Geum.ru

Последние дни агента 008 и первый арест Штирлица

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 15. концерт по заявкам шпионских товарищей
Глава 16. великое признание гитлера
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   109

ГЛАВА 15. КОНЦЕРТ ПО ЗАЯВКАМ ШПИОНСКИХ ТОВАРИЩЕЙ


-- Дорогие мои! Товарищи ньюйоркцы, Нью-Йорки и граждане прилегающих улиц,

кварталов, округов, районов, городов, селений и прилегающих к ним штатов! Я

пришел сюды не для того, чтобы восхвалять вашу страну! Нет! В жопу всех вас,

дорогие мои! Насрать мне на ваш проклятый капитализм! Я здесь для того, яночки

родные мои, чтобы прославить свою страну! -- Никита Сергеевич дрожащей рукой

вытер потную лысину и тайком взглянул в зал ООН. Все были ошарашены. У

Эйзенхауэра, сидящего в первом ряду, отвисла челюсть. Поборов невольное смущение

перед таким сенсационным вниманием, Хрущев продолжил: -- Я -- человек простой, и

не люблю громких фраз. Я вот тут когда ехал в Нью-Йорк, видел как ваши мерзкие

челюсти поедали достаточно жирненькие сарделечки. Да, у нас этого нет, но я,

товарищи янки, люблю социализм. Так вот, до каких пор, заедрени вашу мать и

статую, вы будете порочить наше советско-социалистическое отечество? Вы --

мелкие людишки и подлые подхалимы. -- Хрущев уверенно показал пальцем в зал. --

Вы -- те, кто сегодня порочит меня, а завтра пьет со мной шнапс или водку. Вы --

лицемеры и мерзопакостники. Вы -- прохиндеи и политические проститутки. Вы --

рогоносцы и скотобазы. Вы -- гибриды мертвой кобылицы и живой курицы. Вы --

голландские петухи, выращенные в Тюменской области на китайском корме...

Зал пришел в волнение, атмосфера становилась взрывоопасной. Господин Эйзенхауэр

приказал своему помощнику принести ведро тухлых яиц и ящик прошлогодних

помидоров.

-- Скоты, вы хотите Кубу? Получите! -- Никита Сергеевич скрутил две фиги на

правой руке и показал это произведение залу. Все открыли рты. -- Я вам покажу

Кузькину мать! Я вам устрою капитализм в мировом масштабе! Мировой революции

захотели? Вы ее получите! Это я вам обещаю.

Принесли помидоры и яйца.

-- Вы -- шпионы вражеских разведок, сейчас я к вам обращаюсь! Накось, выкусите!

-- произведение неформального искусства было изображено уже на двух руках. --

Карибский кризис -- это наша проблема, и не суйте свои грязные, вонючие срачки,

а также гриппозные нюхательники туда, где и без вас воняет.

Первый помидор, брошенный "навесиком", мягкой посадкой приземлился на лысину

Хрущева, струйки пахучей жидкости разбрелись по лицу и легко, мягко, и терпко

стекали на доклад главы советского правительства. Послышался робкий смех,

переходящий в оглушающий ропот. Пресс-атташе республики Зимбабве не выдержал и

культурно вышел. Но он был один. Его никто не поддержал.

-- Стыдно! А еще, президент! Тоже мне нашел солиста группы "Самоцветы"! Придурок,

ты хоть знаешь, что по этому поводу может сказать Кальтенбруннер? -- крикнул

Хрущев, обращаясь к Эйзенхауэру, но вдруг, на минуту задумался, пытаясь понять,

почему это он опять вспомнил Кальтенбруннера. И тут сработало одно из адских

устройств великого мерзопакостника: трибуна развалилась и кто-то подлой рукой

Бормана незаметно для всех стянул штаны Хрущева. Полуголый, в плавках "ADIDAS",

Никита Сергеевич ничего не мог понять. Доклад он крепко держал в руке, но

строчки сливались между собой и читать становилось все труднее. Зал ликовал.

