Geum.ru

Творчество а. К. Толстого в контексте русско-немецких литературных и историко-культурных связей 10. 01. 01 русская литература

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   2   3   4
ы» и «трубы», которые являются субъектами активного действия («трещат», «гремят»), тогда как в оригинале они пассивны, находясь в зависимости от причастной формы глагола Partizip II: «Die Trommel gerühret», «Das Pfeifchen gespielt».

Анализ переводов А.К.Толстого из И.-В.Гёте свидетельствует о том, что осуществивший их переводчик является оригинальным творцом собственных произведений, который частично (композиционно-тематически и лексико-стилистически) берёт в качестве ориентира событийную канву переводимых стихотворений. Следует признать, что влияние И.-В.Гёте заметно обогатило творчество самобытного русского писателя. Многосторонние литературные и историко-культурные связи получили отражение не только в переводах Толстым стихов Гёте, но и в произведениях, написанных русским писателем по мотивам гётевских стихотворений.

Внимание А.К.Толстого-переводчика привлекали не только произведения И.-В.Гёте, но и сочинения многих его предшественников и современников, известных немецких писателей. В третьей главе обосновано художественное своеобразие поэтических произведений А.К.Толстого, содержащих немецкие литературные и историко-культурные влияния конца XVIII – середины XIX в.

Параграф первый посвящен рассмотрению переводов А.К.Толстым произведений Г.Гервега, Ф.Шиллера, влиянию на русского поэта литературного творчества Т.Фонтане и Й.-Х.Цедлица. Так, А.К.Толстой перевёл стихотворение Г.Гервега «Ich möchte hingehn wie das Abendrot…», содержащее философские размышления о смысле жизни. В переводе «Хотел бы я угаснуть как заря…» А.К.Толстой постарался воспроизвести все лексико-семантические и синтаксические особенности поэтического оригинала. Впрочем, наряду с безусловной близостью немецкому оригиналу, перевод А.К.Толстого содержит и некоторые семантические и грамматические несовпадения, очевидные уже в начальных стихах произведения. Например, прямой порядок слов в начальном стихе «Ich möchte hingehn wie das Abendrot…» подвергается в авторизованном переводе Толстого переработке в инверсивный: «Хотел бы я угаснуть, как заря». При этом инфинитив «hingehn», переводимый как «идти, проходить», а также имеющий значение «умереть, скончаться», замещён Толстым глаголом «угаснуть», что образно более близко к существительному «заря». Вполне определённая темпоральная характеристика Гервегом обстоятельств появления зари (das Abendrot – вечерняя заря) у Толстого отсутствует, однако указанные обстоятельства можно характеризовать по общему контексту: «Как зарево вечернее горя, // Я бы хотел излиться в божье лоно». Смысловая нагрузка третьей строфы стихотворения Г.Гервега («Ich möchte hingehn wie der Blume Duft, // Der freudig sich dem schönen Kelch entringet // Und auf dem Fittich blütenschwangrer Luft // Als Weihrauch auf des Herren Altar schwinget») передана русским поэтом всего в двух стихах, начинающихся сравнительным союзом «как»: «Пускай бы смерть моя была легка // И жизнь моя так тихо уходила, // Как лёгкий запах вешнего цветка, // Как синий дым, бегущий от кадила». В переводе отсутствуют значимые для оригинала образы кубка (der Kelch – чаша, кубок), алтаря Господня («auf des Herren Altar»), мотив крыла оплодотворённого воздуха («auf dem Fittich blütenschwangrer Luft»). Вместе с тем, в отличие от оригинала, цветок, источающий благовония, охарактеризован Толстым при помощи эпитета «весенний», а алтарный фимиам (der Weihrauch – ладан, фимиам) представлен как «синий дым, бегущий от кадила».

