Geum.ru

Творчество а. К. Толстого в контексте русско-немецких литературных и историко-культурных связей 10. 01. 01 русская литература

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   2   3   4
параграфе втором раскрыты особенности восприятия, осмысления и оценки А.К.Толстым характерных явлений немецкой культуры предшествовавшей и современной ему исторической эпохи. Длительные поездки в Германию существенно повлияли как на творчество А.К.Толстого, так и на восприятие им окружающей действительности. Германия, являвшаяся по внутреннему ощущению русского писателя, средоточием общественной и культурной жизни, привлекала его общим жизненным фоном, политическими процессами и культурными событиями. Впрочем, из всего многообразия немецких городов, которые посещал А.К.Толстой, пожалуй, только два наложили весомый отпечаток на его творчество – Дрезден и Веймар.

Значимыми пластами интересов А.К.Толстого в области немецкой культуры являются его пристрастие к философии, увлечение музыкальным искусством и любовь к театру. Наиболее близки А.К.Толстому были представители немецкой классической философии, произведения которых он читал в подлиннике. О том, что А.К.Толстому были известны оригинальные понятия, категории и терминология немецкой классической философии, говорит, например, тот факт, что в 1868 г. в письме к Б.М.Маркевичу он употребляет устойчивые словосочетания, взятые из философии И.Канта: «Прохожу мимо Ваших излияний насчёт мировых судей и прочих свинств и перехожу к литературе, представляющей собой Ding an und für sich, меж тем как всё остальное – лишь Erscheinung und Gehirnphenomen». Аналогичные термины из кантовской философии встречаются в датированном 1868 г. письме А.К.Толстого к Б.Ауэрбаху. Отношение А.К.Толстого к кантианству нашло отражение в автобиографической поэме «Портрет»: «Был, кажется, поклонник Канта он, // Но этот раз забыл его ученье, // Что «Ding an sich», лишь только воплощён, // Лишается свободного хотенья» и т.д. Примечательна связь драматургического творчества А.К.Толстого и эстетических воззрений Г.-В.-Ф.Гегеля. Например, в письме к К.К.Павловой от 28 мая (9 июня) 1868 г. ощутима внутренняя полемика с гегелевской концепцией трагического героя, неизбежно устремлённого к определённой цели. А.К.Толстого привлекали и философские представления А.Шопенгауэра. В частности, русский писатель соглашался в письмах с его концепцией потери человеком своей индивидуальности в потустороннем мире.

Особым признанием А.К.Толстого пользовались представители немецкой музыкальной классики, произведения которых часто звучали в доме поэта. В его письмах в различных контекстах встречаются упоминания имён И.-С.Баха, К.-В.Глюка, Л. ван Бетховена, Р.Вагнера. Из содержания писем можно, например, узнать, что А.К.Толстой любил и часто слушал оперу «Орфей и Эвридика» К.-В.Глюка, противоречиво относился к музыкальному творчеству Р.Вагнера. В письме к Б.М.Маркевичу от 13 декабря 1868 г. А.К.Толстой находил возможным упомянуть имя Л. ван Бетховена для подтверждения своей мысли о том, что искусство, вне зависимости от наличия в нём каких-либо тенденций, всегда по своей сути противоположно деспотизму: «Не моя вина, если из того, что я писал ради любви к искусству, явствует, что деспотизм никуда не годится. Тем хуже для деспотизма! Это всегда будет явствовать из всякого художественного творения, даже из симфонии Бетховена». А.К.Толстой сравнивал с музыкой Бетховена, отличавшейся образностью и философичностью, художественные произведения современных ему писателей. В частности, в письме к своей будущей жене от 6 октября 1852 г. он делился впечатлением от «Записок охотника» И.С.Тургенева, «не имеющих окончательной формы», построенных на плавном перетекании одного в другое, и уподоблял прочитанную книгу хорошо знакомой ему музыке любимого композитора: «Мне напоминает это какую-то сонату Бетховена… что-то деревенское и простое…». Из эпистолярного наследия А.К.Толстого можно узнать, что ему было знакомо творчество немецкого композитора К.-М. фон Вебера, уроженца Германии Д.Мейербера, композитора и дирижёра Г.-А.Маршнера, певицы К.Сабатье, оперного тенора А.Нимана. Немецкому музыканту Г.Кизеветтеру посвящено, по мнению В.И.Срезневского, стихотворение А.К.Толстого «Он водил по струнáм; упадали…».

