Пролог
| Вид материала | Документы |
- Язык Пролог Пролог (Prolog), 180.88kb.
- Московский Институт Открытого Образования и автономная некоммерческая организация культуры, 382.14kb.
- Программа собеседования по направению подготовки магистров «050100 Педагогическое образование», 403.81kb.
- Работа со списками в языке Пролог Рекурсия в Прологе, 175.74kb.
- Концепция языка Пролог и сферы его применения. Процедурная и декларативная трактовка, 31.15kb.
- Урок литературы в 5 классе по теме: «Пролог к поэме «Руслан и Людмила», 22.14kb.
- Таинство брака. Майк мейсон, 1384.48kb.
- Кому на Руси жить хорошо Часть первая Пролог, 1403.47kb.
- Тема: А. С. Пушкин. Детство, юность, начало творческого пути. «Руслан и Людмила». Пролог, 98.54kb.
- Действие происходит в стране берендеев в доисторическое время. Пролог на Красной горке,, 929.1kb.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Артур Крамер стоял среди пустыни и ловил рыбу.
Невозможно было поверить глазам, но по мере своего приближения Борис все отчетливей видел: за барханом стоит Артур, периодически взмахивает удилищем.
Ноги Бориса увязали в горячем песке. Цель его поисков была совсем близко, рядом.
Пять дней пришлось провести в городе в обществе Василия Степановича Чосича, Васьки-йога, пять дней выслушивать тарабарщину, угощать коньяком и другими горячительными напитками, пять дней без конца бегать к телефону-автомату, звонить то на квартиру Стаху, то в дирекцию заповедника, пока наконец они встретились в этой самой дирекции.
Стах только что прибыл с гор, с каких-то ледников. Сильно небритый, глаза у него были красные. В упор спросил:
— Это вы охотитесь за Крамером? Какого рожна ломали замки? Перетряхивали вещи? Вы — кто?
— Замки?! — Борис не на шутку перетрусил, разом ощутил присутствие «волосатой лапы» здесь в городе, за тысячи километров от Москвы. — Кто охотился за Артуром? Кто?
Его испуг был так неподделен, что подозрительность Стаха испарилась. Когда же он узнал, что Борис по профессии нейрохирург, то сам предложил ему помочь добраться до Артура на газике вместе со своим сотрудником Шовкатом, который ехал в те же края ловить скорпионов.
День выдался жаркий. Последняя часть утомительного семичасового пути прошла по пустыне.
— Высажу в километре от поселка, — сказал Шовкат. — Иначе потом мне придется делать петлю километров сорок, бензина не хватит.
И он уехал куда-то к развалинам старой крепости ловить скорпионов, а Борис Юрзаев со своей перекинутой через руку кожаной курточкой поднимался на сыпучий бархан. Приостановился. Утер пот со лба. До чего же захотелось незаметно оказаться около Артура, как бы невзначай произнести: «Привет, учитель! Вот зашел из Москвы попрощаться...»
Но оказалось, что Артур стоит лицом к нему на другом берегу узкого полноводного канала, внимательно следит за поплавком.
И все-таки, сбегая с бархана, Борис крикнул:
— Учитель! Привет! Зашел из Москвы попрощаться!
Артур головы не поднял, все так же следя за поплавком, спокойно отозвался:
— Здравствуй, Боря. Там, правее, мостик. Переходи.
Ошарашенный таким приемом, Борис двинулся вдоль берега, увидел узкий, в две доски мосточек без перил и, балансируя руками, перешел на другую сторону.
Где-то кричал, надрывался ишак. Только сейчас Борис обратил внимание: невдалеке за стеной высоких, уже покрытых листвой деревьев проглядывают строения.
За то небольшое время, что они не виделись, лицо Артура покрылось загаром, виски стали совсем седые. Он снова перезакинул удочку. Борису показалось — крючок голый, на нем ничего нет...
Он был в смятении. Да еще неожиданная мысль, догадка жаром бросилась в голову: «Если ±СкрижалиІ здесь и Артур все-таки даст, отнимут по дороге назад или уже в Москве. Отнимут».
— Не бойся, — Артур наконец поднял голову, посмотрел на него. — Не отнимут. То, за чем ты приехал, у меня дома, на столе.
— Как? Почему? — Борис подумал, что сходит с ума. Он ведь еще ни о чем не просил.
