Литература и наука в творчестве олдоса хаксли

Вид материала

Литература

Содержание Теоретическое значение работы Практическое значение работы Апробация работы Структура работы Содержание работы Наука, свобода и мир Поэзия и наука Две культуры и научно-техническая революция Каково же назначение современной литературы? Литература и наука Чем по теории О. Хаксли литература может оказаться полезной науке?

Подобный материал:

• Тема: «Библейские мотивы в творчестве Б. Пастернака», 211.88kb.
• Андрей Иванович Андреев, я занимаю должность председателя Совета директоров Управляющей, 124.57kb.
• Лекция №2, 2185.06kb.
• Олдос Хаксли. «О дивный новый мир» роман-антиутопия, 323.23kb.
• Библиотека Альдебаран, 12986.81kb.
• Лекция «Литература XX века», 18.74kb.
• Проблемы поэтических образов в творчестве Джалолуддина Руми 10. 01. 03 Литература народов, 2126.36kb.
• Концепт «Враг» в творчестве эриха марии ремарка исоветской «лейтенантской прозе» 1950-60-х, 236.52kb.
• Художественный билингвизм в творчестве Садриддина Айни (на примере таджикского и узбекского, 357.38kb.
• Анималистическая литература франции: традиции и их трансформация в творчестве, 335.23kb.

главами 1 и 2 стало и интервью в Голливуде в 2004 г. с вдовой писателя Лаурой Арчерой Хаксли, ныне покойной.

Американская часть исследования состоялась благодаря грантам Фонда Фулбрайта и Фонда Флетчера Джоунза (Хантингтонская библиотека).

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ РАБОТЫ:

Результаты исследования могут быть использованы по нескольким направлениям: при составлении аналогичных «интеллектуальных писательских биографий», при изучении генезиса фантастических, в особенности футурологических произведений, при анализе междисциплинарных текстов.

ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ РАБОТЫ:

Положения диссертационной работы могут быть использованы при чтении общих курсов по истории литературы, специальных курсов по истории и поэтике фантастической литературы, по междисциплинарным методам в литературоведении, в курсах по истории культуры, по истории идей и биопоэтике.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ

Основные идеи, положения и результаты диссертационного исследования были представлены на докладах, сделанных на Английском отделении Университета Линкольна (Небраска, США) и в Хантингтонской библиотеке (Пасадена, США) в 2004 г., а также на следующих симпозиумах и конференциях: 1. Международная конференция «Консерватизм и неоконсерватизм». СПб., 1998. 2. Summer Institute for Semiotic and Structural Studies. Imatra (Finland), 1999. 3. Международная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Э. Хемингуэя. СПб., 1999. 4. XXIX Международная филологическая конференция. СПб., 2000. 5. European Association for American Studies Biennial Conference. “Nature’s Nation Reconsidered: American concepts of Nature from Wonder to Ecological Crisis.” Graz (Austria), 2000. 6. 10-th International Conference of Belarussian Association for American Studies “From “the Awakening” to “Titanic”: American Culture in the 20^th Century.” Минск, 2000. 7. The Сonference of the Netherlands American Studies Association “Dreams of Paradise, Visions of Apocalypse: Utopia and Dystopia in American Culture.” Middleburg (the Netherlands), 2000. 8. European Association for American Studies Biennial Conference. “The United States of/in Europe: Nationhood, Citizenship, Culture.” Bordeaux (France), 2002. 9. Third International Aldous Huxley Symposium. Riga (Latvia), 2004. 10. XXIV Международная филологическая конференция. СПб., 2005. 11. The 5^th International Auto/Biography Association Conference. Mainz (Germany), 2006. 12. XXXVII Международная филологическая конференция. СПб., 2008.

Материалы диссертационной работы были использованы при разработке учебного курса лекций «История и теория фантастических жанров» и семинаров по «пристальному чтению» на Факультете филологии и искусств СПбГУ.