Театральное искусство Германии также было хорошо знакомо А.К.Толстому. Из числа немецких актёров он особенно ценил О.Лёфельда, сыгравшего главную роль в трагедии «Смерть Иоанна Грозного» при её постановке на веймарской сцене. В письмах и статьях А.К.Толстого также названы немецкие актёры К.Циглер, Э.Вингер, Ф.Деттмер и много лет игравший в Германии польский актёр Б.Дависон. Необходимо отметить знакомство А.К.Толстого с управляющим веймарским придворным театром, поэтом Ф.Дингельштедтом, немецким писателем, режиссёром венского Бургтеатра, видным театральным деятелем Г.Лаубе.

Исходя из проведённого анализа особенностей восприятия А.К.Толстым феноменов немецкой культуры, можно утверждать, что творчество русского поэта широко отразило характерные проявления немецкой философской мысли, значимые явления искусства, науки и общественной жизни. Культура Германии была глубоко воспринята русским писателем, по-своему отразившим её проявления в произведениях различных жанров. А.К.Толстому удалось адекватно воспринять происходившие культурно-исторические изменения и включиться в процесс международного культурного обмена.

Глава вторая посвящена рассмотрению традиций творчества И.-В.Гёте в поэзии А.К.Толстого и анализу осуществлённых русским поэтом переводов произведений великого немецкого предшественника.

В параграфе первом выявляются мотивы творчества И.-В.Гёте, реминисценции из его произведений в творчестве А.К.Толстого. Известен факт идейного сближения А.К.Толстым своей поэмы «Портрет» с автобиографическим произведением И.-В.Гёте «Поэзия и правда». Мотивы произведений И.-В.Гёте встречаются в стихотворениях А.К.Толстого на немецком языке. Например, строки из «Блаженного томления» («Seilige Sehnsucht») Гёте перефразируются в экспромте Толстого «Wie du auch dein Leben lenkst...».

По наблюдению И.Г.Ямпольского, А.К.Толстым в ранней редакции стихотворения «Где гнутся над омутом лозы…» были использованы мотивы перевода В.А.Жуковским баллады И.-В. Гёте «Erlkönig» («Лесной царь»), в частности, общая сюжетная линия завлечения на погибель могущественными и таинственными силами природы малого дитя. В создании сюжетной канвы и образной структуры стихотворения «Где гнутся над омутом лозы…» явственно чувствуется вероятная контаминация А.К.Толстым произведений обоих предшественников.

Творения И.-В.Гёте вдохновляли А.К.Толстого на переосмысление окружающего бытия и смысла земного существования. Превалирующее место среди других произведений немецкого классика здесь, конечно же, занимает «Фауст». Именно «Фауст» сыграл большую роль в формировании художественной направленности и сюжетных линий драматической поэмы А.К.Толстого «Дон Жуан»: в качестве основы обоих произведений выступали древние европейские сказания, предания, легенды и мистерии; главные герои «Фауста» и «Дон Жуана» находились в поисках своих возвышенных идеалов, причём в борьбу за душу героя неизменно вступала нечистая сила. «Дон Жуан» А.К.Толстого в определённой мере насыщен имплицитностью «Фауста» И.-В.Гёте. Как и в других случаях влияния поэзии немецкого писателя на творчество русского автора, в данном случае имеется прямая связь между двумя произведениями, точнее – близость драматической поэмы Толстого более ранней трагедии Гёте, обнаруживающаяся на уровне мотивов и образов. Например, вступающий в диалог с небесными духами чёрный ангел, именующий себя «Я чёрная та ткань», у Толстого решительно заявляет: «Короче, я ничто, я жизни отрицанье; // А как Господь весь мир из ничего создал, // То я тот самый матерьял, // Который послужил для мирозданья...». В этих словах прослеживается несомненная аналогия с репликой полемизирующего c Фаустом Мефистофеля: «Ich bin ein Teil des Teils, der einst das Ganze war, // Der Finsternis, die sich das Licht gebar...».

