Ежегодные лингвистические чтения 20 декабря 2006 года

Великотырновский университет

имени Святых Кирилла и Мефодия

Филологический факультет

Кафедра русского языка

Ежегодные лингвистические чтения

20 декабря 2006 года

Посвящаются юбилярам Кафедры русского языка

профессору Пеневой Светлане Жановне

доценту Дамяновой Диане

Редакционная коллегия:

Доц. д-р Гочо Недев Гочев

Доц. д-р Сийка Петкова Гочева

Гл. асс. д-р Владимир Стоев Хънтов

Гл. асс. Магдалена Димитрова Ганчева

Ст. асс. д-р Светослав Любомиров Сивков

Био-библиографические данные:

Ст. асс. д-р Светослав Любомиров Сивков

Содержание сборника

Теория и практика перевода

Доц. д-р Диана Дамянова. Экспрессивная эквивалентность и прагматическая адаптация при переводе художественной прозы.

Светослав Сивков. О переводе синестетических метафорических обозначений непредметных сущностей (на материале произведений русской художественной прозы и их переводов на болгарский язык).

Синтаксис

Доц. д-р Вера Ченева. К вопросу о выражении альтернативно-уступительных отношений в русском и болгарском языках.

Лексикология

Ст. преп. Емилия Михайлова. Окказионализмы в русском литературном языке постсоветского периода (на материале словоуказателя к книге „Русский язык конца XX столетия”).

Магдалена Ганчева. Некоторые наблюдения над процессами в лексике русского языка последних лет.

Иван Златев. Междометия с семантическим компонентом “удивление” в болгарском и в русском языках.

Словообразование

Владимир Хънтов. Этнонимы, связанные с названиями квазигосударственных административно-территориальных единиц в современном русском и в современном болгарском языках.

Орфография

Сийка Гочева. Дефисное написание новых сложных существительных в русском языке и их болгарские соответствия.

Методика и практика преподавания русского языка

Деляна Христова. Посмотрим по-новому на методику обучения русскому языку студентов-первокурсников.

История русского языка

Евгения Андреевна Тихомирова (Тверь, Россия). Конструкции с коррелятивной парой кто-тот в древнерусских и старорусских памятниках деловой письменности.

Био-библиографические данные юбиляров

Профессор Светлана Жановна Пенева, доктор филологических наук

Доцент Диана Иванова Дамянова-Долмова, кандидат филологических наук

Теория и практика перевода

Доц. д-р Диана Дамянова (Велико-Тырново)

Экспрессивная эквивалентность и прагматическая адаптация

при переводе художественной прозы

В теории перевода говорится о различных видах переводческой эквивалентности. Ю. Найда выделяет формальную и динамическую эквивалентность [цит. по: Комиссаров 1980, 56]. Формальная заключается в том, что перевод в целом ориентируется на исходный язык, т.е. он предназначается для того, чтобы как можно более полно передать форму и содержание исходного сообщения. С точки зрения художественного перевода более существенное значение имеет динамическая эквивалентность, при которой внимание направлено на реакцию получателя. Переводчик стремится получить эквивалентный эффект воздействия на адресата, вызвать у него такие ассоциации, какие вызывает и оригинал. В таких случаях переводческая эквивалентность не основывается на общности значений используемых языковых средств, а на максимальной близости эффекта воздействия, в результате которой можно сделать одинаковые выводы об эмоциональном восприятии и оригинала, и перевода.

Достижение этого эффекта имеет непосредственное отношение к прагматике перевода. „Прагматическая информация, закрепляемая за языковым знаком, играет важную роль и ее сохранение обеспечивает коммуникативную равноценность перевода оригиналу.” – пишет В. Н. Комиссаров [Комиссаров 1980, 104]. Прагматические факторы являются составным элементом эквивалентности на любом уровне. Но процесс перевода представляет собой конкретный акт речи на языке перевода, который практически ориентирован на конкретного получателя и на определенные условия и обстановку. При переводе происходит не только замена одного языка другим, но и замена читателя. Перевод предназначен для читателя другой национальности, с другими традициями, с другой культурой, с другим общественно-социальным и историческим опытом [Васева 1989, 156]. Все это ставит перед переводчиком любой эпохи сложные и иногда трудно выполнимые задачи.

