного придается аксессуарам и украшениям телефона. По этому оценивается и характер человека и его степень психологической зрелости (владелец телефона с плюшевой игрушкой-подвеской или брелком в виде мультгероя воспринимается как человек инфантильный), его увлечения (пример, расписанный японскими стихами или названиями видов карате телефон, телефон с обоями в виде кошек, собак или аниме-героев и т.д., брелоки в виде футбольной бутсы) и, конечно же, принадлежность к субкультурам (здесь важна и музыка, и обои, и брелоки и все остальные аксессуары, которые выполнены в стиле той или иной субкультуры – от готических символов и до украшения телефона стразами Сваровски в стиле гламур).
И, конечно же, огромное значение имеет цвет телефона, особенно для определения гендерной принадлежности индивида. Так, все цветные телефоны, кроме оранжевого, воспринимаются респондентами как женские. Несколько респонденток особо отметили значимость красного цвета при выборе ими телефона, аргументировав свои предпочтения тем, что они женщины, и им хотелось это подчеркнуть.
Оранжевый телефон также ассоциируется с динамичностью и активной жизненной позицией.
Форма телефона также символизирует, в первую очередь, гендерную принадлежность владельца: «мужской» телефон характеризуется четкими строгими линиями, а «женский» плавными, раскладушка многими респондентами считается «женским телефоном» и, в связи с этим называется ими «пудреницей».