Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 52

а ее все нет

и нет, и когда все это кончится--он не знает.

В базовом лагере все сидели в это время в кают-компании. Тамм пытался

ободрить Балыберди-на и просил его чаще выходить на связь.

Переговоры эти слышал Иванов, который, замыкая четверку, подходил к

пятому, предвершинному, лагерю, где его уже ждали товарищи.

В этот же день Валиев с Хрищатым окажутся в третьем лагере, а Ильинский

с Чепчевым--во втором.

Вероятно, трудно уследить за всеми перемещениями и высотами, но

все-таки необходимо. Что делать, если в нашей пьесе много действующих лиц.

.Такой сюжет не осилить меньшим количеством героев.

Но вернемся к действующим лицам, которые первыми вышли на сцену и

теперь медленно, но неудержимо приближаются к вершине.

И вдруг шедший первым Балыбердин понял, что дальше идти некуда.

...Мы сидим на солнышке, на зеленой лужайке в двух часах хода от Луклы.

Почти все альпинисты ушли, только мы с Володей греемся, разговаривая, да

из-за валуна выглядывает кучерявая, словно завитая, голова Валентина

Иванова. Балыбердин не спешит, он ходит быстро--сможет догнать, я не спешу

потому, что хожу медленно, и догнать не смогу.

Балыбердин, вспоминая свой выход на вершину, рассказывает мне:

Шли мы восемь часов до вершины, в конце

концов выползли туда. Смотрю: туда спуск, сюда

спуск, здесь Непал, здесь Тибет. Облака к этому

времени поднялись очень, сильно перекрыли Тибет.

Чо-Ойю не видно, Макалу не видно. Только Лхоцзе

сквозь облака тяжело так чернеет. В общем, почти

ничего не видно вокруг. Я вышел на самую макушку

и увидел метрах в трех дальше железку белого

металла. Тряпки к ней цветные, выгоревшие привя

заны... Ну, думаю, наконец-то. Достал рацию и

связался с Таммом:

Во все стороны путь только вниз. Что будем

делать?

Это был великий момент в жизни Тамма.

Балыбердин утверждает, что, не оценив юмора, довольно тонкого (учитывая

состояние Володи и наличие всего одной трети кислорода в воздухе по

отношению к уровню моря), Тамм деловым тоном спросил, где Эдик, попросил

снять панораму и описать вершину для офицеров связи...

-- Какое сегодня число,--спросил Балыбер

дин,--и который час?

56

-- Четвертое мая, четырнадцать тридцать

пять,--сказал Тамм.

И тут кто-то сообразил крикнуть:

-- Поздравляем от имени хоздвора!

У Балыбердина создалось впечатление, что Тамм сух и педантичен. А он

просто не мог говорить--его душили слезы. Тем не менее он утверждает, что

поздравил ребят с вершиной... Помнит, что поздравлял. Закончив связь, Тамм

пошел искать уединения в палатке... Ему хотелось побыть одному, дать себе

волю. Он прекрасно понимал, что подъем на вершину первой двойки--это только

начало большой работы, но это был и финал. Мечта многих поколений советских

альпинистов стала явью. Мы были на вершине вершин. Наконец! По сложнейшему ,

маршруту в сложных погодных условиях. Вышли. Теперь--было бы хорошо все и

дальше!

Рации оставались на приеме. Все во всех лагерях ждали сообщений с

вершины.

(Евгений Игоревич Тамм в этом месте на полях написал: "Мне кажется, что

в оригиналах у участников это сильнее". Мне это не кажется, я в этом уверен.

Более того, считаю, что каждое воспоминание участвовавших в экспедиции

людей, опубликованное в этой книге, необыкновенно ценно и захва- ; тывающе

интересно. Без этих свидетельств мой текст, задача которого нарисовать общую

картину,-- лишь контурная карта. И потому с радостью и • надеждой

отсылаю читателя к третьему разделу " книги, написанному самими героями

этого очерка). \

А потом Балыбердин распаковывал камеру. Он I не дошел метров трех до

металлического штырька ; от треноги, которую занесли китайские альпинисты i

и к которой все последующие восходители привязывали что-нибудь и

фотографировались.

Позже, когда альпинисты вернутся в Катманду и 5 встретятся с

Рейнгольдом Месснером, возникнет вопрос о чистоте вершины. Нужно ли

заполнять ее памятными предметами или лучше содержать в чистоте. Месснер,

обросший бородой (как Венделов-ский), ища беспокойными глазами поддержки у

наших ребят, скажет, что каждая оставленная вещь унижает Гору. Это

место--самое близкое место на Земле к небу--должно быть чистым. Сережа

Ефимов заметит, что Эверест сам очищает себя. Дикий ветер и мороз разрушают

все, что сделал человек и ; что принес на вершину. А в желании что-то

оставить после себя есть понятное человеческое тщеславие и к тому же

подтверждение, что ты действительно там был.

