Geum.ru

Метафизика русской литературы льва шестова

Вид материалаАвтореферат

Содержание


Содержание диссертации отражено в следующих публикациях
Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ
Каманина Е.В.
Dësilets André
Malcolm Jones
Подобный материал:
1   2   3   4
«Лев Шестов и литература эпохи модерна» посвящена вопросу взаимовлияний философии Шестова и русской литературы эпохи модерна, а также взаимосвязям философа с ярчайшими ее представителями.

Параграф 3.1., «Место Шестова в литературной жизни русской эмиграции» сфокусирован на характеристике идейной атмосферы литературно-философского мира, в котором жил и творил Шестов, а также последовательному рассмотрению его взаимоотношений с писателями А.М. Ремизовым, А. Белым, И.А. Буниным, Д.С. Мережковским, З.Н. Гиппиус, Вяч. Ивановым, М. Гершензоном, М. Цветаевой, Б. Зайцевым. Все они ценили Шестова в силу его глубокой человечности, прирожденного такта, метафизической смелости и талантливости. Они испытали, что означает жить в ситуации беспочвенности и из уст самой эпохи выслушать себе приговор, своим существом понять правоту Шестова, неустанно развивавшем в своих сочинениях идею беспочвенности и прихотливости человеческого существования.

В этом параграфе рассматривается просветительская деятельность Шестова в эмигрантский период жизни, когда он осуществил беспрецедентную попытку популяризации достижений русской литературы за рубежом. Лишенная какой-либо социальной риторики в целом творческая жизнь мыслителя в эмиграции обнаруживает свою уникальную философскую стратегию, заключающуюся в преодолении некоторого разрыва между русским и европейским менталитетом. Жизнь и творческо-просветительская деятельность Шестова объективно служили преодолению разделительной черты между французской и мощно влившейся в нее русской культур, способствовали их творческому диалогу, временной или частичной интеграции. Тем самым перед нами в богатстве своих деталей и плодов предстает начало того процесса, называемого в наши дни межкультурным диалогом, который в ХХ в. продолжал набирать силу.

Параграф 3.2., «Творчество Вяч. Иванова в оценке Л. Шестова» дает сравнительный анализ культурной дихотомии Льва Шестова и Вячеслава Иванова. Они олицетворяли собой соответственно Иерусалим и Афины и были столь противоположны как личности и мыслители, что избежать некоторого противостояния им было невозможно. Насколько был утончен, элитарен, сложен, двойственен, «великолепен» и многообразен поэт Вяч. Иванов, настолько прост, мудр и глубок, не менее блестящ и образован был философ Шестов. При всех похвалах творческому гению поэта, Шестов не скрывает иронии по отношению к нему, когда говорит о «едином миросозерцании» Вяч. Иванова, совершенно отличном от других, об утончённости фразеологии, тяге к греческой трагедии и св. Писанию. Шестову претит вычурность, элитарность и особенно выставляемая напоказ эрудиция. Литературное высокомерие Вяч. Иванова является оборотной стороной его страха перед простотой и понятностью, которых он всячески избегает. С точки зрения Шестова, Иванов болен болезнями элитарности, с одной стороны, и «общепризнанности» – с другой. От него за всей этой сложностью многознания ускользает подлинность бытия, непосредственное взаимодействие между человеком и миром. Другими словами, Вяч. Иванов – это человек, пораженный «всемством», тот, против которого восстал и Шестов, и сам Достоевский, одномерно понятый Вяч. Ивановым и как бы по недоразумению ставший его кумиром. Вяч. Иванов стремился, по его собственному признанию, принадлежать к «общепризнанной» школе Достоевского, к той «культурной сложности», великим зачинателем которой был Фёдор Михайлович. Его неуёмным стремлением было создание положительного, все объясняющего миросозерцания, исключающего всякую возможность противоречивых и многосложных ответов. Шестов к такому мировоззрению, исчерпывающему и дающему ответы на все вопросы, относит марксизм. С его саркастической точки зрения, только марксисты и Вяч. Иванов, несмотря на все их различия и идейную отдалённость друг от друга, демонстрируют поразительное по своему сходству общность: «потребность дать исчерпывающие ответы». Но это не совпадает с представлениями Шестова о задачах философии и тем более поэзии: не успокаивать и уверять, а тревожить и освобождать от мировоззренческого рабства – вот что должно быть уделом поэта и философа.

Лев Шестов и Вяч. Иванов, отдавая друг другу должное, остались на противоположных сторонах блестящей культуры русского ренессанса первой трети ХХ в., оказав на нее несомненной влияние, выразив и обобщив бесценный опыт двух древних культур – иудео-христианской и греческой.

Параграф 3.3., «Шестовские мотивы в литературе первой половины ХХ века (Л. Андреев, М. Булгаков, А. Ремизов, М. Цветаева)» посвящен рассмотрению характера влияния творчества Шестова на последующий культурный процесс, так как философские открытия мыслителя оказались чутко воспринятыми уже его современниками – творцами литературы – и обрели у них второе дыхание.

Отклик философии Шестова в художественной литературе подчеркивает значение творчества философа в духовной жизни его современников и позволяет выделить важные для того времени интеллектуальные веяния как объективного характера, так и субъективные предпочтения его современников. Основанием для обращения к анализу литературы с помощью философской методологии и семантики являются собственно произведения Шестова, которые порою приравнивают к литературе, к философскому роману по причине явно очевидного писательского дара философа. При рассмотрении различных сторон этого вопроса и различных точек зрения подчеркнуто, что своеобразие Шестова в отличие от его современников в том, что он не очерчивал особым образом свое авторское «Я». В его произведениях отсутствует понятие авторства в традиционном виде (он всегда на втором плане, в тени и всячески избегает «яканья»), но при этом создается устойчивое впечатление об авторской индивидуальной неповторимости и целостности. Этот парадокс объясняется тем, что его философские размышления продиктованы глубокой личной заинтересованностью, «свободой индивидуального существования», стремлением быть «частным мыслителем», а не желанием предстать перед миром в виде очередного учителя мудрости, проповедника или пророка.

В диссертации рассмотрен характер влияний экзистенциальных мотивов в творчестве Шестова на литературное творчество Л. Андреева, М. Булгакова, А. Ремизова и М. Цветаевой, которые оказались вовлеченными в орбиту философского влияния Шестова. Это самобытные по своим эстетическим талантам и предпочтениям поэты и писатели, которые представили самые разные стороны литературного процесса того периода, не были объединены принадлежностью к какой-либо определенной литературной группе. Однако при объективном рассмотрении их творческого и жизненного пути обнаруживаются разные уровни сходства, прихотливое переплетение судеб, творческих влияний, позволяющие дать всем им некоторую общую характеристику: яркая творческая индивидуальность, неординарность судьбы и зачастую непоправимо трагические обстоятельства жизни. Все они были современниками и участниками одних и тех же трагических коллизий истории, что предопределило их интерес к экзистенциальной философии Шестова и привело к ее союзу с литературой. Сравнительный анализ позволяет обнаружить различные уровни их творческого взаимодействия. Это общность поднятых на страницах произведений философских тем, например, экзистенциальные заблуждения личности (Л. Андреев), противостояние позитивистскому миропониманию и примитивному рационализму, философия трагедии (М. Булгаков, М. Цветаева) и тема защиты личности и спасения человеческой души (М. Цветаева, М. Булгаков, А. Ремизов).

Шестов и его философия были так важны и ценны именно для тех русских поэтов и писателей, в творчестве которых звучал протест против власти необходимости, бесцветности человеческого существования и покорности перед властью всеобщего. Таким образом, Шестов значителен не только как глубокий знаток русской литературы, но и как мыслитель, определенно повлиявший на ее дальнейшее развитие в ХХ в., на претворение в ней гуманистических и персоналистических идей.

В главе IV, «Философские основания русской литературы» рассматривается существо экзистенциально-персоналистического анализа русской литературы Л. Шестовым.

В параграфе 4.1., «Метафизика литературного творчества» представлена реконструкция взглядов философа на природу литературного творчества и задачи писательства. Подробно рассматривается важный для Шестова вопрос о творческом союзе и взаимодействии писателя и читателя, предпочтительный психологический образ которого также исследуется и реконструируется на основе его произведений.

Оригинально преломляя в своем сознании интеллектуальную историю человечества, Шестов по-своему формулирует задачи литературно-философского творчества. При этом он существенно сближает природу философского и литературного творчества, видя их общую задачу в катарсическом воздействии на душу человека. Наиважнейшим он считал непредвзятое познание сущности жизни во всей ее хаосокосмичности и случайности. Среди других принципов отношения Шестова к литературно-философскому творчеству – неприемлемость назидательности и морализаторства как вольных или невольных рычагов подавления свободы воли человека. Недопустимым для писателя Шестов считал пристрастие к логико-системному писательству и заведомой верности какой-то идейной тенденции, общей идее, ради доказательства истинности которой и было написано произведение. Несостоятельность такого подхода он видит в том, что в жертву идее, последовательности и доказательности отдается самое важное, что есть в литературном творчестве – свободная мысль, изображение жизни во всей ее полноте. Шестов не без горечи отмечает, что власти доказательств, заведенного логического порядка подчиняется не только философия, которой дозволено выставлять только доказанные истины, но и литература. Причину этого, по мнению Шестова, нужно искать в господстве духа аристотелизма в европейской культуре.

В передаче предельного опыта человека видел Шестов назначение и смысл писательской деятельности. Задача писателя, по Шестову, состоит в обогащении интеллектуального наследия человечества личным и непосредственным опытом переживания жизни. В этом заключается характерная черта его экзистенциально-персоналистической философии. Миссию творца он свел к безопасной роли проводника, сопровождающего читателя по лабиринтам человеческой мысли и тщеты человеческой мудрости. Писатель и философ – это не держатели истины в последней инстанции, а такие же, как все, люди, бьющиеся над величайшей тайной жизни и поддерживающие человека в преддверии «великих канунов». Поэтому Шестов считал, что писателю должно выпытывать от жизни ее тайны, а не пророчески их провозглашать. Предположительно, здесь кроется еще одна причина противостояния Шестова европейской – афинской – традиции дискурсивного мышления, когда при помощи логики и диалектики непосредственность и тайна жизни превращается в нечто другое. Здесь же рассматриваются размышления Шестова относительно психологии писателя и литературного творчества.

Шестов высоко ценил независимость мысли, как и независимость русской литературы от западной. Он с удовлетворением отмечал, что в конце XIX – начале ХХ вв. западная литература находилась под заметным влиянием русской литературы. Шестов так высоко ценит достижения русской литературы потому, что ей удалось, полагал он, воплотить близкие ему представления о сущности литературного и философского творчества, особенно метафизические задачи писательства: показать устремленность человека в глубины своего бытия, и, дойдя до самых пределов человеческого познания, сделать все, чтобы эта тайна осталась не разрушенной и не оскверненной.

В параграфе 4.2., «Парадоксы идейности русской литературы» осуществляется комплексное рассмотрение философских идей Шестова в их отношении к идейности русской литературы как ее доминирующему свойству и выявление возможных биографических истоков его нестандартного мировоззрения, предопределившего предпочтения философа.

Все творчество Шестова принципиально не социологизировано и существенно расходится с мейнстримом восприятия и оценок русской литературы. Комплекс ключевых положений философии Шестова подчеркивает расхождение его философии с традиционным восприятием русской литературной классики, а сама его метафизика русской литературы может быть названа постклассической. Шестов совершил разрыв с общей увлеченностью русской интеллигенции идеей общественного служения, сконцентрировавшись по преимуществу на экзистенциальной теме свободы – свободы личности от власти идей и неповторимости судьбы человека в мире. Шестов противостоит тому в русской литературе и литературной критике, что является данью идейности, поскольку считал, что все, представляющееся архимедовым рычагом преображения общества, оборачивается очередной попыткой утопической и насильственной реализации идеалов справедливости.

В связи с этим становится понятным настойчивое противостояние Шестова идейному рабству любого рода. Он не разделяет того в русской литературе, что многим представлялось самым главным, законным и правомерным: требование к человеку беспрестанно самосовершенствоваться во благо общества. Он пытается прояснить скрытые причины уязвленной совести многих русских писателей, живописующих ужасающее положение русского народа (такой комплекс он обнаруживает, в частности, у Л. Толстого). Бунт Шестова против власти идей проистекает из мысли о том, что идеи не просто отрицают человеческую индивидуальность, они в принципе отрицают человеческий фактор и способность человека самостоятельно, на свой страх и риск, свободу и ответственность разобраться в потоке жизни. Поэтому идейность и приверженность социальным и этическим идеям, которыми так богата русская литература XIX в., в глазах Шестова выглядели как слабость.

Параграф 4.3., «Гуманизм русской литературы и гуманизм Л. Шестова» посвящен вопросу о гуманизме Шестова в его отношении к русской классической литературе. Шестова с полным основанием можно назвать экзистенциальным гуманистом, поскольку его интересовали отнюдь не внешняя, социальная, судьба человека, а сугубо сокровенная, глубоко сокрытая метафизическая истина живого человека. Философ писал о всечеловеческом, вечном и трагическом, однако при этом его творчество глубоко оптимистично и обращено не к «всемству», а к личности.

Многое в творчестве Шестова, на первый взгляд, может показаться противоречивым. Прежде всего, это отказ считать дискурсивный разум, добро и справедливость высшими критериями и инстанциями подлинной жизни человека. Между тем, опыт ХХ в. показал, что более глубокими основаниями достойной жизни являются свобода и права человека, плюрализм и право на свободу индивидуального существования, сама человеческая жизнь. Шестов борется не за социальные критерии разумности и нравственности, а за подлинность индивидуального существования, так как главное – это свободное отношение к принципам и идеям, не по произвольной прихоти, а во имя более глубоких пластов внутренней жизни человека, во имя его приоритета. Экзистенциальный гуманизм Шестова – это и религиозно окрашенный гуманизм. Восприятие Шестовым бытия как Тайны проистекает из его веры в невидимого, немотствующего, но всемогущего Бога, для которого все возможно. Также рассматривается личный идеал Шестова, которому более всего соответствуют пророки и апостолы. Согласно Шестову, чаша весов явно склоняется к Иерусалиму, а не к профессиональной и признанной философии Афин, т.к. разум метафизическую истину не может узреть: она открывается только вере. Подчеркивается, что персоналистический гуманизм Шестова гармонично вписался в культуру Франции, где представления о личности, ее свободе и достоинстве были гораздо более зрелыми и получившими признание на юридическом уровне.

В Заключении диссертации подведены итоги исследования и сформулированы теоретические выводы, которые обобщают результаты историко-философской реконструкции экзистенциально-персоналистической метафизики русской литературы Льва Шестова как беспрецедентной объяснительной и интерпретационной концепции, в основу которой положен оригинальный анализ и глубокое сопереживание философом сложных и драматических судеб выдающихся отечественных писателей XIX – начала XX вв.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографии
  1. Лашов В.В. Гуманизм Льва Шестова – М.: РГО, 2002 – 117 с.
  2. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. Философия С. Кьеркегора и ее интерпретации – М.: Элит – 2008 – 280 с. (авторский вклад 7,3 п. л.).
  3. Лашов В.В. Лев Шестов: Сочинения, переписка, исследования, Интернет-ресурсы: Библио-историографическая экспозиция. М.: Рос. гуманист. о-во, 2009 – 286 с.
  4. Лашов В.В. Метафизика русской литературы Льва Шестова. М.: Рос. гуманист. о-во, 2009 – 360 с.

