Виктор Гламаздин
| Вид материала | Документы |
- Мир высоцкого (1-6) 1 воспоминания виктор Туров, 221.51kb.
- Тенденции рынка Жилищное строительство Сборно-монолитное каркасное домостроение как, 186.41kb.
- Шаубергер Виктор – Энергия воды, 3765.51kb.
- Шаубергер Виктор – Энергия воды, 3745.43kb.
- Бойко Виктор Сергеевич Йога. Скрытые аспекты практики, 4262.99kb.
- Востоков Виктор Секреты целителей Востока, 3821.5kb.
- Регулирование процессов трудовой миграции как механизм повышения сбалансированности, 102.28kb.
- Доклад По истории отечества По теме: Личность в истории, 51.16kb.
- Лозинский Виктор Бонифатович Маринин Виктор Иванович Мишучков Николай Михайлович Музыка, 34.3kb.
- Виктор коновалов против россии примечание: полужирным курсивом текст выделен составителями, 627.09kb.
Какацман: - Теология, товарищи студенты, есть богословская дисциплина, изучающая окружающий мир через призму божественной предопределенности тех или иных его процессов. Проще говоря, теология пытается понять, что имеет в виду Господь, когда поворачивает Природу в целом и человеческое общество в частности на 180 градусов против часовой стрелки.
Каганович (восторженно аплодирует): - Великолепно сказано, товарищ Сталин! "На 180 градусов против часовой стрелки". Хе-хе. Здорово!
Все подхалимски глядят на Какацмана и кивают головами, негромко повторяя и обсуждая промеж собой его последние слова.
Какацман: - А чем, товарищ Фадеев, лженаучная поповская теология похожа на единственное верное философское учение марксизма-ленинизма?
Ворошилов (встает, поправляет ремень, подходит к Фадееву, вытаскивает его рыло из салата и подбадривающее хлопает впавшего в паническую прострацию писателя по спине): - Давай-давай, Сан Саныч. Скажи что-нибудь богословское. Ты у нас, хоть и старый партизан, да любишь порой про Бога чего-нибудь брякнуть.
Фадеев (нервно): Бога нет, товарищи! И Царствия Небесного – тоже нет! Есть мракобесие, помноженное на невежество масс, а также - дикость суеверий, насаждаемых среди трудящихся эксплуататорскими классами.
Какацман: - Верная мысль. Хотя свежей ее никак не назовешь. Впрочем, наверное, каждый до нее доходит самостоятельно.
Ворошилов: - Мне как-то раз рассказал по пьяни Ильич…
Какацман: - Ленин?
Ворошилов: - Он самый, Коба. Вождь мирового пролетариата и все такое.
Какацман: - Ты говорил с самим Лениным?
Ворошилов: - Все мы говорили с Ильичем. Правда, с ним особо-то не поговоришь. Он сначала тебя закидает кучей всяких вопросов с подколкой, а потом, как заведенный, будет сам же на них отвечать.
Какацман: - И что – товарищ Ленин пил?
Ворошилов: - Как извозчик. Ты же сам ему чачу со своего Кавказа бочками отправлял. Или ты думал Ильич ею детишек на кремлевских праздниках угощал?
Какацман: - Брешешь!
Ворошилов: - Обижаешь, Коба. Я вру только женщинам и врагам Советского Союза.
Хрущев: - Ага-ага! Как же! Да Климка соврет – недорого возьмет.
Ворошилов подбегает к Хрущеву. Хочет дать ему оплеуху.
Но сообразительный Хрущев, мерзко хихикая, закрывается от него плетенкой с фруктами.
И карающий удар Ворошилова приходится по корзинке.
Буденный втихаря пьет водку.
Какацман: - Как-то, знаешь, трудно представить себе упившегося в хлам Ленина.
Ворошилов (садится на место, откуда сердито грозит кулаком ухмыляющемуся Хрущеву и говорит Какацману): - А ты вспомни, как он тебе на праздновании победы над Врангелем правый сапог облевал, ты его тогда отпиздить хотел, да Крупская с Бонч-Бруевичем не дали.
Какацман: - Ничего не помню… Ладно, рассказывай, о чем тебе товарищ Ленин поведал.
Ворошилов: - Дело было так. Когда брательника Ильичева царь Николашка-Кровопиец повесил, все обыватели Симбирска окрысились на семью Ульяновых. Тогда-то наш маленький Ильич и понял – Бога нет ни хуя, а есть - только сплошная поповская разводка. Снял Ильич с груди крестик нательный. И бросил его в сердцах наземь. И плюнул на него. И ногами потоптал со словами, что, дескать, лучше служить Сатане, нежели такому тупому и бездушному Богу. С тех пор, как сказал Ильич, на том месте, где он Бога проклял и веру растоптал, даже трава не растет. Мыслю, оттого - что столь велика мощь ленинского проклятия.