— Что значит «почему»? Анна незадолго до смерти решила сделать мне подарок. Переплела этот синий еженедельник с записями. У нее была старая сумка из натуральной кожи. Переплела, подклеивала что-то. Придавила телефоном. Наверное, так и лежит. На тебе лица нет. Пошли в дом. Накормят. — Артур аккуратно наматывал леску вокруг удилища. — Как кстати ты появился! Все на свете кстати. Случайного нет ничего.
— Почему «кстати»? Почему? У меня двое суток осталось. Билет в кармане. В Израиль.
— Улетишь. Поспеешь.
Походка Артура изменилась. Они шли к деревьям по утрамбованной тропке, а он двигался словно по зыбучему болоту, словно заново учился ходить.
— Артур, что с тобой? Мне показалось — ловил на голый крючок...
— А это просто так. Приходится как-то отвлекать себя, тянуть время. Из людей не с кем посоветоваться. Ты нейрохирург. Скажи, здесь человечек поражен саркомой, что знаешь ты о стадии, когда... — Он рассказывал о какой-то девочке, течении ее болезни, рассказывал с такими подробностями, которые может знать только медик.
Они подходили к длинному дому с такой же длинной открытой верандой. Борис слушал вполуха. Он так и не понял: может он взять «Скрижали» или нет... Уже почти дошли до веранды, куда выходили двери комнат. Артур остановился. Пристально глянул в глаза.
— Так способен ты что-нибудь сказать, помочь, объяснить?
— Что объяснить? Безнадега, Артур. Валежник.
— Валежник? Что это?
— Ну, в реанимации, когда больной безнадежен, говорят «валежник», «пошел на посадку».
— Понял... Понимаю, — прошептали губы Артура. И так же шепотом произнес, преграждая удилищем путь к ступеням веранды: — Тебе нельзя входить в этот дом. Не надо. Вернешься — скажешь Толе: Артур разрешил. Возьмешь. Но знай — ничего не получится. Нужен высокий уровень. Духовный. Помнится, говорил. Всем вам.
Он прислонил удилище к столбу, подпирающему навес веранды, и пошел вдоль нее все той же странной, осторожной походкой. Борис следовал за ним.
За домом у сарайчика какая-то женщина с косой вынимала из тазика мокрое белье, развешивала на веревке.
— Оксана! — крикнул Артур.
Она обернулась. И так озарилось ее лицо — Борис сроду не видел такой улыбки.
— Оксана, человеку нужно обратно в город. Ведь вечером будет еще автобус? Как бы подбросить его до автостанции?
— Спрошу Ахмета. Заодно, может, в магазине сахар пошукает. Сахару нема, — вытирая руки о передник, она быстро пошла к дому.
Борис понял, что настали последние минуты. Что больше он Артура не увидит. Никогда. Стоял перед ним маленький. Жалкий.
— Артур, здесь в городе одна женщина сказала — у тебя плохо со здоровьем. Должен представить себе родник...
— Знаю, — перебил Артур. — Клавдия Федоровна.
— Вы разве знакомы?
— Нет. Это не обязательно. Он довезет.
Заспанный человек в тюбетейке уже выводил из сарайчика мотоцикл с коляской.
«Что я так расстроился? Все потряс. Великолеп, — уговаривал себя Борис Юрзаев. — Осталось два дня. Уеду со ±Скрижалями''... Ходит, как клоун, развел мистику. Никакой Клавдии Федоровны, конечно, не знает. Совсем с ума спятил — ловит рыбу без наживки, в дом даже не впустил. Тоже мне христианин! А вся эта муть насчет духовного уровня — просто ревность. Сам не пользуется, другим не дает. Саркому он взялся лечить!»
...Впервые ехал Борис в коляске мотоцикла. Так низко. Все было рядом: земля, ветви кустов, берега многочисленных каналов, индюки и куры, разбегающиеся по сторонам.
— Что у вас тут, оазис?
— Оазис, оазис, — кивнул Ахмет. — Рыбное хозяйство. Канал прошел, много прудов сделали. Рыбу разводим. Жирный рыба. Автобус пойдет в пять. Что будешь на автостанции три часа делать? Друг Артура — мой друг. Чайхана хочешь?
«Вот тебе и чучмек», — с благодарностью подумал Борис.
...В тени плакучих ив на покрытом ковром помосте, перекинутом через арык, восседал Борис. Ахмет и его приятели, неисповедимым путем узнавшие об их приезде, сидели вокруг. Чайханщик подносил водку, плов, шашлыки. Борису начинала нравиться Средняя Азия.
