Пролог
| Вид материала | Документы |
- Язык Пролог Пролог (Prolog), 180.88kb.
- Московский Институт Открытого Образования и автономная некоммерческая организация культуры, 382.14kb.
- Программа собеседования по направению подготовки магистров «050100 Педагогическое образование», 403.81kb.
- Работа со списками в языке Пролог Рекурсия в Прологе, 175.74kb.
- Концепция языка Пролог и сферы его применения. Процедурная и декларативная трактовка, 31.15kb.
- Урок литературы в 5 классе по теме: «Пролог к поэме «Руслан и Людмила», 22.14kb.
- Таинство брака. Майк мейсон, 1384.48kb.
- Кому на Руси жить хорошо Часть первая Пролог, 1403.47kb.
- Тема: А. С. Пушкин. Детство, юность, начало творческого пути. «Руслан и Людмила». Пролог, 98.54kb.
- Действие происходит в стране берендеев в доисторическое время. Пролог на Красной горке,, 929.1kb.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Пребывание в городе стало опасным. Артур Крамер убедился в этом вскоре после того, как покинул Ботанический сад.
Шагая под робкой тенью весенних скверов, он поймал себя на том, что в его воображении как бы сама по себе возникла и стойко держится картинка: шампур с дымящимися кусками румяной баранины, переложенной кольцами репчатого лука. Кажется, ноздри уже чувствовали запах этой снеди, сдобренной перцем и уксусом.
В последний приезд, пять лет назад, кое-где в тех же скверах, на углах улиц еще громоздились котлы с пловом, продавцы переворачивали на жаровнях длинные шампуры с нанизанным мясом.
Утренний зеленый чай на базаре, зеленый чай в Ботаническом — от голода сосало под ложечкой, и Артур решил, сколько бы это теперь ни стоило, подняться в ресторан на крыше гостиницы «Навруз», который всегда славился своими шашлыками.
«Вещей у человека должно быть немного, но все — высшего качества». Это правило он пытался относить и к еде.
Когда Артур свернул с небольшой площади, где зеленые фонтаны плакучих ив идиллически окружали водяной колос фонтана, опадающий в воздухе сверкающими брызгами, он увидел: прорезая гомонящую толпу зевак, от гостиницы отъезжает «Скорая», а у входа стоит патрульный рафик милиции.
Швейцар впустил его, не спросив пропуска. По вестибюлю прогуливались милиционеры с резиновыми дубинками.
Поднимаясь лифтом вместе с двумя пожилыми людьми в тюбетейках, Артур услышал, как один внезапно перешел на русский, сказал:
— Ничего, хвала Аллаху, пришло время — скоро всех пришлых выгоним!..
Уже и два шампура с вожделеннным шашлыком лежали поперек блюда, и острый томатный соус стоял рядом в чашечке, а Артур все сидел, прислушиваясь отсюда, с плоской крыши четырнадцатиэтажной гостиницы, к утихающим отзвукам происшествия. Люди за соседними столиками яростно обсуждали случившееся. Скоро стало ясно: только что местные парни ранили одного русского, избили другого, сломали челюсть подвернувшемуся под руку туристу, который оказался поляком.
Хотя Артур не был русским, его с тем же успехом могли избить, сломать челюсть, очутись он возле гостиницы несколькими минутами раньше. И тем не менее он ощущал саднящее чувство вины.
Наконец он принялся было за еду. Но то ли оттого, что шашлык был жестким, то ли воспоминание о прошлом приезде в эту республику — все это вконец отбило аппетит.
...Внештатный корреспондент центральной газеты в одну из апрельских суббот, утром, он был вовлечен тем самым кинорежиссером Бобо Махкамбаевым, с которым его познакомил на Шахском озере Стах, в шефскую поездку представителей местных творческих союзов. В ознаменование Дня детской книги длинным кортежем автомашин помчались за двести километров от столицы в знаменитый хлопководческий колхоз, чтобы подарить целую библиотеку местной школе.
Артур и Бобо удостоились чести ехать в белой «Волге» второго секретаря Центрального Комитета, следующей сразу за «мерседесом» ГАИ с вращающейся на его крыше мигалкой.
Как вскоре выяснилось, преуспевающий кинорежиссер оказался племянником жены этого вальяжного русского барина. Барин, хоть он и звался Вторым, на самом деле был истинным правителем республики, щупальцем спрута, чей мозг находился в Москве, в ЦК КПСС.
«Кстати вы оказались здесь, — приговаривал Второй, — очень кстати. Отразите это мероприятие для всей страны».