Каждое художественное произведение рождается в национальной форме, отражает действительность данной страны в конкретный исторический момент, изображает национальные характеры в типичных ситуациях, что обеспечивает им самобытность и неподражаемость. Именно эту самобытность труднее всего сохранить и передать средствами другого языка. Притом трудности возникают не только в результате отсутствия переводческих эквивалентов культурных компонентов языковых единиц, но и самого восприятия чужих для читателя перевода ситуации, реакции и отношения к окружающей действительности.

Следовательно, к прагматическому аспекту перевода имеют отношение этнокультурные, этнолингвистические и социолингвистические факты. „Культурный компонент смысла слова для носителей конкретного языка, непосредственно выявляется в текстах, в которых так или иначе, по тому или иному поводу сопоставляются социально-исторические срезы эпох, сложившиеся стереотипы мышления, речевого поведения представителей разных слоев общества, профессий, политических групп и т.п.” [Бельчиков 1988, 30].

Все это приводит к необходимости прагматической адаптации текста перевода, которая имеет место прежде всего при переводе художественных произведений с ярко выраженным национальным колоритом. Именно в таких произведениях культурный компонент выделяется легче и ярче на фоне конкретной исторической эпохи, но труднее передается средствами другого языка. Результаты осуществления прагматической адаптации оцениваются по тому, насколько текст перевода соответствует тем задачам, для решения которых был осуществлен процесс перевода.

Прагматическая адаптация, обусловленная различиями в фоновых знаниях читателей оригинала и перевода, может заключаться в пропусках, добавлениях, заменах, но чаще всего в подстрочных объяснениях, в которых нуждаются реалии или имплицитно выраженный смысл исходного текста.

Наши конкретные наблюдения над переводческой практикой ограничены рамками некоторых произведений двух болгарских авторов: Чудомира и Е. Пелина.

Анализ переводческих эквивалентов различных компонентов культурных реалий, отражающих быт, традиции, обычаи и историю болгарского народа, показывает, что при передаче бытовых реалий (которые занимают значительное место в произведениях указанных авторов) переводчики используют два основных приема: приблизительный перевод и подстрочное объяснение реалии.

1. Приблизительный перевод. Примеры: „Дрeхите им - скъсани, увиснали - и както са брадясали и неостригани от Коледа насам, отдалече ще ги помислиш за кукери” (Чудомир 1971, т. І, с. 59) – „Одежонка на них рваная, мешковатая; сами они, с рождества небритые и нестриженные, похожи издали на огородные пугала.” (Чудомир 1974, с. 17). В этом примере переводческое соответствие передает общее зрительное впечатление, но при этом полностью теряется ассоциация с болгарской реалией, связанной с определенной традицией. „А пък прякор да измисля на някого - ще прилепне като лъжица в масло, та и с ръки-сапун да го триеш, не можеш го изчисти.” (Чудомир 1971, т. І, с. 59-60) – „А уж если он кому придумает прозвище, то прилипнет оно как масло к ложке, хоть стиральным мылом три - не отмоешь.” (Чудомир 1974, с. 18); „Донесоха му понуда - шишенце ракия” (Елин Пелин 1958, с. 118) – „Принесли ему гостинца - водки косушку” (Елин Пелин 1975, с. 89). В этом случае более конкретное понятие понуда заменяется более общим гостинец, а болгарская реалия ракия - русской реалией водка, но ассоциация в переводе сохраняется.

Другие примеры: „Два аслана ми беше изографисал отпред на сундурмата.” (Чудомир 1971, т. І, с. 233) – „Двух львов мне расписал перед крыльцом - долго продержались.” (Чудомир 1974, с. 53); „Чул ги кметът и дорде си облече новата антерия, дорде си закопчее калцуните, Димова поляна побеляла от перушина и потънала отново в нехигиеничност” (Чудомир 1971, т. І, с. 435) – „Услышал староста шум, но, пока надевал новую поддевку и застегивал ноговицы, Димова поляна побелела от пуха и перьев и снова погрузилась в негигиеничность” (Чудомир 1974, с. 257).

1.2. Особенно интересны случаи, когда культурная реалия связана с народными верованиями. Например: „Самодиви да ти сватуват, куче проклето, и таласъми да ви тропат по полиците” (Чудомир 1971, т. І, с. 62) – „Пусть к тебе ведьмы сватаются, пес проклятый, пусть нечистая сила все в доме у тебя перевернет! (Чудомир 1974, с. 22). В болгарском фольклоре самодива обладает положительной экспрессией в отличие от понятия ведьма (ср. болг. вещица). Но в общем звучании контекста (ведьма → нечистая сила) экспрессивность передана достаточно точно.