А.К.Толстой был знаком как с произведениями современных ему немецких писателей, так и с творчеством представителей немецкой литературы предшествующих эпох. До нас дошли наброски перевода А.К.Толстым шиллеровского стихотворения «Die Götter Griechenlandes». Содержащий внутренние купюры перевод А.К.Толстого полностью охватил только первую строфу пространной элегии Ф.Шиллера, затронув отчасти стихи второй и третьей строф. Перевод фрагментов шиллеровского «Die Götter Griechenlandes», выполненный А.К.Толстым, имеет ряд лингвостилистических особенностей. Во-первых, обращает на себя внимание сохранение переводчиком размера, заданного поэтическим оригиналом, и необычного чередования мужских и женских клаузул. Во-вторых, в переводе ощущается стремление к целостной интерпретации общей интонации немецкого произведения. Этот эффект достигается А.К.Толстым за счёт точности отбора лексических единиц, в полной мере передающих смысл, сообщённый своим стихам Ф.Шиллером. Например, первый стих перевода («В дни златые вашего царенья…») в некоторой степени даже усиливает художественную орнаментовку фразы оригинального произведения («Da ihr noch die schöne Welt regiertet…»). Аналогично этому стиху своеобразно охарактеризованы А.К.Толстым главные герои «Богов Греции» – «созданья юности мирской» в отличие от шиллеровского «Schöne Wesen aus dem Fabelland».

Полноценный анализ творческого восприятия А.К.Толстым немецкой литературы, а также рассмотрение художественного своеобразия поэтических произведений А.К.Толстого, содержащих немецкие влияния конца XVIII – первой половины XIX в., не может обойтись без упоминания о косвенно связанных с данными явлениями фактах. Речь идёт об использовании А.К.Толстым в первоначальной редакции стихотворения «Курган» некоторых мотивов немецкоязычного произведения австрийского писателя Й.-Х.Цедлица, а также об обращении А.К.Толстого к интерпретации шотландской народной баллады «Эдвард» немецким поэтом Т.Фонтане при создании перевода этого произведения на русский язык. Раннюю редакцию «Кургана» А.К.Толстого и балладу «Das Geisterschiff» Й.-Х.Цедлица объединяет имплицитность образа забытого потомками военачальника, тень которого, вздыхая от нахлынувших воспоминаний и сожалея о пришедшем забвении, ожидает рождения рассвета, чтобы при его наступлении снова удалиться в вечность. При переводе шотландской народной баллады «Эдвард» А.К. Толстой пользовался как оригинальным произведением из собрания письменных фольклорных памятников Т.Перси, так и его немецким переводом, осуществлённым Т.Фонтане. Стихотворение Т.Фонтане, само по себе являющееся переводом, в определённой мере вынужденно стало объектом для приложения переводческих усилий А.К.Толстого. В данной ситуации А.К.Толстому была важна не личность поэта, а текст немецкого произведения, авторство которого его реально не интересовало. В одном из писем к Б.М.Маркевичу в 1871 г. он небрежно сообщал: «Перевод, которым я пользовался, принадлежит некоему Фонтане. Есть и другой перевод – Шлегеля». Учитывая условия, в которых создавался перевод «Эдварда», следует признать, что при интерпретации шотландской баллады А.К.Толстой проявил себя незаурядным переводчиком, использовавшим в своей работе несколько источников одного и того же текста.

Характеризуя творческое восприятие А.К.Толстым немецкой литературы конца XVIII – первой половины XIX в., можно отметить, что им чрезвычайно широко была освоена благодатная почва взаимосвязей русской и немецкой культур, высоко оценены, своеобразно поняты и оригинально интерпретированы отдельные произведения многих литераторов Германии. В авторском прочтении сочинений немецких предшественников и современников проявились яркая самобытность и своеобразие поэтических произведений А.К.Толстого, содержащих характерные иновлияния.