По дороге кортеж дважды останавливался. Первый раз — у плотины ГЭС, где творческая интеллигенция выходила из машин полюбоваться индустриальным пейзажем, возникшим на древнем «шелковом пути» из Китая в Европу; второй — в тенистом ущелье у фермы. Здесь миловидные девушки в национальной одежде подали каждому по большой пиале кефира из верблюжьего молока.
В колхоз прибыли с опозданием на час, когда злое солнце Азии уже висело в зените.
На подметенной пыльной площади перед правлением колхоза недвижно ждали шеренги красногалстучных пионеров. Поодаль, под тенью шатра тянулся накрытый кумачом длинный стол, уставленный вазами фруктов, графинами с гранатовым соком и бутылочками пепси-колы.
Пока гости рассаживались под шатром, шоферы стали выгружать из багажников автомашин привезенные кипы книг. Артур подошел к отдельному столу, на который все это складывалось, взял одну книгу, другую... «Бухгалтерский учет в кролиководческом хозяйстве», «Памятка партизану» издания 1942 года, брошюра «Речи Ш.Рашидова на слетах декхан-хлопкоробов», «Космос для строек коммунизма»...
Сзади неожиданно раздался приглушенный голос:
— Собаки, собрали для детей макулатуру, то, что самим не нужно. Идемте, Артур, хозяин зовет за стол, просит, чтоб тоже выступили.
— С какой стати? — Артур обернулся, глянул на красивое смуглое лицо Бобо Махкамбаева. — Какого рожна мы ехали? На солнце не меньше сорока градусов... Что мы им скажем, этим ребятам?
Именно в этот момент одна из шеренг пионеров дрогнула, разомкнулась. Два старшеклассника потащили под руки какого-то малыша за угол правления.
— Солнечный удар, говорят уже третий, — зло прошипел Бобо. — Всё ваши, московские порядки, выдумки на нашу шею — «Книжкина неделя»...
Артур быстро пересек площадь, увидел за углом лавку, на которой лежал мальчик. Медсестра в белом халате плескала ему на голову водой из ведра.
— Бобо, берите за ноги, а я за плечи. Надо немедленно в тень. Под шатер. Там проскваживает, не душно.
— Может, в правление? — замялся Бобо Махкамбаев.
Артур сам подхватил мальчика, поднес к шатру, к длинному столу, где расселись приезжие во главе со Вторым.
Навстречу ему заспешил председатель колхоза — одутловатый человек в тюбетейке, сталинском полуфренче с двумя звездами Героя, в брюках, заправленных в мягкие сапоги.
— Товарищ, дорогой, не волнуйтесь. Бывает так, бывает. Ничего. Встанет, танцевать будет. Дайте мне его, дайте.
Но Артур, не выпуская ребенка, обошел стол, остановился в тени, ища место, куда бы его можно было положить. Мальчик открыл мокрые, слипшиеся ресницы, с испугом смотрел на него.
Раздался усиленный динамиком голос Второго:
— Распустите детей по домам! Безобразие.
Он встал со своего места у микрофона, одновременно с медсестрой и Бобо подошел к Артуру.
— Отдайте пацана медикам, оклемается.
Потом взял Артура под локоть, отвел в прохладную глубину шатра, доверительно улыбнулся.
— Сами видите — средневековье. В такой обстановке приходится работать, с такими людьми. А что я могу поделать? Нельзя их обижать. Традиции... Ну ничего. Сейчас передадим библиотеку, поедем к водопаду, пообедаем.
— Нет уж, благодарю, — отрезал Артур, — явно не за того меня принимаете. Я ничего в Москве не значу. Дайте какой-нибудь транспорт, отпустите Христа ради.
Второй нахмурился, подозвал председателя.
Минут через десять к площади подкатил допотопный автобус, который как раз отправлялся в столицу за мануфактурой для колхозного магазина.
Вслед за Артуром в него вдруг вскочил и Бобо. Как ему удалось отпроситься, Артур не стал спрашивать, но заподозрил, что Второй отпустил своего родственника, чтоб тот развеял явно скандальное впечатление от неудавшегося мероприятия.
Весь обратный путь, все двести километров до этой самой гостиницы они проговорили на заднем сиденье пустого автобуса, не опасаясь водителя, чья тюбетейка виднелась далеко впереди. Бобо Махкамбаев проклинал царскую Россию, большевиков, революцию, Ленина-Сталина, а также всех русских.