1.3. Традиционные в болгарском языке обращения с положительной экспрессией и оттенком ласковости, но этимологически связанные с понятием родствá, не имеют точных соответствий в русском языке. Поэтому переводчики стремятся к передаче эмоциональных оттенков, используя типично русские обращения. Примеры: „Станке, баби, - дума ù баба Вида, - приказки се носят из селото и кметът се канил да дойде, да ти хортува. Пази се, майка, пази се дом и род да не зачерниш с тоя пусти загорец.” (Чудомир 1971, т. І, с. 78) – „Станка, милая, - говорит ей бабка Вида, - молва пошла по деревне худая, и староста собирается прийти к тебе потолковать. Берегись, родная, не позорь свой дом и род с этим окаянным загорцем” (Чудомир 1974, с. 47).

2. Перевод с подстрочным объяснением. Реалия транскрибируется, а подстрочное объяснение дает читателю дополнительную информацию. Примеры: „Едно време на какиното ти Тянино дете месих прощъпалник, ама излезе клисав. . . (Чудомир 1971, т. І, с. 62) – „Когда-то пекла проштыпальник твоей племяннице, Тяниной дочке, но вышел клеклый” (Чудомир 1974, с. 42; подстрочное объяснение: проштыпальник – пирог, который пекут в честь первых шагов ребенка).

„Жените му точеха баници и баклави, правеха му цариградски „маалеби” и „таук гюусу” (Чудомир 1971, т. І, с. 31) – „Женщины раскатывали тесто для слоеных пирогов и пахлави, готовили ему стамбульские маалеби и таук-гюусу” (Чудомир 1974, с. 31; подстрочное объяснение: таук-гюусу – похлебка из куриных грудок).

В некоторых случаях реалия объясняется в самом тексте перевода: муканска гугла - высокая овчинная пастушеская шапка.

3. Часто применяемый способ передачи культурных реалий - это замена по прагматическим соображениям. Такая замена широко используется при передаче географических названий и понятий. Примеры: „Като остана сирак, заду по Влашка и Богданска земя, скита, губи се и се завърна едно лято дрипав като циганска торба.” (Чудомир 1971, т. І, с. 77) – „Когда остался сиротой, понесло его в Румынию да Молдавию, долго он скитался, совсем было вестей не подавал, как вдруг однажды летом вернулся, оборванный, как цыганская сума.” (Чудомир 1974, с. 45); „Не знам вашето село как е, но нашето е разположено на двата бряга на една река.” (Чудомир 1971, т. І, с. 74) – „Не знаю, как ваша деревня, а наша раскинулась по обоим берегам речки.” (Чудомир 1974, с. 27). В другом случае название Тунджа сохраняется без добавления существительного река / речка.

Сюда можно отнести и случаи с реалиями сугубо национально-исторического колорита. Примеры: ”Всички знаеха, че има някъде скрити два феса турски лири от румелийско време.” (Чудомир 1971, т. І, с. 231) – „Все знали, что он припрятал где-то две фески со старыми турецкими золотыми лирами.” (Чудомир 1974, с. 30). Здесь более конкретное историческое понятие румелийско време заменено более общим – старые турецкие золотые лиры.

В другом примере прилагательное троянски (ср. троянски гаванки, троянски грънци) заменено географическим названием – мисочки из Трояна. Оно дает более конкретную информацию читателю перевода, в то время как троянски гаванки может остаться совершенно непонятным для иноязычного читателя.

4. Очень интересны случаи перевода так называемых „говорящих имен”. В нашем материале это фамилии или прозвища героев. Примеры: Велко Великденов –Велко Великопостников, Колю Коледаров – Колю Колядников, Захари Заговелков –Захарий Заговелков, Косю Лимбата – Косю Чубчик. В другом случае переводчик сохраняет фамилию Калцунев, но под строчкой объясняет, что такое калцун и добавляет, что по-русски фамилия звучит примерно как Онучаев (ср. рус. онуча - болг. партенка, навой).