— Друг Артура — мой друг, — не уставал повторять Ахмет. — А Бобо — собака. Привез человека из Москвы, его дочь спасает, а сам уехал в город. Знаешь, как меня зовет? — обратился он к Борису. — Мы с Бобо сразу родились. В один день. Я сначала, он потом. Всем говорит — я его черновик. Он красавец, я — нет, он народный артист, я два раза в тюрьме был, кладовщиком на автобазе работаю. Выпьем за Артура!
Борис чуть пригубил из граненой стопки.
— Не пьешь, не куришь! — обиделся Ахмет, перемигнулся с одним из сотрапезников — усатым, аскетически худым человеком, запахнутым в засаленный халат с розовыми полосами. — У нас свой табак, такой нигде не попробуешь, даже в Багдаде. Абдулла, давай, делай!
Абдулла развел на берегу арыка костерок, в то время как Ахмет разрезал ножом на прямоугольные кусочки неизвестно откуда взявшуюся старую газету, свернул их в трубочки, раздал всем. Абдулла вытащил из-за подкладки халата крохотный целлофановый пакетик и обыкновенную канцелярскую скрепку. Наполовину разогнул ее, присел на корточки, подцепил из пакетика кусочек какой-то смолы, поднес к пламени костерка. От смолы повалил белый слоистый дым.
— Это что, опиум? — спросил Борис.
— Не знаем опиум, — сурово произнес Абдулла, поднося скрепку с дымящейся смолой к его бумажной трубочке. — Терьяк. Мы зовем — терьяк. Один грамм много тысяч стоит...
Борис понимал, что компания оказывает ему большую честь. Он потянул дым через трубочку, ощутил вкус чего-то копченого, будто ему коптят глотку. «Что я делаю? — подумал он. — Сижу над арыком. Курю опиум. Да, сижу! Да, курю!» С опаской потянул второй раз. И решительно отнял трубку от губ. Почему-то вдруг показалось, что все это видит Артур, наблюдает, как его, Артура, именем его поят, кормят...
Он расстегнул ворот рубашки, показал на горле.
— Нельзя. Нельзя мне. Больной. Спасибо. Пора на автобус.
Но пока еще зелье дымилось, скрепку бережно передавали из рук в руки, компания благоговейно вдыхала...
«Сброд», — думал Борис, надевая свою курточку и как бы невзначай ощупывая, на месте ли бумажник, где были все его деньги, билет в Израиль...
Он не без труда поднялся с ковра на затекшие ноги.
— Ахмет, половина пятого. Пора!
...Автобус уже стоял у крохотной автостанции — помятый, ободранный «Икарус» со следами пуль.
Так или иначе это была единственная связь с городом, аэродромом, Москвой, с Израилем. Среди пассажиров, постепенно наполнивших его, оказалось три русских солдата с автоматами. Один сел рядом с водителем, двое других — у задней двери. «Как в зоне, под конвоем, — подумал Борис, умащиваясь в продранное кресло возле окна. — Что они находят в этих наркотиках? Вроде нисколько не подействовало. Везет мне с этими наркотиками... Наверное, слишком мало вдохнул».
Едва отъехали от автостанции, миновали несколько зеленых улочек, расположенных вдоль канала, как началась пустыня. В автобусе стало жарко, душно.
«Как же это я не посмотрел под телефоном? Как? — думал Борис. — Первым делом прилететь, забрать ±СкрижалиІ. Что еще? Оформить машину для Сашки, для этого зануды... Хорошо, что заранее сдал весь багаж, за все уплатил. Могу вылетать хоть сейчас... Перерыл всю квартиру — под телефоном не посмотрел! Не надо было бы тащиться сюда, посвящать Юрку... Артур даже в дом не впустил, плохо простились, ну и черт с ним! Сидит в пустыне, лечит саркому. Вокруг наркоманы. Бред. Чесать, драть из этой страны...»
Становилось все жарче. Борис хотел стянуть с себя куртку, заодно вынуть бумажник, проверить, все ли на месте, но рядом возвышался широкоплечий амбал в новеньком джинсовом костюме, все время меланхолично жевал жвачку и, когда автобус кренился на поворотах, придавливал Бориса к стенке.
«Даже не извинится, чучмек!» — Бориса совсем разморило.
Он проспал почти всю дорогу, все четыреста километров пути, благо они прошли без приключений.
...В городе была уже ночь, когда он добрался до аэропорта. Обратный билет в Москву у Бориса имелся, но срок кончился еще шесть дней назад. Предстояло купить новый.
