Минусинские рассказы

Вид материала

Рассказ

Содержание А счастье было так близко

Подобный материал:

• Произведения для 10 а класса выделены, 11.05kb.
• Василий Макарович Шукшин рассказы, 3282.5kb.
• Современные русские писатели евгений Попов Рассказы, 246.11kb.
• «Донские рассказы», 11.38kb.
• Рекомендательная библиография для внеклассного чтения, 151.61kb.
• Образ учителя в художественной литературе, 53.58kb.
• А. П. Чехов Рассказы «Попрыгунья», «Ионыч», «Человек в футляре», «О любви», «Крыжовник»,, 13.99kb.
• Рассказы о русских святых, 11.12kb.
• Яковлев Александр Сергеевич рассказы конструктора Сайт Военная литература, 965.74kb.
• Рассказы о детях и для детей, 79.02kb.

А СЧАСТЬЕ БЫЛО ТАК БЛИЗКО

1


Клим волею судеб оказался в провинции еще двадцать лет тому назад. И виной всему - квартирный вопрос. После неудачной попытки поступить в аспирантуру в родном университете (по истории КПСС он получил тройку, а с этой оценкой автоматически выбывали из конкурса), Клим готов был на любую работу, разумеется, ближе к специальности, лишь бы ему дали кров. К тому же у него были жена и годовалый сын.

Провинция Клима не жаловала. Он устроился на работу в проектный институт. Доводилось составлять ведомость выкорчевки пней. И все же работа в проектном институте многому его научила.

Да, прошло двадцать лет, срок, впрочем, огромный для человека. Климу захотелось в столицу, сотрудники тоже настаивали, надо отдохнуть начальнику, поскольку Клим работал без отпусков уже второй десяток лет.

В столице у Клима жила сестра Настя, на десять лет моложе его. Настя закончила два ВУЗа, работала в музее, имела двух детей, ее муж работал каким-то редактором.

Клим позвонил сестре, наконец, он решил приехать в город, где его когда-то попросту кинули. И вот он у Насти. Она жила в центре города, столь ностальгически любимом Климом. Ее квартира находилась на первом этаже.

Встретили Клима радостно. По словам Насти, ее муж, Гера, был на работе. Климу бросилась в глаза захламленность двухкомнатной квартиры. Коридор был забит панелями от разобранных шкафов, картонными ящиками. Эта черта бедности, когда сознание не позволяет выбрасывать то, что может пригодиться завтра, через год, а может и никогда не пригодится. Климу все это было понятно, так как и он прошел через этот этап жизни. Теперь же, после закрытия проектного института, где он работал прежде, он руководил пусть маленькой, но своей проектной фирмой, был материально обеспечен и независим ни от кого. Авторитет его был высок в кругах заказчиков, но… к сожалению, нервное перенапряжение, связанное с бизнесом в наших постсоветских условиях, сказалось и на нем. Клим запил, и рано или поздно дела неизбежно пойдут у него круто вниз. Кстати, это он понимал и сам.

В разговоре с Настей Клим выяснил, что Гера от нее ушел к другой женщине, материально не помогает, так как с заработками у него весьма туго, и живет она с детьми на скромную зарплату музейного служащего.


2


Часов в одиннадцать кто-то постучал в окно на кухне. Клим вышел на звук. Возле окна стоял высокий интеллигентный мужчина лет пятидесяти. Увидев Клима, он явно смутился, но тут же его лицо расцвело в приветливой улыбке.

- Клим?

- Гера? Я сейчас открою дверь.

Они узнали друг друга по фотографиям. Гера оказался выше ростом, чем предполагал Клим. Умные серые глаза, вылинявший простертый свитер, застиранные джинсы выдавали в нем человека свободной профессии, свободной также и от денег.