Один из представителей народной республики Ангола высморкался. Эйзенхауэр метким

ударом бросил яйцо, удар оказался удачным и его яйцо угодило прямо в левый глаз

Хрущева. Но Никита Сергеевич, сделав вид, что ничего не произошло, продолжил:

-- Товарищи! Вы думаете, что вам здесь концерт группы "Scorpions"? Нет, вы

глубоко ошибаетесь! Шоу Бенни Хилла я вам здесь показывать не намерен! -- зал

рукоплескал. Второй представитель республики Ангола сделал изящную улыбку и

показал первому представителю республики Южная Корея свои изящные белые зубы. --

Таким поведением вы позорите прежде всего себя, а не меня. Наберитесь хотя бы

такта и выслушайте до конца мой доклад.

-- Какого конца? -- кто-то крикнул из зала.

-- Звери! -- рыдал Хрущев.

Но никто его уже не слушал: яйца, помидоры, пустые банки из-под пива, бутылки,

остатки сарделек и сосисок летели к трибуне. Никита Сергеевич чувствовал себя

полным идиотом и гневно вспоминал Штирлица. В конце концов он решил, что пора

сматываться и на прощание, сняв башмак фирмы "Salamandra", стукнул им по

грязному полу и громко бросил в зал свою историческую фразу:

-- Ну я вам еще покажу Кузькину мать!

Мелкий пакостник, стоявший на оконной перекладине тридцатого этажа здания ООН

потирал руки. Прошедший день можно было считать удачным. Борман, раскрыв парашют,

прыгнул вниз и полетел куда-то на северо-восток, где его ждал Штирлиц.

ГЛАВА 16. ВЕЛИКОЕ ПРИЗНАНИЕ ГИТЛЕРА


Холод, проникающий в полумрак Бутырской тюрьмы не был бы сильно ощутимым, если

бы окно камеры Гитлера было нормальным, вместо этого на месте окна виднелась

безобразная дыра, в которую проникали все атмосферные осадки, наблюдавшиеся в

январе одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.

Адольф высунул свою изнуренную мордашку в эту дыру и увидел мрачные улицы

чуждого ему города. Стало скучно и невыносимо, проступили еще несколько

закругленных седин.

Внезапно в камеру вошел надзиратель. Злополучная баланда, которой пичкали

несчастного фюрера, была поставлена на парашу.

-- А твой друг, как его -- Борман, уже на свободе! Один ты, придурок, сидишь тут.

Ничего, скоро и твоя очередь.

"Es ist kalt!" -- подумал Гитлер, а вслух сказал: -- Как вы говорите? Простите,

но я плохо понимать по-русски.

-- Гитлер капут! -- c издевкой сказал надзиратель. -- Послушайте, товарищ фюрер,

когда вас будут расстреливать, вас спросят, каково ваше последнее желание. Так

вот, скажите, чтобы мне повысили зарплату; зовут меня Петя Рукомойников.

Запомнила, фашистская?

-- Хорошо... -- прошептал Адольф Гитлер и принялся за баланду.

-- Приятного аппетита! -- C пренебрежением пожелал Рукомойников, когда увидел,

что фюрер нечаянно засунул ложку в чан c дерьмом. -- Да, холодновато здесь у

тебя и окошко, я смотрю, не по сезону сделано. Эх паря, что ж ты полез-то в эту

войну?

Петька закурил "Беломорину" и посмотрел на фюрера, устало пожирающего баланду.

Делать было нечего, но настроение было хорошее и располагало к беседе.

-- Да, кстати, Гитлер Адольфович, вы вон на то окно, наверное, частенько

смотрите? Небось, кроме этого здесь делать больше нечего? Ублюдкина-то знаете?

-- Какого еще там Ублюдкина? -- жуя хрен c сыром, спросил фюрер.

-- Который жил как раз против нашей тюрьмы. Вон его окно.

-- А-а, общались, батенька, мы c ним, общались!

-- Ну так вот, -- c хохотом произнес Петька, -- теперь он живет как раз против

своего дома.