5. В исследованном материале есть очень любопытный пример перевода каламбура. Он построен на основе одного из значений слова номенклатура. „Кла-тура... кла-тура... Да не искат да ти подметнат, дето само седиш в склада и си клатиш краката, и ти плащат, а? Кла-тура... От клатене трябва да произлиза.” (Чудомир 1971, т. І, с. 289) – „Кла-тура... кла-тура... тура... Уж не намекают ли, что ты сидишь на складе, ничего не делаешь, а деньги получаешь? Тура!.. Вытурить тебя хотят... От слова турнуть.” (Чудомир 1974, с. 131). Несмотря на то, что в оригинале и в переводе обыгрываются различные языковые единицы (фразеологизм клатя си краката и глагол турнуть), ассоциация сохраняется и эффект воздействия очень точно передан.

6. Культурный компонент часто встречается и в устойчивых словосочетаниях. Как правило, переводчики используют в качестве эквивалента устойчивые словосочетания. Примеры: „Ела да ми платиш фиданките и да се потъкмим човешки, защото инак ще те изправя пред зелената маса.” (Чудомир 1971, т. І, с. 88) – „Заплати мне за саженцы и уладим дело по-человечески, не то к суду притяну.” (Чудомир 1974, с. 148). Болгарское словосочетание более образно и имеет более ограниченное во времени употребление, но тем не менее русское соответствие передает точно ситуацию. Другой пример: „Залови се той и нали е ходил по учение, колкото да му се замъти главата, ококори се пак, отвори уста и почна да приказва по вестник.” (Чудомир 1971, т. І, с. 194) – „Вроде было принялся за дело, но ведь он не из простых, замутил себе голову ученьем и, как только пообтерпелся, снова пошел болтать, как по-писаному.” (Чудомир 1974, с. 17).

В заключение следует отметить, что в проанализированных переводах экспрессивная эквивалентность при передаче культурных реалий достигнута, несмотря на то, что в отдельных случаях образность в известной степени снижена. Наблюдения показывают, что переводчики широко применяют прагматическую адаптацию в целях сохранения эстетического воздействия на нового читателя и, по возможности, без потери национального колорита, создаваемого культурными реалиями.

Литература:

Бельчиков 1988 – Бельчиков Ю.А. О культурном коннотативном компоненте лексики. – В: Язык: система и функционирование. Сборник научных трудов. М., „Наука”, 1988.

Васева 1989 – Васева И. Стилистика на превода. С., 1989.

Комиссаров 1980 – Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М., 1980.

Эксцерпированный материал:

Елин Пелин 1958 – Елин Пелин. Събрани съчинения в 10 тома. С.,1958.

Елин Пелин 1975 – Елин Пелин. Избранное. М., 1975. Перевод И. Воробьевой и Н. Толстого.

Чудомир 1971 – Чудомир. Съчинения в три тома. С., 1971.

Чудомир 1974 – Чудомир. От дела не отрывать. М., 1974. Перевод Н. Попова.

Светослав Сивков (Велико-Тырново)

О переводе синестетических метафорических обозначений

непредметных сущностей

(на материале произведений русской художественной прозы

и их переводов на болгарский язык)

В языке существует огромное количество переносных значений, источником которых является модель физического мира, познаваемого сенсорно, и которые применяются для дифференциации особенностей внутреннего мира человека – его психических, интеллектуальных, морально-характерологических и социально-коммуникативных качеств, а также его действий, состояний, взаимоотношений с окружающими, ср. яркая личность, горячий взгляд, острота ощущений, глубокий ум, темный субъект, поверхностное рассуждение, скользкий характер, низкий поступок, мелкая жизнь, жаркий спор, едкое замечание, уколоть словами, сверлить взглядом, очернить противника; кровь стынет от ужаса, похолодеть от страха и т.д.

В этом смысле синестетический перенос, понимаемый в широком плане, не только предоставляет возможности совмещения разных сторон чувственного восприятия, но выполняет также когнитивную функцию моделирования непредметных сущностей по образцу физического мира. В этом усматривается его антропоцентрический характер. Поскольку сенсорное восприятие поддается градуированию, а следовательно – делению с точки зрения нормативности / ненормативности, метафорический перенос, как правило, наделяет главный субъект метафоры также элементами утилитарного и эмоционально-оценочного характера.