По словам Геры, он работал редактором в одном частном издании, но с доходами было туго, поэтому он устроился сторожем в кафе. И сегодня, после ночного дежурства, он принес детям продукты, то, что удалось попросить у поваров в кафе к конце смены – банку гречневой каши, несколько ломтей белого и серого хлеба, какой-то салат.

Клим и Гера понемногу разговорились.

- Ну, как, Гера, реформа отразилась на Вашей жизни?

- Реформы, согласись Клим, перевернули жизнь каждого. Кто разбогател, кто обнищал и потерял прежний статус. Последние, конечно, недовольны существующим. Но в целом жизнь стала более естественной. Разумеется, общество не должно оставлять в беде пожилых людей, инвалидов – все согласны с этим . Общество не должно обижать учителей. Врач, если начнет смекать, может себя прокормить, а учитель беззащитен.

- Да, - подтвердил Клим, - экономическая польза врача сомнительна, сами-то они, оказывается, живут меньше, чем в среднем все остальные, и, продлевая жизнь нетрудоспособным, тем самым уменьшают экономический потенциал нашей нищей страны.. Учитель же формирует новое поколение, свежие кадры. Работа его порой невидимая, но его работа формирует будущее нашего общества, которое мы все заочно любим.

- Понимаешь, Клим, будущее всецело зависит от сегодняшней идеологии. Поэтому идеология должна отвечать требованиям не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня. Государство, прежде всего, в лице чиновников, должно подавать пример порядочности, учить народ соблюдать справедливость, чтить договоры, уважать чужую свободу, воспитывать трудолюбие, нравственное возвысить достаток и богатство, добытые без воровства, насилия и обмана…

- Правильно, Гера. Именно чиновники должны создавать условия, чтобы бизнесмены, действуя в собственных интересах, действовали бы одновременно и в интересах государства. Но для этого должна существовать разумная налоговая система. Именно чиновники первыми должны перестать смотреть на предпринимателя, как потенциального преступника.

- Кажется, мало внимания у нас уделяется подготовке будущих чиновников. А они ведь – «государевы люди», и было бы наивно, полагаю, пускать на самотек формирование чиновничьего аппарата.

- Пойми, Клим, чиновничество должно стать элитой общества, а раз так, - то и получать должную подготовку. Сейчас же большинство из них могут только «распределять» и «запрещать», на большее их не достает. То есть, со времен Салтыкова-Щедрина (кстати, бездарного писателя), чиновники мало чем изменились.

- Не кажется тебе, Гера, что коммунизм, точнее марксизм, похоронили рано.

- Я удивлен.

- Марксизм можно рассматривать как попытку создания всемирной религии, современной религии грамотного человека. Других таких попыток я не знаю. Сейчас же нет никакой идеологии. Ведь библейские предания воспринимаются современным интеллектуалом, наверное, по-другому, чем воспринимал их полупещерный житель Кумран. Поэтому в возрождение православия я не верю. Слишком оно закостенело еще с константиновских времен.

-Нет, Клим, с марксизмом я боролся всю жизнь, мы издавали нелегальные журналы, вели пропаганду… Любая идеология, но только не марксизм. Нашей стране надо найти новую идеологию.

-Ха-ха-ха, ты меня, Гера, рассмешил. Поиски идеи-фикс для России, организованные в СМИ, напоминают ярмарку тщеславия. Идеология создается не балаганно и не по высочайшему распоряжению. Она рождается спонтанно изнутри общества. Идеологический прорыв поэтому я вижу только из среды новых коммунистов, у которых есть какие-то традиции и авторитеты.

-И очень хорошо, что им в свое время дали по шапке!

- Ничего, вперед наука. Гера, а кстати, чем лучше костры инквизиции сталинских репрессий? Чем лучше продажа индульгенций партийного кумовства? Христианство переболело эти беды, и появилась протестантская этика – идеология индустриального развития. Марксизм тоже мог бы распрощаться со своими недугами.

- Да, Клим, славно мы с тобой побеседовали.

