Консервативные концепции переустройства России в контексте исторического процесса конца XIX начала ХХ вв

Вид материала

Автореферат

Содержание В Главе III Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

Подобный материал:

• Планирование 10 класс Преподаватель Гуржий Ю. А. Всеобщая история и история россии, 444.08kb.
• Рабочая программа дисциплины история россии ХХ век направление подготовки, 379.88kb.
• Факультет журналистики Русская литература конца xix-начала, 409.9kb.
• Теория исторического процесса, 165.36kb.
• «Профессиональная и общественно-политическая деятельность Ф. Н. Плевако в России конца, 376.44kb.
• Формирование концепции «национального искусства» в культуре японии конца xix - начала xx, 849.94kb.
• Формирование систематизированных знаний об основных закономерностях и особенностях, 2667.17kb.
• Лекции И. Г. Шварца, 248.12kb.
• Осетия конца XVIII начала XX в.: Опыт исторического взаимодействия традиционного, 884kb.
• План I. Вступление: Цель работы; Определение исторического произведения. Представление, 240.83kb.

Глава II — «Теоретические основы консервативного мировоззрения» — посвящена анализу представлений консерваторов об историческом процессе и месте в нем самодержавной власти. Она содержит анализ отношения консерваторов к идеям прогресса. В диссертации показаны, как позитивные, так и негативные положения консервативных концепций. Один из главных положительных моментов, на мой взгляд, состоял в том, что консерваторы впервые поставили вопрос о морально-нравственной «цене» прогресса и модернизации (как политической, так и научно-технической).

Многие консервативные мыслители отмечали двойственность прогресса и технических достижений. Не случайно для многих из них понятия «капитализм», «технические достижения», «либерализм» были синонимичны. Прогресс для них означал либерализацию политической и капитализацию социально-экономической жизни. Ранее на эту специфическую черту консервативного мировоззрения внимание не обращалось. «Капитализм — самое страшное, что выдвинуло последнее полустолетие… На капитал мечут громы, и он действительно похож на колесницу Джагернаута. Под колесницей его, под миллионом фабричных колес, выжимаются действительно соки народные», рассуждал Меньшиков⁶⁷. «Тысячи изувеченных и погибших в пламени людей, десятки тысяч потерявших все свое имущество, стоны и проклятия по адресу промышленных заведений и бессердечных слепых машин, убивающих в Европе больше народу, чем самые убийственные войны, все это громко взывает к человеческой справедливости…», полагал Булацель⁶⁸.

Тем не менее, консерваторы, осознавая издержки прогресса и негативные стороны капитализма признавали, что «капитализм пока единственное средство спасти человечество от анархии» (Меньшиков). Социалистическая альтернатива монархистами, отвергалась. «Капитализм идет своим ходом и несет свои приемы — писал Шарапов — Устранить этот капитализм нельзя, не пришло время, не в социалисты же идти в самом деле! Капитализм должен логически завершить свой круг; бюрократизм его не остановит и намордника на него не наденет»⁶⁹. Одним из немногих консерваторов, предложившим выход из этой ситуации был Леонтьев выдвинувший идею союза социализма с русским самодержавием и «пламенной мистикой». Он писал: «Если социализм — не как нигилистический бунт… а как законная организация труда и капитала, как новое корпоративное принудительное закрепощение человеческих обществ, имеет будущее, то в России создать и этот новый порядок, не вредящий ни Церкви, ни семье, ни высшей цивилизации, — не может никто, кроме Монархического правительства»⁷⁰.

В период капитализации промышленности консерваторы озаботились проблемами нравственного и физического здоровья нации, и даже проблемами экологии (ими был поднят вопрос об ответственности человека перед природой в ходе использования новых научных изобретений). Это показывает, что попытки рассмотрения генезиса русской консервативной мысли в рамках противопоставления понятий «традиция – модернизация» или «прогресс – регресс», не продуктивны, поскольку ни традиция, ни модернизация не являются неким абсолютом. Модернизационные реформы не ведут непременно к улучшению уровня жизни большинства населения, а контрреформы далеко не всегда имеют деструктивный характер.

Русские консерваторы были не только «охранителями» в прямом смысле этого слова, но также пытались найти компромисс с происходившими в стране переменами. Их обращение к выработке идеологии самодержавия (которую они так и не смогли оформить) и решению социально-политических вопросов напрямую было связано с эпохой реформ Александра II и последующим за этим царствованием Александра III. Во многом это действительно было реакцией на политические и экономические перемены, поспешной (и оттого не всегда продуманной) попыткой найти ответ на вызов времени. Создание консервативными мыслителями на рубеже XIX-XX веков целого ряда работ общетеоретического характера диктовалось их желанием, путем незначительной реконструкции, сохранить существующую государственно-политическую систему с монархом во главе. «Времена изменились, и теперь стало необходимым выяснить себе наши начала, доказывать себе самим, что наши начала отличны от иноземных…», сетовал Хомяков⁷¹.