1. Совпадение производных значений

Как и собственно синестезия, метафорический перенос из области “сенсорных” физических характеристик в непредметную сферу является регулярным когнитивным способом репрезентации смысла, характерным и закономерным для любого языка. Идентичность человеческого восприятия окружающего мира является предпосылкой для большого числа совпадений источников и направления такого типа семантического сдвига в русском и болгарском языках. Перечислим некоторые из наиболее часто встречаемых в эксцерпированном материале совпадений производных значений и контекстуальных употреблений лексем, а также их дериватов.

1) горький – горчив (слезы, усмешка, любовь, страсть, мудрость, переживание, привкус детства; горько заплакать, усмехнуться, посмеяться, вздохнуть; горечь любви, разлуки);

2) сладкий – сладък (слова, чувства, сон, мечты, любовь к миру, напев в душе, дружба, отчаяние, ужас; сладко говорить, улыбаться, умилять душу, петь, голосить, живется);

3) твердый – твърд (воля, характер, надежда, шаг, спокойствие, правило, решение, рука; твердо сказать, решить, знать; твердость мысли);

4) мягкий – мек (характер, взгляд; мягко сказать, упрекнуть, заметить, посмотреть, спросить, согласиться; размягченно одобрить; смягчить неловкость, выходку, дерзость, взор);

5) острый – остър (разговор, взгляд, язык, стыд; обостренный интерес, любопытство, наблюдательность; острота чувств, ощущения, восприятия; остро ответить, заметить, кинуть, возразить);

6) тупой – тъп (человек, взгляд, привязанность, чувство, покорность, самодовольство; тупо уставиться, смотреть, спросить, улыбнуться);

7) тяжелый – тежък (ревность, положение, разлука, чувства, сон, взгляд, взор, труд, задача, обязанность, день, дорога);

8) легкий – лек (настроение, удивление, ирония, насмешка, жизнь);

9) темный – тъмен (человек, субъект, слава, прошлое, связи, силы);

10) сумрачный, мрачный – мрачен (человек, характер, лицо, ухмылка, сарказм, взгляд, настроение; мрачно ответить, высказаться, засмеяться; омрачить день, счастливую пору);

11) светлый – светъл (воспоминание, ум; пресветлый разум; медицинское светило; радость, счастье, довольство светится в глазах);

12) сухой – сух (характер, прием; сухо отметить, заговорить, откликнуться, указать, отчеканить слова, принять, спросить, рассказать);

13) чистый – чист (совесть, красота, детство, мир, человек, прошлое; человеческая, душевная, юношеская, внутренняя чистота).

2. Несовпадение грамматических и семантических характеристик

1) Сохранение мотивирующего признака метафорического переноса нередко достигается за счет лексико-грамматических трансформаций. Они необходимы в случаях, когда в болгарском языке не существует производных от мотивирующего переносного значения номинаций. В переводе такие русские лексемы заменяются наличными в БЯ формами, ср. с внезапным оттенком сухости оговорилась она – с внезапен сух оттенък каза тя (Л. Леонов – Я. Стоевски).

В ряде случаев лексико-грамматические замены имеют факультативный характер. Выбор диктуется различиями в частотности употребления грамматических форм либо особенностями контекстуальной реализации метафорической номинации. Такие факторы влияют на способ перевода существительного холодок, которое передается адъективной формой или коррелирующими существительными студенина, хлад, хладинка при участии наречия степени величины или без него, ср. На робкий Леночкин поклон она отвечала приветливо, но с холодком: муж на войне, законные дети и тяжесть двух полных ведер давали ей право на такое, чуточку высокомерное достоинство. – <...> приветливо, но малко студено; <...> – с холодком призналась девушка – с известна студенина призна тя; <...> [усмехнуться] с холодком отчуждения – с отчуждена студенина (Л. Леонов – Я. Стоевски); <...> нарядный, красивый, легкий и ловкий гимназист, который с таким радостно-молодецким холодком в душе мешался с нарядной и густой девичьей толпой (И. Бунин) – с радостно-наперена хладинка в душата (Ф. Неманов).

2) Совпадение переносов в двух языках является благоприятной предпосылкой сохранения метафорической развертки на контекстуальном уровне, ср. острота происшествия притупилась к тому сроку – остротата на случката се беше вече притъпила; Утешительное тепло этих слов несколько подсогрело Полю – Утешителната топлота на тия думи посгря Поля; Леночка жила своими ночными страхами, и напрасно старался Вихров потушить в ней эти полусознательные пока проблески ответственности перед народом – <…> да потуши у нея тия полусъзнателни проблясъци на отговорност пред народа (Л. Леонов – Я. Стоевски).