- Славно, Гера. А не кажется ли тебе, Гера, что твои друзья-диссиденты просто тебя кинули. Использовали и кинули. Даже не осознавая, наши горе-интеллигенты, по сути, вели подрывную работу. Романтика, щекотливо приятно чувство опасности, что обратит внимание КГБ, братское единодушие заговорщиков – все это завораживает молодые интеллигентные души. Конечно, много противного было в прежней жизни, но есть определенная мера, граница, которую не перешли, скажем Шафаревич или Солженицин. Многие и не осознавали, что совершали предательство, хотя западная ориентация не может не выпестовать предателей.

- Нет, Клим, у меня есть свои счеты с марксизмом.

- Значит, ты, Гера, демократ.

- Да, и я демократ. Демократ, несмотря что я, по сути, нищий.

- А я, Гера, капиталист, но, не смотря на это, остаюсь государственником. А ведь очень интересен вопрос соотношения демократии и благосостояния народа. Наши демократы считают, что высокий уровень жизни народа в развитых странах является следствием того, что народ этих стран пользуется в своей жизни и деятельности демократией. Это глубокое заблуждение, когда следствие подменяет причину.

- Это почему же?

- Да, демократический способ управления не всегда приводит к процветанию. Дело в том, что форма управления в государстве зависит не от уровня его развития, а от требований безопасности. Когда нет угрозы обществу, – демократия, когда есть такая угроза – тоталитаризм. Но угроза обществу может быть не только военной, но и политической, экономической...

Поэтому в голодных странах не бывает демократии. Потому что в условиях демократии и либерализма быстро растет экономическое расслоение общества. Сильные члены общества будут отбирать крохи у слабых, а слабые, в безвыходной для себя ситуации, будут объединяться и восставать против государства.

- Слыхал, слыхал, Клим, что ты был хорошим экономистом.

- Но это – в прошлом, Гера. И опять же хочу повториться, без взаимного доверия, которое нам может дать только сильная идеология, инвестиции будут неэффективны, а усилия врачей и учителей – бесполезны.

Демократия и либерализм – эта идеология нам не даст ничего, кроме нищеты народа и разграбления страны.

-Нет, Клим. Все беды наши – от дурости да подлости. Не буду здесь касаться Тойнби или Гумилева. Если на одном конце оси ординат поместить дураков, то на другом конце следует поместить подлецов. Вне зависимости от эпохи, страны и культурной общности, кажется мне справедливым, что каждый из нас зажат в начале координат, и Культура не позволяет нам выскочить из этой точки. Хотя каждый пытается как-то лавировать между глупостями и подлостью. Вот в чем трагедия человека! И в этом плане каждый из нас – Гамлет.

-А я, Гера, поместил бы на одном конце оси абсцисс нищету, а на другом - проституцию. И, кстати, Борис, чаще встречаешь подлую проституцию и глупую нищету, и почти никогда - глупую подлость и нищую проституцию.

-А это как понимать Клим? Полетели камушки в чужой огород?

-Да нет, Гера, это скорее касается нас обоих, пожалуй, касается большинства всех людей.

Расстались они довольно холодно.

3


- Клим, - обратилась к нему Настя, - а хочешь, я тебе презент устрою?

- Какой презент?

- Помнишь Валеру, из нашего села, того, который двадцать лет тому назад приехал со мной сюда, в столицу?

- Валера! Конечно, помню. Я ему кое в чем, кажется, помогал при поступлении в университет.

- Валера теперь коммерсант, не нам чета. Но он с удовольствием встречается со своими земляками…

Валера действительно был преуспевающим столичным коммерсантом средней руки. С Настей, его бывшей землячкой и одноклассницей оба в свое время, одновременно окончили университет, правда, разные факультеты. Учась еще в школе, были, кажется, взаимно влюблены. А вот переезд из маленького села в огромный город произвел на обоих настолько большое впечатление, произвел ломку взглядов, вкусов, интересов и даже характеров. Настя уже не казалась Валере такой уж красивой, а Валера потерял в глазах Насти свой блеск. Слава Богу, что остались друзьями, а это тоже много значит. Кажется, у Бальзака эта тема хорошо раскрыта. Приезжают в Париж провинциал и провинциалка с желанием соединиться там… Но в Париже они показались друг другу блеклыми. И это настолько поразило их, что они … стали злейшими врагами.