В трёх стихотворениях А.К.Толстого присутствуют мотивы, перенесённые им из произведений И.-В.Гёте. Это стихотворения, содержащие гётевские реминисценции, – «Ты знаешь край, где всё обильем дышит...» – осмысление мотивов первой песни Миньоны «Kennst du das Land...» из романа «Годы учения Вильгельма Мейстера», «Когда кругом безмолвен лес дремучий...» – вариации на мотивы стихотворения «Nähe des Geliebten» («Близость любимого») и «То было раннею весной...» – сотворческое осмысление «Mailied» («Майская песня»).

В стихотворении «Ты знаешь край, где всё обильем дышит...» А.К.Толстой одновременно учится у И.-В.Гёте психологизму и вместе с тем показывает себя уже состоявшимся экзегетом в передаче чувств и в творческом осмыслении мотивов гётевского произведения. Об этом свидетельствуют сохранение ритма, характерного для немецкого текста; общая направленность переживаний, связанных с воспоминаниями, ностальгией по родному краю; основанный на анафоре зачин, звучащий рефреном на протяжении всего стихотворения, у Гёте: «Kennst du das Land <...> Kennst du das Haus <...> Kennst du den Berg...» и единоначатие большинства строф у Толстого: «Ты знаешь край». Однако, несмотря на отмеченное сходство между этими двумя стихотворениями, следует признать, что произведение А.К.Толстого не является переводом стихов И.-В.Гёте в прямом смысле этого слова, оно всего лишь навеяно ими, и именно этим оно прекрасно и самоценно. А.К.Толстой заимствовал у И.-В.Гёте тему, композицию и настроение первой песни Миньоны, но создал свой собственный неповторимый мир переживаний человека, разлучённого с родиной и ностальгически вспоминающего о ней. Следует отметить существенные различия между двумя текстами: отступление русского автора от характерной рифмы (у Гёте в строфах рифма смежная, у Толстого в шестистишиях – перекрёстная в первых четырёх стихах и смежная в двух последних), увеличение количества строф (у Гёте их три, у Толстого – восемь, причём в черновых набросках предполагалось ещё три). В отличие от песни Миньоны Гёте стихотворение Толстого переполнено русскими реалиями. В нём нет цветущего лимона («die Zitronen blühn»), пылающих апельсинов в тёмной листве («im dunkeln Laub die Gold-Orangen glühn»), благоухающих мирта и лавра («die Myrte», «der Lorbeer»), о которых писал Гёте. Вместо этого у Толстого «ветерок степной ковыль колышет», «в вишнёвых рощах тонут хутора», «шумя, тростник над озером трепещет», «нивы <…> испещрены лазурью васильков», «ковры цветущей гречи», «росой подсолнечник блестит» и др.