В параграфе втором осуществлены анализ мотивов творчества Г.Гейне в произведениях А.К.Толстого и подробное рассмотрение переводов произведений немецкого современника, выполненных русским поэтом. Среди поэтических текстов Козьмы Пруткова, в которых автором или соавтором выступал А.К.Толстой, известно четыре стихотворения, навеянных Г.Гейне и подражаниями ему русских литераторов: «Из Гейне» («Вянет лист, проходит лето…»), «(Подражание Гейне)» («На взморье, у самой заставы…»), «Из Гейне» («Фриц Вагнер, студьозус из Иены…») и «Память прошлого (Как будто из Гейне)». Следует отметить наличие во всех четырёх «гейневских» стихотворениях Козьмы Пруткова общего немецкого историко-культурного фона, получившей псевдорусский посыл немецкой ментальности и эмблематических образов, характерных для ранней лирики Г.Гейне. Стихотворение А.К.Толстого «Из Гейне» («Вянет лист, проходит лето…») отражает традицию конкретного гейневского произведения – «Das Fräulein stand am Meere…», в котором автор предстал в качестве смеющегося трагика, оперирующего сентенциями, близкими к чёрному юмору. Однако если в русском тексте главным героем является мужчина: «Юнкер Шмидт из пистолета // Хочет застрелиться», то в немецком – юная женщина: «Das Fräulein stand am Meere // Und seufzte lang und bang, // Es rührte sie so sehre // Der Sonnenuntergang». Г.Гейне избирает для утверждения непременного возвращения в новом качестве всего, казалось бы, навсегда ушедшего, образ Солнца: «Mein Fräulein! sein Sie munter, // Das ist ein altes Stück; // Hier vorne geht sie unter // Und kehrt von hinten zurück», – и здесь, как и в русском стихотворении в случае с «юнкером Шмидтом», обнаруживается анафония, обусловленная одноместностью размещения слова «das Fräulein». Используя удачную гейневскую находку, А.К.Толстой в своём стихотворении несколько изменяет основу метонимии, – у него спиралевидное движение всего сущего происходит вместе со сменой времён года: «Погоди, безумный! снова // Зелень оживится… // <…> // Лето возвратится».

Кроме стихотворений Козьмы Пруткова, в которых А.К.Толстой в юмористической манере переосмыслил наследие Г.Гейне, существуют и другие произведения русского писателя, имеющие явные переклички с творчеством немецкого классика, – это стихотворения «Мудрость жизни» и «Порой весёлой мая…». В них Толстой-юморист уступает место Толстому-сатирику. В частности, в качестве тематической и композиционной основы стихотворения «Мудрость жизни» А.К.Толстой взял мотивы гейневского «Доброго совета» («Guter Rat»), построенного на преобладании императивов: «Laβ dein Grämen und dein Schämen! // Werbe keck und fordre laut…». В произведении А.К.Толстого можно видеть и лексические реминисценции – использование определённых слов и выражений из «Доброго совета» Г.Гейне.

Наряду с юмористическими стихами А.К.Толстого, навеянными мотивами гейневской поэзии, существуют примеры «серьёзной» лирики русского поэта, обусловленной традициями творчества Г.Гейне – это стихотворения «Князь Ростислав» и «И у меня был край родной когда-то…». Первое из них является вариацией на тему стихотворения «König Harald Harfagar» («Король Гаральд Гарфагар») Г.Гейне, содержащей много семантических и стилистических перекличек с немецким оригиналом. Так, поверженный воин у Толстого «лежит на дне речном» и при этом «Днепра подводные красы // Лобзаться любят с ним», – трагический герой более раннего произведения Гейне находится в пучине моря («sitzt unten in Meeresgründen»), где испытывает сходные ощущения: «Der Königs Haupt liegt auf dem Schoβ // Der holden Frau…». Стихотворение А.К.Толстого «И у меня был край родной когда-то…» развивает мысли о родине и её славном историческом прошлом в рамках сюжетной канвы «Ich hatte einst ein schönes Vaterland…» Г.Гейне. Общая направленность двух стихотворений нашла концентрированное выражение уже в первом стихе, где с помощью союза «и» русский писатель подчёркивает созвучность ностальгии немецкого поэта.