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:
  1. Лашов В.В. Лев Шестов и Николай Гоголь // Научные ведомости БелГУ, серия философия, социология, право, № 16 (71) 2009, выпуск 10, с. 211-216.
  2. Лашов В.В. Творчество Ф. Достоевского в оценке Л. Шестова // Вестник РУДН, № 4, 2010.
  3. Лашов В.В. Л. Шестов и А. Пушкин // Вестник МГУ, серия философия, № 1, 2010.
  4. Лашов В.В. Лев Шестов и Иван Тургенев // Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина, № 1, 2010.
  5. Лашов В.В. Тетенков Н.Б. Кьеркегор и Лермонтов: образ рефлексирующего соблазнителя // Философия и общество, № 1, 2010 (авторский вклад 0,22 п. л.).
  6. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. Лев Шестов и экзистенциальные интерпретации его философии // Философские науки, № 2, 2010 (авторский вклад 0,2 п. л.).
  7. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. С. Кьеркегор: пять форм человеческого бытия // Вестник Якутского госуниверситета, № 3, 2010 (авторский вклад 0,21 п. л.).
  8. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. Правомерность использования биографического метода при анализе философии С. Кьеркегора // Вестник ЛГУ имени А.С. Пушкина, № 3, 2010 (авторский вклад 0,2 п.л.).
  9. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. С. Кьеркегор как концептуальный персонаж в философии Льва Шестова // Научные ведомости БелГУ, серия философия, социология, право, № 2, 2010 (авторский вклад 0,19 п. л.).
  10. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. Роль псевдонимов в философии С. Кьеркегора // Научные ведомости БелГУ, серия философия, социология, право, № 3, 2010 (авторский вклад 0,2 п.л.).
  11. Лашов В.В., Тетенков Н.Б. С. Кьеркегор в прямой и непрямой коммуникации // Научные ведомости БелГУ, серия философия, социология, право, № 4, 2010 (авторский вклад 0,23 п. л.).

Результаты исследования, опубликованные в иных изданиях:
  1. Лашов В.В. Неклассические истины, или Парадоксы Льва Шестова / В кн. Курабцев В.Л. Миры свободы и чудес Льва Шестова, М.: Рос. гуманист. о-во, 2005.
  2. Лашов В.В. Радикальный гуманизм Льва Шестова // Здравый смысл, № 3 (24), 2002.
  3. Лашов В.В. Лев Шестов и русская литература // Здравый смысл, № 3 (40), 2006.

1 Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский (СПб., 1903), Франк С.Л. Достоевский и кризис гуманизма // Русские эмигранты о Достоевском (СПб., 1994); Франк С.Л. Религиозность Пушкина ( Пушкин в русской философской критике: Конец XIX — первая половина XX в. / Сост., Р. А. Гальцева. — М.: Книга, 1990); Булгаков С.Н. Жребий Пушкина (Пушкин в русской философской критике: Конец XIX — первая половина XX в. / Сост., Р. А. Гальцева. — М.: Книга, 1990); Булгаков С.Н. Чехов как мыслитель // Новый путь, 1904. Октябрь, Ноябрь; Бердяев Н.А. Mиpocoзepцaниe Дocтoeвcкoгo (Pгaha: YMCA-PRESS, 1923); Ильин И. Пророческое призвание Пушкина (ссылка скрыта); Федотов Г. О гуманизме Пушкина (ссылка скрыта) и мн. др.

1 Асмус В.Ф. Лев Шестов и Кьеркегор // Философские науки, 1972, № 4.

2 Доля В.Е. Критика теологического понимания свободы. Львов, 1973.

3 Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. Л. 1972.

1 Бабаев Э.Г. Лев Шестов: итог или проблема? – В кн.: Связь времён: проблемы преемственности в русской литературе конца–начала ХХ вв. – М.: «Наследие», 1994; Батова Н.К. Вязь души моей: О философии Л. Шестов, М., 2000; Мареева Е.В. Творчество Ф.М. Достоевского в зеркале философии Льва Шестова // Вопросы философии, 2007, № 3; Сабиров В. Ш. Русская идея спасения (жизнь и смерть в русской философии). СПб., 1995.

1 Каманина Е.В. Л. Шестов о Пушкине. // Вестник Московского университета. Серия 9, 1999, № 3; Кузнецова Ю.В. М.А. Булгаков и Л. И. Шестов: параллели в творчестве. – В сб.: Социальные и гуманитарные исследования: традиции и реальности. Выпуск III. Межвузовский сборник научных трудов. – Саранск, 2003, с. 114; Бражников И. Неоткрытый Чехов, или осколки распавшегося мира // Дядя Ваня. Литературный Альманах, 1993, № 5; Степанов А.Д. Лев Шестов о Чехов. – В кн.: Чехов и серебряный век. – М.: «Наука», 1996; Эмерсон К. Против закономерности: Соловьёв, Шестов, поздний Толстой, ранний Бахтин. – В кн.: Бахтинология: исследования, переводы, публикации. – СПб.: «Алетейя», 1995.

1 Dësilets André Léon Chestov. Des paradoxe de laphilosophie, preface d’Alexis Klimov, (Quebec: Editions du Beffroi), 1984; Gascoyne David Journal 1936-37. Death of an Explorer. Léon Chestov, – London: The Emtharmon Press, 1980; Great Twentieth Century Jewish Philosophers. Shestov, Rozenzweig, Buber. Introd. by Bernard Martin, New York: The Macmillan Company, 1970; Neto J.R.M. The Christianization of Pyrrhonism: Skepticisms and Faith in Pascal, Kierkegaard, and Shestov. – Dordrecht; Boston: Kluwer Academic Publishers, 1995; Rostenne P. Léon Chestov: philosophie et liberté. – Bordeaux: Editions Bière, 1994; Salazar-Ferrer, Ramona Conceptions of the Absurd. From Surrealism to the Existential Thought of Chestov and Fondane, Oxford: Legenda, 2001; Shein L.J. The philosophy of Lev Shestov (1866-1938): A Russian Religious Existentialist. – Lewiston, N.Y., USA: E. Mellen Press, 1991; Wernham, James Two Russian Thinkers: An Essay in Berdyaev and Shestov, Toronto: University of Toronto Press, 1968.

2 Essays in Russian literature, the conservative view: Leontiev, Rozanov, Shestov. Selected, edited, translated and with an introd. by Spencer E. Roberts. – Athens: Ohio University Press, 1968; Malcolm Jones, Shestov on Chekhov, in Russian Writers on Russian Writers, edited by Faith Wigzell and Robin Aizlewood, Oxford: Berg, 1994; Marinelli G. La Russia e il destino del’’Occidente: Dostoevskij, Solov’ev, Rozanov, Šestov. – Roma: Edizioni Studium, 1994; Valevičius A. Lev Shestov and his times: encounters with Brandes, Tolstoy, Dostoevsky, Chekhov, Ibsen, Nietzsche, and Husserl. – N.-Y.: P.Lang, 1993.


1 История русской философии / под ред. М.А. Маслина, изд. 2-е, М., 2008; Богомолов А.С., Ойзерман Т.И. Основы теории историко-философского процесса, М.,1983; Майоров Г.Г. Философия как искание Абсолюта. Опыты теоретические и исторические. — М., 2004; Философия и история философии: Актуальные проблемы: К 90-летию Т. И. Ойзермана / РАН. Институт философии. — М., 2004; Ойзерман Т.И. Проблемы марксистско-ленинской методологии истории философии. М., 1987; Соколов В.В. От философии Античности к философии Нового времени. Субъект-объектная парадигма. М., 2000; Павлов А.Т. Философия в Московском университете // Философский факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова: очерки истории. М., 2002; Кувакин В.А. Мыслители России, М., 2006; A History of Russian Philosophy: From the Tenth Through the Twentieth Centuries. In Two Vols. / Ed. By V. Kuvakin, Buffalo, 1993.

Copyright © 2023. All rights Reserved.