В стихотворении «Когда кругом безмолвен лес дремучий...», основанном на аллюзиях из «Близости любимого» («Nähe des Geliebten»), А.К.Толстой облекает содержание стихов И.-В.Гёте в оригинальную, личностную форму, – вместо гётевского обращения страдающей девушки к любимому у Толстого появляется призыв к возлюбленной тоскующего молодого человека: «И трудно мне умом понять разлуку, // Ты так близка, // И хочет сжать твою родную руку // Моя рука!». Вместе с общим настроением стихотворения И.-В.Гёте А.К.Толстой сохранил в своей вариации размер стиха и характерную ударность концовок чётных строк: у Гёте – «Ich denke dein, wenn mir der Sonne Schimmer // Vom Meere strahlt; // Ich denke dein, wenn sich des Mondes Flimmer // In Quellen malt», у Толстого – «Когда кругом безмолвен лес дремучий // И вечер тих; // Когда невольно просится певучий // Из сердца стих». Система образов двух стихотворений существенно разнится, например, в стихах А.К.Толстого, в отличие от произведения И.-В.Гёте, нет упоминания о таких символах, как «море» («Ich denke dein, wenn mir der Sonne Schimmer // Vom Meere strahlt»), «блеск луны, отражающийся в источниках» («Ich denke dein, wenn sich des Mondes Flimmer // In Quellen malt»), «поднимающаяся с глухим шуршанием волна» («Ich höre dich, wenn dort mit dumpfen Rauschen // Die Welle steigt»). Вместе с тем существуют и общие для двух стихотворений образы, например, тождественны по смысловой наполненности заключительные строки двух стихотворений, где с особой силой звучат грусть и надежда лирических героев: «Ich bin bei dir, du seist auch noch so ferne, // Du bist mir nah! // Die Sonne sinkt, bald leuchten mir die Sterne. // O wärst du da!» (И.-В. Гёте) и «…трудно мне умом понять разлуку, // Ты так близка, // И хочет сжать твою родную руку // Моя рука!» (А.К. Толстой). Несмотря на то, что А.К.Толстой использовал немецкое стихотворение в качестве композиционно-смысловой основы своего произведения, активно прибегал к лексическим заимствованиям, остаётся несомненным тот факт, что «Когда кругом безмолвен лес дремучий...» является самобытным творением, хотя и навеянным мотивами «Близости любимого», но наполненным собственными любовными переживаниями русского лирика.

Стихотворение А.К.Толстого «То было раннею весной…» принадлежит к небольшому кругу лирических произведений русского поэта, пронизанных, как и «Mailied» И.-В.Гёте, беспредельной радостью жизни. Например, можно провести параллель между стихами А.К.Толстого «То было раннею весной, // В тени берёз то было, // Когда с улыбкой предо мной // Ты очи опустила» и описанием любовного порыва у И.-В.Гёте: «O Mädchen, Mädchen, // Wie lieb’ ich dich! // Wie blinkt dein Auge! // Wie liebst du mich!». Стихотворения «Mailied» И.-В.Гёте и «То было раннею весной...» А.К.Толстого сходны не только по интонационному звучанию, но также и по композиционному построению. Превалирующие темы двух произведений – тема весны и тема любви – строго логично следуют одна за другой. Описания любовных переживаний в обоих стихотворениях сопровождаются торжественными экзальтированными восклицаниями: «Und Freud und Wonne // Aus jeder Brust. // O Erd’, o Sonne! // O Glück, o Lust! // O Lieb’, o Liebe! // So golden schön...» (И.-В.Гёте); «О жизнь! о лес! о солца свет! // О юность! о надежды! // <...> // О счастие! о слёзы!» (А.К.Толстой). Вместе с тем, несмотря на определенное сходство двух стихотворений, «То было раннею весной...» А.К.Толстого менее других интерпретаций из И.-В.Гёте может сближаться с оригиналом. Из произведения-предшественника Толстой взял и по-своему переосмыслил только общую тематическую направленность описания и интересный, в некоторой степени новаторский, стилистический приём, состоящий в восторженном перечислении ряда существительных, передающем весеннее лирическое настроение. А.К.Толстой, судя по тональности стихотворения, сожалеет об ушедшей любви, тогда как И.-В.Гёте сиюминутно пребывает в ней и бесконечно счастлив этим. У немецкого поэта, в отличие от А.К.Толстого, прекрасное чувство любви насыщено надеждой на дальнейшую реализацию в будущем: «Sei ewig glücklich, // Wie du mich liebst!».

Подводя итог рассмотрению традиций творчества И.-В.Гёте в произведениях А.К.Толстого, отметим, что, несмотря на существенные различия в творческих подходах двух поэтов, И.-В.Гёте несомненно оказался духовно близок А.К. Толстому, причём произведения последнего, содержащие гётевское влияние, стали замечательным вкладом в русскую литературу, свидетельством неразрывной связи русской и немецкой культур.