При несовпадении средств передачи предметной ситуации контекстуальная актуализация заменяется в тексте перевода в том случае, если в оригинальном произведении она является чисто языковым, а не смыслопорождающим элементом, напр.: К этому времени я перенес свою первую тяжелую болезнь (И. Бунин) – По това време аз прекарах първата си тежка болест (Ф. Неманов). С другой стороны, намеренная фиксация признаков путем включения тематически связанных с узуальной метафорой расширений наделяет сопоставление значимой семантико-стилистической функцией: Колючие глаза Римского через стол врезались в лицо администратора (М.Булгаков). Острота восприятия и мысли финдиректора Римского является наиболее отличительной чертой персонажа, чуткость которого в другом месте повествования сравнивается со сеисмографической. Поэтому для передачи подобной актуализации характеристик следует подыскать адекватные средства в болгарском языке: Пронизващите очи на Римски се впиваха през бюрото в лицето на администратора (Л. Минкова).

3) Изменение плана выражения признаковой метафоры при переводе диктуется несколькими факторами.

На языковом уровне коррелирующие единицы могут различаться семантической структурой и обнаруживать неодинаковые возможности метафорического употребления. Между ними могут существовать семантические отношения, при которых признаковая лексема исходного языка обладает дополнительными (помимо совпадающих) переносными значениями. Серый [человек] в РЯ и сив [човек] в БЯ используется для обозначения признака ‘ничем не примечательный’, но в русском существует также оттенок ‘необразованный, малокультурный’. Подобные взаимоотношения характеризуют пару темный – тъмен (‘неясный, смутный, непонятный’ [смысл], ‘подозрительный, сомнительный’ [человек], но в РЯ также ‘печальный, безрадостный’ [время], ‘невежественный, отсталый’ [человек]). В тексте перевода отсутствующее исходное значение правомерно заменяется прямым обозначением подразумеваемого признака: темные вологодские родичи (Л. Леонов) – невежи вологодски роднини (Я. Стоевски). В значении ‘напряженный, проходящий в спешной работе’, отсутствующем в БЯ, прилагательное горячий передается с помощью субституции: в горячее время – в усилно време; в такие горячие деньки [гражданской войны] – в такова напрегнато време.

Учет расхождений в семантической структуре лексем является предпосылкой для правильной интерпретации со стороны переводчика и предохраняет перевод от возможных неточностей. Сладкий в РЯ может использоваться для выражения негативной оценки в значении ‘льстивый, лицемерный’. В этом смысле употреблено прилагательное при характеристике персонажа в следующем контексте, ср. [о манерах убеждения] <...> с подобострастными ужимками и сладким говорком (И. Бунин). Сохранение релевантного смысла в тексте перевода становится возможным благодаря замене исходной единицы устойчивым сочетанием, подразумевающим в более высокой степени указанные характеристики и усиливающим негативность оценки: <...> с раболепни кълчения и медени приказки (Ф. Неманов).

Семантические несоответствия осложняются дифференциацией в рамках смысловой структуры слова, которая оказывает влияние и на лексико-семантическую сочетаемость. Русское горячий сочетается с обозначениями чувств и действий (любовь, желание, прием, взгляд; горячо спорить) только в значении ‘полный силы, чувств, возбуждения, страстный’, подразумевая временный статус признака, тогда как сочетания с лексемами типа человек, характер, кровь, голова актуализируют значение ‘вспыльчивый, легко возбуждающийся’ и применяются для обозначения постоянных характеристик. В БЯ этот смысл реализуется лишь как нюанс единственного переносного значения горещ ‘возбужденный, воодушевленный, страстный, буйный’, и характерен только для узкого круга словосочетаний, напр. гореща кръв. Во многих случаях проявляются ограничения на сочетаемость, ср. ^*горещ човек. В зависимости от контекста, русское прилагательное как обозначение свойства характера либо заменяется неметафорической номинацией, либо компенсируется вводом иного переноса с подобным мотивирующим признаком: Мужик он вышел добрый, – на словах только бесстыж и горяч, не то, что отец покойник – Той излезе добро момче – само на думи безсрамник и несдържан, не е като покойния си баща (И. Бунин – Л. Герова); горячая девочка – буйно момиченце (И. Бунин – Ф. Неманов); – Ах, как хороша ты была! – сказал он, качая головой. – Как горяча, как прекрасна! / – Ах, колко хубава беше ти! – каза той и поклати глава. – Колко буйна, колко прекрасна! (И. Бунин – Б. Мисирков); горячая, большелобая девушка – пламенна, умна девойка (Л. Леонов – Я. Стоевски). При обозначении временного состояния план выражения прилагательного, как правило, сохраняется при переводе: горячая и напряженная внимательность слуха и зрения – горещо и напрегнато внимание на слуха и зрението (И. Бунин – Ф. Неманов); ср. также горячий (шепот, взгляд, слезы, нежность, чувства, надежды) – горещ (шепот, поглед, сълзи, нежност, чувства, надежди).