СТРУКТУРА РАБОТЫ: диссертационное исследование состоит из введения, трех глав – по одной на каждую «археологическую территорию» или область утопических экспериментов Олдоса Хаксли, заключения и библиографии (450 наименований: 98 русских, 352 английских, а также 7 электронных ресурсов). Общий объем диссертации 516 с.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение содержит обзор зарубежных и отечественных работ, посвященных Олдосу Хаксли, в особенности тех немногих, что раскрывают роль научного знания в его творчестве. Во Введении в общих чертах рассматриваются изменения в отношении О. Хаксли к науке. Так, например, нельзя не заметить, что писатель не раз на нее «нападал». Самая язвительная и яростная из его атак – роман «Обезьяна и сущность», что не удивительно: данная утопическая фантазия посвящена последствиям ядерной войны.

В книге « Наука, свобода и мир» (Science, Liberty and Peace, 1946) Хаксли изложил свои размышления (в духе Толстого, цитатой из которого начинается это пространное эссе) о тех опасностях, что готовят человечеству практически любые открытия и технические изобретения, ибо они приведут лишь к новому, более существенному имущественному и правовому неравенству во всем мире.

Тем не менее, наука, в особенности естествознание, входила в сферу важнейших интересов Олдоса Хаксли. Почему?

Во-первых, ему как создателю сюжетов и характеров представлялось интересным изобразить ученого, его мыслительный процесс – движения ума от набора чувственных восприятий к набору ненаблюдаемых, гипотетических данностей и затем к новой гамме переживаний и системе представлений. Ученые присутствуют во многих произведениях Хаксли. Это Шируотер в «Шутовском хороводе», лорд Тэнтемаунт в «Контрапункте», Мартенс в «Гении и богине» (The Genius and the Goddess, 1955), Миллер в «Слепце в Газе» (Eyeless in Gaza, 1936), Обиспо в «Через много лет» (After Many a Summer, 1939) и Макфэйл в «Острове».

Во-вторых (и это самое главное), Хаксли полагал, что наука оказывает все более существенное влияние на дух, сознание и на абсолютно все стороны жизни человека и планеты.

Олдос Хаксли неоднократно отмечал, что писатели в целом любят хвалиться своим неведением. Он называл литераторов, по-прежнему игнорирующих открытия Эйнштейна и Гейзенберга, «невежественными идиотами». Естественнонаучное знание, писал Хаксли в «Литературе и науке», в основном остается за пределами литературы, оно не усвоено теми, чья традиционная задача заключается в изучении человека как индивидуума, как продукта культуры и как биологического вида. Словно в оправдание литературы Хаксли напоминает, что «ненаучное», т.е. художественное исследование врожденных различий между людьми изначально присуще литературе. До того, как соответствующие открытия были сделаны биологами, антропологами и психологами, именно литература брала на себя роль точного, хотя и интуитивного «инструмента» познания типов и характеров. «Лишь в двадцатом веке наука догнала литературу», что, как справедливо отмечает Хаксли, накладывает на последнюю особую ответственность.¹⁴

Хаксли не раз говорил, что успехи психологии, физиологии и биохимии отразятся на человеке гораздо сильнее, чем успехи физики и техники.

Во Введении также рассмотрена история знаменитых споров о литературе и науке в ХХ в. Хотя дискуссия о взаимоотношениях науки и искусства была начата предками Олдоса Хаксли (Мэтью Арнольдом и Томасом Гексли) еще в XIX веке¹⁵, подлинные страсти вокруг этой темы разгорелись лишь в ХХ веке.

Еще в 1919 году в небольшом эссе « Поэзия и наука» Олдос Хаксли поделился с читателями своей мечтой «поженить науку и поэзию», добавив, что, к сожалению, в английской литературе не найдется достойных примеров подобного союза (примеры поэзии Альфреда Теннисона и Эразма Дарвина он решительно отметал).¹⁶ Хаксли изумлялся тому факту, что XIX столетие, столь богатое научными идеями, не смогло породить хороших поэтов, страстно увлеченных темой науки.