— Явились сюда со своим Христом поучать нас, поднимать от варварства. Еще и славян никаких не было, одни леса и болота, а здесь цвели цивилизации! Поговорите с археологами. А после? У нас дворцы, мечети, Омар Хайям, Рудаки, Низами, обсерватория Улугбека, у вас — землянки, кровавые междо-усобицы... Я не националист, но, Артур, до русских у нас водки не знали, каждый третий ребенок не умирал. Без вас, без Москвы, мы бы давно жили не хуже какого-нибудь Омана. Свои хлопок, нефть, золото, драгоценные камни, животноводство, виноград, фрукты... Ради хлопка для ваших ракет подорвали остальные культуры, потравили пестицидами землю, воду.
— Постойте, причем тут ракеты? — наивно удивился тогда Артур.
— Хлопок, чтоб вы знали, стратегическое сырье. Из него порох, из него топливо для ракет с ядерной начинкой. Вы, русские, покорили шестую часть земли, а теперь ходите с протянутой рукой. А нам-то какое дело? Мы жить хотим. Оставьте нас в покое. С вашими умными сатрапами вроде моего родственника. Простите, вы, как я понимаю, еврей, может быть, самая угнетенная нация...
— Нет уж! — отрезал тогда Артур. — Я еврей по паспорту, а по всему остальному — русский, россиянин. Если во мне есть что хорошее — всем обязан России, православию, ее искусству, просто встречам с удивительными людьми, причем чем дальше от Москвы, тем чаще случались эти встречи.
— Одну минуту! — перебил Бобо, ядовито усмехнувшись и обнажая передние золотые зубы, портившие впечатление от его молодого мужественного лица. — Неужели верите в Бога, в этого Иисуса Христа?!
— Не только верю, а знаю, что Он есть, — коротко ответил Крамер.
— Тогда уж был?
— Нет, есть!
Бобо пожал плечами. И разговор иссяк, словно упершись в тупик, из которого нет выхода. Тогда-то Бобо и завел его сюда, в ресторан на крыше гостиницы «Навруз». Молодого кинорежиссера здесь хорошо знали. Видимо, поэтому заказанные им шашлыки оказались гораздо вкуснее сегодняшних...
Расплатившись, Артур спустился лифтом в опустевший вестибюль, позвонил из автомата Стаху. Никто не отзывался. Тащиться в его домик и сидеть там в одиночестве не хотелось.
Артур неприкаянно шагал по проспекту. Рабочий день кончался. На остановках толпы людей брали штурмом автобусы. Внезапно ему показалось, что у одного из перекрестков мелькнула Анна. Он инстинктивно убыстрил шаги — увидел уже на другой стороне проспекта девушку с короткой, туго закрученной косой, подколотой кверху. Статная фигура да этот способ ношения косы, который Артур, поддразнивая Анну, называл «ручкой утюжка», — вот и все сходство...
«Господи Иисусе Христе, сохрани и помилуй душу усопшей рабы Твоей Анны. Прости ей грехи вольные и невольные», — он шел, молился, губы его шевелились.
Высокий старик обогнал, блеснув очками, с любопытством уставился на Артура. Тот круто развернулся, пошел обратно.
«Разговариваю вслух, становлюсь городским сумасшедшим, — подумал он. — Надо жить, не теряя себя, держаться хотя бы на уровне инстинктов. В горе инстинкты должны вытянуть. Кто это сказал? Павлов. Иван Петрович. Когда у него умер от рака любимый сын».
Он прошел мимо отделанного черным гранитом здания драматического театра. Здесь Бобо Махкамбаев в тот день после посещения ресторана показывал общественности свою картину. Артур упрямился, не хотел идти. За неделю до этого в глуши заповедника на Шахском озере Бобо, выпив после рыбалки тутовой водки, хвастался перед Стахом и Артуром, утверждал: «Я лучший режиссер Советского Союза!» Просто страшно было идти на просмотр, страшно подумать, что, если картина не понравится, придется смотреть в глаза самолюбивому, капризному человеку, что-то говорить...
Но отвертеться от Бобо было невозможно. «Все, о чем я сказал в автобусе, все это есть в картине! Если не посмотрите — обижусь насмерть!»
Картина оказалась талантливой. Непрофессиональные актеры — люди из народа — играли сами себя. Не в декорациях и павильонах, а в своих собственных глинобитных домах, среди пустыни и скал. Разворачивалась драматическая история бывших жителей горного кишлака, которых насильно сселили вниз, в знойную долину, возделывать хлопчатник. Оторванные от своих прохладных гор, от садов, они гибли, как гибли и оставленные сады. Особенно впечатляла последняя сцена, когда старый аксакал, держа на руках умирающую трехлетнюю внучку, предавал проклятию самого Аллаха.