Гитлер чуть не подавился и теперь уже рукой попал в чан c дерьмом:

-- Как, и его забрали?

-- Забрали!

-- За что же?

-- За общение c тобой, придурок! Эх, да ладно, че это я c тобой здесь треплюсь?

Того и гляди еще и меня засадят в этот сортир...

Рукомойников вышел, оставив за собой свист ветра и унылую тоску. Гитлер доел

баланду и вновь посмотрел на улицу. Ему стало немного жаль Ублюдкина --

полулысого человека c бормановским типом лица. "Скотина, хоть бы пива дал! Вот

интересно, что бы по поводу этого Ублюдкина сказал Кальтенбруннер?" Вспомнились

строчки Пушкина:

Вечер зимний, вьюга воет,

Снег безжалостный идет...

Гитлер пустил слезу и не услышал, как дверь в камеру открылась и на пороге, как

ежик в тумане, проступил Брежнев. Посмотрев на фюрера, он, издеваясь, продолжил:

Непогода важно стонет,

Песни зимние поет.

Гитлер заморгал глазками и вытер слезу. Леонид Ильич подошел к нему и по-отечески

похлопал его по щечке, заметив при этом:

-- Мужайтесь, мой фюрер, сейчас я вас буду щиссен.

-- Как? Уже?

-- А вы как думали? Церемониться c вами что ли? Товарищ Рукомойников, зайдите

сюда на пару минут!

Вошел Рукомойников, волоча за собой пулемет "Максим".

-- К стенке, скотина! -- крикнул он, прислоняя фюрера к параше.

-- O, mein God! -- всплакнул Адольф Гитлер и затряс коленками.

Рукомойников принялся налаживать пулемет. Когда все было готово, в камеру вошел

пастор Шлаг; посмотрев на фюрера, он прошептал:

-- Мужайтесь, сын мой, все кончено, Господь, надеюсь, простит вас за все грехи,

что совершил ты, скотина, на этой грешной земле.

-- Спасибо, отец мой! -- ответил Гитлер и вытер слезу.

Рукомойников дернул затвор, Леонид Ильич поднял руку и приказал:

-- Готовьсь! Целься! Огонь!

Прозвучала беспорядочная стрельба. Камера наполнилась густым дымом, завоняло

порохом.

-- Черт! -- заругался Рукомойников, заставив перекреститься пастора Шлага. --

Опять заело! Наверное, патроны сырые!

-- Вечно вы, товарищ, подводите меня, -- сказал дорогой Леонид Ильич и дал

понять Шлагу и Петьке удалиться.

Гитлер пришел в себя и попытался понять, где это он -- в аду или в раю. Увидев

грязные стены, он понял что в аду. "А где же черт?" -- подумал Адольф Гитлер,

разглядывая среди густого дыма прислужника дьявола; вместо этого, постепенно

вырисовывалась тускнеющая физиономия Леонида Ильича.

-- Я здесь, мой фюрер! Мы решили вам дать шанс.

-- O, mein God! Только не надо меня больше щиссен! Bitte! Я прошу вас!

-- Хорошо, хорошо! А теперь, мой фюрер, слушайте меня внимательно. Чтобы спасти

вашу жалкую шкуренцию, вы должны подписать этот документ.

Гитлер взял листок бумаги на котором по-немецки c баварским акцентом было

написано:

Объяснительная

Я, Адольф Гитлер, бывший ГЛАВА Третьего Рейха, будучи в здравом уме, без

принуждения и пытки, в ясном сознании признаю, что Никита Сергеевич Хрущев был

моим тайным агентом в Советской России в период c 1933 по 1945 год c подпольной

кличкой "Лысый".

А. Гитлер

Январь 1964 года.

-- А чего тут подписывать, это и так правда!

-- Как? -- изумился Брежнев.

-- А вы не знали? Ну знаете ли, батенька, видно сразу, что вы в политике недавно,

-- сказал Гитлер и подписал документ.

За окном шел снег.