Хаксли уже в начале своей карьеры писателя и критика стремился показать художникам и ученым ограниченность и неполноту их независимых систем координат. Однако указывая на необходимость «научного просвещения» писателей, он неизменно подчеркивал ограниченность и научного знания как такового, что нисколько не усмирило собственную страсть писателя к науке, но задало ей неожиданное направление.

В середине века вспыхнул «конфликт двух культур», вызванный в 1958 году лекцией Ч. П. Сноу « Две культуры и научно-техническая революция» и последующим ответом Ф. Р. Ливиса .¹⁷ Сноу констатировал разрыв между научно-технической и гуманитарной «культурами». Он безапелляционно причислил литераторов к «неучам», обвинив их в пессимизме и отсутствии интереса к науке и прогрессу.

В 1963г. Хаксли опубликовал в Harper's статью «Единственный способ написать современную поэму о соловье».¹⁸ В ней он дает кажущееся сейчас тривиальным, но по тем временам достаточно новаторское в своей точности, определение литературного и научного дискурсов. Хаксли подошел к этой теме строго научно, последовательно доказывая, что наука описывает обобщенный опыт (public experience), а литература – личный (private experience). Нельзя не заметить, что произведения самого О. Хаксли этот тезис опровергают, ибо порой содержат суммированный и обобщенный опыт, изложенный гораздо убедительней, чем личный опыт его героев. Впрочем, Хаксли и сам это понимал.

Каково же назначение современной литературы? Прежде всего, настаивал О. Хаксли, современная литература должна оставаться искусством, ибо плохое искусство наряду с нереалистичной философией и религиозными предрассудками - это «преступление против человечества». И, во-вторых, знание, лежащее в основе произведения, должно соответствовать правде личного опыта, правде культурной традиции и правде современной науки. Сплав этих трех составляющих послужит «сырьем для новых литературных форм».¹⁹ Хаксли подчеркивал, что фактическая нелепица разрушает самую совершенную поэзию.

Таков манифест новой литературы, цель которой – исследование Человека и исследование природы Новой Эпохи.

Научная достоверность и точность, в сущности, находятся за пределами художественности. Однако в том случае, если такой литератор, как Хаксли, стремится достичь не просто правдоподобного, но достоверного изображения придуманного им мира, так или иначе представляющего проекцию современной ему действительности, научная подоплека художественной реальности становится основой эстетического замысла. Ясность и наукообразие художественного проектирования, начиная с 1930-х годов, стали одной из важнейших задач автора.

Цель написанной тогда же книги « Литература и наука» – определить, какова связь литературы и науки, выяснить, чем, с художественной точки зрения, литератору двадцатого века может быть полезна наука двадцатого века. По существу, «Литература и наука», завершившая писательскую карьеру Хаксли, представляет собой проект новой прозы, чье предназначение - показать жизнь человека новой эпохи, человека, сознание которого обусловлено новым знанием.

Эта последняя книга Хаксли – сумма его зрелой эстетики. Она недвусмысленно свидетельствует о том, что дидактическая и просветительская роль литературы для него бесспорна и первостепенна.

Назначение ученого, по Хаксли, заключается в создании монистической системы, в которой все многообразие мира сведено к некой систематической целостности. Писатель же должен не просто констатировать многообразие мира. Ему следует акцентировать многоликость жизни, изображать радикальную непостижимость грубого, неподдающегося осмыслению бытия, переводить случайность и бесформенность индивидуального существования в «хорошо организованное и осмысленное произведение искусства».²⁰

Чем по теории О. Хаксли литература может оказаться полезной науке?

Хаксли убежден, что естественные науки нуждаются в интуитивных озарениях художника, в точке зрения писателя, существенно отличающейся от видения ученого. Писатель смотрит на мир «с высоты птичьего полета», т. е. непредвзято, ибо не скован дисциплинарными рамками.

О. Хаксли представляет себе идеальную современную литературу как синтез обобщенного знания и личного непосредственного опыта, как сплав безукоризненных научных рассуждений и не менее безупречного художественного чутья.