С перестройкой пути-дороги у Насти и Валеры вовсе разошлись.

Да, иногда звонили друг другу, сообщали вести с родины, поздравляли друг друга с днем рождения. А так, живя в одном городе, они не виделись уже почти десять лет. Город огромный, а человек мал.

Вот и Валера. Вместо щуплого парня Клим увидел крепкого моложавого брюнета, державшегося самоуверенно.

- И ты – Валера?

- Да, а что я разве сильно изменился?

- Конечно же. На улице я тебя бы просто не узнал, прошел бы мимо

- А я тебя все равно бы узнал. И не прошел бы мимо.

- Они рассмеялись, обнялись.

- Клим, - обратился Валера, я давно хотел с тобой встретиться… Ну, как, Клим, сложилась твоя жизнь? Все равно через Настю я многое о тебе знаю, как, наверное, и ты обо мне.

- Я, Валера, почти всю жизнь проработал математиком. В кругах приверженцев специальности, полученной мною в здешнем университете, высшим признанием пользовались составители абстрактных математические моделей. А мне пришлось работать в проектном институте, поэтому волей-неволей научился уважать информацию, пришлось узнать, как она рождается и стареет, научился оценивать ее качество. Математическая модель и информационное наполнение ее - это две равноправных стороны процесса познания.

Ученые пренебрегали этим. Рассуждали примерно так: если «эф» от «эх», то вы обеспечьте мне «эх», а я вам скажу, каким будет «эф». Аллегорически, если вы хотите узнать, который час, дайте мне ваши часы, тогда я отвечу на ваш вопрос, но часики-то останутся в моем кармане. И не мудрено, и не порядочно. Поэтому, в отличие от «настоящих ученых» мне легче было адаптироваться к жизни и после закрытия нашего института.

- А я, Клим, в бизнес ударился, учась еще в университете. В науку меня перестало тянуть, как только довелось рассмотреть, «Кто есть кто». Высокомерное отношение к «простому пахарю», незнание действительности, - все это приводило к безжизненным теоретическим построениям…Кто теперь вспомнит….(да уж не буду называть имен ранее прославленных академиков). Хотя книги остались. Расхожее рассуждение, что книги дают славу. Это зависит от качества написанного. Книгой можно опозорить свое потомство.

- Это уж точно, Валерий. Кто теперь вспомнит идейных вдохновителей укрупнения сел, затопления пойм, вдохновителя «ускорения»? Сталин этот феномен называл просто: «враги народа».

- Прежде всего, нет инвестиций. Даже президенту недавно стало ясно, что Запад нам не поможет.

- Нам остается надеяться только на собственные силы. И главная теперь задача – обеспечить производственное накопление. К сожалению, накоплений сейчас нет. Наблюдается даже проедание капитала. Следовательно, необходимо увеличить долю накоплений. Но демократия этому никак не способствует.

-Накопления есть, а инвестиций нет.

- Почему?

- Потому, что нет доверия друг к другу, поэтому нет кредита, а люди накопившие средства не торопятся передать, разумеется, на возмездной основе, людям, умеющим вести дела. Это самая главная наша беда. Мавроди судили за обман населения. Государство к моему удивлению взяло на себя обязательства компенсировать ущерб обывателям, которые хотели на халяву стать миллиардерами.… Это совершенно неверно. Каждый сам себе на уме был.