Ничего страшного,--продолжал Сережа.--Вы

согласны? е \

Да, да,--торопливо закивал Месснер.--

Согласен. Вершина должна быть чистой.

Балыбердин ждал подхода Мысловского, чтобы снять его выход на вершину и

проход ло девственному снегу к треноге. Мысловский подходил, и Балыбердин

попросил его подождать, пока он приготовится к съемке, но Эдику не хотелось

ждать. Он' слишком долго и трудно шел, чтобы останавливаться. Он прошел мимо

Балыбердина, словно не видя его, сделал несколько шагов по нетронутому снегу

и сел возле штыря от треноги. Все!

Оба они почувствовали огромное облегчение.

Дело было сделано.

Володя, потом вспоминая этот момент, говорил, что ни торжественных, ни

высоких мыслей в голову ему не приходило. Он был рад, что первым из

советских альпинистов ступил на вершину.

("Они шли вдвоем и вдвоем достигли вершины (победы)--это самое главное

для каждого из них и для нас. Когда одна связка (двое) добивается такого,

никого не должно интересовать, кто из них ступил на вершину первый. Их

связка была первой--вот и все. Этот успех они могут делить только

поровну",--так поправит меня Тамм и будет прав, потому что в парном

восхождении первого быть не может).

Может,--устало ^ч настаивает Володя.--

Каждое восхождение похоже только на себя. Но

шли мы, конечно, вдвоем...

Альпинизм--это работа первого,--объяснял

мне как-то Ефимов.-- В их двойке Балыбердин- не

просто работал впереди, а нередко просто один. Из

всех двоек на эту пришлась самая тяжелая работа,

а на долю Балыбердина--самая тяжелая работа в

этой двойке. Так что в том, что Бэл первым вышел

к вершине, несправедливости нет, и достижения

Эдика это нисколько не умаляет.

Выйдя лидером на Эверест, Балыбердин внутри себя как бы укрепил -свои

позиции, но мысль, которая явилась ему, свидетельствовала, что он еще не

осознал этих изменений. Когда Мысловский пошел к треноге и сел на снег возле

нее, Балыбердин на мгновение подумал, что теперь Эдик может сказать, что

первым вершины достиг он. Балыбердин запишет эту мысль в

дневник--следовательно, она не была случайной. Потом, правда, отбросит ее,

но сам этот факт интересен для нас тем, что он--еще один штрих в общей

картине развития взаимоотношений этих двух отважных альпинистов.

Потом они начали снимать. Сначала Балыбердин Эдика, потом Эдик Бэла.

Облака были высоко, и панораму снять не удалось. Потом они вновь связались с

базой. Из-за дикого холода питание в рации подсело и было слышно не очень

хорошо.

Тем не менее ребята с вершины сообщили, что они оставили у треноги

пустой кислородный баллон, а Тамм посоветовал им снять панораму и быстро

спускаться вниз. Он боялся, что в темноте Балыбердин с Мысловским не найдут,

где сворачивать с Западного гребня к лагерю V.

Они сами понимали, что надо торопиться. Пробыв час на вершине, они

начали двигаться вниз. И тут пошел снег. Они спускались очень медленно...

Тут мне хотелось бы напомнить читателю, что слова "шли по скалам" не

обозначают ходьбу в каком бы то ни было виде. Шли вверх или вниз-- это

значит лезли, ползли, карабкались в диком холоде с ветром по обледенелым

камням, цепляясь за крохотные уступчики, за едва заметные полочки, и все это

происходит на высоте 8800 метров.

Цель была достигнута, задание выполнено, и они, возможно исчерпав

запасы моральных и физических сил на подъем, не оставили себе ничего на

спуск. Подъем принадлежал всем, всей экспедиции, всему советскому

альпинизму, спуск--только им. Может быть, так казалось Балыбердину и

Мыслов-скому и это несколько деморализовало их? Нет, это рассуждения после

события, когда свершившейся практике пытаются послать вдогонку хоть

какую-нибудь теорию, чтобы было посолидней... Здесь этого не надо, потому

что само происходившее было Моментом, а Момент нельзя расчленить. Он

существует как единое целое и вмещает в себя больше, чем практику и

теорию,--он вмещает в себя жизнь.

Иногда целиком.

