Осетия конца XVIII начала XX в.: Опыт исторического взаимодействия традиционного и государственно-административного управления

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ИСТОРИИ

На правах рукописи

Кобахидзе Елена Исааковна

ОСЕТИЯ КОНЦА XVIII – НАЧАЛА XX в.: ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ТРАДИЦИОННОГО И

ГОСУДАРСТВЕННО-АДМИНИСТРАТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ

Специальность 07.00.02 – Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Санкт-Петербург 2010

Работа выполнена на кафедре культурологии Центра социально-гуманитарного образования Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова

Научный консультант:	доктор исторических наук, доцент Айларова Светлана Ахсарбековна
Официальные оппоненты:	доктор исторических наук, профессор Флоринский Михаил Федорович доктор исторических наук Карпов Юрий Юрьевич доктор исторических наук, профессор Муратова Елена Георгиевна
Ведущая организация	Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ РАН

Защита состоится « » 2010 г. в часов на заседании Диссертационного совета Д 002.200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском институте истории РАН по адресу: 197110, г. Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, д. 7.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Санкт-Петербургского института истории РАН (г. Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, д. 7)

Автореферат разослан « » 2010 г.

Ученый секретарь

Диссертационного совета,

кандидат исторических наук

П.В. Крылов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Всесторонняя трансформация социально-политической системы российского общества вновь актуализировала проблемы совместимости традиционализма и модернизации, в том числе и в политико-административной сфере. Между тем, многие современные социальные процессы имеют глубокие исторические корни и давнюю традицию. В большой степени это относится к практике государственного управления, где устоявшиеся в традиционной политической культуре принципы самоорганизации негласно регламентируют отношения власти и властвования, выступая в качестве самостоятельных детерминант социальной и внутриполитической жизни. Модернизационные изменения на Северном Кавказе сопровождаются процессами ретрадиционализации многих аспектов общественной практики, что проявляется не только в актуализации в общественном самосознании традиционных ценностей, интерпретируемых уже в качестве маркеров этнической идентичности, но и в возрождении традиционных институтов и базовых принципов саморегуляции социума. Глубинные, устойчивые ценностно-символические комплексы, связанные с неофициальной практикой самоорганизации, переплетаются с государственно-правовыми нормами и официальными институтами, свидетельствуя о живучести традиционной политической культуры как регулятора властно-управленческих отношений и ее значительном влиянии на социально-политическую жизнь в регионе.

Недооценка или игнорирование этих феноменов приводит порой к возникновению нежелательных коллизий и во многом объясняет низкую эффективность проводимых в крае преобразований. Учет же в современной государственно-правовой и административно-управленческой деятельности опыта, накопленного народами страны в политико-правовой сфере их жизнедеятельности, возможен на основе его обстоятельного и всестороннего исследования, призванного удовлетворить не только академический интерес, но и обеспечить теоретическую основу для оптимизации национальной политики во всем регионе и принятия конкретных решений, направленных на упрочение здесь политической стабилизации.

Помимо обстоятельств, тесно связанных с современностью, актуальность темы исследования в немалой степени определяется сложностью и внутренней противоречивостью процессов интеграции горских обществ в общероссийское административно-правовое пространство. Встреча автохтонных общественных структур с диаметрально противоположной по своим социокультурным характеристикам социальной системой обусловила болезненность и высокую степень конфликтогенности возникшего диалога, в ходе которого каждый из народов региона приобрел свой собственный опыт вхождения в «государственность». Дифференцированное изучение происходивших процессов с точки зрения взаимодействия различных социальных систем представляет актуальную исследовательскую проблему.

Научная разработанность темы. Вовлечение народов Северного Кавказа в социокультурное и гражданско-правовое пространство Российской империи вызывает устойчивый исследовательский интерес со времени становления кавказоведения как отдельной области исторического знания. Не претендуя на полноту освещения меняющейся с течением времени историографической ситуации вокруг данной проблемы, обозначим основные вехи на этом пути, акцентируя внимание на ключевых для избранной темы аспектах.

Расширение российских владений за счет кавказских территорий в конце XVIII – начале XIX в. привело к качественным сдвигам в российско-северокавказских отношениях, что выдвинуло на повестку дня необходимость всестороннего изучения и описания природно-географических условий новоприобретенной окраины, быта и общественного устройства населяющих ее народов, сбора статистических и исторических сведений о кавказских горцах^¹. Эпизодически в работах освещались и сложные процессы утверждения административной системы как на Кавказе в целом, так и в отдельных его областях, а предпринимаемые правительством административные мероприятия рассматривались главным образом через призму военных действий российских войск в регионе. Тема административно-политического устройства Кавказа в период утверждения здесь русского владычества как самостоятельный аспект внутренней кавказской политики Петербурга впервые была поднята в трудах дореволюционных военных историков^², положивших начало традиции восприятия роли России на Кавказе с точки зрения «исторического благодеяния», продиктованного как собственными интересами российского государства, так и его «цивилизаторской миссией» по отношению к «диким горцам», стоявшим на более низкой ступени социально-политического и экономического развития. Однако именно в этих исследованиях, помимо сугубо описательной характеристики традиционного жизнеустройства кавказских народов и их социального быта, впервые представлена попытка оценки и анализа изменений, произошедших в крае под воздействием российского государственного управления.