Примерно такие же рассуждения, как это ни удивительно, встречаются и в современном литературоведении - например, в «эволюционной» или «биопоэтической критике».

И, наконец, Хаксли указывает на особую роль литератора - этическую. Так как современная наука порой способствует достижению совершенно негуманных целей, то именно литература, не столь отстраненная и безличная, должна напоминать об этой «гротескной и все более угрожающей ситуации» и показывать, в чем состоит подлинная человечность, и каково биологическое и психологическое предназначение человека как представителя своего вида и человека как индивидуума.²¹ Тексты Олдоса Хаксли, анализируемые в диссертационной работе, полностью соответствуют этой роли, осознанно выбранной писателем.

ГЛАВА 1 «Утопия нормального функционирования сознания: Олдос Хаксли и психология». Очевидно, что литература с момента своего возникновения с той или иной степенью осознанности занималась изыс­каниями в области человеческой психики. Этому вопросу посвящен § 1 («Литература и психология, или Междисциплинарность в литературном тексте»). В критике по-прежнему доминирует стереотип, согласно которому художественная литература демонстрирует всего лишь интуитивное прозрение тайн сознания. Этот тезис вполне правомерен в отношении классической прозы до последней четверти XIX в. Между тем литературная ситуация стала принципиально иной после того, как психология—в частности, Уильям Джеймс и Вильгельм Вундт и в особенности Зигмунд Фрейд—открыла фундаментальные законы мышления и восприятия. При этом, в частности, Фрейд «извлек» некоторые свои цент­раль­ные концепции скорее из художественной прозы, драматургии и поэзии, нежели из клинической практики, совершив весьма удачную и плодотворную попытку «освоения» литературы как альтернативного дискурсивного и познавательного метода.

Едва ли можно усомниться и в том влиянии, которое психоанализ, в свою очередь, оказал на литературу. Современная зарождающемуся и зрелому психоанализу литература не осознавала того, что в психологии происходит процесс, который она сама подготавливала и в конце концов инициировала - вот поистине великолепный пример культурно-пси­хологического вытеснения! Большинство художественных текстов, написанных не без влияния психоанализа, позаимствовало из него теорию влечений и топографическую модель Фрейда. Однако есть жанр художественной прозы, который оказался более «удобным» для экспериментов структурного характера, чем другие жанры или виды литературы. Это утопия, где произошел поворот от достаточно традици­онного изображения в произведении внутреннего конфликта сознания к интеллектуально-психологической рефлексии в рамках новых психологических концепций. Примером служат «Дивный Новый Мир» и «Остров», во многом обязанные своим происхождением различным направлениям психологии и психотерапии. Серь­езное увлечение психологией, имевшей для О. Хаксли как личностный интерес в качестве инструмента самопознания, так и философский смысл, привело к появлению нового типа прозы. В этих текстах исследуется структура индивидуального и общественного сознания и взаимодействие отдельных их областей в полном соответствии с данными современной психологической теории и практики. Таким образом, вначале психология «освоила» литературу и приспособила ее к своим концепциям, а вслед за этим специфические темы психологии были, в свою очередь, «завоеваны» литературой. Так идеи движутся по кругу—от литературы к науке и снова—от науки к литературе, что, впрочем, вовсе не означает, что они не могут возникать самостоятельно.

Энциклопедичность познаний Олдоса Хаксли в области психологии—тот фактор, который заставил нас включить весьма внушительное количество персоналий, идей и направлений в критическое комментирование не только его художественных произве­дений, но и научной публицистики, составляющей большую часть его литературного наследства. За полвека существования хакслеведения критики так и не уделили должного внимания этой важнейшей стороне его жизни и творчества. (Исключением являются несколько статей П. Фирчоу, Дж. Мекьера и Дж. Халла²²).