За полчаса они спустились совсем немного, оставалось часа два с

половиной светлого времени, и они могли серьезно застрять на сумасшедшей

высоте, обессиленные, голодные, жаждущие и без кислорода... Балыбердин

сказал об этом Мыслов-скому... Он сказал Мысловскому, что им грозит холодная

ночевка.

Способность трезво оценивать трудности, реалистически подходить к своим

возможностям полезна не только для альпинистов. Обмануть другого человека

хоть и недостойная вещь, но понятная--там хоть какую-то цыганскую выгоду

можно усмотреть, а обманывать себя вовсе убыточно. И мелочь, если убыток

этот только материальный. Бог с ним.

...Значит, Балыбердин сказал, что им грозит холодная ночевка.

Мысловский поначалу не оценил ситуацию, он считал, по-видимому, что у них

есть шанс спуститься. Балыбердин убедил Мысловского, что надо сообщить базе

и группе Иванова о возможной их холодной ночевке...

Это был нормальный поступок и сильный.

Ни Мысловский, ни Балыбердин не знали, что четверка Иванова в полном

составе сидела в пятом лагере. Вернее, не сидела--ребята работали, расширяя

лагерь, чтобы в нем могли ночевать четверо. Сначала они собирались

разделиться, если взошедшей двойке негде будет ночевать, а потом, узнав, что

Мысловский с Балыбердиным ушли с вершины поздно, решили их дождаться,

уложить отдыхать, а самим пересидеть как-нибудь и утром пораньше выйти

вчетвером на штурм.

Устроив палатку и сфотографировавшись (все, кроме Туркевича, к этому

моменту маски сняли; он решил, наверное, надышаться перед ужином), они

забрались в нее и занялись приготовлением пищи.

Зона смерти, а чувствуем себя нормально,--

говорит Сережа Ефимов.

Все, мужики, завтра будем там,--говорит Бер-

шов, и в это время рация, которая постоянно была

включена, заговорила напряженным голосом Балы

бердина.

Было шестнадцать сорок пять 4 мая 1982 года. Балыбердин просил:

Хоть бы вы вышли навстречу с кислородом,

что ли. Потому что исключительно медленно все

происходит. Если есть возможность, принести горя

чий чай и что-нибудь поесть.

Это говорил Бэл,--потом рассказывал мне

Ефимов.--Уж если он просил помощи, значит, дей

ствительно дело плохо. Мы поняли, что им грозит

холодная ночевка.

57

Что это значит?

Это в их ситуации значит--конец.

Потом Мысловский, правда, будет говорить, что они могли бы спуститься к

пятому лагерю сами. Никто не знает, что было бы, не вызови Балыбердин

помощь, но все сходятся на мысли, что помощь была необходима и дала

возможность избежать последствий куда более серьезных, чем обмороженные

пальцы...

Тамм, услышав сообщение Балыбердина, насторожился. Он спросил, как

Володя оценивает высоту и как идет Эдик. У Эдика кончался кислород, а высоту

они определили в 8800. С начала спуска они не одолели и пятидесяти метров.

Иванов предложил двойке спускаться, пока есть светлое время.

А мы вам навстречу пойдем немного...

Но Бэл просил кардинальной помощи.

Я думаю, до 8400 мы не спустимся*.

Хорошо, мы сейчас что-нибудь сообразим.

-- Я считаю, что надо двойке выходить,-- сказал

Тамм.

В пятом лагере тоже так считают. Балыбердин из-под вершины

поинтересовался, сколько у четверки кислорода.

-- У нас с кислородом нормально,--успокоил его

Иванов.

В базовом лагере воцарилась тишина. Они там, внизу, ничем не могли

помочь, кроме совета. Да и советовать особенно было нечего. Никто ведь не

знал, в каком состоянии альпинисты наверху, да и ситуация наверху была

совершенно неясная. Понятно было, что пятьдесят метров--это слишком мало,

ненормально и что нужна помощь.

-- Валентин, надо выходить вперед. Второй

двойке не двигаться. Брать кислород на двоих.

Балыбердин, мы помним, шел без кислорода. Потом, в базовом лагере,

когда корреспондент ТАСС Юрий Родионов попросит его рассказать о

бескислородном восхождении, он скажет: "Ничего интерэсного, просто очень

тяжело". Сейчас, на спуске, ему еще тяжелее, чем при восхождении, но он

настаивает, не очень, впрочем, уверенно. Он понимает ценность каждого

кислородного баллона для собирающейся на вершину четверки.

Мне, видимо, кислорода не надо. Мне бы

только попить горячего и поесть, чтобы восстано

вить силы.