Маленков: - А сколько тогда Владимиру Ильичу было?
Ворошилов: - Шестнадцать лет.
Маленков: - Да-а. Гигант мысли, он и в 16 - уже гигант.
Какацман: - А знаете, товарищи студенты, что, отвергая Бога, мы, большевики, тем не менее, построили очень похожее на теократию государство, а наша религия… в смысле – наша марксистско-ленинская философия, по сути, является теологией. Представляете в наших институтах под видом диамата, политэкономии и истории КПСС преподают не больше не меньше как – теологию коммунизма. Причем – коммунизма русского, где Божий дар и халява идентичны.
Ворошилов: - Э-э… Телепе… Телиглоги… Как-как?
Какацман: - Теология, Клим, – это наука, объясняющая явления Природы и общественной жизни с точки зрения их соотносимости с воплощаемым в реальном бытии божественным промыслом. Коммунизм – тоже своего рода божественный промысел. Только вместо Господа у нас: историческая неизбежность, авангард пролетариата и учение Маркса-Энгельса-Ленина. Русский же коммунизм, товарищи, не в пример абстрактному немецкому, придает смыслу явлений конкретную цель – обеспечить за просто так русскому человеку или его потомкам светлое будущее. А что такое, товарищи, это "светлое будущее"?
Микоян: - Врагам народа - высшую меру пролетарской справедливости?
Буденный: - Смерть контре! Даешь Варшаву!
Какацман: - Варшава, Сеня, уже взята нашими доблестными войсками. И Прага взята. И Будапешт - тоже. И даже Берлин взят. А во времена светлого будущего в состав будущего коммунистического интернационала войдут: и Париж, и Лондон, и Нью-Йорк, и даже какая-нибудь сраная Анкара.
Каганович: - И всех оттуда – на перековку в Сибирь. Составы туда день и ночь идти будут. Надо новые железные дороги строить по байкало-амурскому направлению. Одних только английских буржуев придется целый год на Колыму свозить. А уж что со штатовцами делать - даже и не знаю. Придется в Канаде лагеря обустраивать.
Фадеев: - Я так понимаю, товарищи: светлое будущее – это все-таки не завернутая в колючую лагерную проволоку планета. Нет, врагов народа, конечно, к стенке надо время от времени ставить и перевоспитание в исправительно-трудовых колониях - также очень полезная вещь, однако…
Какацман (Хрущову): - Никитка, а ты что думаешь про светлое будущее?
Хрущев: - Может, я лучше гопака сбацаю?
Какацман: - Успеешь еще поплясать. Ты на вопрос отвечай.
Хрущев: - Я думаю, светлое будущее придет тогда, когда будут перебиты последние эксплуататоры, а их добром станут распоряжаться простые люди. И у них всего будет – завались. И сала. И ситника. И материи на штаны и рубаху. А тракторы, комбайны и прочая механизация станут производить такое изобилие жратвы и шмотья, что каждый сможет заняться умственными там всякими делами и жить высокоморально и нравственно, а не как свинья в ермолке.
Фадеев: - Я тут не во всем согласен с товарищем Хрущевым.
Какацман: - Давай-давай! Сказани чего-нибудь стоящее о строительстве теократии в одной, отдельно взятой стране.
Фадеев: - На мой взгляд, если мы говорим о глубинном смысле тех революционных преобразований в обществе будущего, то следует все-таки сосредоточить внимание на творческом потенциале освобожденных от оков поповского дурмана и буржуазной культуры масс.
Какацман: - И?
Фадеев: - Я вижу будущее общество как воплотителя безграничного наследия марксистко-ленинско-сталинского учения. Данное общество будет воплощать в жизнь цели, поставленные великими учителями перед нами на тысячи лет вперед… Товарищ Сталин, а что такое "теокр…", гм, "те-о-кра-ти-я"?
Какацман: - Теократия, товарищи студенты, в прямом переводе с древнегреческого: "господство Бога". Иными словами: это такой политический режим, при котором правителем государства является… никто иной, как сам Всевышний.
Все недоумевающее глядят на Какацмана.
Переводчик что-то шепчет товарищу Мудадзюки.
Тот несколько раз недоумевающее переспрашивает.
Переводчик терпеливо разъясняет, периодически возводя глаза к потолку и складывая ладони у груди.