- А Мавроди надо было судить не за обман населения, а за подрыв доверия людей к финансовым институтам, а следовательно, за подрыв инвестиционного потенциала страны, т.е. как государственного преступника. Теперь нам, после мавродиков, потратить минимум два десятка лет на восстановление доверия к финансовым институтам и это при разумной государственной политике. Для структурной перестройки экономики страны нам необходимы, прежде всего, инвестиции. Далее, необходимо создать условия, чтобы они не разворовывались бюрократами, олигархами и аферистами. В стране нужна единая техническая политика, нужна координация деятельности предпринимателей. Нужна концентрация ресурсов, инвестиций на решении приоритетных задач, – значит, нужны целевые программы для их выполнения. А раз так, то необходим механизм макроэкономического планирования. Эти задачи может решать орган типа нашего прежнего Госплана.

- Южная Корея использовала наш опыт. Представляешь, представляешь, Клим, двадцать лет упорного труда при нищете народа – и страна превратилась в экономического дракона! И только потом правящая элита позволила народу богатеть.

- Да, Валера, необходимость авторитарного руководства страной назрела, и в первую очередь, из-за необходимости производственного накопления. Нужна жесткость режима, но и гарантии, чтобы авторитарный режим знал свое временное предназначение.

Для мобилизации сил общества нам нужна мощная единая идеология. Подчеркиваю, ода должна быть единой. Дуализм является смертельной опасностью для любого государства. Надо строить новую идеологию, основанную на государственных интересах. Как кризис, так и возрождение любого государства – всегда начинаются с кризиса или возрождения идеологии. Прежняя идеология была уничтожена Горбачевым своей «перестройкой» и болтовней об «общечеловеческих ценностях».

Самым простым, я согласен с тобой, Клим, по-видимому, является возврат к коммунизму, к обновленному коммунизму, или к военной диктатуре правых. Но только наднациональные идеи могут объединить народы России для решения экономических проблем.

Клим сделал известное многим мужикам непроизвольное движение рукой над столом, за которым они сидели, и Валера начал поспешно разливать «Наполеон» в граненые стаканы. Их разговор оживился, затем они стали разговаривать одновременно, а Настя с ухмылкой наблюдала все это. Потом они еще пару раз бегали в гастроном напротив настиного дома. Ну а потом, как говорят, наступила тишина.


4


Было еще утро, но Клим был очень пьян. Он стоял, покачиваясь, во дворе настиного дома. Перед ним стояли три самоуверенных парня. Клим присмотрелся к ним: не то азербайджанцы, не то цыгане. Климу стало нехорошо. Куда я попал, - думал Клим. – Неужели меня предал Валера? Почему, зачем? А-а, может, это его личная охрана. Тогда понятно.

Клим не помнил, какие вопросы он начал задавать этой троице. Надо было тянуть время. Донеслось до него только одно: «Клим Федорович, ведь я друг твоей сестры! Ты что, меня не узнаешь?»

-У-у, сволочь нерусская, - медленно переваривал Клим только что самим же сказанные слова.

Ясно, как божий день, он – черный черт, пусть и Валеркин охранник. И этот охранник – любовник моей сестры! Кажется, теперь ясно, почему Гера от нее ушел. А как иначе? Как другой мужик поступил бы на его месте?

Ну, «друг моей сестры», кажется, пришло время с тобой рассчитаться. И Клим левой ударил центрального. Центральный ответил. Но Клим был не из тех, которые обменяются оплеухами, да разойдутся в разные стороны, матерясь и ругаясь. Клим молотил кулаками профессионально. Центральный отвечал ему, и весьма отзывчиво. Все это время Клима не покидала мысль: что же эти два то оставшихся черта не помогают своему?

И все же Клим перемолотил центрального цыгана или азербайджанца. Тот сник, и, кажется, сдался.

Вдруг кто-то схватил Клима за плечо. Сестра!

- Клим! Клим! Что ты делаешь? – она умоляла его плача, - пойдем ко мне.

- А! Сука, любовника защищаешь, а Гере, своему законному мужу рога наставила.