Совершенно особое место весь комплекс вопросов, связанных с вхождением народов Кавказа в состав Российской империи, занял в послереволюционной отечественной историографии. Более того, в рамках данного дискурса проблема становления и развития в регионе российской административной системы выделилась в качестве самостоятельного аспекта исследований. Постепенно здесь сложились разные, не всегда однозначные, подходы к ее разрешению. Наиболее популярной и одновременно наиболее идеологически окрашенной оказалась идея колонизации Кавказа, согласно которой сформировавшаяся в течение XIX в. административно-политическая система управления носила ярко выраженный военно-колониальный характер с военно-бюрократическими институтами власти. Соответственно этой позиции Северный Кавказ определяется в качестве колонии, удерживаемой силой оружия, методы же, с помощью которых шло установление в крае российской государственности, однозначно интерпретируются как антинародные, антигорские^³. В то же время общие итоги вхождения народов Северного Кавказа в Российскую империю в целом оцениваются позитивно, поскольку вовлечение горцев в широкую и разветвленную сеть новых социально-политических и торгово-экономических отношений в конечном счете вывело их на путь прогрессивного развития. В 70-х – первой половине 90-х гг. XX в. получил развитие комплексный подход к освещению обозначенной темы, базирующийся на всестороннем изучении социально-экономических и политических предпосылок, которые подтолкнули обе стороны к наиболее тесным контактам, что привело к вовлечению горских народов Кавказа во всероссийский рынок, отвечая таким образом одному из направлений российской политики на Кавказе в целом^⁴. При этом подчеркивается, что Кавказ изначально являлся для России не колонией, а неотъемлемой частью, окраиной, где практиковавшаяся система «военно-народного» управления была организована по типу своеобразного косвенного управления, основанного на принципах постепенности^⁵.

Нельзя не отметить еще одну интересную точку зрения, высказанную в этот период и представленную исследованиями, в которых анализ истории взаимоотношений России и Кавказа ведется на основе системного подхода, позволяющего весь цикл российско-северокавказских отношений рассматривать как совокупность периодов этнополитического равновесия и промежуточных фаз нестабильности и кризисов в регионе, каждые из которых характеризуются разной степенью воздействия внутренних и внешних факторов воспроизводства региональной этнополитической системы^⁶. Близка данной позиции концепция (появившаяся, правда, много позже, в середине 2000-х гг.), согласно которой отдельные аспекты интеграции народов Северного Кавказа в политическое и историко-культурное пространство России в период со второй половины XVI века до 1917 года анализируются исходя из природы и динамики социальных циклов в истории российского государства и общества^⁷.

Изменившиеся в постперестроечные годы социально-политические реалии вновь актуализировали спорные моменты российско-северокавказских отношений, вызвав очередную волну дискуссий по наиболее острому в современном кавказоведении вопросу: что представляла собой северокавказская окраина Российской империи – колонию или полноправный субъект единого государства^⁸. Этим во многом объясняется всплеск исследовательского интереса к взаимоотношениям российского государства и северокавказских общественных структур в их разнообразных проявлениях. Во всем спектре проблем, связанных с вхождением народов Северного Кавказа в состав Российской империи, вновь отдельное место заняла проблема утверждения в регионе российской администрации^⁹. Характерно, что постсоветская историография также отличается множественностью подходов в изучении различных аспектов данной темы^¹⁰, впрочем, отражающих сформировавшиеся ранее историографические направления. Так, свою устойчивость продемонстрировал тезис о колониальном характере российских завоеваний на Кавказе, опиравшихся на военно-феодальные институты управления^¹¹. В новейшей историографии проблемы вхождения северокавказских обществ в Российскую империю нашла отражение и противоположная система взглядов, согласно которой управление населением Северного Кавказа, организованное по типу косвенного, представляло собой своеобразный компромисс, обеспечивший в конце концов стабилизацию общественно-политической ситуации в регионе, ставшую возможной при частичном сохранении для горцев привычных форм общественного устройства с одновременным укреплением российских государственно-административных учреждений^¹².

Однако современная историографическая ситуация наглядно свидетельствует: параллельно с традиционными исследовательскими парадигмами в отечественной историографии стала развиваться принципиально иная, интерпретирующая сложные процессы вхождения народов Северного Кавказа в российскую государственность в терминах взаимодействия различных социокультурных систем^¹³. Выявляя особенности и закономерности генезиса, инфраструктуры и механизма взаимодействия центральных и местных органов власти, исследователи данного научного направления сосредоточивают фокус анализа на соотношении социально-политического развития центра и периферии^¹⁴, при этом влияние центра оценивается в качестве внешнего модернизационного импульса для всей северокавказской общности^¹⁵. В этом же ключе анализируются основные нормативные акты и законы, регулировавшие взаимоотношения центра и национальных окраин в XIX-XX вв., которые, по мнению исследователей, в дореволюционный период были основаны на более эффективной законодательной базе, особенно по вопросам самоуправления^¹⁶.

Назревшая необходимость изучения российско-северокавказских отношений в административно-правовой сфере с точки зрения социокультурного взаимодействия хорошо осознается исследователями, чьи публикации последних лет, посвященные анализу этих процессов в отдельных северокавказских обществах, свидетельствуют о смещении акцентов в изучении уже, казалось бы, достаточно проработанной проблемы^¹⁷.

Очевидно, что при таком аналитическом ракурсе особое значение приобретает целостный взгляд на весь спектр вопросов, связанных с историческим взаимодействием различных по своей социальной природе управленческих систем – государственной и традиционной. Что касается изучения российского административного аппарата, то можно говорить об уже сложившейся в этом направлении исследовательской традиции: вопросы генезиса и развития государственно-административной системы самой Российской империи получили фундаментальную теоретическую проработку в отечественной историографии^¹⁸. Важно при этом отметить и то обстоятельство, что особое внимание было сосредоточено на выявлении основных принципов развития администрации в национальных окраинах России, где специфика форм и методов государственно-административного управления объяснялась местными задачами^¹⁹. Признавая в целом местные особенности в качестве значимого фактора, определяющего способы реализации российской политики на Кавказе, авторы, однако, не останавливаются на конкретных проявлениях местной «специфики» и рассматривают процесс становления государственного управленческого аппарата на местах с точки зрения объективной необходимости разрешения всего комплекса проблем, как частного, так и общего характера, с которыми сталкивалась империя в эпоху завоевания региона. Эти позиции развиваются в серии недавних публикаций, в которых на обширном документальном материале рассматриваются специальные вопросы гражданского управления Кавказом^²⁰. Достаточно полное представление о региональном своеобразии формирования и особенностях функционирования государственной административной системы на Северном Кавказе дают также новые монографические и диссертационные исследования последних лет, посвященные именно этой проблематике^²¹. Более того, детализируя различные аспекты во многих отношениях неоднозначной российской политики в регионе, эти работы, основанные на солидной источниковой базе и имеющие обобщающий характер, как бы подводят итог исследованиям в данной области кавказоведения, ярко демонстрируя, с одной стороны, сложившиеся в ней подходы к изучению процессов становления и развития российского государственно-административного аппарата в регионе, с другой же – обозначая исследовательские установки и возможности, которые дает используемая методологическая база.