Маленков: - А-а-а…
Ворошилов: - Ух ты!
Булганин: - Хитро придумано.
Буденный: - Буржуйско-поповские штучки против красноказацкой шашки не тянут. Порубать всех, к ебаной матери!
Молчание.
Хрущев: - Давайте - танцевать!
Каганович: - Лучше удавись, Хрущ. Мы с удовольствием тебе в этом поможем. Задолбал ты нас своей голимой простотой всех по самые гланды.
Снова молчание.
Микоян: - Не припомню, чтобы где-нибудь такое учинили. Поди, где-либо в Африке на такое теократство сподобились?
Какацман: - Отнюдь нет, товарищи студенты. Негры со своими племенными колдунами и заключенными в крокодилов и носорогов духами здесь ни при чем. Вся суть – в тех ушлых малых, кои убеждают суеверную массу в том, что Бог, изрекает свою волю через них, жрецов-аферистов. Впервые про теократический режим, про не подлежащую ни малейшей критике диктатуру всесильных жрецов, рассказал широким массам товарищ Иосиф Флавий. Термином "теократия" он назвал рабовладельческий строй древних палестинских космополитов. В борьбе с космополитскими царьками, а также для подавления свободомыслия и всяческого угнетения народов Ближнего Востока жрецы-космополиты пытались управлять государством совершенно волюнтаристски – опираясь в своей бюрократической деятельности не на здравый смысл и законы Природы, а на пророчества всяких сумасшедших стариков да толкования своих ветхозаветных сказок. Итак, мы видим, товарищи студенты, что теология – это вовсе не просто схоластическое блудомыслие, как это вам, показалось сначала, а жреческая идеология, помогающая стоящим у власти клерикальным кругам угнетать трудящиеся массы, отрывая их дремучий разум от мировой прогрессивной мысли.
Фадеев: - Вы, товарищ Сталин, что-то насчет теологии и русского коммунизма говорили. Извините, но я не понял.
Ворошилов: - И я тоже не въехал. Объясни, Коба, пожалуйста, нам, дуракам тупорылым, чем русский коммунизм от нерусского отличается.
Какацман: - Знаете, товарищи студенты, какое мое самое любимое сочинение Святого Августина?
Буденный: - Никак нет, товарищ генералиссимус!
Какацман: - Мое любимое сочинение Святого Августина – его одиннадцатая книга "Исповеди". Обычно печатают для семинарий только 10 книг. Остальные 3 книги являются больше теологическими, нежели биографическими и не совсем подходят под каноны позднейших христианских догм. И поэтому – очень редки. Мне, допустим, пришлось читать ветхую инкунабулу на дрянной средневековой латыни. Там Святой Августин реакционно полемизирует с таким же философским реакционером и древнегреческим мракобесом – Платоном. Платон утверждал, что Творец лишь придал форму первичному космическому Хаосу и выступил своего рода директором стройки нынешнего Мироздания, а человек – лишь побочное следствие такого грандиозного процесса. Святой же Августин утверждал, что, наоборот, Вселенная была создана враз, создана исключительно под человека и создана из ничего. То есть, товарищи студенты: Бог сотворил не только Мироздание, но и то, из чего Он данное Мироздание сотворил – некую эфирную квинтэссенцию, породившую все субстанции и их овеществленные пространственно-временные формы.
Ворошилов: - Я снова – пас.
Какацман: - Ответь мне, Клим, как смотрит наша партия на образование СССР?
Ворошилов: - Как на естественно-исторический процесс, получивший достойное воплощение за счет воли пролетариата, который двинула вперед на строительство социализма в одной, отдельно взятой России славная большевистская когорта под руководством Ленина-Сталина.
Какацман: - То есть: все из ничего - по велению некоей высшей силы – имея в качестве строительного материала созданную революцией энергию и массу рабоче-крестьянской среды, так?
Ворошилов: - Ну вроде того… Прошу прощения, Коба, а на что ты намекаешь?
Какацман: - На Святого Августина и Иосифа Флавия, Клим. В нашей советской идеологии на лицо - все следы древней теологии. А в нашем политическом режиме, государственном устройстве и форме правления под социализмом, федерализмом, республиканизмом и прочими демократическими прибамбасами, доставшимися нам от идей буржуазных деятелей, сражавшихся с европейскими феодалами за свои капиталистические свободы - явно теологическая основа.
Ворошилов: - Хоть убей меня, Коба, но я ничего не могу понять из твоих слов. Прошу тебя, говори проще.
Какацман: - Ленин для тебя кто?