Клим грубо оттолкнул от себя сестру, и пошел прочь, пошел на железнодорожный вокзал, чтобы отправиться назад, домой. «Хватит, - шел он, шатаясь, - отдохнул в столичном городе. Пора и честь знать».


5


Валере пришла неожиданная телеграмма, в которой сообщалось, что в его родной сельской школе, выпускником которой он был, состоится юбилей. Школе исполнилось тридцать лет. Ровно столько лет назад в их родном селе была построена школа-десятилетка. Строители обещали ее сдать к первому сентябрю, но как у нас водится, работы затянулись, и школа была сдана после Нового года, в январе. Хотя телеграмма пришла своевременно, но Валера занимался коммерцией, и как у всякого коммерсанта у него была куча неотложных дел. Но ему страшно хотелось попасть на юбилей. Страшно хотелось увидеть своих постаревших одноклассников, оставшихся еще в живых учителей.

Ведь у каждого жизнь сложилась по-разному. Валера, как и любой другой честолюбец, жил возвращением. Его всегда тянуло в родные места, если, конечно, дела его шли отлично. А кому еще себя показать? В родном селе все тебя знают от старого до малого, а в столице можно затеряться так, что за десять лет не встретишь ни одного знакомого. И никого ты там не интересуешь, кроме жены, детей, пары бывших любовниц да нескольких бывших спившихся друзей. А в родном селе хотелось показать весь свой блеск. Валера приезжал в село в самом лучшем костюме, сорил деньгами, со всеми высокомерно здоровался, тем не менее, с охотой поддерживал разговоры и также охотно отвечал на вопросы. И такие поездки всегда для Валеры были праздником. Кажется, Валера совсем бы по-другому относился к своему родному селу и к поездкам туда, если бы он остался «потертым интеллигентом», сидящем на «минимальном прожиточном уровне».

Валера решил позвонить Насте.

-Настя! Привет.

-Привет Валера. Ты, наверное, до сих пор в обиде на Клима?

-Дураком твой Клим стал под старость. Явно, у него крыша поехала.

-Нет, Валера, он – алкоголик, лечиться ему надо.

-Разница небольшая. Обозвал меня цыганом, ни с того, ни с чего набросился с кулаками. Тебя чуть не прибил.

-Прости его Валера, ведь он несчастный человек.

-Да Бог с ним, с Климом. Живет себе в Тюмени, пусть живет, кормит комаров. Слушай, Настя, а ведь нашей школе – тридцатилетний юбилей. Давай рванем в Сибирь… Что? Что? Не объясняй обиняками, я все понимаю. Дорогу туда и обратно я оплачиваю. Ну? Соглашайся!

И Настя согласилась. Детей отвезла к подруге, взяла на неделю отпуск без содержания. До краевого центра долетели быстро, без задержек. До юбилея оставалось еще два дня.

Прилетели утром, а поезд отправлялся в их родные места только вечером. Они знали, что их поезд будет ползти по однопутке полторы суток. От железнодорожной станции потом можно будет взять такси или добраться попутке. Но им было ясно, что не успевают.

Валера хорошо знал местности в своем родном краю. Реки давно уже замерзли, а снега намело еще совсем немного. Напрямую от краевого центра до родного села всего сотни полторы километров. Летом на обычной легковой машине вряд ли проедешь, но на «Ниве», если соберется четверо-пятеро мужиков, - можно и летом доехать. В случае чего мужики всей оравой вытолкнут машину из любой трясины. Зимой было легче, если дорога не занесена снегом. Одним словом, Валера снял такси, объяснил водителю маршрут, пообещал двойную оплату причем в оба конца, и тот с большой неохотой согласился.

Сначала долго ехали по льду замерзшей реки. Выскакивая на голый, незанесенный снегом лед, машину заносило, и тогда сотни метров ее несло боком, в самую неожиданную сторону. Сердца у всех замирали. И тогда главной мыслью было – не налететь на майну. Тогда всем им конец!