Являясь противниками не только капитализации, но и революции, консерваторы, затрагивая социально-политические проблемы России, должны были определить отношение к социалистическим моделям ее переустройства. Признавая наличие определенной правоты в критике, звучавшей со стороны радикалов, монархисты были не готовы поступиться собственными идейными установками. Они позиционировали себя как убежденных антилибералов и антисоциалистов. Все попытки создания русской национал-либеральной доктрины потерпели фиаско как в теории, так и на практике, хотя нельзя отрицать стремление некоторых консерваторов к такому идеологическому синтезу, выразившееся во взглядах идеологов Всероссийского национального союза и участников сборника «Ладо» (1911). Что касается социалистических идей, то консерваторы пытались перехватить у своих оппонентов слева те предложения, которые можно было бы использовать после соответствующей доработки в консервативном духе. Самым ярким примером стала попытка поставить под контроль рабочее движение, теоретическую базу под которую подвел Тихомиров.

Центральное место в главе занимает анализ консервативного обоснования преимуществ самодержавной власти. Для российских консерваторов была характерна сакрализация самодержавной власти. К сожалению, большинство современников прошли мимо религиозной константы в их рассуждениях. Но именно с наличием этой константы связано то специфическое обстоятельство, что вплоть до конца XIX века консервативные идеологи в России не стремились обеспечить оформление политико-правовой доктрины самодержавной власти. Наиболее четко эта позиция нашла свое отражение в мировоззрении Победоносцева, который считал невозможным анализировать сущность самодержавия в отрыве от религиозных принципов.

По мнению консерваторов, свобода человека, без сдерживающей государственной «узды» порождает хаос. Только сильное монархическое государство, опирающееся на нравственные начала, могло подавлять «темные» стороны человеческого сознания. Отсюда проистекало их настороженное отношение к либеральным ценностям, к системе представительной власти и местного самоуправления, которые оценивались ими в контексте сохранения неограниченной власти самодержца. Мыслители близкие к славянофилам (А.А. Киреев, Шарапов) предлагали укрепить самодержавие путем созыва Земского Собора (эта идея активно внушалась Александру III в начале его правления, а потом неоднократно предлагалась Николаю II), или с помощью реформы местного управления и «обуздания» бюрократического аппарата. Большинство же консерваторов после появления Государственной думы разделилось на сторонников и противников ее существования. Существование Думы хотя и с оговорками, но принималось значительной частью монархистов. Ее сторонники (Марков Тихомиров, Хомяков, Шульгин, и другие) пытались доказать, что Дума восполняет важный пробел существовавший в государственных учреждениях, что это «необходимый в русском государстве высший орган государственного домоустроительства под главенством русского царя-самодержца» и ее существование не ограничивает незыблемости монархического самодержавия. Противники (Г. В. Бутми, В. А. Грингмут, А. И. Дубровин, К. Н. Пасхалов) ни в каком виде не принимали идею народного представительства.

В Главе III — «Представления о Российской империи в мировом пространстве» рассмотрены концептуальные положения консерваторов об «особой миссии» России, ее роли и месте в мире и стоявших перед страной конкретных внешнеполитических задачах.

Первой крупной неудачей, заставившей консерваторов задуматься о выработке внешнеполитической доктрины, стало поражение в Крымской войне. Успешное решение геополитических задач в эпоху Александра III предоставляло простор для оптимистических прогнозов на ближайшее время. Все изменилось после поражения в русско-японской войне, которая стала не менее серьезным ударом по национальному самолюбию, чем Крымская война, поскольку имело место противостояние не с развитыми европейскими державами, а с Японией, не считавшейся сильной и индустриально развитой страной. Не случайно после 1905–1907 годов внимание консерваторов было сосредоточено на дальневосточном и среднеазиатском регионах.

В главе подробно проанализированы взгляды русских консерваторов: Вандама, Дусинского, Захарова, Карцова, Пасхалова, Сыромятникова, Ухтомского, и других. Всем им Россия виделась как великая монархическая империя, простирающаяся от Европы до Азии и ведущая независимую внешнюю политику. В качестве основных направлений внешней политики они полагали необходимость переориентации от союза с парламентскими западными державами (в первую очередь с Великобританией) на союз с Германией.