Обходя пассажиров, спящих вповалку возле своих чемоданов и мешков, он беззаботно шел к кассам. Мимоходом взглянул на табло. До ближайшего рейса в Москву оставалось всего два с половиной часа. «Рас-чу-де-чуде-чудесно!» — обрадовался Борис. Он знал, что с билетом для него проблемы не будет. Знал, как это делается.
У касс наконец вынул бумажник из внутреннего кармана куртки. Все было на месте. Вытащил паспорт, вложил в него десятидолларовую купюру так, чтобы ее конец торчал наружу, и протянул в окошко со словами:
— Один до Москвы на пять утра.
Кассирша почтительно глянула на наживку.
— К сожалению, ничего не могу для вас сделать. Вчера утром началась недельная забастовка диспетчеров.
— Как это? Ни одни самолет не летает?
— Ни один.
Теперь он понял, почему у касс не было очереди. Борис оглядел набитый спящими людьми зал ожидания. Снова сунулся в окошко.
— А поезда? Поезда ходят?
— По-моему, ходят еще.
— Сколько поезд идет до Москвы?
— Трое с половиной суток.
— Вы с ума сошли! Мне нужно послезавтра утром быть в Шереметьево. У меня билет! На заграничный рейс!
Кассирша пожала плечами.
Борис постоял-постоял возле касс. Побрел к выходу.
Светало. Площадь перед аэропортом была мертва. Ни машин. Ни людей. Только пес с поджатой перебитой лапой пересекал ее.
— Будь они прокляты, эти «Скрижали»! — выругался Борис.
Он знал, что аэропорт находится недалеко от города, что за какие-нибудь тридцать минут можно дойти до логова Васьки-йога, ввалиться к нему, разбудить, снова увидеть эту груду книг и рукописей на полу вперемешку с одеревеневшими от грязи старыми носками... Можно было дождаться начала рабочего дня, прийти в дирекцию заповедника к Стаху, если он опять куда-нибудь не уехал, посоветоваться с ним, поплакаться. Наверняка у него в городе связи.
Но внутренний голос все время твердил: «Нельзя, нельзя ни на шаг уходить из аэропорта!»
И Борис остался.
Несколько раз он прорывался в кабинет заместителя начальника аэровокзала по пассажирским перевозкам, приставал к пилотам, к стюардессам, но все они сами ничего не знали, ничего не могли сказать, хотя бы утешить, подать надежду. Наоборот, озлобленно гнали прочь из служебных помещений, показывали на опухшую от слез женщину, которая отрешенно бродила с телеграммой, где сообщалось о том, что ее сына-студента, убитого в Москве, в общежитии, сегодня должны хоронить.
К вечеру Борис дозвонился до Стаха. Дотошно, со всеми подробностями, дорожа вниманием собеседника, рассказал о своей катастрофе. Тот вроде слушал терпеливо, сочувственно, потом спросил:
— А как там Артур?
— При чем тут Артур?! — завопил Борис. — При чем? С ума сошел ваш Артур! Саркому лечит. А мне завтра утром лететь в Тель-Авив! В шесть тридцать!
— Я располагаю только газиком, — ответил Стах. — Сами знаете. Вам есть где ночевать?
Борис злобно повесил трубку.
Здесь, в аэропорту, время словно выкачали. Казалось, минутная и часовая стрелки часов вязнут в глицериновом вакууме. Снова на пустой площади зажглись редкие фонари, снова, как в дурном сне, трусила по ней собака с перебитой лапой. А в зале ожидания плакали дети.
Но необъяснимым образом время, тем не менее, мчалось с курьерской скоростью. Прошел целый день. В начале первого ночи Борис, небритый, голодный, осознал, что даже если сейчас каким-то чудом он вылетел бы отсюда — на рейс в Тель-Авив не успевает.
Оставшихся долларов, чтобы купить в Москве новый билет до Израиля, уже не хватало. Билет за рубли стоил чудовищных денег, и самое страшное, его можно было приобрести в лучшем случае только за шесть месяцев вперед.
«А где жить? — думал Борис, в который раз выходя на площадь. — Сдуру сдал ключи, выписался. Наверняка кого-то вселили. Как эта дворняга, бегать по знакомым? Проклятые диспетчеры! Проклятые ±СкрижалиІ!»
— Тоже в Москву летишь? — раздался над ухом чей-то голос.