И вот, наконец, долгожданный отворот на берег. Надо пройти еще километров пятьдесят, - а там должно быть большое село Сосновое. Раньше в нем располагался леспромхоз. От Соснового до родного села – еще тридцать километров, но уже по родным горным дорогам.

Дорога до Соснового была довольно укатанной. По ней возили лес на нижний склад. Правда, пару раз Насте приходилось садиться за руль, а Валере с таксистом толкать машину. Но это сущие пустяки. И все же в одном месте пришлось изрядно потрудиться. И если бы не таль, которая удачно оказалась в багажнике такси, и не близко растущие возле дороги деревья, - им самим никогда бы не выбраться без посторонней помощи. Дождаться встречного транспорта – дело проблематичное. Он может быть, а может и не быть, скажем, пару суток.

И вот долгожданное Сосновое. Валера помнил его как большое цветущее село лесорубов. Теперь же в половине домов окна были заколочены досками. Падали объемы заготовок древесины, народ разъезжался. Техника ржавела. Чтобы отремонтировать одну машину, разукомплектовывали другие, и останки последних обречены были ржаветь под открытым небом. Только один вид теперешнего Соснового наводил тоску.

А тут и другие проблемы появились. Валере много раз доводилось ездить и зимой и летом из своего села в Сосновку, поэтому дорогу он хорошо знал. Однако на сей раз наезженной дороги между Сосновым и родным селом не оказалось. Как им сообщили, последний раз в сторону его деревни, да и то, не доезжая до нее, ездили на гусеничных тракторах только прошлой зимой.

-Мать честная, тупик. - Подумал Валера. - И такси успели отпустить.

- Ребята, чем надо помочь? – их, приезжих, заметили быстро. Местные мужики сами обратились к ним.

-О, Господи, мир не без добрых людей! – подумал Валера. Он объяснил свою незадачу. - Добираемся домой, в гости.

Валера достал из рюкзака бутылку фирменной водки, предложил мужикам выпить. Те заметно оживились.

-Тракторов на ходу у нас на сегодня нет, - объяснялись мужики, - все в ремонте. Есть один целый грузовик, но на нем теперь не проедешь, сразу же за селом встанешь.

-Можно конечно пройтись на лыжах, - давали им советы, - Раздобудем лыжи в селе.

-Какие лыжи? У них – четыре рюкзака. Да и скоро стемнеет. Даже налегке тридцать километров пройдешь только за пять часов.

-Если, конечно, лыжи не сломаешь.

- Есть у нас аэросани, пока еще не сломали. Но они двухместные, в кабине едва помещаются водитель и один пассажир, ну, один рюкзак еще можно втиснуть.

Теперь Валера должен был решать одну дилемму за другой: «Настю оставить? Да ни за что на свете! Мне остаться? Какой же я дурак. Надо же, на юбилей приехал. Можно договориться, Настя остановится у матери, спокойно встретит юбилей, а потом аэросани вернутся за мной. Я заплачу в двойном размере… Нет, неужели нет другого выхода? Да, а если к аэросаням привязать санки, простые санки!?»

Нашли и санки. Настя расположилась в кабине аэросаней, рядом с водителем, А Валера уселся на привязанные санки с тремя рюкзаками. И вот, кортеж медленно тронулся с места.

На поворотах Валерка несколько раз успел перевернуться со своими санками. Аэросани тащили перевернутые санки сотни две метров, пока Настя, оглянувшись и не увидев случившегося, требовала, чтобы водитель разворачивался за Валерой и грузом.


6


Вот и Мертвый ручей. Он назывался так, поскольку почему-то не замерзал даже в лютые морозы. Скрывавший ручей снег был влажным и рыхлым. Ни одна конная повозка не осмеливалась проехать зимой через этот ручей. Проходили только трактора, привязывая бревно к гусеницам. Но летом этот ручей был безобидным.

У Валеры промелькнуло в голове, почему он не предупредил водителя? Но, может быть, водитель, как местный житель, должен знать о Мертвом ручье. Но опять-таки, не все люди рефлексируют. Почему можно надеяться на человека, на его предусмотрительность? А теперь поздно предупреждать водителя, они уже на середине пути.

Аэросани по инерции проскочили ложбину, а санки вместе с Валерой перевернулись как раз на самом опасном месте. Валера оказался по горло в мокром снегу и в ледяной воде. Вот и конец, подумал он. Его сознание лихорадочно сопротивлялось смерти.

Наконец вернулись и аэросани. Сколько трудов стоило водителю и Насте вытащить Валерика из замерзающей шуги. У Валеры зуб на зуб не попадал. Он не мог ни говорить, ни стоять на ногах. Его с трудом затащили в кабину.

Водитель достал водку, открыл первую бутылку и приказал Валерию: «Пей!». Валера не мог держать бутылку, держал бутылку водитель, а Валера глотал водку, обливая лицо, глотал как араб в пустыне воду, пока водка не закончилась.

Сам водитель, не морщась, выпил бутылку водки с горлышка до самого дна.

-Пей, девка, - он протянул бутылку Насте, та, плача, отказалась. - Тогда возьми ее с собой, в карман, бери, бери, давай. Станешь замерзать – выпьешь. И смотри, не спать. Уснешь – замерзнешь.

Водитель обрубил топором вмерзшие в ручей санки, и с удовлетворением спас один из рюкзаков.

Настя все поняла. Ее оставляют одну в незнакомой тайге. Теперь ей предстоит одной пройти десять, а то и двадцать километров по зимнему лесу одной, не теряя следа аэросаней.

-Как только свезу парня, - обещал водитель, - заправлюсь и сразу вернусь за тобой. Потом пробурчал про себя: «Если аэросани не сломаются», чем окончательно «успокоил» Настю.

В тайге сумерки наступают рано. Мороз к вечеру крепчал. Турецкая дубленка у Насти, кажется, начала сдаваться сибирскому морозу. Настя вспомнила про оставшуюся у нее бутылку водки. Она никогда не пила водки, а тут пришлось ей глотать с горлышка. И удивительно, она даже не чувствовала горечи. Водка шла удивительно легко. Приятное тепло начало разливаться по телу. Она думала: «Так вот, почему наш Клим стал алкоголиком. Это так приятно на холоде. Приятно и необходимо».

Лес становился реже, ведь не даром в старые времена потрудились лесорубы. Ведь как они любили перевыполнять свои планы. Насте захотелось петь, но на морозе, она знала, тут же простудишь легкие. И все же ей стало хорошо.

«Вот мать Валеркина, - думала Настя, - охая и ахая, замечется на кухне, а его отец истопит баню до красна, и будет изгонять простуду из тела своего отчаянного сына. А за мною вернутся аэросани… если не сломаются».

Настя все пыталась решить в уме арифметическую задачку: «Из точки А в точку Б одновременно двинулись пешеход со скоростью Х, и аэросани со скоростью Y.» . В голове все путалось, и она опять возвращалась к исходным данным теперь уже жизненно важной для нее задачи.

Потом ее мысли перескакивали на детей, Бориса, Клима, Валеру и его жену. «И зачем я поехала на родину? Ведь там у меня теперь никого нет. Ага! Показаться захотелось, ностальгия одолела… Но ностальгия у тех, кому есть чем похвалиться. А мне приходится больше скрывать, чем показывать».

Мороз все крепчал. Настя еще раз приложилась к бутылке. Вдруг далеко в стороне засветились зеленые огоньки.

«Такси! – это была первая неожиданная мысль Насти, - Я спасена! Но откуда здесь такси? Ой, много-много такси!»

«А-а-а» – душераздирающий крик разорвал сумеречную снежную тишину и отразился в долине диким таежным эхом.


7