Письма Хаксли в совокупности с его художественными и публицистическими текстами дают нам обширный материал, позволяющий проследить, как менялись его воззрения. Собрав воедино, сопоставив и про­анализировав его высказывания по вопросам психологии, психопатологии, психофизиологии, психосоматической медицины и психотерапии, мы получили достаточно объективную картину того пути, по которому Хаксли шел к пониманию не только феномена сознания, точ­нее, «тела-сознания» в целом, но и самого себя.

Путь самопознания, избранный писателем, следует определить как косвенный (ему была чужда идея самоанализа напоказ, для других: возможно, по этой причине он не вел дневников и записных книжек и практически не делал никаких личных признаний в переписке) и научный – последнее качество довольно нетривиально для художника.

В § 2 («Самопознание, или Зачем писателю теория?») мы отвечаем на следующие вопросы: почему Олдос Хак­сли читал так много книг именно по медицине и психологии? Какая сила «гнала» его на многочисленные профессиональные конгрессы, съезды и семинары? Что заставляло профессионального литератора уде­лять такое внимание именно психологии в художественной прозе, интервью, многочисленных эссе и курсах лекций (в Калифорнийском университете Санта-Барбары, Массачусетском технологическом ин­ституте и др.)? Зачем он участвовал в порой рискованных экспериментах с применением гипнотического внушения²³, лечебных токов и сомнительных фармакологических препаратов?

Его интерес к медицине и психологии был не только простым любопытством. Писателя занимала телесно-ментальная проблема, потому что всю жизнь он пытался найти наиболее адекватный и комфортный способ сосуществования своего активного разума и лабильной психики с нездоровым телом. Отсюда его неприязнь к любой психо­логиче­ской теории, не учитывающей телесную, соматическую составляющую.

Мы рассматриваем и различные биографические обстоятельства, что предопределили его глубокий интерес к психотерапии. Однако, центральное место отведено общей гуманистической установке писателя - его желанию облегчить не только собственные, но и чужие страдания.

Он стремился к самосовершенствованию не только в психосома­ти­ческом плане, но и в этическом, пытаясь найти идеальные рецепты для здоровья души, без которого не может быть достигнута жизненная гармония. Чем старше он становился, тем интенсивнее погружался в размышления о «флоре и фауне глубинного слоя подсознания», тем явственнее он осознавал иллюзорность своего отшельничества (в принципе естественного для писателя), тем сильнее было его со­чувствие, пришедшее на смену любопытству собирателя характеров. Психология была важна ему для верного понимания как себя, так и другого. В эссе «Этика» (Ethics) (сборник «Цели и средства» [Ends and Means, 1937]) писатель говорит о том, что невозможно достичь трансценденции без того, чтобы сначала не потрудиться стать полноценной личностью.

Лаура Арчера, вторая жена писателя, сыграла важнейшую роль в расширении этой сферы его увлечений. Во время работы над «Островом» Хаксли воспользовался описаниями некоторых особенно эффективных методов, которые она практиковала в психотерапевтической работе с пациентами.

Кроме личных оснований для психологических штудий у писателя наличествовал и объективный научный интерес. Он-то и заставлял О. Хаксли читать классические, новейшие и даже самые нетрадиционные, маргинальные труды по психологии. Кажется, нет такой теории, такого направления в общей, в медицинской психологии, а также в парапсихологии, которым он не отдал бы должное. Классический фрейдизм, неофрейдизм, гештальтпси­хология, юнгианство, бихевиоризм и необихевиоризм, экзистенциальная психология, телесная терапия, дианетика, виталистские теории, гештальттерапия, разно­образные методы восточной психотерапии, предложенные дзен-буд­диз­мом, махаяной, тантризмом, даосизмом,—все это тщательно изуче­но, осознано, прокомментировано и зачастую включено в концепцию и сюжет очередного романа.

Картина сознания, в том виде, как она предстает в его статьях, лек­циях и особенно в переписке, являет нам симбиоз изначально противоречащих друг другу концепций, принадлежащих как профессиональным психологам и биологам, так и близким ему по духу мыслителям его круга—Дж. Херду, Б. Расселу и Дж. Крутчу. В некоторых случаях он почти буквально воспроизводил чужие идеи, в других—проявлял гораздо больше свободы.