Вандам, Дусинский, Карцов, Тихомиров и другие консерваторы полагали, что Россия еще не достигла в своем территориальном росте естественных рубежей, подразумевая под этим проведение активных внешнеполитических действий на Дальнем Востоке и в Восточной Европе. Последнее, как верно указывает историк А. В. Игнатьев, предполагало объединение славянских народов Балканского полуострова вокруг России и утверждение в Константинополе и на проливах⁷². Однако, помимо сторонников славянского единства: Н. П. Аксакова, А. В. Васильева, Дусинского, Шарапова, авторов сборника «Ладо» и других, в консервативной среде можно выделить и противников объединения славян: Леонтьева, Ковалевского, Строганова, А. Савенко, Меньшикова и других.

Обосновывая экспансионистскую политику в Азии консерваторы подчеркивали мирный и ненасильственный характер русского проникновения и утверждали, что в отличие от европейцев русские близки азиатам политически и духовно. Активно отстаивали эту идею Ухтомский и С. Н. Сыромятников. Последний полагал, что Россия должна сделаться предводителем «бедных материальными благами и богатых духом» народов Востока. Вместе с тем, некоторые мыслители (Леонтьев, Дусинский и другие) предупреждали о существовании «желтой опасности» и возможности столкновения России с Китаем, который, по их мнению, находится на пути к превращению в могущественное государство. Видели они опасность и в возможной религиозной и политической экспансии исламского мира.

Большинство из консерваторов считало, что Россия к войне не готова и пыталось любой ценой удержать правительство от столкновения с Германией. О том, что такая войны выгодна только Великобритании, а для русского самодержавия может закончиться новой революцией писали и говорили (в том числе и обращаясь непосредственно к самодержцу и представителям власти) Булацель, Бутми, П. Н. Дурново, Дубровин, Карцов, Марков, Родионов, Жевахов и многие другие. Англофобия русских консерваторов была связана не только с тем, что они видели в Англии геополитического соперника России, но и с неприятием политического строя Великобритании. Война с Германией оценивалась как самоубийственная для монархических режимов обеих стран. Изменение взглядов на отношения с Великобританией у консерваторов было вынужденным, и проистекало не из внутренних убеждений, а из общего поворота внешней политики.

Вместе с тем было бы ошибочно представлять консерваторов как германофилов. Пасхалов, Шарапов, Щербатов и целый ряд других мыслителей прогнозировали неизбежность европейской войны в которой основным противником России выступит Германия. Признавая, что Германия будет «вынуждена в силу обстоятельств» утвердить свои мирные торговые завоевания вооруженной силой и отдавая должное немцам (Сикорский даже отнес немцев к «расам здоровым и одаренным») они предостерегали от внешнеполитической ориентации на Германию. Опасность виделась им в том, что Германия, по мере роста своего могущества, усиливает геополитический натиск на восток (под этим натиском понималось не только непосредственное давление на Россию и славянские народы, но и проникновение немецкого влияния в Малую Азию и на Ближний Восток). После начала войны Захаров, Ковалевский, Меньшиков А.М. Михайлов, Сикорский, С.Н. Сыромятников опубликовали работы с критикой немецкого милитаризма и экспансионизма (при этом, некоторые из авторов включили в издания и антибританские пассажи).

В качестве перспективных планов на будущее консерваторами предлагалось усилить присутствие России и активизировать научные исследования в районе Ледовитого океана и Арктики, создав там ряд постоянных наблюдательных станций. Далее, предполагалось усилить проникновение российского влияния в Индию, когда британское владычество там ослабнет (идея похода на Индию, в частности, была высказана профессором П. Н. Буцинским в 1904 году; допускал подобное развитие событий и Шарапов).

Внешнеполитические взгляды русских консерваторов в рассматриваемый период претерпевали трансформацию, связанную как с изменением общегосударственного внешнеполитического курса, так и с идейной эволюцией самих носителей этих взглядов. Основными направлениями внешней политики в консервативных концепциях являлись:

• поиск союзников в Европе (здесь в качестве желательного союзника вплоть до начала Первой мировой войны рассматривалась Германия; Англия оценивалась в качестве геополитического и экономического конкурента, а республиканская Франция в качестве возможного союзника);
  
• по-прежнему актуальной, с точки зрения консерваторов, оставалась идея объединения славян, хотя результаты, достигнутые в ходе русско-турецких войн уже вызывали сомнения в необходимости такого объединения для России;
  
• разработка концепций, обосновывающих необходимость активных внешнеполитических действий на Дальнем и Среднем Востоке. В этой связи приобретают актуальность рассуждения о взаимоотношениях России с Китаем и Персией.
  