Володя, это пока, а потом нужен будет кисло

род. Сложно будет спускаться, а если ночь будет

холодной, то вообще будет тяжело,-- сказал Тамм

беспокойно.

В общем, вы решайте, а мы продолжаем

спуск.

То, что они продолжали, было мало похоже на спуск. Это было мучительно

тяжелое сползание с Горы. Выпавший снег сделал скалы, по которым они

* Лагерь V находился, по уточненным данным, на высоте близкой к 8500.

Автор цитирует подлинный текст переговоров. В. Балыбердин, как и многие

другие альпинисты, первоначально считал, что лагерь V расположен ближе к

8400.--Ред.

58

недавно шли вверх, неузнаваемыми и скользкими, как обледенелая

черепичная крыша. Эдик, шедший на спуске впереди, ошибся в выборе

направления и ушел в сторону от маршрута на сложную стенку. Желая облегчить

себе работу, обессиленный Балыбердин снял рюкзак и оставил его на скалах,

намечая себе завтра быстро "сбегать" за ним из пятого лагеря. Ощущение места

и времени стало притупляться.

Темп движения еще более замедлился. Они шли, страхуя друг друга, и

каждый метр спуска давался с трудом.

Услышав просьбу Балыбердина, четверка Иванова стала решать. Идти или не

идти--вопроса не было. Вопрос был -- кому идти. Готов был выйти на помощь

каждый. В этот момент для четверки Эверест превратился в цель номер два,

уступив место тому, что стало главным в этой ситуации--на помощь товарищам.

Тот, кто пойдет за Балыберди-ным и Мысловским, дойдет до них и спустится в

лагерь, возможно, уже не увидит вершины: может не хватить ни сил, ни

кислорода на вторую попытку...

Выполнить эту сложную работу должны были самые ловкие и выносливые в

четверке. Им бы по бытовой логике и быть на вершине, раз они быстрее, а по

логике Эвереста все получалось наоборот. Бершов и Туркевич стали готовиться

к выходу. Но тут Сережа Ефимов, вспомнив, что Туркевич после прихода в пятый

лагерь долго не снимал кислородную маску (это могло означать, что Миша не

очень хорошо себя чувствует), предложил идти в паре с Бершовым. Возник спор.

А ведь речь шла не о восхождении, а о деле, в результате которого победившие

в споре, возможно,лишались выхода на вершину. Иванов не был среди

кандидатов. Он понимал, что уступает всем троим (особенно Бершо-ву с

Туркевичем) в скорости хождения по скалам.

Туркевич убедил всех, что должен идти с Бершовым. И в том, что они шли

вдвоем, своей связкой, были и логика и смысл. Бершов с Туркевичем--

великолепные скалолазы; не раз они выигрывали призы за скоростное

прохождение стенных маршрутов и у нас в стране и за рубежом. Опыт высотных

восхождений у них был меньше, чем у Иванова и Ефимова, но зато в гималайском

опыте все они были равны. А на прошлых выходах для провешивания веревок они

работали впереди и то, что делали, делали быстро и надежно.

Внизу волновались, каждый шорох в динамике принимали за вызов. Рация в

базовом лагере была включена постоянно. Пока ничего страшного не произошло,

и будь первая двойка в хорошем состоянии, она, начав спуск в половине

четвертого, могла бы к вечерней связи вернуться в пятый лагерь-- ведь

возвращались же и Мысловский и Балыбердин раньше с обработки маршрута, что

называется, после ужина. Но тут было все иначе. Тут Балыбердин попросил

помощи... "А уж если Бэл"...

Едва узнав о восхождении, Иванов, поздравив Тамма, спросил, вбросили ли

они там по случаю восхождения шайбу, но Евгений Игоревич ответил:

-- Рано еще! Еще надо спуститься.

И вот двойка спускается...

Измученный молчанием рации, Тамм спросил Иванова:

Валя, вы не вызывали базу? Что решили?

Нет, не вызывали еще... Пойдут Бершов с

Туркевичем и возьмут с собой рацию. Нам надо

проконсультироваться с доктором.

Свет Петрович объяснил, как пользоваться возбуждающими

препаратами,--идти ведь обратно штурмовой двойке предстояло ночью. И рация

затихла. Но ненадолго.

Нервное напряжение в базовом лагере было слишком велико. Тамм хотел

поторопить советом, хотя знал наверняка, что приготовления к выходу в лагере

V идут с максимальной скоростью.

-- Валя! Сейчас к базе есть что-нибудь или пока

все?

Иванов был занят сборами Туркевича с Бершо-вым, и законное волнение

Тамма, напожившееся на спешку, нервное напряжение и усталость, вызвало

раздражение:

-- К базе ничего нет. Давайте мы сейчас будем

регламентировать связь, а не вы.