Относительно же традиционных систем управления, практиковавшихся у народов региона, утверждение о сформировавшихся аналитических подходах к их изучению явно преждевременно даже несмотря на наличие ряда специальных работ, посвященных системе общественного самоуправления и функционированию традиционной власти в горских обществах Северного Кавказа^²². Проблема в данном случае заключается в том, что при рассмотрении патриархальных властно-управленческих институтов исследователи опираются преимущественно на описательно-этнографический подход, что ограничивает аналитический дискурс и с неизбежностью приводит лишь к констатации особой специфики традиционных властно-управленческих структур, сопровождаемой ссылкой на их архаичность. Сказывается также и узкое, скорее, социологическое понимание власти в терминах управления, реализуемого в административной сфере и выражающего иерархически выстроенное социальное отношение в форме волевого доминирования между органом (институтом) власти и подвластным^²³. Но если рассматривать традиционную (в данном случае − общественную) власть, с одной стороны, как символическое средство социальной коммуникации, а с другой – как специфический способ организации социального пространства, то окажется, что природа этого феномена намного шире, сама власть проявляется (и осуществляется) в разных формах практически во всех звеньях и на всех иерархических уровнях социальной системы, и функции управления наряду с функциями контроля над продуктивными ресурсами обеспечивают стабильность и целостность как самой общественной системе, так и ее отдельным структурным единицам^²⁴.

Сравнительно недавно в отечественной историографии появились публикации и иного плана, демонстрирующие стремление авторов выйти за пределы позитивистской этнографии: у народов, не образовавших собственной государственности, механизмы функционирования и воспроизводства этнокультурной информации (в том числе во властно-управленческой сфере) в новом политическом контексте рассматриваются в этих работах с политико-антропологических позиций, предполагающих изучение этнической специфики политического развития социумов, роли и места традиционных институтов управления в социальной жизни современных этнополитических образований^²⁵.

В последние годы отмечено возрастание интереса отечественных ученых к историко-этнографическому и этносоциологическому изучению этнических общностей, населяющих российские регионы, и особенно это касается изучения отдельных северокавказских социумов. Среди подобного рода работ следует отметить немногочисленные исследования в Дагестане, показавшие, что вопреки общепринятому мнению о деградации традиционных политических институтов они успешно адаптировались к «советской цивилизации», а современные реалии являются следствием развития той социополитической ситуации, которая сложилась в исследуемом регионе в советский период^²⁶. Следует отметить интересные статьи, посвященные различным аспектам власти и властных отношений в российском географическом пространстве, рассмотренным в широком временном диапазоне, которые представлены в сборнике «Пространство власти: Исторический опыт России и вызовы современности»^²⁷. Ряд материалов, имеющих отношение к интересующей нас проблеме с позиций юридической антропологии, представлен в сборниках, выпущенных Институтом этнологии и антропологии РАН^²⁸.

Новые ракурсы и подходы к изучению собственно социокультурных аспектов в организации социальной жизни северокавказских традиционных общественных структур отмечены появлением в отечественной этнологии исследований, ориентированных преимущественно на выявление базовых ценностей, имеющих для изучаемых социумов мировоззренческий характер^²⁹. Новой является в данном случае и сама постановка проблемы, и пути ее разрешения – через философско-категориальный анализ ценностных доминант традиционной культуры народов Кавказа.

В целом же, говоря о процессах политико-административного внедрения России в социокультурное пространство Кавказа, механизмах взаимодействия традиционных систем управления с государственно-административными институтами, следует признать, что их анализу, представленному в существующих исследованиях, недостает должного отражения социальной сути традиционного самоуправления и самоорганизации горских обществ. Это весьма существенное, на наш взгляд, обстоятельство не позволяет согласиться с тезисом о «доскональной изученности» моделей интеграции общественных образований Северного Кавказа в российскую государственность^³⁰. Сложности, возникающие при попытках более или менее достоверной герменевтической реконструкции системы традиционного самоуправления и шире – самоорганизации горских общественных структур, во многом обусловлены ограничениями методологического свойства. Изучение особенностей социально-политического развития северокавказских обществ велось в соответствии со сложившейся в отечественной историографии традиции^³¹, манифестированной в обобщающих трудах по истории Северного Кавказа и его отдельных областей^³². Между тем, изучение исторического опыта адаптации горских обществ Кавказа к новым формам социальной, хозяйственной и культурной жизни, привнесенным в регион российскими государственными преобразованиями, кроме постановки адекватных задач требует и адекватного методологического подхода, основанного на междисциплинарности и опирающегося на соответствующий методический инструментарий, синтезирующий данные разных обществоведческих дисциплин: истории, этнологии, политической антропологии и пр.

Изучение процессов взаимодействия типологически различающихся управленческих систем в первую очередь должно базироваться на выявлении основных характеристик, представляющих социально-политическую жизнь конкретного социума, определении места и роли патриархальных институтов самоорганизации в системе жизнеустройства, их социальной символики. Только на этой основе можно оценивать как формы и степень адаптации (или, напротив, маргинализации) традиционных структур в изменяющихся исторических и политических условиях, так и общую направленность взаимодействия. Игнорирование этих факторов, безусловно, ограничивает аналитические возможности и придает работам, посвященным становлению российской государственно-административной системы управления в северокавказских провинциях, очевидно одномерный характер.

Таким образом, при значительном исследовательском внимании к разнообразным проблемам кавказоведения работы, где бы местная политическая культура рассматривалась на интегративном междисциплинарном уровне, пока слишком малочисленны^³³, а специальные труды, преодолевающие фрагментарность сведений относительно функционирования разных моделей управления в регионе и обобщающие опыт исторического взаимодействия различных управленческих систем, происходившего в ходе адаптации народов края к государственным преобразованиям, отсутствуют вовсе.