Несмотря на наличие в консервативной среде целого ряда мыслителей-геополитиков, отличавшихся здравыми внешнеполитическими суждениями и прогнозами, единой программы по этому вопросу выработано не было. Не в последнюю очередь это было связано с переориентацией государственного курса от союза с Германией, к союзу с Англией.

Глава IV — «Конфессиональный и национальный вопросы» — посвящена анализу конфессионального и национального вопросов в концептуальных положениях консервативных идеологов. В главе анализируются представления консерваторов об оптимальной, по их мнению, религиозной и национальной политике. Отмечается, что проблема «живучести» консервативных ценностей не в последнюю очередь связана с наличием определенных национальных, конфессиональных и культурных традиций.

Проведенный анализ воззрений консервативных идеологов показывает, что они не только видели назревшие проблемы церковной жизни, но и предлагали пути их решения. Они не идеализировали политическую ситуацию, в которой жили, но полагали, что форсирование модернизации приведет к фатальным последствиям для всей страны и, выдвигая свои концепции преобразований, в первую очередь, стремились сохранить и обновить существующую церковную систему. В качестве необходимых мер они предлагали:

• восстановление патриаршества;
  
• освобождение церковной жизни от диктата государственной власти;
  
• борьбу с бюрократизацией путем введения в церковное самоуправление мирского выборного начала;
  
• усиление роли церковного прихода в жизни верующих;
  
• объединение со старообрядцами;
  
• сотрудничество со старообрядцами и мусульманами на общей платформе борьбы с революционерами, сектантами, атеистами и пр.;
  
• укрепление авторитета церкви в целом, и православного духовенства в частности.
  

На рубеже XIX–ХХ веков консерватизм в России приобрел ярко выраженную национально-религиозную окраску, но мало кто из теоретиков этого течения всерьез задумывался о разработке доктрины русского национализма. Большая часть консерваторов отстаивала приоритет русской нации и выступала с критикой «инородческого засилья», полагая, что национальные меньшинства (в первую очередь – евреи) пытаются подорвать устои монархической государственности и авторитет самодержавия. В качестве возможных методов нейтрализации этого сторонники русского национализма выдвигали политические, социально-экономические и культурные методы борьбы, не поддерживая (за редким исключением) насилия против представителей национальных меньшинств.

Вместе с тем, в консервативной среде не было единого мнения по национальному вопросу. Эта тема была тесно связана с конфессиональным вопросом и даже теологическими спорами, что, в частности, выявили дискуссии которые велись вокруг дела Бейлиса. Помимо сильной религиозной составляющей, национальный вопрос в некоторых случаях включал и расово-биологическую составляющую (работы Меньшикова, Сикорского, Ковалевского), но эти тенденции так и не смоли вытеснить традиционный для консерваторов взгляд в котором главным являлась не принадлежность к той или иной нации, а принадлежность к тому или иному вероисповеданию. Русским, в полном смысле этого слова, для консерваторов продолжал считаться не столько русский по крови, сколько русский «по вере» и «взглядам» (монархист). Поэтому нет ничего удивительного, что некоторые из видных идеологов самодержавия могли иметь немецкие и даже еврейские корни.

В отдельных случаях консерваторами провозглашались требования ограничений политических прав инородцев. Эти требования принимать различные формы, и как правило, принятия наиболее жестких мер требовали по отношению к евреям.

Проблема «живучести» консервативных ценностей не в последнюю очередь связана с наличием определенных национальных, конфессиональных и культурных традиций. При этом консервативная идеология может послужить как подъему национального самосознания, так и обострению межнациональных противоречий. Последнее, как правило, связано с тем, что консервативная идея «падает» на неоплодотворенную правовым сознанием почву, что приводит к эксцессам национализма. Хотя русский консерватизм и несет в себе специфические национальные черты, но в многонациональном государстве консерватизм не должен быть тождественен национализму. В России он в первую очередь выступает как имперская идеология, лишенная идеи национальной исключительности. Но на практике попытки синтезировать либеральные и национальные тенденции в духе национал-либерализма так и не осуществились.

В главе V — «Взгляды консерваторов на социально-экономические проблемы» — анализируются консервативные концепции решения аграрно-крестьянского и рабочего вопросов. Рассматривается отношение консерваторов к вопросу о привлечении иностранного капитала в экономику России.