Ворошилов: - Продолжатель дела Маркса-Энгельса. Вождь мирового пролетариата. Самый человечный человек…
Какацман: - Дурак ты, Клим! Ленин для тебя – Бог.
Ворошилов: - Можно и так сказать.
Какацман (задушевно): - А кто я для тебя?
Все дружно смотрят на Ворошилова, с нетерпением ожидая, что тот облажается.
А он напряженно шевелит ушами и вытирает пот со лба.
Ворошилов: - Продолжатель дела Маркса-Энгельса-Ленина. Вождь мирового коммунистического движения и учитель всего прогрессивного человечества. Мудрый и решительный военачальник, разгромивший гитлеровские полчища и поведший советский народ по пути грандиозных побед. Лучший друг физкультурников, пограничников, строителей, металлургов, шахтеров и детей.
Хрущев: - Климка – олух!
Какацман: - Никитка прав. Олух ты, Клим, Царя Небесного, ибо я и есть Небесный Царь. Разве широкие советские массы не обожествляют меня? К нам в больницу месяц назад доярку одну положили. Она коров лечила портретом Сталина. Говорит, что он от болезней телок лечит и повышает надои.
Ворошилов (Булганину): - Какая больница? Какие телки? Почему он нас все время "студентами" называет? И при чем тут Святой Августин?
Булганин (Ворошилову): Чую, Хозяин новую чистку затеял. Для этого даже голос менять научился и лицо загримировал.
Ворошилов (Булганину): - Типун тебе на язык! Не каркай!
Каганович: - Я понял, Иосиф Виссарионович! Маркс-Энгельс – Святой Дух. Ленин – Бог-Отец. Сталин – Бог-Сын. Святая Троица!
Какацман: - Даже Каганович может хоть раз в жизни умное слово сказать. Только не совсем оно у тебя и умное. Более умно говорить не о трех видах богов, а о едином Боге и его ипостасях. Как у космополитов: Иегова, Саваоф, Элохим. 3 имени, но одно существо.
Хрущев: - А хотите, я 7/40 сбацаю?
Маленков: - Угомонись, Хрущ! Иначе в торец схлопочешь.
Хрущев (Маленкову): - Тебе чо надо, чмо?
Маленков (Хрущеву): - Угомонись, говорю!
Хрущев (Маленкову): - А то чо?
Маленков (Хрущеву): - А то я тебе в рожу дам.
Хрущев (Маленкову): - Ты - мне?
Маленков (Хрущеву): - Я – тебе.
Хрущев (кидает в Маленкова яблоком): - А сам в харю получить не хочешь?
Маленков (кидает в Хрущева огурцом): - Ну все – ты меня достал, клоун!
Хрущев (встает и бросается к Маленкову): - Пидор!
Маленков (встает и бросается к Хрущеву): - Сам пидор!
С минут все со смехом наблюдают, как возятся, награждая друг друга в ближнем бою короткими оплеухами и зуботычинами Маленков с Хрущевым.
Но те быстро выдыхаются и, тяжело дыша, расходятся по своим местам, оборачиваясь и грозя друг другу кулаками.
Фадеев: - Тогда, товарищ Сталин, "Краткий курс истории ВКП(б)", ставший для советского народа и всего прогрессивного человечества главным ориентиром в формировании единственно правильного взгляда на историю партии большевиков – это своего рода Библия, да?
Какацман: - Совершенно верно, товарищ Фадеев. Я лично редактировал это Священное Писание коммуниста. Я переписал историю творчески. В соответствии - с собственным пониманием событий и своей роли в них. В данной Библии я перестраивал пространство и время по собственному желанию, подобно Всевышнему.
Фадеев: - И именно так мы ее и читаем: словно верующие послание от Господа.
Какацман: - Меня поначалу насторожила та религиозность, с которой к "Краткому курсу…" отнеслись широкие массы, особенно – молодежь. Я постоянно говорил моим студентам и аспирантам на кафедре: не впадайте в начетничество и метафизический идеализм, учитесь претворять сталинские идеи в жизнь творчески… Но потом я понял: поголовная вера в каждое предложение "Краткого курса…", в каждое из его слов, в каждую формулировку и в каждое умозаключение есть нечто из разряда религиозного ритуала, а посему не подлежит пересмотру с точки зрения рациональной логики.
Фадеев: - Но для чего все это, товарищ Сталин?