Между тем, и богатая историография, накопленная по вопросам социального строя и хозяйственно-экономического развития народов Северного Кавказа (и в том числе осетин^³⁴), и состояние изученности проблемы становления российского государственно-административного аппарата в ее региональном и общероссийском исторических контекстах, и обилие разнохарактерного документального материала по обозначенной теме – все вместе взятое дает основания для проведения подобного анализа. Серьезный вклад в изучение социальных отношений у осетин и самоорганизации осетинской сельской общины, который может быть использован для всесторонней качественной характеристики потестарно-политической системы осетинского социума, внесен отечественными учеными-этнологами^³⁵. Наконец, опыт рассмотрения попавших в зону исследовательского внимания вопросов взаимодействия обычно-правовых систем жизнедеятельности населения той или иной части северокавказского региона, шариата и российской законодательной и исполнительной систем (в частности, у народов Дагестана, в кабардинской, шире – адыгской среде, у балкарцев и др.)^³⁶ демонстрирует возможности интерпретации происходивших процессов с междисциплинарных позиций, позволяющих преодолеть методологическую заданность в исследовании проблемы социокультурной адаптации горских обществ Северного Кавказа к новым формам жизнеустройства, привнесенных в регион государственными преобразованиями.

Цель и задачи исследования. Обширная историографическая база не является основанием для закрытия обозначенной темы. Оставшиеся исследовательские лакуны, фактологические упущения и неточности требуют обращения к анализу исторического опыта адаптации отдельных этнокультурных общностей к российской государственности в общероссийском и региональном измерении.

Целью данного исследования является комплексная разработка проблемы исторического взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления на примере Осетии, чей опыт по вхождению в государственность – весьма противоречивый сам по себе и к тому же заметно отличающийся от подобного опыта других областей Северного Кавказа – дает замечательную возможность для анализа тех далеко неоднозначных процессов, которыми сопровождалось учреждение здесь государственно-административной управленческой модели, и адекватного понимания ее социально-экономического и политического развития после присоединения к России, не только дополняя картину российско-осетинских отношений с последней четверти XVIII до начала XX вв., но и проливая свет на многие сюжеты в последующей истории осетин.

Комплексный и всесторонний характер решения заявленной научной проблемы достигается за счет сочетания проблемного и хронологического подходов. При этом различные аспекты темы рассматриваются во взаимодополняющих друг друга системах координат:

сквозь призму проблемы традиционной власти как одной из важнейших характеристик социальной системы и способа организации социального пространства,
путем исследования качественных свойств потестарно-политической системы осетинского социума, имеющих социоорганизующий характер;
на фоне рассмотрения исторической динамики процессов утверждения в регионе российской бюрократической системы государственно-административного управления.

Подобный подход позволяет не только представить обозначенную проблему в разных ракурсах, но и по-новому интерпретировать процессы становления государственных административных институтов на северокавказской окраине Российской империи, составив целостное представление о характере, механизмах и итогах взаимодействия противоположных по своей социальной природе управленческих систем – государственной и традиционной, – протекавшего в той или иной форме в ходе интеграции Осетии в общероссийское административно-правовое поле.

Логика исследования диктует необходимость постановки и решения ряда соподчиненных задач:

представить осетинский социум как самодостаточную хозяйственно-политическую систему, показав особенности его социальной структуры, сословно-статусной дифференциации и обычно-правовой регламентации общественной жизни как основы складывания властных отношений потестарно-политического характера;
на основе качественного анализа наиболее значимых институтов самоуправления осетин, рассматриваемых в контексте традиционной политической культуры, реконструировать систему общественной власти, выделяя ее структурно-функциональный аспект, и выявить базовые принципы самоорганизации осетинского общества, определяющие устойчивость социального организма;
исследовать историческую динамику учреждения российского государственно-административного аппарата в северокавказском регионе в целом и на территории Осетии в частности, обозначив основные доминанты политико-административных преобразований в крае и их обусловленность меняющейся со временем внутриполитической правительственной стратегией;
проанализировать специфику административной практики правительства по формированию на Центральном Кавказе низовых структур управленческого аппарата в ее конкретных проявлениях;
на этой основе выявить характерологические особенности процесса взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления в ходе становления государственного управленческого аппарата в Осетии.

Объектом исследования выступают осетинские общества, рассматриваемые как целостная социальная система, находившаяся под внешним трансформирующим воздействием и переживавшая сложный, внутренне противоречивый этап перехода от традиционности к современности.

Предмет исследования. Предметную область исследования составляют процессы интеграции осетинского социума в политико-административное и правовое пространство Российской империи, ставшие следствием правительственных мероприятий по утверждению на Центральном Кавказе государственно-административного аппарата. В ходе реализации кавказской политики Петербурга возник феномен взаимодействия двух полярно различающихся моделей управления: традиционной, практиковавшейся в Осетии до присоединения к России и сохранившейся в качестве значимого регулятора общественной жизни даже после учреждения здесь российской администрации, и государственно-административной, сформировавшейся в рамках российской государственности. Таким образом, появляется возможность обобщить собственный опыт осетинского народа по вхождению в общероссийскую территориально-административную и государственно-правовую систему и соотнести его с более широким историческим контекстом, предложив на этой основе вариант концептуализации проблемы взаимодействия во властно-управленческой сфере типологически различных социальных организмов.

Хронологические рамки исследования, охватывающие более чем вековой период истории Осетии, обусловлены поставленными задачами. Нижняя хронологическая граница – последняя четверть XVIII в. – определяется временем официального принятия российского подданства рядом осетинских обществ и началом активизации деятельности российского правительства по формированию на Центральном Кавказе административно-управленческого аппарата. Предпринятые в работе некоторые хронологические отступления вызваны главным образом необходимостью объяснения тех или иных принципов управления, взятых на вооружение кавказской администрацией на начальном этапе административного подчинения региона. Выявление динамики и направленности взаимодействия традиционной и государственно-административной управленческих систем, оценка степени вовлеченности общинных властных структур в общегосударственное административно-правовое поле и их трансформации возможны лишь в широком хронологическом диапазоне, что определило верхнюю хронологическую границу исследования началом XX в., т.е. временем восстановления Кавказского наместничества.