Отсутствие производных от метафорического значения форм приводит к разного рода лексико-семантическим и грамматическим заменам, восполняющим нехватку номинаций: с неожиданной горячностью отозвался – неочаквано разпалено се обади; с излишней горячностью – с излишна разпаленост; со сдержанной горячностью – със сдържана възбуда; сгоряча – в яда си. Правильная интерпретация фокусируемых при отклонении от стандартного значения элементов смысла в оригинальном тексте приводит к удачному варианту в тексте перевода: – И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку (И. Бунин) – Затуй на вас дадох хубостта си, огъня си (Б. Мисирков).

В рамках совпадающего переносного значения соответствий в двух языках тоже могут наблюдаться различия. При реализации значения ‘не подверженный изменениям, непоколебимый, устойчивый, прочный’ русское прилагательное твердый выявляет более широкую сферу применения, чем болгарское твърд, развивая оттенок ‘не допускающий возражений’, ср. ласковая, но твердая просьба не ждать ее больше – нежна, но категорична молба да не я чакам (И. Бунин – Л. Минкова); Теперь он был тверд – Сега беше категоричен; <...> написал брату твердую и краткую записку – кратка и категорична бележка (И. Бунин – Л. Ацева). Соответствия тяжелый и тежък совпадают в производном значении ‘напряженный, затруднительный’, но в РЯ к нему может присоединяться смысловой нюанс ‘доставляющий беспокойство, неприятность’, что не характерно для болгарского прилагательного, ср. Разговор становился тяжелым – Разговорът ставаше неприятен (И. Бунин – Л. Ацева).

Особая ситуация возникает при специализации синонимов для выражения отдельных переносных значений в рамках исходного языка. Например, твердый и жесткий в РЯ обнаруживают точки пересечения в употреблении ‘не допускающий изменений, отклонений’, но также имеют отдельные значения, которые не присущи их болгарскому корреляту твърд. В частности, жесткий специализируется на выражении признаков ‘суровый, строгий’, ‘грубоватый’, ‘резкий’: жесткий к себе человек – строг към себе си човек; краткие, жесткие речи – къси, сурови заповеди; держался с людьми жестко – държах се грубо с хората; жестко и речисто отрезал – рязко и бързо отсече.

Отдельные смысловые нюансы характеризуют также переносные значения, содержащие схожий мотивирующий признак ‘высокая температура’. В отличие от горячий, применение прилагательных жаркий, пылкий, жгучий отмечено усилением интенсивности эмоций и экспрессивности выражения. Интересен факт, что русизм жарък в БЯ, хотя и фиксируется как употребительное в переносном значении прилагательное (ср. жарко сърце, жарки чувства, жарка целувка), в анализируемых болгарских переводах не используется в качестве соответствия русского жаркий, а заменяется иными переносными или прямыми обозначениями, ср. жаркая общественная деятельность – разпалена обществена дейност; жаркое вдохновение – пламенно вдъхновение; жаркие споры – пламенни спорове / горещи спорове; в условиях жаркого вражеского нажима – в условията на жежкия вражески натиск; жарко заговорил / высказался – пламенно заговори / се изказа; жарко шепнула – прочувствено прошепна; возник жаркий спор – пламна спор. При отображении эмоционального качества или состояния метафорический дериват пылкий регулярно передается с помощью болгарского пламенен: пылкая девушка – пламенна девойка; неистово пылкий человек – неистово пламенен; пылкие глаза – пламенни / пламтящи очи. Производное значение жгучий вносит оттенок усиления остроты и силы переживания: <...> под беспечной оболочкой Крайнова угадывалась какая-то жгучая и враждебная [барчуку] народная правда (Л. Леонов) – под неговата безгрижна маска се долавяше някаква пареща и враждебна народна правда (Я. Стоевски). Экспрессивность переносного употребления при описании внутренних характеристик не всегда сохраняется в переводе, ср. жгучее любопытство – голямо любопитство (вм., напр., изгарящо любопитство).