При анализе консервативных взглядов на аграрно-земельный вопрос показано, что хотя консерваторы и критически оценивали состояние сельского хозяйства в России, они не считали это связанным с проблемой крестьянского малоземелья и пытались доказать, что жизнь крестьян возможно улучшить без «земельного передела». В этой связи возникает вопрос их об отношении к крестьянской общине. Большинство консерваторов считали, что крестьянская община в силу традиций коллективизма, напрямую «связана с самодержавной формой правления». Ее защитники (Пасхалов, Шарапов, Щербатов и другие) видели в сельском «мире» не только важный экономический, но и нравственный регулятор отношений между крестьянами («хранилище Христовой веры, народного духа и исторических преданий», по словам Шарапова) с одной стороны, и крестьянами и помещиками, с другой стороны. Поэтому столыпинская аграрная реформа была воспринята ими в целом негативно. Противники сохранения общины (Марков, Меньшиков и другие) пытались противопоставить ей идею развития собственнического, «делового» духа, который, по их мнению, присущ лучшим представителям крестьянства («кулакам»). Хотя их взгляды и совпадали с программой столыпинских преобразований, тем не менее они настороженно относились к чрезмерной, по их представлениям, ставке власти на инициативного и самостоятельного крестьянина.

Взгляды консерваторов на промышленную модернизацию России и рабочий вопрос не были едины. Считая, что форсированное промышленное развитие несет больше вреда чем пользы, консервативные идеологи долгое время замалчивали существование рабочего вопроса. Выступления консерваторов против финансовой политики правительства Витте (Бутми, Нечволодов, Шарапов) диктовались не только такими субъективными причинами, как, например, личная нелюбовь к реформатору Витте, но и искренним стремлением защитить традиционные слои российского общества и отечественного производителя. В целом, протекционистские и отчасти изоляционистские идеи правых в экономической сфере были прямыми ответами на модернизационный вызов и на социалистическую «альтернативу слева». Признавая отчасти правоту социалистических идей, там, где речь шла о критике буржуазно-капиталистических отношений, правые пытались отвлечь общественное сознание на путь умеренного социал-реформизма. По мере осознания того факта, что их социально-экономические предложения остаются безответными и в обществе, и в правительстве, в среде консерваторов росли самые пессимистические предчувствия относительно будущего России, которой они прочили кабальную зависимость от иностранного капитала, «дикий» капитализм или социалистическую революцию. Часть консерваторов (Бутми, Шарапов, Щербатов) последовательно выступала против золотого монометаллизма, предлагая альтернативные экономические проекты.

Большинство брошюр, выпускаемых правыми по рабочему вопросу были ориентированы на неискушенного читателя. Реальных предложений, которые могли бы помочь поскорее решить насущные социальные проблемы, правые так не выдвинули. Следовательно, они не смогли получить поддержки широких рабочих масс, для которых лозунги радикалов оказались более заманчивыми, чем призывы охранителей.

Хотя консерваторы и предприняли определенные действия в области разработки социально-политической доктрины, главная цель, заключавшаяся в стремлении решить аграрный вопрос не затронув помещичьи интересы, примирить «труд» и «капитал» и предотвратить революцию, не была ими достигнута. В отличие от своих либеральных оппонентов, консерваторам так и не удалось создать целостной социальной программы. Капитализация и связанные с ней необратимые изменения были камнем преткновения для старой государственной системы. Даже наиболее дальновидные и самобытно мыслящие идеологи монархизма не смогли найти своевременный ответ на вызов происходившей в России модернизации.

В главе VI — «Судьбы лидеров консерватизма в постреволюционный период» — прослеживаются не только судьбы, но и трансформация взглядов отдельных консервативных идеологов (Восторгова, Дубровина, Маркова, Никольского, Меньшикова, Тихомирова, Шульгина и других).

На примере Леонтьева, Тихомирова, Пасхалова, Шарапова и других консерваторов можно увидеть, что еще задолго до крушения самодержавия в среде монархистов можно было наблюдать рост пессимистических настроений в отношении дальнейших перспектив существующего строя. Эти настроения особенно ярко проявляются уже после того, как Первая русская революция была подавлена (например, в 1908, 1911, 1912 и другие годы). Изучение переписки и дневников демонстрирует глубину охватившего консервативные круги предчувствия обреченности самодержавной России. Разочарование в возможностях власти сохранить и усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях большинства консервативных теоретиков и практиков начала века.

Показательно, что многие консерваторы, по-прежнему считая себя монархистами, позволяли себе крайне негативно писать (как правило, в письмах и дневниках) о Николае II и его семье. «Какой ужас жить в царствование Николая II и знать, сколько я знаю, и понимать безнадежность будущего еще лет на 12–15!» - утверждал Никольский. Тихомиров постоянно подчеркивал в дневниковых записях слабость и безволие императора, который находится «под башмаком» у Александры Федоровны; полагал, что императрица «больна, истерична, и находится всецело в руках Распутина» и считал, что «царство русское кончено при Николае II».

В главе затрагивается реакция Меньшикова, Розанова, Тихомирова и ряда других мыслителей на отречение Николая II. Вопреки мнению, формируемому некоторыми современными монархическими публицистами, реакция этих мыслителей первоначально была положительной и даже восторженной. Тихомиров радостно приветствовал февральско-мартовские события 1917 года, о чем неопровержимо свидетельствуют записи в его дневнике. Меньшиков в статьях, опубликованных в «Новом времени» писал: «Трагедия монархии состояла в том, что, отобрав у народа его волю, его душу, — монархия сама не могла обнаружить ни воли, ни души, сколько-нибудь соответствующей огромной и стихийной жизни» и призывал не жалеть «опозоренного, расслабленного, психически-гнилого» прошлого. Ему вторил Пуришкевич, прославлявший Временное правительство. В дневнике Меньшикова отрекшийся самодержец характеризовался как «роковой», «слабый», «ничтожный» (но вместе с тем и «трагический») человек, который «боялся людей умней себя» и в итоге «погубил Россию». Не менее критически отзывались монархисты о правительстве и даже о своих единомышленниках («Марков — интриган», писал Пасхалов; Тихомиров всячески открещивался в дневниковых записях от Дубровина и «патриотов», которые «друг друга готовы перетопить в ложке воды», а Дубровин на допросе обличал Восторгова и так далее).

Отмечается, что в качестве дальнейшей перспективы после падения самодержавия многие монархисты (Тихомиров, Никольский, Меньшиков и другие) видели не установление в России парламентского строя, а победу социалистической идеологии.

В главе описываются обстоятельства последнего периода жизни видных монархических лидеров и публицистов (Восторгова, Пуришкевича, Меньшикова, Розанова, епископа Гермогена). При этом используются, как опубликованные материалы, так и документы впервые извлеченные из фондов ЦА ФСБ России. Впервые, как на основе опубликованных материалов следственного дела, так и на основе архивных источников показана судьба Дубровина от его ареста в феврале 1917 года до его расстрела в 1921 году.

С целью подробного анализа позиции Тихомирова привлекаются неопубликованные материалы его Дневника за период 1916–1917 годов. На основе архивных документов, извлеченных из ГА РФ, подробно рассмотрены метаморфозы мировоззрения Тихомирова, который сразу же после падения самодержавия дал подписку о полном признании нового правительства, занял нейтральную позицию после Октябрьской революции и в итоге, как бывший революционер, добился от Советской власти в 1922 году получения академического пайка и денежного пособия.

На основе материалов следственного дела Шульгина, извлеченных из ЦА ФСБ России, и написанных им работ и воспоминаний («Пятна», «Опыт Ленина» и других) показано, как осмысление причин крушения монархии приводило консерваторов к признанию Советской власти. Вместе с тем, рассмотрены и причины подтолкнувшие некоторых из консерваторов (Г. В. Бостунич, Ф. В. Винберг, Н. Е. Марков) к поддержке фашистских и нацистских режимов. Кратко затронуты постреволюционные судьбы Бутми, Вандама, Нечволодова, С. Н. Сыромятникова, Сикорского и других.

В заключении подводятся основные итоги исследования. Отношение русских консерваторов к идее прогресса и к происходившей на их глазах промышленной модернизации было крайне настороженным, а временами и откровенно негативным. Это вытекало из мировоззренческих установок, в значительной степени базировавшихся на религиозном (православном) миропонимании, и из предвзятого отношения к процессу капитализации вообще. По мнению таких консервативных теоретиков, как Леонтьев, Победоносцев, Шарапов, Пасхалов, Меньшиков непременными спутниками буржуазного прогресса и капитализации были буржуазно-либеральные идеи, охватывающие «верхи», и социалистические идеи, охватывающие «низы». Кроме того, консерваторы обратили внимание на негативные последствия прогресса и капитализации для экологии, физического и нравственного здоровья человека. Тем не менее, было бы ошибочно, следуя за историографической традицией, считать консерваторов абсолютными противниками прогресса. Как отмечал публицист газеты «Россия» А. Н. Гурьев: «Консерватизм не противен прогрессу — он требует лишь иного метода его осуществления»⁷³.