< Тамм знал Иванова давно и, как бы сложно ни складывались у них

порой отношения, ценил Валентина за большой альпинистский опыт и за

постоянное желание сделать все так, чтобы выиграло общее дело. Прав ли был

Иванов или заблуждался ("Иванов всегда прав! На то он и ИваноNo заметил на

полях Овчинников), но если он был в чем-то убежден, то отстаивал свое

собственное мнение до последнего аргумента. Исчерпав его, он принимал

контраргументы, если они казались ему убедительными. Мне кажется, что и сам

Тамм обладает такими же качествами. Сейчас, чувствуя, что Иванов нервничает,

он удержался от ответного раздражения и спокойно предложил помощь Иванову:

может быть, Валиев поднимет кислород из третьего лагеря в четвертый и выше?

Тамм понимал, что Вапиеву нереально на ночь глядя выходить из третьего

лагеря прямо в пятый, но он хотел обеспечить кислородом возможные

транспортировочные работы наверху. Никто не знал, как обернется дело и

сколько кислорода понадобится в будущем. Спокойствие Тамма передалось

Иванову. Ровным уже голосом он сказал:

-- Нам сейчас никто не может помочь. Казбек

слишком далеко. Для нас кислород есть, а насчет

остального, если речь идет о дальнейшем, мы

поговорим позже.

Но позже Тамм уже не смог поговорить с Ивановым, потому что, захватив

рацию, в шесть часов вечера Бершов и Туркевич вышли из палатки. Они взяли

фляги с горячим компотом, "карманное питание" и по три баллона кислорода

(один, правда, заполненный на одну треть, а остальные с максимальным

давлением). Из этих шести баллонов по одному предназначалось Балыбердину

(ему достал-ся начатый) с Мысловским и по два Бершову с Туркевичем.

Перед выходом, посчитав кислород, все четверо решили: если Мысловский с

Балыбердиным, получив подкрепление и кислород, смогут двигаться

самостоятельно, то Сергей Бершов и Михаил Туркевич

попробуют сходить к вершине ночью. Тамму решили пока не говорить об

этих планах.

Любопытно, что в тот момент, когда Тамм разговаривал с Ивановым,

корреспондент ТАСС Родионов диктовал в Катманду сообщение об успехе

альпинистов, о первом советском восхождении. На магнитофонной пленке

одновременно слышны голоса Тамма, Иванова и Родионова, который словно

заклинание повторял:

-- Главные трудности еще впереди, главные

трудности еще впереди...

Это была чистая правда, хотя и позади тоже их было немало: день 4 мая,

день торжества Победы, начался с драматических событий, произошедших вовсе

не под вершиной.

Утром проводили из базового лагеря передовую связку четверки

Хомутова--Алексей Москальцов и Юрий Голодов пошли по ледопаду вверх, полные

сил и желания завершить свой путь на вершине. На следующий день вслед за

ними должны были выйти Валерий Хомутов и Владимир Пучков, но вышли они

раньше... и не на вершину, а к трещине на ледопаде, куда упал Леша

Москальцов.

Поначалу никто в лагере толком не понял, что произошло, поскольку

вышедший на связь Голодов произнес странную фразу:

-- Значит, Евгений Игоревич, здесь у выхода на

плато, где был завал, Леша упал с лестницы в

трещину. Подвернул ногу. Я сейчас его вытащил. Он

наверху. В общем, все нормально. Он не так сильно

подвернул ногу.

Получилось, что Москальцов упал, но не очень страшно. Все. Голодов

сообщил, что Леша сам выбрался, но все-таки попросил подослать Трощи-ненко и

доктора. Позже Голодов объяснит, что реальную ситуацию не хотел описывать;

поскольку знал, что Балыбердин с Мысловским идут к вершине, и не хотел,

чтобы они, услышав о том, что произошло с Лешей, расстроились.

А произошло вот что. Они с Голодовым, воодушевленные выходом первой

двойки к вершине, шли по ледопаду, по которому ходили уже не раз. Но

ледопад--коварная штука. Сколько ни ходи, нельзя к нему привыкать. Не имеешь

права на автоматизм, потому что он, постоянно двигаясь, меняется и еще

потому, что это начало пути или конец его.

Однажды я спросил знаменитого летчика Владимира Коккинаки, что отличает

испытателя от обычного летчика, и был готов услышать целую гору разностей.

Владимир Константинович тем не менее назвал одно самое важное отличие, оно

заключается в том, что испытатель не должен иметь

Blog

Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира