Рецензия на философские произведения Игоря Ладова

1   2   3   4   5   6   7

3.3.

Вопрос о стремлении к жизни и о стремлении к смерти достаточно запутан. Ошибка Ладова состоит в том, что из конечности вещей во времени он выводит их «стремление к смерти». Если для неорганической материи можно еще говорить о действии второго начало термодинамики (а что такое смерть, как не нарушение порядка?), о «несовершенной природе вещей», то искать в них какое-то особое стремление к смерти – разве камень к чему-либо стремится? Что касается живых организмов, то вся их деятельность направлена к бегству от смерти. Про бактерий вообще можно говорить как о бессмертных – хотя бы из того факта, что при делении дочерняя клетка получает от материнской ровно половину генетического материала (цепочка ДНК расплетается, и каждая нить отходит к каждой половине клетки). Для многоклеточных и, например, млекопитающих факт индивидуальной смерти очевиден, но по крайней мере до акта размножения организм борется – вырабатываются лейкоциты, макрофаги для защиты от антигенов. Да, исход борьбы предрешен враждебностью окружения, но разве можно видеть здесь метафизическое стремление к смерти? Для человека ситуация сложнее – я думаю, у него действительно наличествуют оба стремления (к жизни и к смерти), причем: а) независимы, соположены; б) стремление к смерти появляется на более высоком эволюционном уровне. Таким образом, я расхожусь с Ладовым: а) стремление к смерти не универсально (универсальна смерть); б) то, что часто считается проявлением инстинкта смерти, на самом деле есть ложное и слепое (быть может, несовершенное) применение инстинкта к жизни. Ладов же выводит инстинкт к жизни из инстинкта к смерти, наделяя последний особой разборчивостью – смерть должна быть «своей». Это слабое место его концепции (прыгающему с моста самоубийце какая разница, оттолкнется ли он сам или его кто-то толкнет вниз?). Ладов прав, отмечая необходимость наличия в эволюционирующей Вселенной процессов созидания и разрушения (любопытно, что здесь он опирается на диалектический материализм с его «развитие есть единство и борьба противоположностей»). Та связка этих процессов, которая нацелена на развитие нового, называется автором духом эволюции (поддерживается Духом Бога). Та связка, что нацелена в конечном итоге на уничтожение какой-либо структуры, называется их духом деэволюции (я бы воспользовался, вслед за медиками, словом «инволюция» вместо несколько неуклюжей «деэволюции»). Такое разделение действительно симпатично, но прошу учесть, что материалист выдвинет тезис «о самоорганизации материи на всех ее уровнях», не прибегая к гипотезе Бога.

В отношении человека дух инволюции проявляется также: на личном уровне – патологическая лень, апатия, неспровоцированная агрессия (драка), пьянство, переедание, лживость; на семейном – ссоры, измены, издевательства стариков над молодежью (и наоборот); на национальном – погромы, войны, интриги, коррупция. Я рассмотрю только первый уровень, поскольку остальные есть в некотором смысле его производные. Все указанные выше симптомы есть следствие несоразмерного по величине и цели применения инстинкта к жизни, он как бы слепнет. Лень и апатия есть гипертрофированный период накоплении сил, когда организм отдыхает перед грядущей «битвой». Драка и агрессия есть средство повысить свой статус в социальной иерархии стада, создав себе лучшие условия («лучший кусок мяса вожаку»). Пьянство есть средство достичь успокоения психики химическим путем вместо совершения жизненно полезных действий, вознаграждаемых эфедринами мозга. С перееданием все понятно. Лживость есть неправомерное использование языка для получения/передачи информации. Эти-то проявления Ладов и посчитал симптомами духа инволюции. Отчего появляется такая несоразмерность? Я виню в этом стремительность течения истории и медленность развития разума. В этой связи уместно напомнить папу Фрейда (статьи о культуре – «наморднике, наброшенном обществом на дикого животного»). В этом смысле ладовское «стремление к смерти» действительно результат того, что человек является переходным и несовершенным звеном эволюции. Как раз об этом, но под другим ракурсом, писал Ладов. Но в человеке, а точнее, в высших его представителях, присутствует истинный инстинкт к смерти. Тогда, в частности, смерть личная и иная не рассматривается безусловным злом, от нее не бегут. Кстати, еще раз о совершенстве. Социальные фантасты много раз выставляли фигуру идеального человека-робота – он был абсолютно морален, добр, не питал ни к кому злых чувств, заботился о людях (согласно законам робототехники), не знал драматических коллизий психики и душевных волнений, был весьма жизнелюбив. Совершенен ли он? Рискну предположить, что нет. Возможно, поэтому Богу и пришлось свергнуть безгрешного Адама на греховную землю. Я даже выскажу тезис: «Несовершенен тот, кто не знал и не знает греха»! Происхождение истинного инстинкта к смерти у высших людей представляется метафизически туманным…

Деление Ладова людей на «высших» и «низших» по степени преобладания стремления к жизни, вероятно, имеет право быть (кстати, здесь следует учесть не только арифметическую разность, но и абсолютные величины, так сказать, X и Y). Оно даже демократично, ведь, действительно, и среди малоимущих есть достойные, высшие люди. Но уж больно критерий сложен: телесная болезнь, например, может ослабить человека, высосать из него силы, и что же, только поэтому он из высшего превратится в низшего? Если ты здоров, то нет ничего удивительного, что твое тело поет симфонию жизни, и ты полон радости от ощущения прилива крови в мускулах. Но вот беда – простуда, артрит, туберкулез, подагра или какая хроническая неизлечимая инфекция (помыслим, например, гельминтоз), или… старость – куда девалась бодрость тела, куда ушла бодрость духа, и вот, кажется, возросло стремление к смерти. Правда, и такой человек может проявить недюжинную волю к жизни, но уж явно его настроение приобретет пессимистический оттенок, отличный от жизнелюбия веселого добряка, еще не познавшего болезнь. Есть одно спасающее отчасти Ладова уточнение: если больной человек хочет вылечиться, то он здоров духом. Но что значит «хочет»? Можно ясно видеть, что теоретически здоровье лучше болезни, но практически не иметь сил к осуществлению желания (больному раком предложили еще один курс химиотерапии). Всегда, когда людей желают поделить по какому-то признаку, возникает проблема идентификации и нечеткости границ. А если уж одной из групп приписывают более высокий статус, чем остальным, то хочется видеть для того достаточное основание. Человек неверия спрашивает Ладова, отчего вдруг жизнь имеет приоритет над смертью, ведь обе эволюционно необходимы? Почему мудрый человек, который стремился к смерти вовремя, становится ниже животного, цепляющегося за каждый миг своей никому не нужной жизни? Человек неверия настолько дерзок, что задает (Богу???) более страшный и зловещий вопрос:

Почему мы предпочитаем бытие небытию и развитие инволюции?

Этот вопрос весьма сходен с цитированным автором из Достоевского эпизодом. Но человек неверия не обвиняет, он только спрашивает, ибо допускает гипотетически, что жизнь предпочтительнее смерти. В человеке неверия, который есмь неопределенная смесь и который недостижим еще более, чем сверхчеловек, в котором, быть может, скрыта божественность еще более, чем в сверхчеловеке, достигается точное математическое равенство: 50% стремления к смерти=50% стремления к жизни.

3.4.

Поговорим о равенстве/неравенстве людей и монархическом устройстве государства. Вопрос очень тонкий. Как я писал выше, ввиду огромной дистанции между Богом и человеком «перед Богом все равны». С другой стороны, как справедливо писал еще автор Протоколов, люди рождаются неравными. Есть соблазн решить это противоречие установлением формального равенства людей «перед законом» при признании фактического природного неравенства людей. По-моему, такая страусиная политика непригодна даже в практике современных демократий. Фактическое неравенство людей должно быть перенесено в область юридического права. Этой цели отвечало бы сословное государство, где права и обязанности каждого сословия-касты четко определялись законодательством. Кроме того, могут играть роль и личные качества человека. Даже природная красота человека, пока его тело ею обладает, в той или иной степени дает и оправдывает ему поблажку перед общим (или даже кастовым) законом. Человек должен действовать сообразно своей ценностью как экземпляра эволюции. Однако при этом необходимо сознавать наличие базовых прав людей, которые никогда не должны нарушаться, и быть общими. К числу таких прав надлежит отнести право на жизнь и, вероятно, право на свободу совести. Остальные права (вроде избирательного, частной собственности, слова) являются словесной шелухой современной демократии – в этом мы полностью согласны с Ладовым.

Иерархическое устройство государства наиболее естественно. Во главе его стоит единственный человек, сакрально избранный божественным провидением (или по степени и виду его благородства) – монарх. Ладов приводит хорошие аргументы в пользу данной точки зрения (например, указывая на принадлежность высших людей к, как правило, дворянскому сословию, защищающую их от смешения и физического насилия со стороны низших людей, составляющих основу низших сословий). Я приведу еще два довода из естествознания.

Биологическая эволюция привела к выделению сначала из чувствительных клеток примитивных многоклеточных, затем из спинного мозга, кажется, рептилий головного мозга млекопитающих. В условиях голода питание головного мозга прекращается лишь тогда, когда все остальные возможности исчерпаны. Мозг и его кровообращение отделены от физиологической среды организма гематоэнцефалическим барьером (например, возбудители банальной простуды практически не имеют шанса проникнуть через почти непроницаемые стенки клеток эпителия сосудов мозга и заразить нас слабоумием) – так организм защищает свой главный регуляторный центр. При всем многообразии клеток тканей организма нейроны мозга совершенно особые образования (так, при среднем размере клетки в 1мкм длина аксона нейрона может достигать 1м). Это еще раз показывает, что элита государства должна состоять (порождать!) из особых, «высших» людей, аристократов духа. Отмечу, что данная аналогия государства с организмом довольно банальна и многократно встречалась в истории философии, и только изумляюсь, почему либералам нужно ее приводить. Второй довод я почерпну из устройства атома, который ввиду своего долгожительства назвали «неделимым». Как известно, он обладает несколькими электронными оболочками, построенными по иерархическому принципу – на N-й оболочке 2N² электронов (соответственно, 2-8-18-32..). Первые два s-электрона (они ближе всего к ядру и имеют шаровидные орбиты) имеют самую низкую энергию. Затем, в соответствии с принципом наименьшей энергии, заполняются последовательно 2s,2p,3s и т.д. орбитали. Разъясняя метод молекулярных орбиталей, химики сравнивают молекулу с новым жилым домом, где жильцы-электроны выбирают себе как можно более удобные (из еще незанятых). Тоже самое мы видим и в человеческом обществе – иногда даже под уволенных чиновников создаются специальные должности. Но в целом, интегрально, общее экономическое благосостояние общества определяет максимальную емкость каждого уровня (и длину цепи – здесь также напрашивается сравнение с трофической цепью и законом Линдемана). Но если в неорганическом мире электроны неразличимы и с легкостью переходят, например, из s-состояния в p-состояние, то при вертикальных перемещениях людей в социуме многое зависит от их биографии и, так сказать, «качества».

Но естественность устройства, вообще говоря, ничего не говорит о том, наилучшая ли это форма правления? Если мы за благо примем долгожительство государства, то естественность как раз гарант этому. Тогда получим, что монархия – это наилучший способ государственного устройства. Против монархии часто высказывается довод, что когда на троне оказывается мерзавец, то он несет бедствия стране через выполнение послушными (послушание есть чиновничья добродетель) чиновниками, стоящими выше этого коронованного, преступных приказов. Недостаток предыдущих монархий (здесь я тоже согласен с Ладовым) – принцип наследования. Пример его порочности: в Риме после императора-стоика Марка Аврелия, ведущего линию Антонинов, царствовал его распутный сын (летописец сообщает нам, но не знаю, достоверно ли это, что зачат он был проституткой) Коммод. В правильном государстве, чем более высокий пост занимает чиновник, тем более он должен являть пример благородства. Когда при революции общественная буря поднимает ил со дна, тем большая вероятность увидеть у руля страны муть и чернь, лишенную благородной прозрачности. Чтобы нейтрализовать этот довод против монархии, нужна постепенность эволюции и особое воспитание для дворян.

Очень сложна историософская проблема причин разрушения монархий и, на мой взгляд, связанная с эти проблема научно-технического прогресса. Ладов винит в уничтожении аристократии анонимный архетип деэволюции и, быть может, тайную еврейскую организацию. Я должен указать на то, как нелогично построение Ладова, считающее момент рождения Бога одновременным с почти полным уничтожением высших людей, их качества и количества (ср. с местом из Откровения – «по совершенном низложении силы народа святого». Такой финал, однако, характерен для христианской теологии, но там он как раз уместен («собран весь урожай»). Не разделяю такую точку зрения. Отнюдь не случайно столетия ускорения НТП (начиная с 16-го века) совпадают с ускорением разложения аристократии. Заметим, что НТП увеличивает максимальную емкость сословий, в т.ч. и высших, поэтому он является благом. НТП не может не менять что-то в обществе, и каждая естественная иерархическая структура по природе противится изменениям. Империи ориентированы на сохранении достигнутого, но не добавлении. Долгое время было выгодно (Богу?) существование взлетов и падений империй. Я думаю, если сравнить емкости разных империй во времена кульминации их расцвета, то оно покажет преимущество менее старых. В эпоху НТП такое положение стало сдерживать развитие, и закономерно и кстати появившийся либерализм погубил иерархические структуры старых монархий. Насколько я могу судить, эпоха НТП продлится еще 100-150лет, а после конца НТП капиталистический строй станет неактуален, и нам нужно вновь ожидать времени восстановления аристократий на пепелище (вплоть до наднациональной монархии)– по форме это совпадает с видением будущего Протоколами.

Помимо сионизма силой деэволюции выступает, по Ладову, христианство (в его первоосновах). Он обрушивается на него еще более, чем Ницше. Особенно любопытна его характеристика Христа – он видит его самозванцем, квинтэссенций завистничества черни (к Богу). Отвергая многие догматы христианства, я отношусь к нему положительно – главная его заслуга в том, что на протяжении веков оно напоминало о Боге европейцам. Сам же Христос, неважно кто он был (самозванец или воплотившийся Бог или Слово), гениален, так что в силу этой гениальности и красоте самой идеи воплощения, причем свершившегося, достоин уважения (и, кто знает, быть может, совершил с Богом сделки от имени всех людей). Христианство многие столетия утешало массы, помогало переносить бытовые скорби, оно в некотором роде психологически манипулировало чернью, а без этой манипуляции она восстала бы против высших. Оно давало идеалы и питало дух великих немецких композиторов и художников, а также итальянских архитекторов. Оно помогало, как писал Ницше, «спасти то, что еще можно было спасти», т.е. слабым, насколько хватало им сил, возвысится. Несомненно, оно уловляло в сети и высших, но тем самым делало эволюцию все интереснее. По-моему мнению, несмотря на несовременность христианства, мы должны чтить память его создателя.

Для полноты мне придется рассмотреть еще один вопрос – о праве черни на существование и о великих преступниках. Некоторые люди настолько неразвиты, глупы и по-животному грубы, что, кажется, для окружающих людей явилось бы облегчением, если бы этих отморозков отправили куда-то в космос или вовсе бы не было. Кажется, благодеянием обществу послужило бы евгеническое очищение от этих отбросов, как резонно предлагал Гитлер, и что созвучно позиции Ладова. Против этого я выставлю два возражения. Во-первых, очень часто эти особи занимаются грубым физическим трудом, который в противном случае пришлось бы брать на себя высшим людям. Они являются как бы буфером, отдаляющим от природного высшего человека. Далее, во многих случаях гений рода использует их как машину размножения, и всегда есть вероятность получить из этих безымянных людей нечто более интересное в их детях и внуках. Если же речь идет о примитивных преступниках, то тогда соображения общественной пользы не работают. Во-вторых, низшие люди фактом своего существования напоминают высшим об их несовершенстве по сравнению с божественным и одновременно показывают всю глубину ямы, куда при случае может упасть высший человек, вызывая отвращение. Сосуществование с низшими также закаляет высших людей. Луч света виден только в темном царстве! Кроме того, для Бога низшие и высшие качества есть два модуса человеческой природы, и в личностном плане каждый из них равноценен. Поэтому Богу интересен не только святой, поющий Ему аллилуйю, но также и величайший злодей, что бы он ни совершил (даже «произносящий хулу на духа Святого»). Я даже рискну предположить (помните из Откровения Иоанна: «о, если бы ты был холоден или горяч, но ты тепл, поэтому извергну тебя из уст Моих») взаимное притяжение-любовь между ангельским святым и дьявольским негодяем. Потому-то, кстати, дьявол (клеветник) и не уничтожен, что Бог любит его странной любовью, не той, какой любит святых, и, быть может, более сильной.

Во второй книге [2] настойчиво звучит мотив отделения. Я целиком согласен с этим, но даже более из других соображений, чем спасение высших. Отделяться надо ради самого отделения. Точнее говоря, Вселенная и человечество станут более интереснее, если будут сегрегированны, что увеличит степень их упорядоченности. Правда, и степень различий между вещами и между людьми не должна быть чрезмерной, но хотя бы родовой. В этом случае вещи могут соединяться в комплексы и порождать новые «жизни» упорядоченным структурам. Отделяться надо из энтропийных соображений. Если бы все люди стали похожими друг на друга, то как поскучнела бы жизнь. Я думаю, даже среднему уму к старости становится это понятно (могу заключить из случайного замечания одного человека). Если бы все люди стали совершенно непохожими друг на друга, то это исключило бы возможность связей и управления, т.е. невозможным было бы существование какого-либо общества. Золотая середина между хаосом разобщенности и мертвым порядком создает красоту.

Человеку неверия гипотетически все равно, в каком обществе жить, как в нем выть, ибо он не стремится быть ни низшим, ни высшим, ни, как модно говорить, самим собой. Он приобретает очертания, какие придает ему внешняя среда, не отказываясь, впрочем, от воли. Он есть неопределенность и нечеткость очертаний, истинный даос.

3.5.

Рецензия-таки нуждается в заключении, выводах. За две недели в общей сложности, что я читал и писал, мозг мой несколько активизировался в отношении старых проблем, по каковым я еще не записал своего мнения в виде отдельных работ. Что-то пришлось домыслить. Например, идея человека неверия в противоположность сверхчеловеку во многом не устоялась, я лишь нащупываю ее сейчас. Повторюсь, концепция Ладова, в каких-то формальных аспектах слабая и местами крикливая и неискренняя, достаточно красива и последовательна, чтобы привлечь внимание. Выше я указал, в каких вопросах мы с ним сходимся, а в каких расходимся. Но это не главное.

Главное – это дух современной эпохи. Говорят о детях индиго, говорят о неуправляемости и горделивости молодежи. Стремление к сверхчеловеку – это диагноз состояния европейцев в начале 21в. Он освободился во многих вещах от гнета борьбы за существование, заодно от доминирования Бога в сознании, и потому заносчив. Хорошо или плохо это? Не знаю, мне кажется, настанут времена, когда он вернется на земную почву, ибо «совершенство» во многом есть неопределенное понятие. И тогда наступит очередь неброского и неяркого, серого человека неверия. Он светится не мягким светом католической Мадонны и вселенской любви, не яростным пламенем сверхчеловека, воспринявшего его от божественного горнила, как Прометей, а усталым светом памяти о великих стремлениях. Когда человечество переболеет болезнями выпяченного «Я» и «сверхчеловека», оно заболеет болезнью неверия. Это будет уже в 22-м или 23-м веке…

Matigor, 10-27.04.2005