Борис оглянулся. Над ним навис плечистый автобусный попутчик в джинсовом костюме. Все так же невозмутимо пережевывал жвачку, хотя с лица его крупным градом катил пот, грудь ходила ходуном, будто он только что таскал пудовые гири.
— Говорю, в Москву летишь? Где чемодан? Багаж?
— Нет ничего.
— А то, за чем приезжал? Где?
— Нет ничего. Ничего нет. — Борис сделал шаг назад.
— Куда? — плечистый амбал лениво протянул руку, придержал за отворот курточки. — Дурак! Опоздаешь в свой Израиль. Готовь баксы. Иди за мной.
— У меня билет есть. — Борис все-таки пошел за ним куда-то в обход здания аэропорта.
— Можешь подтереться своим билетом, — амбал все убыстрял шаги.
Борису пришлось бежать за ним. Они обогнули серебристый ангар, возле которого стоял танк, и оказались на краю летного поля. Вдалеке от старенького «Ил-18» отъезжал грузовик.
— Деньги! — обернулся амбал.
— Сколько? — спросил Борис, на бегу вынимая бумажник.
— Сто баксов.
— Чего? Сколько?
— Сто долларов! Давай быстрее!
— Слушайте, как вас зовут?
— Зови Маратом.
— Марат! Я все равно опоздал на свой рейс.
— Там время московское! А здесь — местное. Четыре часа разницы. Успеешь.
— Ох ты! Как это я забыл?! — Борис все так же на бегу сунул деньги Марату. — Откуда ты знаешь, что у меня валюта?
— Не надо кассиршам показывать.
Они подбежали к железной лесенке без перил, приставленной к люку «Ил-18». Марат отдал стодолларовую купюру стоящему возле самолета летчику в военной форме.
Едва забрались внутрь, в темный, неосвещенный салон, заваленный какими-то тюками, как дверца захлопнулась, взревели двигатели.
Сидений в салоне не было. Пассажиров тоже не было. Борис то ли сидел, то ли лежал на тюках, благо они оказались мягкие. Один из них был прорван. Борис осторожно, так, чтоб не заметил Марат, пролез пальцем в дырку. И сообразил: это какой-то мех.
— Значит, того, чего искал, нет? — спросил Марат. Он и тут, в самолете, ухитрялся больно толкать его плечом. — Зачем обманывал солидных людей?
— Самого обманули. — Борис постарался придать своему голосу как можно больше скорби. — В такие расходы ввели...
— Э! Твои расходы — доходы! Знаешь, на чем сидишь?
— Знаю, — признался Борис. — Какой-то мех.
— Каракуль! На миллион долларов. За границу везу.
— В Израиль?
— Нет. В Грецию. Сейчас перегружу в Москве. Уже сегодня сдам товар в Афинах. Неделю погуляю там — и назад.
— Часто так ездишь?
— Часто.
Самолет летел дрожа и вибрируя. Казалось, еле тянет.
...Через шесть часов полета «Ил-18» приземлился. Не в Домодедово, не во Внуково, а, к удивлению Бориса, на Тушинском учебном аэродроме.
Здесь к нему сразу же подъехал «КАМАЗ» — фургон.
Еще в самолете Борис поставил на своих часах время Москвы. Оставалось всего два часа на то, чтобы добраться до квартиры Крамера, забрать у Толи «Скрижали» — он наверняка был дома, спал — и после этого хватать такси, мчаться в Шереметьево, успеть пройти таможенный и паспортный контроль.
— Спасибо, Марат! — сказал Борис, когда они по такой же приставной лесенке сошли на землю. Он спешил избавиться от своего опасного попутчика.
— Зачем «спасибо»? Не надо твое «спасибо». Зачем я тебя взял? Чтоб помог груз перенести.
— Нет времени! Опаздываю!
— Есть у тебя время. Шереметьево близко. Отсюда пятнад-цать-двадцать минут.
Стиснув зубы, Борис помогал Марату и водителю фургона вытаскивать тюки из грузового люка самолета. Не хотел связываться, боялся «волосатой лапы», которая при надобности могла настичь и в Тель-Авиве... Не объяснять же, что здесь, рядом, в Москве, под телефонным аппаратом — «Скрижали»!
Работали в быстром темпе. Борис и Марат подавали тюк за тюком стоящему в фургоне водителю. Тот принимал их, укладывал. Один из пилотов взад-вперед ходил рядом, беспокойно поглядывал по сторонам.