Воспоминание об этом просмотре, обо всем этом длинном дне общения с Махкамбаевым всплыли так ярко, словно не прошло с тех пор стольких лет, стольких событий. «Зачем он так понадобился Стаху сразу же после нашего прилета? Бобо — кинорежиссер, Стах — директор заповедника... Суета сует. А может, этот Бобо заболел? И Стах рассчитывает, что я его вылечу?»
Артур устал от праздношатанья по улицам, где толпы куда-то стремящихся людей лишь подчеркивали его одиночество. Он достал из внутреннего кармана своей потертой курточки блокнот, где был записан адрес Ирины Константиновны, решил зайти, узнать, о каком именно сюрпризе она говорила в Ботаническом саду.
Хотя он и понимал, что теперь, после смерти Анны, жизнь уже не сможет предложить ему никаких сюрпризов, все же на ближайший час-другой появлялось некое подобие цели. А у целенаправленного человека вроде бы и взгляд иной и походка. И все вокруг, кажется, становится не таким безрадостным, даже милым. Как эта вот дышащая теплом пекарня, откуда люди выносят большие плоские лепешки. Как эта девчушка в тюбетейке, раскладывающая для продажи на перевернутом ящике мокрые букетики фиалок.
С купленным букетиком он прошел мимо городской Доски почета, где было разбито стекло и сорваны фотографии передовиков, взглянул на номер стоящего чуть в глубине улицы помпезного дома постройки сталинских времен, вошел в темный подъезд и позвонил в квартиру № 2.
Ирина Константиновна, блиставшая всеми своими украшениями, тотчас открыла ему и ввела в гостиную. Старинный русский абажур низко свисал над накрытым столом. Остальная часть комнаты находилась в полутьме. Только посверкивал бок рояля, из-за которого поднялся и вышел на свет невысокий, с короткими седыми усами человек.
— Исаак Маркович, муж сей дамы, — он протянул Артуру сухую, горячую ладонь. — Садитесь сразу к столу! Пока вас ждали, уморила голодом.
Впервые за день Артур по-настоящему поел, выпил с хозяином под картошку с селедкой водочки. Ирина Константиновна внесла плов, приготовленный по какому-то особому рецепту. Она то и дело пыталась завести разговор о целительстве, о парапсихологии, но Артуру не хотелось говорить, превращать эту тему в светскую болтовню, столь любезную нынче многим, тем более что сам хозяин, как он почувствовал, крайне скептически относился к модному поветрию.
Когда же выяснилось, что Исаак Маркович по профессии судебно-медицинский эксперт, что он уже несколько месяцев преподает эту науку на юрфаке местного университета, Артур перевел разговор на криминалистику.
Не раз приходилось ему с помощью плотницкого отвеса и географических карт искать без вести пропавших людей. Их находили именно там, куда он указывал, но в большинстве случаев только весной, когда растаивал снег. Это были трупы, которые милиция с жутковатым равнодушием называла «подснежники».
Оказалось, что Исаак Маркович месяц назад защитил докторскую диссертацию. Много лет ее не давали защитить в Ленинграде. В ноябре по совету какой-то замечательной женщины они переехали сюда, успели обустроиться, обжиться. Вакантных должностей для специалистов стало много, свободных квартир — тоже: так называемое русскоязычное население спешно покидало раздираемую междоусобицами республику.
— Чему же посвящена ваша диссертация? — спросил Артур, когда хозяйка подала чай.
— Не знаю, будет ли вам это интересно... На основании многолетней практики, не только моей, но громадного статистического материала, обнаружилось: в лапы преступников попадают преимущественно так называемые потенциальные жертвы. Да, представьте себе, достаточно большой процент населения так выглядит, так ведет себя, что просто притягивает к себе внимание криминальных личностей. И это не зависит ни от моральных принципов, ни от уровня образования будущей жертвы.
— От ее поведения, что ли? — спросил Артур.
— И от поведения. От ряда вполне регистрируемых признаков. Их порой подсознательно, а чаще вполне профессионально угадывает преступник. От того, как человек идет, какое у него выражение лица, как одет, и так далее, и тому подобное. Самое обидное, что этих потенциальных жертв ограблений, изнасилований, убийств можно выявлять уже в раннем возрасте, работать с ними, предупреждать о грозящей опасности, да только никто не хочет этим заниматься. От меня отмахиваются, как от юродивого. Не до того! Спасибо хоть здесь дали докторскую защитить. Даже опубликовали на правах рукописи с грифом «Для служебного пользования». Практически засекретили.