Какацман: - Для чего нужна марксистская теология советским коммунистам? Чтобы соотносить каждый свой шаг с учением коммунизма. Марксистско-ленинская теология и все прочие коммунистическо-богословские дисциплины с их схоластикой и догматикой пронизывают все наше общество и управляют поведением советского человека с самих яслей, где оплачиваемые государством воспитатели начинают промывку детских мозгов, внедряя туда идеалы коммунизма. Не будь у нас теологии наш народ не смог бы подняться над пошлыми мещанскими идеалами и животными инстинктами. Наша цель – коммунизм – пока столь же расплывчата и фантастична, как и все описания христианского Рая. А малодушным людишкам, коих в роде человеческом явное большинство, не доступны абстракции. Чтобы поднять народы на строительство Царства Божьего на Земле, надо поднять их над животным уровнем. А опыт по этой части имеют только попы, уже не одно тысячелетие морочащие голову своей доверчивой пастве.
Фадеев: - Я, кажется, понимаю. Люди не верят в идеалы по природной сущности своей, наполненной темными инстинктами, завистью, злобой, похотью, трусостью, готовностью предавать… И единственная возможность заставить их следовать идеалам…
Микоян: - Публично расстрелять перед строем каждого десятого.
Буденный: - Нет, Анастас, лучше сначала выпороть, снять со спины шкуру, отрезать уши, а потом уже расстрелять. Впечатление будет более убойным.
Микоян: - Врагам народа - высшую меру пролетарской справедливости!
Какацман: - Вышак – это хорошо, Анастас. И меры физического воздействия – тоже. И лагеря. Для острастки сгодится. И для уменьшение поголовья классовых врагов полезным будет. Но слово Божье, оно, товарищи студенты, убойнее всего. Вспомните, как в сорок первом третьего июля я обратился к советскому народу. Я обратился к ним не как к винтикам социалистического хозяйства, а как к пастве. Я сказал им: "Братья и сестры!"
Булганин: - В критические дни Московской битвы, когда враг подступил к столице советского государства, товарищ Сталин, в отличие от бежавших в панике членов правительства, оставался в Кремле, воодушевив этим все обороняющие город части, героически отбросившие полчища фашистов от сердца нашей страны и начав тем самым свой победоносный путь к логову коричневой заразы. Воистину – так мог поступить только Бог.
Какацман: - Кроме того, когда мой сын, мой Яша, попал в плен, я отказался даже говорить про его обмен. Бог-Отец отдал своего Сына на страдания и мученическую смерть. И я, подобно Господу, отдал Якова на заклание, дабы советские люди уверовали в меня еще сильней…
Молчание. Буденный втихаря пьет водку.
Фадеев: - Люди шли с Вашим, Иосиф Виссарионович, именем на врага. Многие идущие в атаку бойцы были уверены, что если крикнуть навстречу летящей пуле имя великого Сталина, то пуля полетит обратно. Мне фронтовики писали, что так оно и было.
Ворошилов: - Саперы шли по минным полям, Коба, с твоей фотокарточкой в кармане гимнастерки. Говорят, она многих от смерти спасла.
Микоян: - Поэтому, наверно, в Великую-Отечественную, были восстановлены некоторые православные обычаи. Почему же тогда, товарищ Сталин, Вы нам ничего не объяснили?
Какацман: - Тогда вы, товарищи студенты, еще не дозрели… Кстати, ко мне, если верить слухам, для того, чтобы я его благословил, сам избранный патриархом митрополит Сергий приходил, ручку целовал. У них, у попов, так принято.
Буденный: - А я-то все никак не мог понять, почему в сорок третьем ввели погоны, офицерские звания и гвардейские части. Ломал я себе голову: с чего заговорили про белогвардейцев: Суворова, Кутузова, Нахимова. А тут оказывается мы к нашей марксистско-богословской телеге подводили жеребца великорусского шовинизма?
Какацман: - А ты не такой пень, Сеня, как это кажется с первого взгляда.
Фадеев: - И именно данной цели послужила замена "Интернационал" сталинским гимном – смеси царского "Боже храни" с "Коль славен наш Господь в Сионе"!
Какацман: - Ах, какие мне попались славные, замечательные, сообразительные студенты. Да. Теология коммунизма мало чем отличается и по содержанию и по форме от христианской. Те же идеи, те же ритуалы. Но - усиленная русской национальной традицией, в основе которой лежит бессмысленное самопожертвование и вера в халяву – она становится сильнее всякой поповщины во сто крат…
Хрущев: - Иосиф Виссарионович, разрешите мне пописать отойти?
Какацман: - Пописай, дорогой. Пописай. Не заблудись там, коридоре…
Хрущов, провожаемый презрительными взглядами застольщиков, уходит.