Веский (весомый), в отличие от тяжелый, выражает переносный смысл ‘ощутимый, значительный, серьезный, убедительный,’ и употребляется для описания связанных с интеллектуальной сферой понятий и характеризации речи персонажей. В структуре соотносимой болгарской лексемы этот смысл присутствует лишь частично (ср. да си кажа тежката дума), поэтому ее применение в качестве соответствия возможно в редких случаях, ср. – Профессор черной магии Воланд, – веско сказал визитер, видя Степины затруднения (М. Булгаков) – Воланд, професор по черна магия – представи се изтежко посетителят, разбрал затруднението на Стьопа (Л. Минкова). В большинстве ситуаций предпочтительнее конкретизировать заменяемые номинацией признаки в зависимости от контекстуальной реализации, ср. веский аргумент / довод – убедителен аргумент / довод; весомый вклад – значителен принос; – Вот моя карточка, паспорт и приглашение в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов (М. Булгаков) – Ето моята визитна картичка, паспорта ми и поканата да дойда в Москва за консултация – каза солидно неизвестният, като гледаше проницателно двамата литератори (Л. Минкова).

Иногда соотносимая с исходным прилагательным лексема принимающего языка функционирует только в прямом значении и ее использование в тексте перевода привело бы к нарушению узуса в болгарской речи. Например, русское скользкий регулярно применяется в смыслах ‘неустойчивый, ненадежный, сомнительный’ и ‘двусмысленный’, тогда как для болгарского хлъзгав такие употребления не характерны. Несвойственность переноса в БЯ ограничивает возможности механического перехода плана выражения в текст перевода, хотя само по себе прилагательное в определенных случаях могло бы отразить подразумеваемые характеристики в новой функции, не препятствуя правильному пониманию смысла: скользкий человек – ненадежден човек (ср. хлъзгав човек); скользкое решение / разговор / тема – двусмислено решение, разговор, тема.

Конкретизация смысла имеет закономерный характер, если болгарский прямой коррелят не обладает переносным значением, присутствующим в структуре русской лексемы: едкие строки Лермонтова и Гейне – хапливите стихове на Лермонтов и Хайне; Но большей частью был он как-то едко молчалив – Но по-често той беше някак си саркастично мълчалив (И. Бунин – Ф. Неманов); с едкой усмешкой – с жлъчна усмивка; едко сказал – жлъчно каза (И. Бунин – Л.Ацева); колкая догадка – хаплива догадка; колкое замечание – язвителна забележка (Л. Леонов – Я. Стоевски); ровный характер – спокоен характер; <...> она [Анисья] молчалива, ровна, покорна – <...> тя е мълчалива, тиха, покорна (И. Бунин – Л. Ацева); разящий сарказм – остър сарказъм; щемящая тоска – парлива тъга (Л. Леонов – Я. Стоевски).

Таким образом, в силу того, что признаковая метафоричность характеризуется устойчивостью, а следовательно – редукцией стилистического эффекта отклонения от нормы, в ряде случаев прямое перенесение непривычной для читательских ожиданий носителей ПЯ метафорической номинации может привести к актуализации мотивирующего признака и к неадекватному, вследствие повышения экспрессивности, восприятию со стороны новой аудитории. Учет этой особенности является предпосылкой закономерного использования трансформаций в тексте перевода путем снятия метафоричности или замены узуальными метафорическими средствами.

Blog

Ежегодные лингвистические чтения 20 декабря 2006 года

Содержание

Ежегодные лингвистические чтения 20 декабря 2006 года

Великотырновский университет

имени Святых Кирилла и Мефодия

Филологический факультет

Кафедра русского языка

Ежегодные лингвистические чтения

Био-библиографические данные юбиляров