Территориальные рамки исследования. Широкий спектр рассматриваемых проблем и значительный хронологический период исследования в сочетании с необходимостью дифференцированного изучения опыта вхождения в государственность различных горских обществ Северного Кавказа вынуждают нас ограничить его территориальные рамки преимущественно центральной частью Северного Кавказа, сосредоточив основное внимание на осетинских обществах, локализующихся в административных пределах современной Северной Осетии.

Источниковая база исследования формировалась в соответствии с поставленной целью и отразила комплексный подход к решению исследовательских задач. Исследование опирается как на опубликованные, так и на не введенные ранее в научный оборот архивные материалы, извлеченные из фондов Российского государственного исторического архива (РГИА), Центрального государственного архива Республики Северная Осетия-Алания (ЦГА РСО-А) и Научного архива Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А (НА СОИГСИ). Подавляющая часть этих документов вводится в научный оборот впервые, некоторые документальные тексты из фондов ЦГА РСО-А нами опубликованы в полном объеме^³⁷.

Использованные в работе материалы фонда Министерства государственных имуществ РГИА (Ф. 379) свидетельствуют о целенаправленной деятельности российского правительства по широкой колонизации предкавказских земель русским населением, переселявшимся туда из Центральной России. Одновременно с этой волной шла встречная колонизация горским населением края, в том числе и выходцами из горной Осетии, притеречных районов, где располагались укрепления Кавказской военной линии, происходившая во многом по инициативе и при поддержке правительства. Представление о конкретных формах «вспоможения» дают документы Первого департамента МГИ (Ф. 383).

В канцелярии обер-прокурора Синода (Ф. 797) отложились документы о преобразовательной деятельности А.И. Барятинского, предпринятой им в должности кавказского наместника по поводу реорганизации структуры высших административных учреждений на Кавказе. Несомненный интерес представляют дела Департамента государственного казначейства Министерства финансов (Ф. 565), касающиеся преобразования управления Терской и Кубанской областями и Кавказскими казачьими войсками. Некоторые соображения о «преобразовании управления Кавказскими казачьими войсками в связи с сопредельным инородческим населением», высказанные в рапорте главноначальствующего гражданской частью на Кавказе и командующего войсками Кавказского военного округа А.М. Дондукова-Корсакова, поданном в апреле 1883 г. военному министру, были впоследствии учтены в проекте «Положения об управлении округами горского населения Терской области», узаконенного Учреждением управления Кавказского края (1886), в соответствии с которым край перешел в ведение Военного министерства. Рапорты по вопросу об освобождении зависимых сословий у кавказских горцев, докладные записки о положении дел, системе управления и необходимых мероприятиях в Терской области, циркуляры начальникам Кубанской и Терской областей, переписка с должностными лицами правительственных учреждений, отчетные материалы, черновые наброски, в которых изложены предположения по поводу управления Кавказом и его отдельными территориями, а также другие документы, отложившиеся в личных фондах М.Т. Лорис-Меликова и И.И. Воронцова-Дашкова (Ф. 866, 919), характеризуют деятельность высших чиновников на Кавказе в ее разнообразных проявлениях.

Наиболее широко в работе использовался фонд Министерства юстиции (Ф. 1405), материалы которого освещают мероприятия правительства по организации на Кавказе судебно-административной сферы. Обильно представленная в отчетной документации начальников округов Терской области статистика судебных дел разных лет, прошедших через низшие судебные установления, показывает основные направления работы этих учреждений и дает косвенные основания для выводов относительно ее результативности. Докладные записки, проекты, разрабатываемые в отдельных инстанциях Министерства юстиции с целью повышения эффективности судопроизводства для местного населения, особые предположения об устройстве судебной части для горцев, проживающих в различных областях Кавказа, меры по реорганизации судебных учреждений низового уровня и т.п. иллюстрируют ход реализации судебной реформы в регионе и свидетельствуют о ее выраженной специфике.

Значимые для настоящего исследования документы содержат фонды ЦГА РСО-А, в числе которых особо следует выделить фонды 11 (Терское областное правление. Канцелярия общего присутствия) и 12 (Канцелярия Начальника Терской области), высокоинформативные материалы которых освещают разностороннюю деятельность региональных чиновников как по административно-территориальному устройству Центрального Кавказа, так и по организации различных сторон общественного быта проживающих там народов накануне реформ и пореформенные десятилетия.

Так, документы фонда 11 дают достаточно полное представление о ходе и следствиях преобразовательной деятельности кавказской администрации в горской общинной среде в пореформенный период (устройство общинного быта, создание низовых структур сельской администрации и суда, возникающие в связи с эти коллизии в среде сельчан, описываемые в жалобах, прошениях, рапортах окружных начальников и т.п.).

В фонде 12 находятся материалы, относящиеся ко времени действия в Терской области военно-народного управления. Официальная переписка между представителями различных звеньев областного административно-управленческого аппарата, рапорты, прошения, докладные записки, отчеты, проекты организации различных сфер управления и пр. свидетельствуют о заметной активности кавказских властей, озабоченных поиском адекватных насущным потребностям государства конкретных путей и форм администрирования. Отдельные документы фонда ярко высвечивают характерные признаки эпохи начала 60-х гг. XIX в., эпохи напряженного поиска и борьбы двух ведущих тенденций в управленческой деятельности на Кавказе в целом – ориентации на «регионализм» местных чиновников и выраженных централистских убеждений верховной государственной власти. Использование их наряду с опубликованными источниками дает возможность в подробностях воссоздать значимые страницы в истории судебно-административной системы региона.

Несомненный интерес представляют собой дела фонда 244 (Моздокский пограничный верхний суд), наглядно демонстрирующие действия властей по применению в уголовной сфере судопроизводства общероссийских законоположений уже на первых порах административного подчинения региона.