Видное место в творчестве А.К.Толстого занимают переводы поэтических произведений Г.Гейне. Всего таких переводов известно шесть: «Безоблачно небо, нет ветру с утра…» – вольный перевод последней строфы стихотворения «An den Nachtwächter», «У моря сижу на утёсе крутом…» – перевод стихотворения «Es ragt ins Meer der Runenstein…», «Из вод подымая головку…» – перевод стихотворения «Die schlanke Wasserlilie…», «Ричард Львиное Сердце» – перевод стихотворения «König Richard», «Обнявшися, дружно сидели…» – перевод поэтической зарисовки «Mein Liebchen, wir saβen beisammen…» и «Довольно! Пора мне забыть этот вздор…» – перевод стихотворения «Nun ist es Zeit, daβ ich mit Verstand…». Во всех них имеются как семантико-стилистические совпадения с оригиналом, так и существенные отличия.

Например, в стихотворении «Es ragt ins Meer der Runenstein…» для усиления скорбного эффекта и тревожности Гейне нарочито использует в обоих четверостишиях своего стихотворения повторение синтаксических конструкций, содержащих одинаковые лексические единицы с небольшой инверсией: «Es pfeift der Wind, die Möwen schrein, // Die Wellen, die wandern und schäumen. // <…> // Wo sind sie hin? Es pfeift der Wind, // Es schäumen und wandern die Wellen», – Толстой также последовательно придерживается этого правила: «Лишь ветер, да тучи, да чайки кругом, // Кочуют и пенятся волны. // <…> // Куда вы сокрылись? Лишь ветер, да рёв, // Да пенятся волны, кочуя». В то же время в переводе отсутствует характеристика утёса, который, словно рунами, покрыт мхами и водорослями и на котором восседает автор, зато расширенно трактуется значение слова «die Träumen»: «Es ragt ins Meer der Runenstein, // Da sitzt ich mit meinen Träumen» – «У моря сижу на утёсе крутом, мечтами и думами полный».

Как видим, в авторском прочтении творческого наследия Г.Гейне А.К. Толстой выступает не столько переводчиком, сколько самобытным русским писателем, своеобразно трактующим гейневскую поэзию, стремящимся к самостоятельности и самодостаточности. Использование мотивов произведений Г.Гейне в шутливых стихотворениях, авторское переосмысление и сардоническое прочтение его лирики, вариации на тему публицистических произведений немецкого писателя, – всё это показывает склонность А.К.Толстого к поливариантной восприимчивости немецкой историко-культурной традиции. Рассмотрение многообразных проявлений окружающей действительности сквозь призму обширного гейневского наследия в сочетании с сохранением собственной концептуальной позиции во взглядах на устройство бытия способствовало многогранному и разностороннему раскрытию писательского таланта А.К.Толстого.

В четвертой главе исследовано поэтическое творчество А.К.Толстого на немецком языке. Параграф первый выявляет характерные особенности немецкоязычных стихотворений А.К.Толстого, создававшихся в 1860-1870-е гг. В настоящее время известно около двадцати немецкоязычных стихотворений А.К.Толстого. Практически все они написаны А.К. Толстым между 1869 и 1871 г.: «<К.К.Павловой>» («Hart wie Cäsar, hoch und hehr…»), «Stolz schreiten einher die Preuβen…», «Wie du auch dein Leben lenkst…», «Ja, ich fühl’ mich frisch und munter…», «<К.К.Павловой>» («Was soll ich Ihnen nun sagen…»), «<К.К.Павловой>» («Ich, der ich die Insel Rügen…»), «<К.К.Павловой>» («Nun bin ich hier angekommen…»), «Da mir den Weg von vorn…», «Zu einem Sängerkampf…», «<К.К.Павловой>» («Die allerliebsten Zeilen…»), «Einfache Geschichte», «<К.К.Павловой>» («Wohlan, es sei! Es lieg’ in Banden…»), «<К.К.Павловой>» («Behüte mich Gott, oh Dichterin…»), «Der zehnte Mann», «Philosophische Frage», «Der heilige Anton von Novgorod». Только два известных стихотворения А.К.Толстого на немецком языке относятся к 1875 г., самому концу жизни поэта: «<К.К.Павловой>» («Ich war mit Ihnen grob…») и «<Л.Гартману>» («Sieh, ich fühl’ mich frisch und munter…»).