С особенным вниманием О. Хаксли относился к трудам, посвященным типологии людей (к работам К. Г. Юнга, Э. Кречмера, Ч. Стокарда и пр.). Наиболее восторженно он высказывался о теории консти­туциональных различий, разработанной американским психологом У. Шел­до­ном (1898–1977). Влияние Шелдона, представившего человека тем, кем он на самом деле является—«психофизическим целым» или mind-body, отчетливо просматривается в «Острове».

Приведенный в § 3 («Проекты») хронологический перечень конкретных проектов, экс­периментов, семинаров и конференций, посвященных различным областям и отдельным вопросам психологии, в которых принял участие Олдос Хаксли, поразителен сам по себе. Существует немало примеров того, как доклады и лекции писателя оказывали влияние и на отдельных психологов, терапевтов, и на целые институты. Так, например Эсаленский иснтитут принял тезис О. Хаксли о развитии внутреннего потенциала человека за основу своей деятельности.

Занятия восточной философией и психологией в итоге привели Хаксли к ревизии классической модели сознания. Этой теме посвящен § 6 («Хаксли, Восток и Запад») и § 7 («Картина сознания»). В письмах и трактатах – прежде всего в «Вечной философии», в статье «Воспитание амфибии» (The Education of the Amphibian, 1956), в лекциях, прочитанных в Храме Веданты, в курсе лекций «Положение человека» (The Human Situation, 1959) Хаксли говорит о том, что природа человека складывается из трех составляющих—тела, сознания и души, и соотносит уровни (слои сознания) с соответствующими витками эволюции. Дабы выполнить свое предназначение, психология и должна заниматься всеми тремя составляющими.

Весьма необычным является то, что Хаксли нисколько не сомневался: одни и те же явления можно описать и объяснить в рамках как теологии, так и научной психологии. Отсюда весьма специфическая терминологичес-кая система, с помощью которой Хаксли описывает феномены, структуру и топографию сознания. Эта тема так сильно занимала Хаксли, что он всю жизнь придумывал новые схемы, образы и трактовки.

В главе 1 мы выясняем, насколько глубокими и объективными были оценки, которые О. Хаксли дал психологическим школам, направлениям и отдельным концепциям. Так, например, в § 4 («Хаксли и Фрейд») говорится об эволюции отношения О. Хаксли к Фрейду и психоанализу. То, что Олдос Хаксли отрицательно относится к психоанализу, было очевидно еще в 1920-е годы и в 1930-е гг., в особенности после публикации романа «Дивный Новый Мир». Однако если отрицание Фрей­да было столь решительным и однозначным, как это пытаются представить хакслеведы, то каковы причины того, что Хаксли вплоть до кон­ца своей литературной карьеры так много (прямо или иносказательно) писал о Фрейде?

Обратим внимание на то, что в конце жизни, в книге «Литература и наука», Хаксли выделяет литературные темы, которые не получили бы развития без идей психоанализа: «<…> хроническая гражданская война внутри сознания, ее последствия, беспокойство, фрустрация».²⁴ По существу, Хаксли никогда не отвергал фрейдовскую концепцию бессознательного, опираясь на нее в романе «Слепец в Газе» (1936), в повести «Гений и богиня» (1955), а также в историко-биографическом романе «Луденские бесы» (1952). А в «Острове» Хаксли нападает на фрейдистов по инерции или, скорее, с целью выгодно оттенить те психотерапевтические практики, что пропаганди­руются в этой утопии.

В § 5 («Хаксли, бихевиоризм и «промывание мозгов») мы исследуем восприятие Олдосом Хаксли классического бихевиоризма и необихевиоризма. Неприятие писателем этих учений, на первый взгляд, свидетельствуют многочисленные острополемические пассажи в его романах и эссе. В самом деле, «Дивный Новый Мир» описывает новые свойства психики у жертв бихевиористского редукционизма. В этом смысле текст Хаксли продолжает уэллсовскую и замятинскую традицию изображения жертв психиатрического воздействия, подхваченную в дальнейшем Кеном Кизи в «Полете над гнездом кукушки» (1962) и Энтони Берджессом в «Заводном апельсине» (1962).