Значительный массив источников, используемых в настоящей работе, составили опубликованные в целом ряде специальных изданий документы и материалы законодательного, актового и делопроизводственного характера. Центральное место в этом комплексе занимают документы, иллюстрирующие законодательную деятельность государства применительно к Северному Кавказу и сосредоточенные главным образом в многотомных собраниях законов Российской империи^³⁸, вобравших в себя и систематизировавших законодательные акты (как действующие, так и отмененные), изданные правительственными органами с 1649 до 1913 гг. Содержащиеся в них правовые документы позволяют отследить и проанализировать динамику судебно-административных преобразований на Кавказе в широком хронологическом диапазоне, выявить основные тенденции и меняющиеся со временем приоритеты в законотворческой деятельности высших эшелонов государственной власти по отношению к народам Северного Кавказа. Прежде всего это Учреждения и Положения по управлению кавказскими территориями, в разное время входившими в состав наместничеств, губерний, областей, императорские указы и рескрипты, указы и высочайше утвержденные мнения Правительствующего Сената, штатные расписания судебно-административных учреждений и пр.

Опубликованные в отдельных изданиях правовые акты, имеющие законодательную силу^³⁹, существенно дополняют источниковую базу исследования. Отдельно в этом ряду следует выделить документальные тексты, собранные и систематизированные в Актах кавказской археографической комиссии, без которых не обходится сегодня практически ни одно кавказоведческое исследование. Ценность этого издания обусловлена прежде всего разнообразием помещенных в нем материалов, среди которых – как законодательные документы, не вошедшие в официальные собрания российских законов, так и материалы, отражающие взаимоотношения между различными звеньями государственного административного аппарата (переписка между представителями российской власти, пояснительные записки, проекты по организации управления Кавказом и его отдельными областями и пр.)^⁴⁰.

Следует также отметить важность для настоящей работы сборников, в которых помещено значительное количество разнохарактерных документальных текстов, как официальных, так и неофициальных, извлеченных из центральных и местных архивохранилищ, специализированных библиотечных фондов, других печатных источников, представляющих в своем комплексе опыт, накопленный российской властью в поиске путей наиболее эффективного и рационального устройства Кавказа в общем пространстве Российской империи^⁴¹.

То, каким образом в действительности происходили эти процессы, с чем приходилось на месте сталкиваться представителям российской администрации разного уровня, какие выдвигались планы и соображения по поводу оптимизации общей стратегии управления северокавказскими народами и конкретных тактических мероприятий, можно понять из отчетов разных лет, подготовленных региональной администрацией высшего и среднего звена^⁴². Используемый в работе отчетный материал не только содержит сведения по различным аспектам управления, но дает также представление о личностных установках того или иного руководителя, определяющих в целом методы и стиль руководства, позволяет оценить эффективность проводимых преобразований с точки зрения властей, увидеть события и возникающие в ходе управленческой деятельности проблемы глазами самих администраторов.

Существенно расширяют документальную основу исследования специальные издания, вобравшие в себя обширный комплекс источников, отражающих разные этапы истории Осетии^⁴³. Для нашего исследования несомненный интерес представляют постановления сельских сходов, практика созыва которых была введена областной администрацией в начале 70-х гг. XIX в. на основании «Положения о сельских (аульных) обществах, их общественном управлении и о повинностях государственных и общественных в горском населении Терской области». Эти материалы касаются не только конкретных мероприятий по реализации отдельных пунктов Положения в общинной среде, но и свидетельствуют о степени и направленности рефлексии общинников на те или иные административные новации, внедряемые в общественный быт осетинского села.

Ценные сведения о правовой регламентации социальной жизни осетин в таких ее важных сферах, как сословные, имущественные, семейно-брачные отношения, наследование, взимание повинностей, регулирование споров и пр., дают записи адатов, собранных и систематизированных в известном труде Ф.И. Леонтовича «Адаты кавказских горцев»^⁴⁴. Не меньшее значение имеют и наблюдения путешественников^⁴⁵, которые являются достаточно репрезентативным источником для реконструкции социальной организации и системы общественного самоуправления ряда северокавказских народов, в том числе и осетин. Репрезентативность этих сведений, особенно ранних, появившихся в конце XVIII – первые десятилетия XIX вв., объясняется прежде всего их фактографической тщательностью, зафиксировавшей наиболее существенные характеристики повседневного общественного быта горцев, не затронутого внешним «инокультурным» воздействием. Устный характер трансляции обычно-правовых норм и отсутствие письменности у осетин делает этот комплекс источников одним из наиболее информативных для выводов относительно системы общественной власти и роли в ней отдельных властно-управленческих институтов.

С начала 50-х гг. XIX в. в периодических изданиях и тематических сборниках (Терские ведомости, Кавказ, Терский календарь, Сборник сведений о кавказских горцах, Сборник сведений о Кавказе, Известия Кавказского отдела Императорского русского географического общества, Кавказский сборник и др.) появляются этнографические очерки, привлеченные в настоящем исследовании в качестве дополнительных источников^⁴⁶. Значимость этих работ, содержащих обилие фактических сведений фольклорно-этнографического, исторического, статистического, хозяйственно-экономического характера, объясняется самой природой общественной мысли как особого социального феномена, отражающей действительность в современных ей категориях, которые сами по себе суть историчны. Ярким представителем северокавказской интеллигенции стал К.Л. Хетагуров, в публицистике которого одной из доминантных оказалась тема столкновения двух полярно различающихся миров, путей оптимизации взаимоотношений государства и традиционного общества^⁴⁷.

Таким образом, разнообразие используемой источниковой базы дает возможность добиться более детальной исторической реконструкции за счет получения данных об одном и том же явлении из разных источников и под разными углами зрения, детализировать общее представление о судебно-административных и хозяйственно-экономических преобразованиях, проводимых правительством в северокавказском регионе, проследить за ходом тех или иных государственных мероприятий в их динамике, показав обусловленность конкретных шагов администраций разных иерархических уровней не только необходимостью решения местных, подчас острых, проблем управления краем, но и общегосударственными интересами, уточнить некоторые хронологические вехи в процессе политико-административного освоения Северного Кавказа, определить роль Осетии в административных планах российского правительства.