Немецкие стихотворения А.К.Толстого, как и в целом его творчество являются разножанровыми и разностилевыми, – в этой связи можно назвать и лирические стихотворения сатирической направленности, и имеющие характер путевых заметок бытовые зарисовки, и облечённые в поэтическую форму философские размышления, отражающие духовно-нравственные устремления автора. Например, ироническое звучание характерно для стихотворений «Philosophische Frage», «Der heilige Anton von Novgorod» и др. В послании «<К.К.Павловой>» («Ich, der ich die Insel Rügen…») А.К.Толстой в поэтической форме выносит на обсуждение предметы, представляющие интерес как для адресата, так и для адресанта: деловой обмен мнениями, ближайшие планы, совместное творчество, решение бытовых вопросов. В стихотворении «<К.К.Павловой>» («Ich war mit Ihnen grob…») А.К.Толстой вспоминает историю отклонения им осуществлённого К.К.Павловой перевода его притчи «Слепой» и приносит свои извинения. Финальные строки стихотворения «<Л.Гартману>» («Sieh, ich fühl’ mich frisch und munter…») звучат как предсмертная эпитафия А.К.Толстого. Вероятно, предчувствуя, что данное произведение может стать одним из его последних, поэтический гений А.К.Толстого сообщает свой основной наказ потомкам: «Lass’ dabei dich nur errinern: // Herr vom Schicksal kannst du sein: // Unser Glück, es ist im Innern, // Was da drauβen – ist nur Schein». Стихотворение «<К.К.Павловой>» («Was soll ich Ihnen nun sagen…») свидетельствует, что именно в осознании прекрасного посредством поэтического творчества А.К.Толстой видел свою планиду: «Wie anders sieht es im Lande // Des Schwärmens und Dichtens aus! // Da bring’ ich doch was zustande, // Darin bin ich zu Haus’». Поэтическое послание «<К.К.Павловой>» («Behüte mich Gott, oh Dichterin…») представляет собой законченную философию эстетического понимания автором художественного творчества. Кроме того, среди немецких стихотворений А.К.Толстого присутствуют произведения с яркой окраской общественной и политической жизни своего времени, например, «Stolz schreiten einher die Preuβen…», «Der zehnte Mann», «Einfache Geschichte».

Стихотворения А.К.Толстого на немецком языке представляют собой особое явление в творческом наследии русского писателя, так как несут в себе определённые специфические черты, отличающие их от русскоязычной поэзии. Эти особенности проявляются, в частности, в грамматическом построении фраз, выборе подходящих для правильного стихосложения немецких лексем, стилистическом своеобразии речевых оборотов и синтаксических конструкций, необходимых для адекватной интерпретации текста, ориентирующегося, прежде всего, на немецкого читателя и потому заключающего в себе понятные для немцев реалии и сигнификаты. Многие стихотворения наполнены немецкими реалиями, географическими наименованиями, упоминаниями персоналий, относящихся к различным историческим эпохам. Например, в «<К.К.Павловой>» («Hart wie Cäsar, hoch und hehr…») Толстой шутливо сравнивает К.К.Павлову одновременно с древнеримским политическим деятелем Гаем Юлием Цезарем и немецким философом XIX в. Германом Ульрици. В немецких стихотворениях А.К.Толстого нашли отражение его обширные познания в немецком языке. Например, в рассматриваемом произведении поэт употребляет сразу несколько глагольных наклонений: уже в первой строфе им используется претеритальная форма условного наклонения глагола «können»: «Könntest sagen just wie der: // Veni, vidi, vici!»; в дальнейшем используется императив: «Spann’ auch diesen in dein Joch, // Laβ’ dich zieh’n von vieren!». В начале стихотворения «<К.К.Павловой>» («Ich, der ich die Insel Rügen…») используется сложное сказуемое в виде модальной конструкции haben + zu + Infinitiv, выражающее активное долженствование, реже возможность: «Ich… // <…> // Hab’ die Damen zu betrügen». Исходя из поливариативности значения означенной грамматической конструкции, возможно двоякое понимание данной фразы: «должный обманывать дам» или «имеющий возможность обманывать дам». Вполне вероятно, что автором нарочито используется возможность такого разночтения для придания тексту оттенка добродушной иронии.