Тюки были тяжелые. У Бориса треснула под мышкой куртка. Ныли руки, спина. В конце концов с одним из последних тюков он повалился на землю.
— Слабак! — сказал Марат, доставая из кармана пеструю пластинку жвачки. — На!
Борис поднялся, взглянул на часы. До отлета оставалось всего пятьдесят пять минут.
— На! — Марат насильно запихнул жвачку в карман его куртки. — Гуд лак! Узнай, евреи любят каракуль? Может, увидимся!
Но Борис уже бежал, озирался, искал выход.
Марат оказался прав. Через двадцать пять минут Борис с заполненной декларацией стоял в Шереметьевском аэропорту среди огромной толпы эмигрантов, отбывающих в Израиль. Еще оставалось время осуществить свой последний план на этой земле, называемой Россия.
Он отыскал автомат, набрал крамеровский номер.
— Толя? Привет тебе от Артура. Да, был. Видел. Некогда, Толя, некогда. Слушай меня. Внимательно. Видишь под телефоном нечто вроде записной книжки? Да, в переплете, да, в кожаном. Так вот. Артур Крамер велел ее сжечь!
Одним из последних Борис Юрзаев успел пройти и таможенный, и паспортный контроль.
ИЗ «СКРИЖАЛЕЙ»
ЕВАНГЕЛИЯ
ПОСЛАНИЯ АПОСТОЛА ПАВЛА
У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
* * * * *
Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их.
* * * * *
И вот подошел прокаженный и, кланяясь ему, сказал: Господи! Если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, простерши руку, коснулся его и сказал: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы.
И говорит ему Иисус: смотри, никому не сказывай; но пойди, покажи себя священнику и принеси дар.
* * * * *
Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам.
И открылись глаза их. И Иисус строго сказал им: смотрите, чтоб никто не узнал.
* * * * *
А фарисеи говорили: Он изгоняет бесов силою князя бесовского.
* * * * *
Когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.
* * * * *
И кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня.
* * * * *
Фарисеи же, услышав сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою вельзевула, князя бесовского.
* * * * *
Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете.
* * * * *
Он же сказал ей: дщерь! Вера твоя спасла тебя; иди в мире...
* * * * *
Апостолам заповедал ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе, но обуваться в простую обувь и не носить двух одежд. И сказал им: если где войдете в дом, оставайтесь в нем, доколе не выйдете из того места.
* * * * *
При сем Иоанн сказал: Учитель! мы видели человека, который именем Твоим изгоняет бесов, а не ходит за нами; запретили ему, потому что не ходит за нами. Иисус сказал: не запрещайте ему, ибо никто, совершавший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня. Ибо, кто не против вас, тот за вас. И кто напоит вас чашею воды во имя Мое, потому что вы Христовы, истинно говорю вам, не потеряет награды своей.
* * * * *
Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им, возложат руки на больных, и они будут здоровы.
* * * * *
В какой дом войдете, сперва говорите: «мир дому сему». И если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш; а если нет, то к вам возвратится. В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть; ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом. И если придете в какой город, и примут вас, ешьте, что вам предложат. И исцеляйте находящихся там больных и говорите им: «приблизилось к вам Царствие Божие».
* * * * *
Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали.
* * * * *
Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником. Соль — добрая вещь, но если соль потеряет силу, чем исправить ее?
* * * * *
Истинно говорю вам: кто не примет Царствие Божие, как дитя, тот не войдет в него.
* * * * *
Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит... Если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне. Если чего попросите во имя Мое, Я сделаю.
* * * * *
Симон же, увидев, что через возложение рук апостольских подается Дух Святой, принес им деньги, говоря: дайте мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святого. Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою; потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги.
* * * * *
Хромой от рождения слушал говорившего Павла, который, взглянув на него и увидев, что он имеет веру для получения исцеления, сказал громким голосом: тебе говорю во имя Господа Иисуса Христа: стань на ноги твои прямо. И он тотчас вскочил и стал ходить.
* * * * *
Не мечтайте о себе.
* * * * *
Бог избрал немудрых мира, чтобы посрамить мудрых.
* * * * *
Одному дается Духом слово мудрости; другому слово знания, тем же Духом; иному вера тем же Духом; иному дары исцелений тем же Духом; иному чудотворения...
* * * * *
Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я никто.
* * * * *
Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся.
* * * * *
Мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем.
* * * * *
Страшно впасть в руки Бога живаго.
* * * * *
Время близко.