Методология и методика исследования. Методологическую основу диссертации составляют теоретические достижения современного обществознания по отдельным направлениям представленного исследования. Данные историографии позволяют сделать вывод о том, что уже ко времени присоединения к России у народов Северного Кавказа сложилась самобытная политическая культура со своей системой самоуправления, в которой реализовывались основные функции общественной власти – исполнительная, нормотворческая и судебная. Исследования, касающиеся осетинской сельской общины, свидетельствуют о хозяйственно-политической самодостаточности этого социального организма, имеющего собственные органы осуществления управленческих функций. Специальные труды, посвященные изучению генезиса российского административного аппарата на Северном Кавказе, дают представление о его региональной специфике. В теории власти разрабатывается типологическая характеристика традиционной власти и предлагается категориальный аппарат, используемый в настоящей работе.

Цель исследования диктует необходимость признания государственно-административной и традиционной управленческих моделей как самостоятельных и равнозначных исследовательских объектов. Многокомпонентность обозначенного предмета исследования настоятельно требует применения комплексного подхода, позволяющего рассматривать каждый из агентов взаимодействия в виде сложно организованных, многоуровневых, иерархически выстроенных систем, состоящих из взаимосвязанных и взаимодетерминированных элементов, в свою очередь характеризующихся функциональной сопряженностью.

Как уже указывалось, государственно-административный бюрократический аппарат, сложившийся в рамках российской государственности, изучен достаточно полно, чего нельзя сказать относительно системы управления, функционировавшей в традиционных горских обществах Северного Кавказа. В связи с этим возникает необходимость в скрупулезном и детальном описании и анализе качественных характеристик традиционной системы самоуправления, выявлении неких универсальных институирующих закономерностей их функционирования, обусловливающих жизнеспособность всего социума. В целом же динамизм же традиционных систем управления определяется не только их взаимоотношениями с внешними объектами и развитием в пространственно-временном диапазоне, но и взаимодействием составляющих их элементов, изменением их свойств и функций в зависимости от иерархического положения и степени структурной упорядоченности. Иначе говоря, речь должна идти о вариативности отношений власти и принципах ее организации, обусловленной конкретным социальным контекстом.

Адекватному рассмотрению обозначенных процессов способствует использование такого эпистемологического инструмента познания, как системный подход, позволяющий прежде всего дать достоверное изображение каждого из объектов исследования во внутреннем единстве и взаимообусловленности составляющих их единиц. Реализация именно такого подхода к изучению исторического взаимодействия различных управленческих систем возможна на основе междисциплинарного синтеза и привлечения категориального аппарата нескольких обществоведческих дисциплин: истории, этнографии, правоведения, политологии, социальной антропологии, этнопсихологии и т.п.

Среди других необходимых исследовательских методов следует назвать историко-этнографический, сравнительный, описательный, функциональный, структурно-типологический и метод восхождения от конкретного к абстрактному, а также ряд специальных исторических методов исследования, среди которых особо подчеркнем значимость разрабатываемого в ходе настоящей работы описательного микроанализа, необходимого при изучении традиционной системы самоуправления. Его использование перспективно, поскольку предполагает глубину осмысления уже известных явлений и предметов и дает возможность обнаружить важные детали и нюансы, ускользающие при более широком взгляде, дополняя и детализируя общую картину, получаемую при сравнительном макроанализе, и объясняющие качественное состояние объекта исследования.

Исходя из этого можно сформулировать основные направления исследования: общетеоретическое и методологическое. Первый аспект предполагает дополнить имеющиеся теоретические представления о традиционных системах самоуправления и самоорганизации народов Центрального Кавказа; другой – дает возможность апробации метода описательного микроанализа при изучении механизмов функционирования традиционной общественной власти в горском социуме.

Принцип историзма в изучении разнообразных явлений общественной жизни предполагает их освещение в контексте конкретных исторических реалий, определяющих темпы и направленность дальнейшего развития. Исходя из этого, вовлечение Осетии в сферу административно-политического влияния Российской империи рассматривается в диссертации на фоне правительственных мероприятий по утверждению административного аппарата на Северном Кавказе в целом, отвечающих задачам складывания и укрепления единого полиэтничного государства.

Новизна и научная значимость исследования определяется прежде всего его интегративным характером, позволившим поставить комплексную исследовательскую задачу и решать ее на основе междисциплинарного синтеза. Таким образом, данная работа является первым специальным исследованием, обобщающим исторический опыт взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления, рассмотренным на примере Осетии в ходе ее включения в территориально-административную и политико-правовую системы Российской империи.

Впервые в отечественной историографии сложившаяся в Осетии традиционная система общественного самоуправления становится самостоятельным объектом изучения, который рассматривается как сложно организованная, многоуровневая, многокомпонентная, иерархически выстроенная система, характеризуемая внутренним динамизмом. В результате определены универсальные институирующие принципы самоорганизации осетинского социума, показана социальная символика патриархальных институтов самоуправления, обозначены основные качественные свойства общественной власти, ее функциональная амбивалентность и обусловленность конкретным социальным контекстом.

Впервые история включения Осетии в территориально-административное и судебно-правовое пространство Российской империи представлена в широком хронологическом диапазоне, что позволяет составить целостное представление о едином процессе утверждения государственной системы управления в регионе.

Собран широкий круг исторических источников, значительная часть которых вводится в научный оборот впервые. С их помощью осуществлена реконструкция административных практик правительства по формированию нового социального порядка в горской общинной среде, уточнены некоторые хронологические позиции и обстоятельства учреждения государственных управленческих институтов в регионе.

В ходе работы над диссертацией на конкретно-историческом материале апробированы перспективные методики исторического исследования.

На примере Осетии выявлена специфика взаимодействия традиционной и государственно-административной управленческих систем, происходившего в ходе адаптации горского социума к внешним трансформирующим воздействиям. В результате в диссертации представлен опыт концептуализации проблемы взаимодействия различных социокультурных систем во властно-управленческой сфере.

Практическая значимость исследования. Материалы исследования используются в учебном процессе Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова в рамках спецкурса «Традиционное самоуправление у осетин», читаемого нами на юридическом факультете. Кроме того, данные исследования могут быть привлечены в преподавательской практике при подготовке лекционных курсов по отечественной истории, истории Северного Кавказа и Осетии, истории отечественного государства и права, этнографии народов Кавказа и т.п. Материалы диссертации могут быть использованы как в обобщающих, так и специальных трудах, касающихся проблем власти и управления в общероссийском и региональных контекстах. Данные, полученные в ходе исследования, могут представлять интерес не только для высшей школы, но и для соответствующих государственных структур, отвечающих за проведение национальной политики в регионе.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Особенности социально-экономического и политического развития Осетии конца XVIII в. – первой трети XIX вв. были предопределены сложным комплексом природно-географических, хозяйственно-экономических и социокультурных факторов, обусловивших пережиточность существования и особую роль в общественной жизни осетин родственных и территориально-соседских объединений. И фамильно-патронимические связи, и соседско-общинные отношения несли значимую социально-идеологическую нагрузку, дополняя друг друга в той мере, какую предполагал конкретный социальный контекст.

2. Специфика и сущностные особенности социальной организации и сословной структуры осетинского общества являлись основой складывания властных отношений потестарно-политического характера. По ряду признаков осетинские общества конца XVIII – начала XIX в. представляли собой традиционные политические системы, функции власти в которых реализовывались разветвленной сетью патриархальных властно-управленческих институтов. Их наличие делало осетинскую сельскую общину самоуправляющейся хозяйственно-территориальной социальной единицей. В институтах самоуправления – народных собраниях, институте старейшин и посредническом суде – реализовывались базовые функции общественной власти (исполнительные, нормотворческие и судебные), ориентированной на поддержание баланса гражданско-правовых статусов членов коллектива как залога целостности и устойчивости социальной системы и ее отдельных элементов.

3. Общие механизмы и институты регулирования социально-правовых аспектов жизнедеятельности объединяли разные осетинские общества в едином политико-правовом пространстве. Универсальные принципы самоуправления, на которых базировалась деятельность патриархальных властно-управленческих институтов (коллегиальность, демократизм, внесословность) имели социоорганизующий характер, а принцип старшинства выступал в качестве основы всей системы социальных связей и отношений у осетин в исследуемый период.

4. Объем и степень внутренней организованности структурных единиц осетинского социума коррелировал с иерархией властных отношений, по-разному проявляющихся на каждом уровне социальной системы. Функциональная амбивалентность власти являлась следствием институциональной неоформленности ее структурных аспектов, при которой исполнительные, нормотворческие и судебные функции зачастую выполнялись одним и тем же институтом. В целом же пространство общественной власти было очерчено позициями дихотомии «единоначалие – коллективное управление». Другим универсальным социальным свойством традиционной власти был ее неформализованный, «иррациональный» характер, обусловивший персонификацию ее отдельных аспектов. Сама же власть как авторитетно-властное полномочие трактовалась в терминах межличностных отношений, построенных на признании авторитета старшего.

5. Утверждение российского государственно-административного аппарата в Осетии отвечало генеральной линии внутренней политики государства на Кавказе в целом, подразумевавшей включение его территории в состав империи в качестве административной единицы и в главных своих тенденциях ориентированной на постепенное нивелирование этнокультурных и социально-политических различий в едином имперском социальном и культурном пространстве. Стремление к этой цели определяло и конкретные методы ее достижения, укладывавшиеся в рамки чередующихся регионалистских и централистских стратегий, обусловленных региональной и общероссийской внутриполитической конъюнктурой. Мероприятия по организации управления Осетией соотносились с основными этапами становления государственно-административного аппарата в крае.

6. Начавшись с верхних этажей управленческой иерархии, становление в регионе административного аппарата завершилось созданием низовых управленческих структур на уровне села. Формирование их как части государственно-административной системы отвечало логике развития всякой формальной организации и строилось на унифицированных принципах рационализации и бюрократизации управления с выстраиванием отношений надличностной зависимости и приоритетом в общественной практике казенных, надобщинных интересов.

7. Взаимодействие традиционного и государственно-административного управления в Осетии в течение исследуемого периода шло в широком диапазоне: от эпизодических контактов, имевших место на первых этапах внедрения в Осетии российской судебно-административной системы, до реорганизации по общегосударственному административному образцу традиционного жизнеустройства осетин, оформившегося в общих чертах уже к 80-м гг. XIX в. Однако обезличенность, рационализм, формализм, на которых основывалось государственное управление, неизбежно вступали в открытое противоречие с патримониальными традициями местного самоуправления, обусловливая неравноправное взаимодействие различных по своей социальной природе управленческих систем, в результате которого на местную почву были перенесены административные принципы, свойственные государственной политической культуре.

8. Одновременно с «навязыванием» доминирующей модели социальных отношений на уровне сельской общины происходила легализация некоторых внешних элементов традиционного самоуправления, избирательно используемых властью для повышения уровня собственной легитимности.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на совместном заседании кафедры истории и кафедры культурологии Центра социально-гуманитарного образования Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова. Результаты работы представлялись на научных конференциях различного уровня: международных (Пятигорск, 2007; Тбилиси, 2007; Москва, 2009; Владикавказ, 2009), всероссийских и межрегиональных (Омск, 2003; Махачкала, 2003; Санкт-Петербург, 2003; Саранск, 2007; Владикавказ, 2006, 2008, 2009; Адлер, 2008; Ростов-на-Дону, 2009; Оренбург, 2009).

Основные положения диссертации отражены в монографиях и серии статей (общим объемом около 70 п.л.), семь из которых опубликованы в рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ.

Blog

Осетия конца XVIII начала XX в.: Опыт исторического взаимодействия традиционного и государственно-административного управления

Содержание