Несмотря на относительно стабильную для консерваторов эпоху правления Александра III и подавление Первой русской революции, консервативные идеологи так и не смогли выработать за все эти годы единой программы и к моменту Февральской революции 1917 года консерватизм находился в идеологическом и политическом кризисе. Кредит доверия к последним защитникам монархии стремительно таял в обществе, а правые партии теряли своих сторонников. Немногие идеологи, понимая неизбежность крушения, впадали в уныние и отчаяние.

Современные исследователи отмечают, что в рядах защитников самодержавия были видные писатели, крупные историки, известные философы, которые разрабатывали теории, направленные на сохранение существующей системы⁷⁴. Но правые мыслители не могли похвастаться своей широкой известностью. Шарапов, Леонтьев, Пасхалов, Вандам, Захаров, Дусинский, С. Н. Сыромятников и многие другие консерваторы не были так хорошо известны широкой публике, как Дубровин, Пуришкевич, Восторгов, Марков. Правая публика предпочитала теоретическим изысканиям Тихомирова и юридически-правовым построениям Казанского популярную публицистику и простые лозунги.

С другой стороны, мало кто из консервативных мыслителей имел четко оформленную программу действий, которую можно было бы предложить в качестве альтернативы либеральной и социал-демократической идеологиям. Меньшиков, Ковалевский и Сикорский не смогли реализоваться как политики во Всероссийском национальном союзе. Людей, успешно сочетавших политическую, научную и публицистическую деятельность мы среди консерваторов практически не увидим. Историк Иловайский не состоялся как издатель газеты «Кремль», которую выпускал на собственные деньги и к тому же нерегулярно. Тихомиров, признанный, как теоретик, и даже ставший «чиновником» на тот короткий срок, пока ему благоволил Столыпин, чурался реальной политики, предпочитая ей работу за письменным столом. Попытка «похода в политику», предпринятая Шараповым закончилась для него неудачно и сам он признавался, что ему «стыдно стало моего увлечения». Можно привести и другие примеры. Даже Победоносцев, обладавший реальными рычагами власти, считал проигранным то дело, которое он защищал и говорил о неизбежности «революционного урагана».

Вместе с этим, практически каждый из консерваторов в своих рассуждениях о переустройстве России приводил и ряд предложений, которые могли бы при их правильной реализации способствовать решению внутриполитических и внешнеполитических проблем. Но им так и не удалось представить власти, обществу и даже собственным единомышленникам четкой концепции переустройства России. Консерватизм не сложился в единую идеологию, не выработал четкой программы, и не породил весомой политической силы. Изначально действуя в режиме ответов на модернизационные вызовы, консерваторы, в первую очередь, стремились сохранить то, что уже имелось. Современный исследователь не случайно отметил, что «консерватизм — это всегда моральные, религиозные, политические, культурные ценности, лежащие в основе политического и общественного поведения, а не доктрина … трудно говорить о собственно консервативной детализированной наличной альтернативе переустройства социума»⁷⁵. Как идеология, и как политическая сила русский консерватизм в середине XIX века еще только начал формироваться.

В кризисе консерватизма была виновата и власть, не сумевшая (или, скорее, не захотевшая) использовать интеллектуальный и политический потенциал своих защитников. Пожалуй, только Столыпин пытался применить некоторые наработки консерваторов в своей политической деятельности⁷⁶. На это повлияли и личные качества Николая II⁷⁷, колебавшегося как во внутренних, так и во внешних делах между «реформами» и «контрреформами». Признавая, что судьба страны не должна зависеть только от способностей носителя верховной власти, консерваторы на деле оказались связанными с конкретным носителем власти в лице последнего царствующего императора⁷⁸. Видя его колебания они расценивали их как слабость и в результате уходили в интеллектуальную оппозицию.

На рубеже XIX–XX веков, русский консерватизм не оставался чем-то неизменным, хотя на его знамени и был написан старый девиз: «Православие, самодержавие, народность». За редким исключением, консерваторы, начиная с 1880-х годов XIX века проделали определенную идейную эволюцию. Они нуждались в программе действий и желали реализации своих предложений. Предлагаемые ими пути решения социально-политических, национальных и религиозных проблем подразумевали не только «подмораживание» общества, но и его постепенное развитие под контролем власти. Этого требовал и ход исторического процесса, поскольку нужно было конструировать новую идеологию, способную противостоять либеральным и социалистическим концепциям набиравшим силу и вес в обществе.