В параграфе втором рассмотрены произведения А.К.Толстого, являющиеся переводами из И.-В.Гёте и представляющие собой одну из вершин мастерства русского поэта. Существует четыре таких произведения: крупные стихотворения «Бог и баядера» и «Коринфская невеста», являющиеся переводами гётевских баллад «Der Gott und die Bajadere» и «Die Braut von Korinth», а также стихи «Трещат барабаны, и трубы гремят...» и «Радость и горе, волнение дум...», представляющие собой переводы песен Клерхен «Die Trommel gerühret!..» и «Freudvoll und leidvoll...» из трагедии «Эгмонт».

В «Боге и баядере» А.К.Толстой стремился как можно ближе к оригиналу передать атмосферу возвышающей любви, показать раскаяние в грехах и спасение души баядеры. Точность при интерпретации А.К.Толстым художественных деталей, вплоть до трансляции мельчайшей филигранности сложных стихотворных размеров, находится в общем контексте его концепции сохранения художественного впечатления от оригинального текста. Сходство с немецким подлинником достигнуто А.К.Толстым не только благодаря сохранению метра и размера стихов, но и при помощи лингвопоэтических средств. В частности, переводчику удалось точно передать многие словосочетания и выражения, например: «Die Groβen belauert, auf Kleine geachtet» – «Могучих проникнув, прислушавшись к малым» и др. С другой стороны, А.К.Толстой не придавал особого значения тому, что его стихи в подборе художественных деталей существенно рознились с оригиналом. Например, мысль Гёте «Er bequemt sich, hier zu wohnen, // Läβt sich alles selbst geschehn» у Толстого отсутствует, зато вместо неё в данном четверостишии появляются строфы, которых нет в немецком оригинале: здесь Магадев «хочет в странствованье трудном» испытывать своих чад, «чтоб судьёю правосудным» наказывать или щадить их. В изложении встречи индуистского божества с баядерой у Гёте последняя находится внутри «дома любви» и просит гостя подождать, пока она выйдет наружу: «Grüβ dich, Jungfrau! – Dank der Ehre! // Wart, ich komme gleich hinaus». У Толстого эта ремарка опущена, однако при этом более резко звучит приветствие баядеры, сразу отмечающее её падшую натуру: «Здравствуй, дева!» – «Гость, не в меру // Честь в привете мне твоём!». В переводе «Бога и баядеры» Толстой использует древнерусские реалии, архаизмы и современные ему русизмы, естественным образом отсутствующие у Гёте. Безусловным украшением баллады И.-В.Гёте в её авторизованном русском переводе являются такие слова и выражения, как «земли владыка», «от мала до велика», «с насурмлёнными бровями», «дева падшая», «стан» и др. Примеры частого отступления А.К.Толстого от немецкого оригинала И.-В.Гёте показывают, что перевод осуществляет оригинальный поэт, изменяющий переводимые стихи в зависимости от своего мироощущения и представлений об окружающей действительности.

Воспевание полноты жизни и осуждение всего, что ограничивает человеческую свободу, стали основным мотивом баллады «Die Braut von Korinth» И.-В.Гёте и «Коринфской невесты» А.К.Толстого. В переводе «Die Braut von Korinth» А.К.Толстой продолжает следовать своей принципиальной позиции, касающейся, согласно его переводческой теории, первоочередной передачи впечатления. Действительно, между оригинальным стихотворением И.-В.Гёте и его переводом, осуществлённым А.К.Толстым, имеются некоторые стилистические и чисто фактологические расхождения. Например, если у Гёте в Коринф приходит просто юноша, идущий из Афин: «Nach Korinthus von Athen gezogen // Kam ein Jüngling, dort noch unbekannt», то у Толстого появляется уточнение, что путником является «юный гость», который приходит в «Коринф многоколонный». При изложении Толстому потребовалась инверсия переводимых географических названий – вместо «в Коринф из Афин» употреблено «из Афин в Коринф». Интересно отметить, что повествование И.-В.Гёте начинается в прошедшем времени («kam ein Jüngling»), тогда как А.К.Толстой использует настоящее время («Юный гость приходит»). Если у И.-В.Гёте главным действующим лицом в начале повествования остаётся юноша: «Einen Bürger hofft’ er sich gewogen», то в переводе А.К.Толстого сразу начинается характеристика отцов главных героев баллады: «Там когда-то житель благосклонный // Хлеб и соль водил с его отцом». Вместе с тем А.К.Толстой максимально стремился в переводе «Коринфской невесты» быть близким духу оригинала. Прекрасно переданы концовки стихов с короткими строфами, которые вызывали наибольшую трудность при переводе стихотворного немецкого текста. Русский писатель довольно точно воспроизводит и внешние атрибуты, и внутреннее впечатление этих стихов: «Wie der Schnee so weiβ, // Aber kalt wie Eis // Ist das Liebchen, das du dir erwählt» становится автохарактеристикой обречённой девы «Я как снег бледна, // Я как лёд хладна, // Не согреюсь я в твоих руках!», а «Klag- und Wonnelaut // Bräutigams und Braut // Und des Liebestammelns Raserei» видоизменяется в восторженную песнь наслаждениям любви «То любви недуг, // Поцелуев звук, // И ещё, и снова, и опять!».