Однако Хаксли периодически возвращался к обсуждению бихевиористских методов воспитания, очевидно, отдавая должное некоторым их преимуществам. Так, в частности, ему было известно утверждение Дж. Уотсона: не изменив фундаментально среду, нельзя сформировать новые модели поведения.

Нет сомнений в том, что Хаксли был осведомлен о теориях необихевиориста Б. Ф. Скиннера: он читал главные его работы и говорил о них в эссе и письмах. Скиннер полагал, что замещение нежелательных поведенческих стереотипов повторяющимися желательными (положительными) реакциями на специфические стимулы является эффективной терапией. Подыскивая наилучшую систему воспитания и обучения детей на острове Пала в романе «Остров», он не обошел вниманием и скиннеровские методы. Надо заметить, что в критике этот источник философии романа полностью игнорируется. Под влиянием написанного в 1948 году «Уолдена Два» (Walden Two), знаменитой практической утопии Скиннера, Хаксли использует и в собственной утопии контроль над внешней средой и положительное подкрепление для формирования совершенно «добровольного» поведения – такого, которое приемлемо для общества в целом и не противоречит интересам индивидуума. Однако Хаксли неизменно критиковал скиннеровскую трактовку человеческой природы и указывал на то, что последняя не сводится к совокупности поведенческих тактик.

§ 8 («Феномен массовой истерии: психоистория в литературе») представляет собой первое источниковедческое исследование исторического романа-трактата Хаксли «Луденские бесы» (1952), изображающего реальный эпизод демонической одержимости и охоты на ведьм в небольшом французском городке Луден в XVII в. Выбор этого эпизода был обусловлен вовсе не его исключительностью - в Европе того времени одержимость бесами не была редкостью, а тем, что после луденского судебного разбирательства оста­лись многочисленные ма­териалы для исследования подобных таинственных и неоднозначных историй.

Текст Хаксли показывает, что именно историческая специфика ментальности, т. е. присущий эпохе тип сознания, определяет конкретное историческое бытие. «Луденские бесы» представляют внутренний мир бесноватых, ведьм и экзорцистов как реальность, органичную для культуры эпо­хи в целом. «Охота на ведьм» и одержимость дьяволом показана как культурный феномен, который, как это ни странно, может периодически самовоспроизводиться и в наше время в тех случаях, когда предпринимаются особо маниакальные усилия в борьбе со злом.

Эти темы дали Хаксли большой простор для рассуждений о проблемах не только исто­рии и социологии, но и, более всего, психологии—сферы его особо пристального внимания. Намерение осуществить именно психологический анализ в основном игнорируется хакслеведами. «Луденские бесы» изобилуют экскурсами в историю учений церкви, ересей, психологии, медицины и т. п. Все они нами рассмотрены. Мы проделали и компаративистский анализ, обнаружив, что у романа-трактата Хаксли и драмы Миллера «Тяжкое испытание» (The Crucible, 1953) есть один общий источник - знаменитая монография историка Марион Л. Старки «Дьявол в Массачусетсе» (The Devil in Massachusetts, 1949), посвященная салемским ведовским процессам.²⁵

Удивителен не только объем изученной писателем литературы, но и диапазон вопросов, предопределивших отбор источников и историо­графии. Для создания исторически верной картины писателю потребовалось объективно оценить взгляды луч­ших мыслителей Раннего Нового времени (Якова I, Дель Рио, Я. Шпренгера и Г. Крамера (Инститори­са), М. Бодена, И. Вира, Р. Скота, С. Харснета, Л. Синистрари, Р. Калефа и Б. Беккера, Р. Бертона).

Комплекс идей, выраженных в этом тексте, во многом предвосхитил концепции знаменитой «Истории безумия в классическую эпоху» (1961) М. Фуко, книги, в которой самым подробным образом про­слеживается процесс постепенного замещения колдовства истерией, демонического дискурса медицинским.