В немецких стихотворениях А.К.Толстого получили воплощение все грани таланта поэта, – лиризм, балладность, историзм, ироничность, эпатажные выходки Козьмы Пруткова, афористичность. Поэтические произведения А.К.Толстого на немецком языке насыщены имплицитностью из различных сфер культуры и социальной жизни. Они являются отдельной, относительно самостоятельной частью литературного наследия А.К.Толстого; поэту удалось добиться уверенного успеха, реализовать в немецкоязычных произведениях многочисленные творческие идеи и находки.

Во параграфе втором осуществлен детальный анализ автопереводов стихотворений А.К.Толстого на немецкий язык. В них русский поэт зачастую отказывался от подстрочности, придавал переводному произведению несколько иное по сравнению с оригиналом звучание, выражающееся во внесении в его содержание и структуру свежих интонаций, обновлённых красок и оттенков, темпорального несоответствия. Подвергаясь качественной авторской переработке, оригинальное произведение в процессе перевода-переложения превращалось в новую литературную реальность, представая в качестве другого варианта решения одной с оригиналом темы. Немаловажную роль при этом играли оригинальный подбор лексических единиц, синтаксические требования иностранного языка и несколько иные по сравнению с родным языком возможности для передачи необходимых стихотворных размеров и рифм. Все шесть дошедших до наших дней автопереводов А.К.Толстого относятся к позднему периоду его творчества, однако точные даты их создания остаются неизвестными. Это стихотворения: «Täglich, wie das Wasser mit den Flammen…» (перевод элегии «Что ни день, как поломя со влагой...»), «Pflüger riβ das Feld auf mit seinem Pflug…» (перевод стихотворения «Острою секирой ранена берёза...»), «…Und wie nun die Fürstin berichtet den Traum…» (перевод фрагмента из баллады «Три побоища»), «S’ist gut, – sprach der Fürst, als der Mönch von Byzanz…» (перевод отрывка «Песни о походе Владимира на Корсунь»), «Haco der Blinde» (перевод первых двух строф былины «Гакон Слепой») и «Oh, glaub’ mir nicht, in trüber Stund’, in schlimmer…» (перевод лирического признания «Не верь мне друг, когда, в избытке горя...»).

При филологическом анализе автопереводов А.К.Толстого обращает на себя внимание совершенное знание поэтом немецкого языка, позволившее, в конечном итоге, использовать различные стихотворные размеры и способы рифмовки, разговорную и устаревшую лексику и фразеологию, разнообразные грамматические обороты и временные формы. Например, в немецкоязычной интерпретации стихотворения «Что ни день, как поломя со влагой…» иное прочтение получило свойственное разговорному русскому языку словосочетание «что ни день», обретшее в переводе общелитературный вид – täglich (ежедневно). Здесь же привлекает внимание использование автором множественного числа существительного «die Flammen» для перевода лексемы «поломя» и диалектизма «nimmer», устная форма наречия «nie (niemals)».

В некоторых местах автопереводов А.К.Толстой отступал от содержания оригинала. Так, в «Pflüger riβ das Feld auf mit seinem Pflug…» («Острою секирой ранена берёза…») непереведёнными остались стихи, рассказывающие о слезах и утешении уподобляемой человеку берёзы. Вместе с тем начальные стихи автоперевода содержат отсутствующие в оригинале дополнительные сведения о действующем лице и об орудии, которым берёзе была нанесена рана: «