— И все-таки, если не секрет, как они выявляются, эти будущие жертвы? По шишкам на черепе — по методу Ламброзо?
— Все проще... — начал было объяснять Исаак Маркович.
— Извини, нам пора, — перебила его Ирина Константиновна. — Иначе опоздаем.
— Давайте не пойдем! — взмолился Артур. — Мне так хорошо у вас, интересно!
— Идите, — мягко улыбнулся хозяин. — Как бы к этому ни относиться, Ирочка в самом деле приготовила вам любопытную встречу. А двери этого дома всегда открыты.
...Позванивая бусами и браслетами, Ирина Константиновна вела Артура какими-то темными дворами, говорила:
— Когда хожу здесь, сама чувствую себя потенциальной жертвой. Не беспокойтесь, это близко, рядышком.
— Не беспокоюсь, а сожалею. Уводите от такого интересного человека. Я-то думал, это и есть сюрприз.
— Сюрприз впереди, — загадочно промолвила Ирина Константиновна. — Сколько вы здесь пробудете? Может быть, через неделю сюда приедет в командировку потрясающая женщина. Вот это будет сюрприз!
Она подвела его к низкому одноэтажному зданию, расположенному посреди слабо освещенного двора. Над крыльцом Артур различил вывеску «Ясли-сад № 34».
— Я уже успела ему кое-что рассказать о вас, когда шла с работы, — шепнула Ирина Константиновна.
Артур нахмурился. Кому рассказать? Что могла знать о нем эта чересчур активная женщина, с которой он познакомился лишь сегодня утром в Ботаническом саду?
Вошли в большую комнату, очевидно служившую днем игровой для ребятишек. Сейчас все игрушки были сдвинуты в угол, а посреди на ковре кувыркались толстые женщины, туго обтянутые спортивно-тренировочными костюмами.
— Намасте! — обратился с приветствием к Артуру высокий, худой человек неопределенного возраста со смеющимися глазами.
— Салям алейкум, — нарочно невпопад ответил тот на священное индусское приветствие.
Человек этот не был похож ни на русского, ни на мусульманина, ни тем более на индуса.
Все так же смеясь глазами, он предложил сесть на составленные у окна расписные детские стульчики, подождать десять минут до окончания занятий.
— Чему он их учит? — спросил Артур, примащиваясь на подоконнике рядом с Ириной Константиновной.
— Я тоже ходила в группу, — шепнула она. — Похудание, оздоровление, подключение к Космосу. Здесь в основном продавщицы, официантки.
— Ну-ка, бабоньки, встанем на головки, покажем гостям, что мы умеем! У кого попа перевешивает, не стесняйтесь, обопритесь пятками о стенку. Так. А теперь хором скажем: А-У-ММ... Ауум мани падме хумм. Хуммм! Тяните «М», а то у вас может получиться неприличное слово... Хум-ммм. Так. Почти похоже на дело. А теперь садитесь в позу заключительной медитации!
Послышался глухой стук падающих на ковер тел.
— Кто еще не может сидеть в позе лотоса, просто скрестите ноги по-турецки, — продолжал командовать учитель, сам садясь перед ними в идеальную позу лотоса. — Вот так, рыбоньки. Сосредоточьтесь на темени, чувствуйте, как информация из Космоса проникает в ваши головки.
Полтора десятка толстых женщин сидели со скрещенными ногами, выпучив глаза, что делало их несколько похожими на жаб.
— Обожду вас у выхода, — сказал Артур Ирине Константиновне и прошел за спиной учителя к двери.
Он вышел не только потому, что отвратно было видеть, как профанируется серьезное, может быть самое серьезное дело в мире. Гораздо хуже было то, что он поймал себя на поднявшейся волне презрения к этим продавцам и официанткам, наверняка разъевшимся на воровстве.
Стоял, опершись спиной о перила крыльца. Видел над силуэтами деревьев первые звезды. Где-то, совсем невдалеке, раскатывал трели соловей...
Опять думал об Анне. По натуре простодушная, она тоже страдала грехом осуждения, но по-своему — просто старалась не подпускать других к тому, что было ей дорого, первым делом зорко замечала в людях недостатки, правда, в глаза им об этом не говорила. Зато, оставшись наедине с мужем, пыталась делиться своими наблюдениями.
Артур всегда пресекал подобные разговоры. Это была, кажется, единственная область их расхождений. Но и она исчезла через полгода после убийства священника Александра Меня — духовного отца Артура, его ближайшего друга, который венчал их с Анной, заезжал к ним по нескольку раз в месяц.