Рассматривая «и социализм, и капитализм как явления чуждые православной “Святой Руси”»⁷⁹, консерваторы, вместе с тем, пытались найти позитивные стороны и в либеральных, и в социалистических теориях. Например, идеологи Всероссийского национального союза — Меньшиков и Ковалевский сочетали в своих работах либеральный подход к экономическим вопросам и крайний национализм. Авторы сборника «Ладо» посвящали его «нарождающейся русской национал-демократии». Тихомиров, апеллируя к опыту европейской социал-демократии, предлагал программы решения рабочего вопроса.

Но ни о каком «синтезе» всего лучшего, имевшегося в разных течениях общественно-политической мысли речи не было: консерваторы, либералы и социалисты выступали как политические оппоненты, стремясь к торжеству своей идеологической модели. Впоследствии выяснилось, что государственниками и патриотами могут в равной мере выступать и традиционалисты, и либералы, и социалисты, но в начале ХХ века такая мысль казалась большинству абсурдной.

Консервативных мыслителей давно интересовали религиозный и национальный вопросы, но их обращение к экономическим темам стало определенной реакцией именно на вызовы времени. Можно сказать, что экономическая составляющая консерватизма проистекает из тезиса об историческом своеобразии развития каждого государства. Несмотря на определенную утопичность некоторых из посылок русского консерватизма, в одном традиционалисты оказались правы. Они реально оценивали Россию, как страну с преобладанием крестьянского населения, которое соответственно имело в своем большинстве традиционалистское сознание. В экономической сфере идея государства, которое в первую очередь защищает интересы «слабых» вполне вписывается и в православную и в социалистическую традицию. С другой стороны, в консервативной среде были сторонники идеи минимального вмешательства государства в экономику.

Консервативная идея, прежде всего, выполняет стабилизирующую роль в обществе. Она удерживает порядок не столько за счет подавления государством человеческой личности, сколько путем создания неких нравственных барьеров, своеобразной «границы», до которой возможно осуществление новаций. Вопреки сложившемуся мнению, согласно которому либерализм более толерантен, чем консерватизм, всегда находящийся в обороне, консерватизм способствует сохранению стабильности социума и государства. Исследователь Г. Рормозер, считает, что вышеизложенное мнение о вторичности консерватизма типично «лишь для определенных сил, которые считают себя партией прогресса. Прогрессивность же они сводят на самом деле к рационализации всех природных, исторических, общественных отношений, выдавая свою собственную позицию за позицию эпохи Нового времени как таковой… В действительности эпоха Нового времени переживает кризис. В противовес вышеупомянутой левой позиции я предложил бы следующий тезис. Эпоха Нового времени в целом всегда характеризовалась диалектическим взаимодействием прогрессивных и консервативных сил»⁸⁰.

Независимо от обстоятельств идеологи консерватизма отстаивали основные традиционалистские принципы: сильную государственную власть (обязательно самодержавную), принцип иерархии и строгой дисциплины, необходимость противодействия либеральной и социалистической доктринам.

Диапазон русского консерватизма был необычайно широк, включая в себя и крайних охранителей, и либералов-консерваторов, и «революционеров справа». Консервативный спектр русской политической жизни эволюционировал. В 1917 году, когда эта эволюция была прервана, она далеко еще не закончилась. Казалось, что после падения самодержавия консервативная идеология навсегда исчерпала себя. Но этого не произошло. Идеям не свойственно исчезать бесследно. Будь это либеральная, консервативная, или социалистическая идея, она не пропадает после того, как ее апологеты покинут политическую сцену. Идея «засыпает», или трансформируется (порой весьма неожиданно, как это было у тех монархистов, которые поддержали в эмиграции Сталина или Гитлера, или как это было у евразийцев и сменовеховцев, заимствовавших идеи из арсенала русских консерваторов).

В последнее десятилетие, начиная с 1990-х годов ХХ века в научном и политическом мире значительно возрос интерес к русскому консерватизму и его представителям, хотя, безусловно, многое из того, что предлагали консерваторы на рубеже XIX–XX веков, кажется сейчас архаичным. Тем не менее, консерватизм не только остается предметом научных исследований, но и популярен в российской политике⁸¹.

В начале XXI века мы опять стоим перед «вечным» вопросом о соотношении общечеловеческих и национальных принципов, что напрямую связано с непреходящей значимостью для нашей страны проблемы «традиция и модернизация». Русский консерватизм, конечно, не является единственным спасением от сегодняшних проблем, но его внимательное изучение может оказать существенную помощь в выработке политического курса.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях: