Вспоминая крупнейшие сражения Великой Отечественной войны, мы снова и снова обращаемся к событиям битвы под Москвой
| Вид материала | Документы |
- Е. В. Ермакова игпи им. П. П. Ершова, г. Ишим, Тюменская обл. Физика в литературных, 96.74kb.
- Тематическая разработка устного журнала для учащихся 7- 9 классов "Женщины в годы Великой, 115.83kb.
- Сочинение на тему: «Сердцем прикоснись к подвигу», 158.76kb.
- Контрольный тест по истории в 9 классе за III четверть, 63.87kb.
- Великой Отечественной Войны Островского района Костромской области и рассказ, 347.49kb.
- Конкурс «Война Ивраг под Сталинградом» (блиц-турнир с вопросами на знание исторических, 243.6kb.
- Задачи: Подвести учащихся к пониманию причин поражений Красной Армии в начале войны;, 78.69kb.
- Класс: 8-11, 17.28kb.
- Шатурского района Московской области Конференция, посвященная битве под Москвой Авторы:, 60.52kb.
- Приграничные сражения красной армии в начале великой отечественной войны, 377.37kb.
| Один из немецких солдат дивизии СС «Рейх» в письме к жене писал: «Битва здесь более чем жестока и очень, очень тяжелая. Мы бьемся за каждый метр земли, и русский снег впитывает в себя кровь последних солдат СС. Жертвы очень велики и потрясающи». Да, дорого заплатил враг за муки советских людей. Гитлер обещал своим солдатам легкую, «молниеносную войну», скорую победу. Но не получилось ни «молниеносной войны», ни скорой победы. Немецкое командование стремилось во что бы то ни стало удержаться на Истринском водохранилище и реке Истре, чтобы отвести свои главные силы на рубеж рек Ламы и Рузы. Фашисты взорвали плотину Истринского водохранилища. Уровень воды поднялся до 4 метров, что затруднило действия наших войск. Одновременно артиллерия противника открыла сильный огонь по городу Истре, по местам скопления наших войск, по районам возможных переправ. На западном берегу реки Истры были сосредоточены крупные силы врага. Только в полосе действий нашей дивизии и приданных ей двух стрелковых бригад находились части 10-й танковой дивизии и дивизии СС «Рейх». Они были усилены артиллерией и поддерживались с воздуха самолетами 8-го авиационного корпуса. Противоположный берег господствовал над нашим. Он к тому же был покрыт лесом. Это способствовало хорошей маскировке противника. А наш берег — открытый, неблагоприятный для организации наступления. Используя преимущества местности, враг создал сильную оборону, насыщенную искусственными препятствиями и огневыми средствами. Доты, дзоты изрыгали смертоносный огонь. Нужно было принять все меры к тому, чтобы ценой наименьших потерь выбить врага с занимаемых позиций. Первая попытка форсировать водную преграду не имела успеха. Наши передовые подразделения переправились было на противоположный берег, но вынуждены были оставить его. Захватить плацдарм и обеспечить переправу главных сил было поручено батальону, которым командовал майор И. Н. Романов. Действия батальона поддерживались двумя дивизионами артиллерии. В ночь на 13 декабря батальон пошел в атаку. Передвигались [223] по-пластунски. Понадобилась целая ночь, чтобы преодолеть расстояние в 200 метров! Вражеская артиллерия открыла по ним огонь. Тогда я приказал усилить артобстрел вражеских позиций. Вскоре на подмогу Романову вышли другие батальоны. Враг не выдержал и отступил. Плацдарм расширился. Появились первые пленные. Это была победа. Гитлеровское командование утешало своих солдат обещаниями, что наступит время, когда они снова пойдут на Москву, что нужно только закрепиться, передохнуть. Многие гитлеровские солдаты верили этим заявлениям и сопротивлялись яростно. Особенно тяжелые бои в полосе наступления 9-й гвардейской дивизии и на участках соседних дивизий развернулись 16 и 17 декабря. 131-й стрелковый полк полковника Н. Г. Докучаева должен был захватить населенные пункты Телепнево и Дергайково. Преодолев минные заграждения, бойцы Докучаева подошли к восточной окраине села Телепнева. Разведчики установили, что в селе занимают оборону до пехотного полка эсэсовцев, несколько танков и до двух дивизионов артиллерии. Две атаки успеха не имели. Понеся значительные потери, 131-й полк вынужден был временно прекратить наступление. Командир полка начал готовить третью атаку. В это время мы с комиссаром дивизии М. В. Бронниковым прибыли к Докучаеву. Командир полка доложил обстановку и свой план захвата села. Силы полка он предложил разделить на части. Разведчики и лыжный батальон должны зайти с тыла. Один стрелковый батальон перережет дорогу Телепнево — Дергайково. А для того чтобы ввести противника в заблуждение, часть сил будет наступать с фронта — пусть противник думает, что мы не изменили план и по-прежнему намерены атаковать «в лоб». Фашисты бросят на этот участок свои основные силы, а в этот момент мы обрушимся на них с тыла. Атака была настолько стремительной и согласованной, что противник даже не успел, как он обычно это делал, поджечь село... Победа под Москвой, которую ковал весь советский народ, показала величие духа наших людей, воспитанных Коммунистической партией. Бывшие гитлеровские генералы поражение под Москвой [223] стараются объяснить ошибками Гитлера и свирепостью русской зимы. Но они не говорят о главной причине, которая состоит в огромной силе и сплоченности советского народа и его армии. Героизм советских людей, сознающих, за какие идеалы они борются, за что сражаются, — это, пожалуй, самая важная причина наших побед. Много настоящих героев, замечательных воинов было и в 9-й гвардейской дивизии. Вот, например, сержант Федор Романович Алексеев, коммунист, командир отделения 4-го отдельного батальона связи. Его команда обеспечивала связью 18-й стрелковый полк, который занимал оборону. Противник часто предпринимал ожесточенные атаки на наши позиции, вел интенсивный огонь. От беспрерывных артиллерийских налетов линия связи повреждалась до десяти раз за ночь. Но связисты сержанта Алексеева снова восстанавливали линию. Связь работала бесперебойно все шесть суток боев. В конце ноября Алексеев был начальником направления связи в районе города Истры, где насмерть стоял 18-й стрелковый полк. Эта линия была одной из основных и находилась под жестоким огнем противника. В разгар боев фашистские автоматчики приблизились к командному пункту полка на 100 — 150 метров. Сержант Алексеев быстро оценил обстановку. Оставив одного человека у телефона, он вместе с командой связистов занял круговую оборону. Тем временем командный пункт переместился к деревне Высокое. Инициативно и смело действовал Алексеев и в наступлении. Нужно было проложить связь к 31-му гвардейскому полку, который значительно продвинулся вперед. Связисты взяли направление на деревню Пинашино. Сержант Алексеев и рядовой Степанов вышли в разведку, чтобы выяснить обстановку. Тут воины обнаружили, что деревня еще занята противником: Сержант немедленно доложил командиру по телефону о большом скоплении в деревне вражеской пехоты и техники. В ход пошла артиллерия дивизии. Противник понес большие потери. Передо мной наградной лист на лейтенанта Воронина Павла Сергеевича, командира взвода 45-миллиметровых пушек 31-го стрелкового полка. Я обратил внимание на пометку: «Ранен и контужен (находится в строю)». Вспоминаю этого бесстрашного человека. [225] Когда разгорелись бои за деревню Ленино Истринского района, командир артиллерийского взвода Павел Воронин с двумя орудиями и двадцатью бойцами оказался в окружении. Фашисты наседали остервенело, настойчиво. Они надеялись с ходу овладеть этой маленькой деревней. Но забыли враги, чье имя носит деревня, забыли они — да где им знать? — что значит для наших бойцов это название. — Помощь придет, — подбадривал бойцов Воронин. — Нужно продержаться до утра. Ленино должно быть нашим. В том месте, где оборонялись бойцы Воронина, противник не продвинулся. В разгар боя Воронин был ранен. Но он не покинул товарищей и не согласился лечь в госпиталь, когда полк разорвал кольцо окружения. Свои обязанности командира артиллерийского взвода лейтенант Воронин сочетал с выполнением других заданий. — У меня есть некоторый опыт, я уже был в окружении. Значит, могу и в тыл к фашистам пойти, — наседал на своего командира лейтенант. И он несколько раз успешно ходил за «языком». С 2 по 27 февраля Воронин с группой бойцов осуществил рейд в тыл противника, занял деревню Евсеево (это было уже на Смоленщине). Фашисты попытались вернуть деревню. Несколько атак отбили воины. Во время одной из атак Воронин был ранен и контужен, однако продолжал руководить боем. Переползая от бойца к бойцу, он повторял: — Держитесь, ребята. Держитесь. Не пройдет враг. Не пройдет! И враг не прошел. В бою за деревню Малуши Воронин выкатил свои пушки на расстояние 100 — 150 метров от переднего края врага и в упор выпустил из двух орудий почти 200 снарядов. После этого наша пехота с малыми потерями ворвалась в деревню и выбила из нее противника. Павлу Воронину было тогда лишь двадцать два года, но он являлся одним из тех командиров, на которых мы опирались. Бесстрашный офицер был награжден орденом Красного Знамени. Борис Степанович Астафьев прибыл в дивизию из Петропавловска-на-Камчатке. В армии вступил в ряды Коммунистической партии. Младший сержант Астафьев был назначен командиром взвода 2-го отдельного гвардейского противотанкового [226] дивизиона. В первых же боях он проявил необычайную смелость и решительность. Особенно отличился Астафьев в боях за деревню Михайловское. Заметив у сарая три пулеметные точки, мешавшие продвижению нашей пехоты, он выкатил свое орудие на прямую наводку. Противник был всего в 300 метрах. Фашистские минометчики начали обстреливать артиллеристов. Но Астафьев не прекращал огня и подавил все три пулеметные точки врага, очистив путь нашей пехоте. Отважно действовал Астафьев и в период наступления наших войск. 14 февраля противник силой до батальона перешел в контратаку. Пехоту врага поддерживали танки. Младший сержант Астафьев не растерялся. Он открыл огонь по противотанковому орудию, сопровождавшему танки, и подбил его. Но танки двигались вперед. Один танк удалось подбить, второй продолжал наступать. Артиллеристы видели, как следом за танком на них двигалась вражеская пехота. Нужно во что бы то ни стало подбить и этот танк, и тогда трудно придется пехоте на голом поле — ее скосят наши пулеметчики. — Огонь! Гулко разрывается снаряд впереди танка. Наводчик делает небольшую поправку, и новый снаряд летит во вражескую машину. Танк загорелся. Пехота черными точками рассыпалась на снегу. Контратака гитлеровцев сорвалась... Как-то получил я письмо от гвардии майора запаса Григория Михайловича Тыло. «Я... один из тех дальневосточников, которые прошли от сопки Соколиха, что на реке Уссури, и до самого конца Великой Отечественной войны, — писал он. — Хорошо помню город Истру, победное наступление под Москвой, нашу девятую гвардейскую... Мы свято верили в нашу победу...» Закончив военную службу, Григорий Михайлович сразу же пошел работать на завод и поныне трудится в штамповочном цехе мастером, имеет благодарности, премии, Грамоту Президиума Верховного Совета республики. С любовью пишет он о людях, выстоявших в трудную минуту, сражавшихся насмерть: «Я никогда не забуду могучего сибиряка лейтенанта Ивана Шарапова, старшину Константина Хруслова (его все называли «КВ» за могучую грудь и необъятную ширину в плечах, а может быть, за то, [227] что эти буквы обозначают его инициалы: «Константин Васильевич»). Никогда не забуду лейтенанта Юсупова, лейтенанта Федора Ивановича Репина, парторга Анисима Эммануиловича Сироту и многих, многих других боевых друзей — сибиряков». Никогда не забудем... Многие герои не вернулись домой, навсегда остались лежать в подмосковной земле. Не довелось им увидеть светлый день Победы. Но поднялись ввысь обелиски и памятники — символы бессмертия народного подвига, Я побывал в тех местах, где когда-то шли бои за Москву, Сравнялись окопы, в которых насмерть стояли бойцы. Из руин поднялись города и села. И это тоже памятники защитникам столицы... ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта З. С. Шехтман. Полковник в отставке, бывший командир 1077-го полка 8-й гвардейской стрелковой имени И. В. Панфилова дивизии Панфиловцы Воинский эшелон, проделав путь в несколько тысяч километров от далекой Алма-Аты, приближается к Москве. Эшелоном нас называют железнодорожники, а по-нашему, по-военному — это 1077-й полк 316-й стрелковой дивизии, которой командует генерал И. В. Панфилов. Дивизия наша формировалась в Алма-Ате в середине июля сорок первого года. Уже само время формирования в какой-то мере предопределило ее состав: первая мобилизационная горячка прошла, военкоматы подчистили свои ресурсы. Дивизия комплектовалась главным образом из добровольцев и людей, ранее имевших броню. К нам пришли лучшие люди Среднеазиатских республик — передовики производства и сельского хозяйства, руководители предприятий, председатели колхозов, депутаты местных Советов. В те дни люди разных возрастов буквально осаждали военкоматы, просили, требовали, скрывали возраст, физические недостатки, шли на все, чтобы попасть на фронт. Немало таких было и у нас в дивизии. Селим Еникеев по состоянию здоровья ранее был снят с воинского учета, но добился отправки на фронт и воевал под Москвой политруком [229] роты связи. Капитан запаса Н. А. Молчанов тоже умолчал о серьезной болезни, был назначен в дивизионный госпиталь, но выпросился в строй и командовал батальоном. Два молодых парня — кузнец Покланов и колхозный бригадир Садырбаев — просто сбежали из своего колхоза и вместе со своими товарищами-призывниками тайком пробрались в наш полк. «Дезертиров» разоблачили, отправили домой. Но они не успокоились. Несколько дней кузнец и бригадир ходили в военкомат и к председателю колхоза, пока он не согласился отпустить их. Друзья попали в артиллерию и прекрасно воевали. Добровольцев в одном только нашем 1077-м полку было свыше четырехсот. Около половины солдат и две трети командиров — коммунисты и комсомольцы. Дивизия была многонациональная. В нашем полку больше всего оказалось киргизов: его так и звали — «киргизский». Формировал дивизию генерал-майор Иван Васильевич Панфилов. Ему в это время шел сорок девятый год. Еще в 1915 году был он призван в царскую армию и с тех пор не снимал военной формы. В 1918 году, вернувшись с Юго-Западного фронта, он добровольно вступил в 1-й Саратовский полк Красной Армии, влившийся потом в легендарную 25-ю дивизию В. И. Чапаева. Там Панфилов был награжден орденом Красного Знамени. По окончании гражданской войны Иван Васильевич воевал с басмачами, был награжден вторым орденом Красного Знамени и остался в Средней Азии. Война застала его на посту военного комиссара Киргизской ССР. Командный состав дивизии был укомплектован довольно быстро: командиром 1073-го полка стал майор Григорий Ефимович Елин, 1075-го — полковник Илья Васильевич Кап-ров, 1077-го — автор этих строк. Дивизия предназначалась в резерв Верховного главнокомандования. Начальником штаба дивизии был назначен работник Генерального штаба полковник Иван Иванович Серебряков. Случилось так, что в дивизии оказалось довольно много людей, ранее близко знавших Панфилова: с полковником Капровым он воевал еще в гражданскую войну, командир батальона 1075-го полка капитан Молчанов когда-то был в эскадроне, которым командовал Панфилов. Я в 1925 году учился с Иваном Васильевичем в Киевском пехотном училище. [230] Но и с новыми людьми Иван Васильевич сходился быстро. Он был человеком большой души, в нем сочетались кремневый характер с любовью к людям, талант военачальника с чуткой партийной совестью. Теплые отношения сложились у него сразу с комиссаром дивизии Сергеем Александровичем Егоровым. Впоследствии С. А. Егоров так писал о нашем комдиве: «Среди героев всенародной Отечественной войны генерал Панфилов займет одно из самых почетных мест. Действия его дивизии будут пристально изучаться военными специалистами, а сам он оживет в воспоминаниях боевых соратников и, подобно своему учителю Чапаеву, никогда не умрет». Когда пишешь о грозных днях осени сорок первого года, трудно сохранить последовательность. Наплывают воспоминания, хочется рассказать столько, что не уместится и на многих страницах. Ведь события начали густо напластовываться друг на друга с первых же дней нашего прибытия на рубеж Волжское водохранилище — совхоз «Болычево». Там мы нашли только трассу будущих оборонительных сооружений, обозначенную пикетами. — М-да-а-а, — разочарованно протянул Панфилов. — Можно сказать, пришли и сели на колышки. Придется копать землю самим... — И через секунду жестко добавил: — Приказываю приступить к сооружению землянок, укреплений. Срок — три дня. Указания получите у дивизионного инженера. Два дня мы в поте лица своего копали землю, а когда инженерный замысел стал уже вырисовываться на местности, получили приказ командования 16-й армии перебазироваться километров на сорок юго-восточнее, на линию по восточному берегу рек Хлупни и Рузы до пунктов Игнатково и Осташево. 9 октября генерал Панфилов с начальником штаба дивизии полковником И. И. Серебряковым на автомобиле выехали на новый рубеж для рекогносцировки. Мы, командиры полков, верхом отправились вслед. По дороге говорили об обстановке на фронтах, которая становилась все более тяжелой. Поэтому настроение у нас было неважное, что, видимо, отразилось на нашем внешнем виде. В одном из селений Панфилов, дожидаясь нас, остановился около колодца. Когда мы подъехали, он резко спросил: [231] — Что случилось? Что это вы так скисли? Пришлось поделиться откровенно тем, что тревожило: идет четвертый месяц войны, а мы противника и в глаза не видели. Панфилов помрачнел. Отошел от нас, поднял с земли прутик и, похлопывая им по голенищу сапога, пошел дальше. Полковник Серебряков укоризненно смотрел на нас. Наступило неловкое молчание. Вдруг Иван Васильевич резко повернул обратно. — Ну как, Иван Иванович? — подойдя, спросил он Серебрякова. — Ругать их или вразумлять? Серебряков, человек дипломатичный, сразу нашелся: — А вы, товарищ генерал, отпустите им по порции того и другого. — Да, — сказал Панфилов, — значит, старая сказка на новый лад: «Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?» Так? — Вроде так, — неуверенно сказал кто-то из нас. — А вот и не так, — отрывисто возразил Панфилов. — От солдат такие слова услышать радостно: люди в бой рвутся. От своих же непосредственных помощников я вправе был ждать более глубокого анализа обстановки. Помните: сейчас враг еще сильнее нас, возможно, и нам отступать придется. От вас потребуется не только храбрость, «ура, вперед!», а выдержка, хитрость, умение сохранить боеспособность частей и бодрость духа. Наступать-то легче, чем отступать. Понятно? Все замыслы командования мы знать не с можем, но, — Панфилов многозначительно поднял палец кверху и лукаво улыбнулся, — догадываться о них нужно. Прибыв на новый рубеж, мы увидели множество молодежи, вышедшей по призыву Московского областного комитета ВЛКСМ на строительство оборонительных сооружений на дальних подступах к столице. Панфилов посветлел. — Видали? Вот это москвичи! Вот это молодцы! Смотрите, сколько их! Нашим бойцам придется только кое-что подправить. Радовались мы не тому, что кто-то сделает за нас работу, — нет, мы почувствовали плечо друзей. Как определить то, что поддерживало нас в те неизмеримо тяжелые дни? Мы были обыкновенными советскими [232] людьми. Мы любили Родину. Каждая пядь земли, отданная врагу, казалась отрезанным куском собственного тела. И плечо товарища, единомышленника много значило в эти тяжелые дни. Москвичи, приходившие к нам добровольцами, железнодорожники, помогавшие нам в пути, колхозники Подмосковья, выручавшие нас в трудные минуты — они снабжали нас и продовольствием, и разведывательными данными, — наши боевые друзья партизаны, шоферы, привозившие из столицы на передовую стальные «ежи», — каждый из этих шоферов обязательно просил: «Дайте винтовку, хоть раз стрельнуть по окаянному фашисту...» И все это говорило нам: народ един в своем священном гневе, а это значит — противник обречен. Героизм был массовым. Каждый день рождал героев. ...Дело было под Калистовом, восточнее Волоколамска. 2-му батальону было приказано передвинуться на левый фланг, к одиноко стоящему хутору, и два телефониста — комсомольцы Харламов и Курчин — потянули туда линию связи. Они точно вышли к хутору, замаскировались, присоединили телефон, доложили о выполнении задания и стали дожидаться подхода батальона. А батальон в это время уже сражался в другом месте. Он встретил противника на марше и был вынужден принять встречный бой. Подошла помощь и к нашим и к противнику, бой разгорался, и хутор, где ждали связисты, потерял всякое значение. Харламов и Курчин не знали этого. Сначала они заслуженно отдыхали, пуская сладкий махорочный дымок, а потом забеспокоились, где же все-таки батальон. Харламов связался с КП, но оттуда приказали пока ждать. — Поддерживай связь с КП, а я пойду на разведку, — сказал Курчину неугомонный Харламов и зашагал к дороге. Подойдя почти к самому большаку, он прислушался. Где-то в отдалении рвались гранаты, трещали пулеметы. Харламов сообразил, что батальон уже ведет бой, а они с Курчиным оказались в тылу врага. «До батальона теперь не добраться», — подумал он. Следовало, конечно, сматывать провод и уходить. Тут звук сзади привлек его внимание; на дорогу из-за хутора выскочил грузовик с солдатами в кузове. Гитлеровцы! Идут на подмогу своим! Харламов не колебался. [233] Он приготовил гранату и, когда грузовик поравнялся с ним, уверенной рукой метнул ее чуть вперед и... мимо. Все дальнейшее произошло мгновенно. Испугавшись взрыва, водитель на полном ходу вильнул вправо, задние колеса соскользнули в кювет, грузовик покачнулся, солдаты кучей вывалились из кузова. Прямо в них и метнул Харламов свою последнюю гранату. Харламов бросился назад, на хутор, но из-за поворота выскочил второй грузовик с солдатами. Около первой машины грузовик остановился, солдаты попрыгали на землю. Харламову не удалось далеко уйти. Его заметили, и несколько гитлеровцев, стреляя на ходу, побежали за ним. Вдруг из кустарника блеснул огонек, и один из солдат упал. За ним второй. Это стрелял Курчин. Короткое замешательство среди преследователей, и Харламов, запыхавшись, упал рядом с Курчиным. |