Песни Клерхен из «Эгмонта» И.-В.Гёте «Freudvoll und leidvoll…» и «Die Trommel gerühret!..» часто привлекали внимание русских романтиков. В переводном стихотворении «Радость и горе, волнение дум…» А.К.Толстой выразил созвучную «Freudvoll und leidvoll…» И.-В.Гёте мысль о высоком предназначении художника, призвание которого – любить и живописать о своей любви. Данное гётевское стихотворение, несмотря на кажущуюся простоту, имеет довольно сложный ритмический рисунок, который Толстым в определённой степени нивелирован и даже исправлен: в последних четырёхстопных стихах он находится на позиции самостоятельного художника, стремящегося придать несколько «изломанным» стихам И.-В.Гёте техническое совершенство. При лингвостилистическом анализе перевода А.К.Толстым гётевского стихотворения «Freudvoll und leidvoll…» обращает на себя внимание полное отсутствие в тексте глаголов, тогда как немецкий оригинал ими изобилует. Этот факт говорит о том, что русский автор стремился не употреблять удлинённых глагольных форм, имеющих доминантное значение в русском языке, поскольку хотел насытить короткое стихотворение красочными эпитетами и пространными дополнениями, обретающими приоритетность при передаче впечатления от произведения в целом: «волнение дум», «сладостной мукой встревоженный ум», «трепет восторга», «грусть тяжкая» и др. В переводе имеются и другие расхождения с оригинальным стихотворением И.-В.Гёте. Например, прилагательные «freudvoll» и «leidvoll» переданы на русский язык именами существительными «радость» и «горе», а сложное прилагательное «gedankenvoll» видоизменилось в словосочетание «волнение дум».

Не меньше интересных лингвостилистических и сравнительно-типологических находок, свидетельствующих о самобытности переводов А.К.Толстым произведений И.-В.Гёте, обнаруживается при филологическом анализе песни «Трещат барабаны, и трубы гремят…». Здесь А.К.Толстой остаётся верен своему принципу отказа от подстрочного перевода незначительных деталей: он не рифмует полустишия за исключением только одного случая, граничащего с эпифорой: «Готовится к бою, командует строю». Однако именно этот стих, условно говоря, является «лишним» (хотя и рифмуется в каждой своей двустопной части с первыми стихами стихотворения) у Гёте, зарифмовавшего между собой все чётные стихи и не всегда соблюдавшего правило рифмовки нечётных стихов. Например, в четверостишии «Wie klopft mir das Herze! // Wie wallt mir das Blut! // O hätt’ ich ein Wämslein, // Und Hosen und Hut!» рифмуются только «Blut» и «Hut», и поэтому оно верно передано Толстым в виде двустишия: «Как сильно забилось вдруг сердце моё. // Ах, если б мне дали мундир и ружьё!». Выполненный А.К.Толстым перевод содержит большое количество лексических и грамматических разночтений с оригиналом: если у Гёте используется единственное число для обозначения музыкальных инструментов («die Trommel», «das Pfeifchen»), то у Толстого упомянуты «барабан