О. Хаксли при­шлось преодолевать многочисленные трудности, когда она искал наименее противоречивое объяснение демонической одержимости и синдрому «охоты на ведьм». Смелость писателя и уникальность его текста состоит в том, что, нисколько не отступая от исторической правды, он включил в свое произведение взаимопротиворечивые трактовки этого исторического эпизода. В результате «Луденские бесы» стали великолепным примером принципа дополнительности как основы текста. Именно так Хаксли представлял себе сосуществование литературы и науки.

В последнее десятилетие жизни Олдоса Хаксли главными метафо­рами его психологических рассуждений становятся открытость, лич­ностный рост, целостность, самоактуализация и освобождение. В таких терминах представители феноменологической и экзистенциальной пси­хологии, а также гуманистической психотерапии рассуждали о перспективах «обретения себя» и о дальнейшем развитии человечества. Эти направления психологической мысли, как мы утверждаем в § 9 («Хаксли и феноменологическая психология»), привлекали писателя потому, что соотносились с экзистенциальными проблемами и исходили из более точных, на его взгляд, и оптимистических представлений о нор­мальности, ибо обращали внимание на лучшее в человеке.

Многие лекции Хаксли содержат прямые и скрытые цитаты из ра­бот Эриха Фромма, чьи представления о здоровье, норме, истинном смысле и содержании любви и об авторитаризме оказались близкими убеждениям писателя. Завязка «Острова» также обязана своим происхо­ждением книге Фромма.

О. Хаксли был лично знаком с другим выдающимся психологом-эк­зистенциалистом—Абрахамом Маслоу, мечтавшим об обществе пол­ностью самореализовавшихся, «спонтанных» индивидуумов, свободных от фрустрации, комплексов, не испытывающих потребности в подавлении, вытеснении и агрессии. Для этого Маслоу даже предлагал подвергать психотерапии не, как обычно, сравнительно небольшое число пациентов, а десятки, сотни тысяч дезориентированных невротических людей. Думается, эта идея представлялась весьма заманчивой Олдосу Хаксли, как мы уже говорили, оценивавшему «вопрос душевного здоровья» миллиардами долларов.

Именно А. Маслоу придумал термин «евпсихия (эу­психия)»—утопия идеального общества психически здоровых реализовавшихся людей, стремящихся к непрерывному дальнейшему развитию и самосовершенствованию и улучшению окружающего мира. Олдос Хаксли не называл свой роман «Остров» «евпсихией», хотя у него были на то все основания. Однако этот термин при­вился в литературоведческих трудах, посвященных типологии утопий.

В § 10 («Остров» и гештальтерапия») говорится, что этот роман Хаксли заметно отличается от прочих его произведений нарративным методом, включающим не только «показ» и «рассказ», но и разъяснение, т. е. прямую, порой прямолинейную трактовку личности главного героя, весьма для него невыгодно оттененную по­казом исключительно психически здорового паланезийского общества.

Как правило, «Остров» либо интерпретируется в терминах традиционной социально-утопической мысли, либо прочитывается как беллетризованный трактат по тантри­зму и буддизму. В обоих случаях упускается из виду тот факт, что Хак­сли написал евпсихию, основанную, однако, не исключительно на восточных практиках освобождения, но еще и на достижениях западной психологии. И хотя источники его идей в романе не названы, мы можем без труда их распознать. Кроме уже вышеназванных концепций это эриксонианский гипноз и гештальттерапия—феноменологический и экзистенциальный подход, разработанный Фредериком (Фрицем) Перлзом в 1940-е годы, во многом параллельный Движению за раскрытие потенциала человека, участником которого был Олдос Хаксли. Таким образом, психология, психоневрология и пси­хотерапия, по существу, составляют основу сюжета «Острова». Несмо­тря на то, что этот роман вполне обоснованно считается утопией, гораздо точнее было бы определить его жанр как роман воспитания психотерапией.