Как-то вечером на кухне Анна воскликнула:
— Знаешь, с утра хотела тебе сказать и забыла, а сейчас вспомнила: приснился отец Александр! Как живой!
— Да, говорят, он теперь многим снится, а мне — ни разу, — с горечью ответил Артур.
— Но послушай, как он приснился! Будто у нас, в той, моей комнате, стоит спиной к окну, в черной рясе, с большим крестом на груди. А перед ним полно народу, встать негде, потому что он явился с того света, очень ненадолго, повидаться со своими духовными детьми. И ты там стоишь! И я. И вдруг — звонок в дверь. Требовательный. Настойчивый. Ты смотришь на меня, мол, иди открывай! И я, недовольная, иду, отпираю. Стоят две незнакомые тетки в платочках. Типичные тети-моти. Просятся: «Пустите нас, мы слышали, здесь отец Александр, мы его при жизни не сподобились узнать, пустите хоть теперь...» «У нас и так полно», — говорю, с неохотой впуская этих чужих людей. И они прут прямо в комнату. Чувствую: могу не успеть задать свой самый главный вопрос. И тогда, на правах хозяйки дома, спрашиваю: «Батюшка, скажите, как там, где вы сейчас?»
И он отвечает: «Почти так же, как здесь. Мы, священники, предстоим Богу, молимся... Кто на каком уровне был тут, примерно на таком же находится и там. Чем ниже уровень, тем мучений больше, оттого что плохо использовали время на земле, жили не по совести».
И тут, Артур, смотрю, одна из этих теть-моть пробралась прямо к отцу Александру, он обнимает ее голову, прижимает к груди, к своему сердцу. И при этом смотрит мне прямо в глаза, мол, нет чужих. Чужих нет. И я проснулась...
Голос Анны еще звучал в ушах Артура. Сон ее был так прост и ярок, что казалось, он сам видел его.
...Передать ему этот вещий сон, чтобы вскоре внезапно уйти вслед за отцом Александром из времени в вечность, туда, на свой уровень. На какой?
Женщины, уже переодетые, в плащах и кофтах, в пуховых беретах, шумно выходили после занятий. Лица их были оживлены, радостны. «Надо было попросить слова, рассказать о Христе, — думал он, теснясь к перилам, пропуская их. — Но кто я такой, чтобы проповедовать Христа?»
И пока одна за другой они спускались мимо по ступенькам крыльца, Артур мысленно осенял каждую крестным знамением, боялся кого-нибудь пропустить.
— Вот он, Иринка, никуда не ушел, а ты говорила... Сейчас навешу этот замок, пойдем ко мне, погуторим с московским йогом, угощу кое-чем.
— Я не йог, — отозвался Артур, жалея, что ему не пришло в голову вовремя уйти.
— Ладно скромничать! У вас аджна открыта — третий глаз. Я ведь вижу... Вас, значит, звать Артуром, а меня можете называть, как все здесь в городе, — Васька-йог, хоть я Василий Степанович, по фамилии Чосич. — Он взял под руку Артура, с другой стороны — Ирину Константиновну, и они двинулись куда-то в темноту. — Что ж опять своего Исаака не взяла? Хороший мужик, только ограниченный он у тебя, пусть и доктор наук.
Йог болтал весь короткий путь до жалкого глинобитного домишки, окруженного покосившимся в разные стороны забором из обрезков проволочной сетки. Через проволочную же калитку они прошли к дому и очутились в темноте кухоньки. Василий Степанович Чосич чиркал спичками, соединял какие-то провода.
— Напрямую беру энергоноситель. Мимо счетчика, — объяснил он Артуру свои манипуляции, — бабы платят натурой, не подумай плохого — продуктами, уворованными в магазинах, да пенсия как инвалиду войны. По нынешним ценам ноги протянешь.
— Сколько же вам лет? — удивился Артур.
— Сколько дашь? Шестьдесят пять. В четырнадцать уже был на фронте, сражался против дойч-кригс-марина.
В кухне и в единственной комнате домика наконец вспыхнуло электричество. Первое, что бросилось в глаза Артуру, — висящий на стене кортик, рядом — увеличенная фотография юноши-матроса в лихо заломленной бескозырке, а на полу между письменным столом, стоящим торцом к оконцу, и продавленным диваном, на который он сел, высокая груда папок и книг.
— Иринка, поставь на плиту чайник. В холодильнике сыр, сервелат. Бабы принесли. Хозяйничай, — сказал йог, доставая из ящика письменного стола граненые стаканчики, а потом и вовсе нагнулся под стол, зазвякал там какими-то склянками. — Угощу вас настойкой бессмертия. Собственный рецепт.
— Вот почему вы так молоды! — отозвался Артур. Васька-йог, стройный, гибкий, действительно выглядел моложе своих лет. К тому же, увидев фотографию юнги, Артур потеплел к нему сердцем.
— Рецепт секретный. Еще не запатентованный, — йог издали продемонстрировал пыльную бутылку, заткнутую бумажной пробкой. — Жду ответа из Организации Объединенных Наций. Если заинтересуются, считайте познакомились с миллиардером... Ладно уж, вам, как йог йогу... Просто, как все гениальное: зубчик чеснока на четвертинку спирта. Сутки настаивается, из спирта оседают сивушные масла, чеснок отдает свои эманации. Наполовину разбавляете кипяченой водой. Утром натощак грамм по двадцать — и никакой старости, никаких болезней. Можно и вечером.
— А днем можно?
— Можно и днем. Главное — натощак! — Йог принялся разливать волшебный напиток.
— Спасибо. Я не буду. Ирина Константиновна не даст соврать: только что у нее принимали эманации «Столичной».
— Ну что ж. Раз вы целитель, дарю другую тайну: если месяц съедать в день три-четыре ореха горького миндаля, проходит диабет в любой стадии.
— Проходит, — подтвердил ошеломленный Артур. — Откуда вы это узнали?
— А я много лет переписывался с академиком Смирновым. Он переводил, редактировал и издавал выпуски «Махабхараты». Был посвященный.
— Что вы под этим понимаете?
— Посвящен в тайны, закрытые для прочих. Через него вышел на литературу, проработал...
— Где она?
— Тут, вся тут. — Йог указал на высокую груду посреди комнаты. — Хотите, ройтесь.
— С удовольствием!
Пока Ирина Константиновна расставляла на столике закуску, заваривала зеленый чай, Артур с жадностью развязывал тесемки на папках с машинописными текстами, рассматривал чьи-то свернувшиеся в трубки залежалые рукописи.
— Как в басне Крылова, — засмеялась Ирина Константиновна, — «навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно»... Как-нибудь приду и все у вас приберу.
— Поразительно! — Из-под груды грязных носков и газет Артур вытащил собственное сочинение — книгу «Здесь и теперь». — Как это до вас дошло?
— Нехитрое дело. Уплатил барыге три сотни, и все дела. А вот как вы до меня дошли, Артур Крамер? Не знаю, как no батюшке. Иринка, думаешь, ты сама его привела — ни фига! Случайностей нет. Всегда говорю: человек — орудие тайных сил.
— Но почему тайных? Почему, как ребенок, все о тайнах, о каких-то посвященных? Здесь у вас полно интересных брошюр, книг, манускриптов, но много и оккультной муры с «секретами» и «тайнами». Вспомните, Иисус Христос, Бог, приходит к людям, говорит при всех истины, сокровеннее которых нет и быть не может. Говорит всем, каждому ошеломляющие вещи простым, доступным языком. Каждый может стать посвященным, приняв покаяние, крещение. Дверь открыта. Разве не так? — Артур смотрел на своих собеседников, с горечью видел: они НЕ ГОТОВЫ. Научный работник. Полуграмотный чудак-йог, питающийся случайными крохами со стола знаний. Примитивные, начальные шаги по тропинке, могущей привести на истинный духовный Путь. Но могущий и увести от него.
— Кроме Христа есть Будда, Магомет, — неопределенно отозвался йог. — Надписали бы мне книжку на память...
А Ирина Константиновна спросила:
— Вы надолго к нам? Можете меня продиагностировать? Кто знает, скоро ли представится случай?
Артур подсел к столику, покорно открыл обложку своей книги, написал на титульном листе: «Ни Будда, ни Магомет, ни другие светочи мира не были воплощением Бога, который пошел на крестную муку за всех нас». Потом, допив чай, встал, попросил подняться Ирину Константиновну, издали протянул руку к ее голове, начал было прислушиваться к своей ладони, как вдруг заметил, что йог, сидящий за ее спиной, чуть заметно подмигивает ему, показывает пальцем то правое легкое, то на область щитовидки.
— Извините, — Артур опустил руку. — Устал. Собственно, уже поздно, мне пора.
Они увязались проводить. Улучив момент, Артур шепнул йогу:
— Зачем подсказывали?
— А если бы ошиблись? Ирку весь город знает, могли бы иметь кучу пациентов...
Прощаясь под фонарем у дворика дома, где жил Стах, Ирина Константиновна сказала:
— Сколько я поняла, вы с христианством, с церковью. Это очень грустно.
Васька-йог объяснил:
— Всякий, кто себя чем-то повязывает, теряет свободу.
Артур, вздохнув, поклонился им:
— Храни вас Господь!
...Веранда светилась. Стах был дома. Стоя у стола, зашивал брезентовую куртку.
— Где пропадал? — напустился он на Артура. — В городе тревожно. Звонил сюда из своей конторы, потом из милиции. Тебя все нет. Говорят, опять били русских, в этот раз у «Навруза».
— Знаю. А что ты делал в милиции?
— Понимаешь, ЧП. Ночью, когда ты еще спал, позвонили из погранкомендатуры: на въезде в город задержан газик, доверху набитый стреляными джейранами. Помчался разбираться. Оказалось, мои же егеря пропустили в заповедник браконьеров с автоматом. За ящик водки. Те же самые егеря, которые со мной на вертолетах четырнадцать лет назад завозили джейранов, присматривали за стадом, берегли... Пахло прокурором. Половина джейранов — пограничникам, половина — следователю. Еле замял. Пришлось отмывать газик от крови, за что-то зацепился, вот куртку порвал.
— А что браконьеры?
— Какие-то кооператоры. Двое их — водитель и стрелок. Отделались только автоматом.
— Неужели их отпустили?
— Как же иначе? Иначе — открытие уголовного дела. Влипнут и егеря. А ведь все многодетные, у одного аж одиннадцать детишек... Садись ужинать. В казане вермишель с тушенкой. Ждал тебя — не дождался, сам поел. Теплая еще.
— Я тоже сыт. — Артур сидел на застеленном диване, снимал ботинки. — Был тут у одной — начальница Нины из Ботанического сада. Потом повела к Ваське-йогу. Слыхал про такого?
— Да его весь город знает! Случаем, не заставил купить у него мумие? Приторговывает поддельными снадобьями, настойками, лечит, учит. Каждый раз вижу его на базаре, продает раскрашенные бюстики Нефертити и Сталина, делает из папье-маше.
— Кое-что он, безусловно, сечет, — отозвался Артур. — Старый человек, ни во что не верит, циник.
— Я тоже не верю, как говорится, ни в Бога, ни в черта, ни в генеральную линию. — Стах перекусил нитку, критически осмотрел заплатку на куртке. — Ну как?
— У меня бы вообще ничего не получилось. Бедные мы холостяки, ты разведенец, я вдовец.
— Запел песню! Мы еще скажем жизни: я тебе покажу! Кстати, ты не хотел бы половить рыбу? Ну что смотришь? Ладно. Ложись спать.
...Месяц плыл за мутным окном веранды. Артур лежал, закинув руки за голову, думал о том, как бездарно прошел этот длинный день жизни. Опять, как когда-то до Анны, несло по чужим людям. Теперь у него не было не только Анны, не было и учеников, которых сам же разогнал. Нужно было бы позвонить в Москву Толе Сергееву. Но Артур не знал, когда вернется. Он вспомнил, что хотел все-таки спросить Стаха, есть ли связь между его пребыванием в этом городе и находящимся в Сирии на фестивале Бобо Махкамбаевым, но из комнаты давно уже доносилось тяжелое похрапывание.
ИЗ «СКРИЖАЛЕЙ».
КРИШНАМУРТИ
(Конспект)
Состояние подлинного творчества — не результат усилия. Когда есть понимание того, что «есть», когда есть чувство пустоты, тогда приходит творческое состояние, творческий разум, который и несет счастье.
* * * * *
Борьба, конфликт, стремление к становлению ведут к страданиям, неведению, тоске. Только когда вы осознали свою внутреннюю неполноценность и живете с нею, не стремясь ее избежать, принимая ее целиком, тогда вы открываете в себе необычайное спокойствие, идущее от понимания «того, что есть».
* * * * *
Когда вы любите, «я» отсутствует. Там, где любовь, там нет «я».
* * * * *
Важно понять не то, кто именно Учитель, а почему вы за ним следуете.
* * * * *
Ум должен быть совершенно пуст, чтобы получать. Но желание стать пустым, чтобы приобрести, — это глубокая внутренняя помеха. Это необходимо понять полностью.
* * * * *
И бедность и богатство являются узами. Тот, кто сознает себя бедным, и тот, кто сознает себя богатым, являются игрушкой обстоятельств.
* * * * *
Быть властным, быть преуспевающим — означает находиться в рабстве.