Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира

Вид материала

Документы

Содержание Представьте себе людей уставших, еще не остывших от работы, которым Мысловский отстаивал, Иванов отказывался, Ильинский не слушался, это была бы Политика эта

Подобный материал:

• Лыжная гонка альпинистов в Ромашково 24. 02. 2008, 69.94kb.
• Восхождение на Эверест продаж, 660.98kb.
• Путешествие Книги Мира Восхождение к Вершине Мира Опутешествии Книги Мира и ее сопровождающих, 204.46kb.
• Антоничева Марта Юрьевна. Границы реальности в прозе В. Набокова : Авторские повествовательные, 221.36kb.
• 1956 год ознаменовался новыми успехами советских альпинистов, 1661.63kb.
• Суфии: Восхождение к истине, 8659.66kb.
• Вработах советских исследователей, посвященных творчеству Ф. И. Тютчева, мысль о дуалистичности, 184.15kb.
• Восхождение в горах и наука, 3088.42kb.
• Положение о лыжной гонке альпинистов в Ромашково памяти Алексея Колганова 13. 02. 2011, 90.04kb.
• Ли Якокка один из самых известных в последние двадцать лет представителей делового, 5602.02kb.

39:

Шерпы экспедиции охотно бы сходили на праздник по домам, но к

обязанностям они относились с не меньшей серьезностью, чем к традициям.

15 апреля алмаатинцы и Хергиани пришли в лагерь 7800 и заночевали там.

На следующий день они пошли вниз за грузом, а четверка Иванова пришла на их

место. Поход на 7800 дался ей не легко. Сережа Ефимов оставил рюкзак, не

дотащив его всего полверевки, Бершов пришел в темноте.

Следующий день группа Валиева, отпустив уставшего Хергиани вниз

заниматься съемкой, вновь провела поднимая грузы в лагерь 111, откуда утром

вышла вверх команда Иванова.

То, Что после отметки 8000 метров маршрут пойдет по отвесным скалам,

было известно и раньше, и поэтому решение группы Иванова выпустить вперед на

обработку маршрута великолепных скалолазов Бершоаа и Туркевича было

правильным.

Они надели кислородные маски и быстро пошли по навешенным Балыбердиным

и Мысловским перилам. И Сережа и Миша решили для себя, что весь путь,

начиная от третьего лагеря (7800) вверх, они пройдут с кислородом. И

ночевать будут с кислородом тоже.

"Кислородный вопрос был не таким простым, как гложет показаться. Он

вызывал споры в Москве во время подготовки. Пройти по такому сложному

маршруту без масок--задача, быть может, и соблазнительная (поскольку

восхождение без использования кислорода расценивается как более высокое

спортивное достижение), но сложная и опасная. Никто из наших альпинистов не

знал, чем это может кончиться.

Исследования проводятся в лабораториях, а работать надо на Горе.

Получилось, что внутри команды образовалось несколько, я бы сказал,

кислородных направлений. Конечно, моя классификация достаточно

условна--каждый определял свою "кислородную политику в соответствии со

складывающейся ситуацией. Но все же самые общие тенденции определить можно,

а по ним--и основные кислородные направления.

Крайне бескислородное --последователем его был Валерий Хрищатый, он

решил не пользоваться кислородом ни днем, ни ночью, ни во время работы. ни

во время отдыха (но, как мы узнаем, выше 8500 ему без кислорода подняться не

удалось).

К этому же направлению относит себя и Владимир Балыбердин: он, работая

на маршруте, прокладывая путь или перетаскивая грузы, кислородом не

пользовался, но дышал им на минимальной подаче лишь во время сна после

тяжелой работы, начиная с лагеря 8250. Будь условия восхождения и погода не

столь жестокими, возможно, и Валерию и Володе удалось бы бескислородное

восхождение.

Умеренно кислородное--большинство членов экспедиции, которые, экономя

газ до определенных высот, пользовались им после четвертого лагеря, а иногда

в тяжелые минуты и на подходах к восьми тысячам.

И, наконец, крайне кислородное представляли Сергей Бершов, Михаил

Туркевич, Валерий Хомутов и Владимир Пучков.

40

-- Мы с Сережей все прикидывали, что лучше; не выйти на вершину без

кислорода или выйти с кислородом? У многих людей спрашивал, те тоже голову

ломали. А ты шо б посоветовал?.. Так мы решили: лучше потащим на себе того

кислорода больше, но зато больше и вытащим наверх,-- говорил мне Миша, кося

на Бершова озорным разбойничьим глазом.

Так они и сделали. Начиная с третьего лагеря они не снимали кислородные

маски во время сна и работы.

Иванов и Ефимов вышли следом за ними без кислорода. Но долго не прошли.

После третьей веревки включили минимальную подачу--один литр в минуту, и

тяжелые рюкзаки сразу стали легче.

Выйдя из-за поворота на одиннадцатой веревке, Иванов с Ефимовым увидели

потрясающую картину. На черной гигантской совершенно отвесной стене две

маленькие фигурки в красных костюмах. Такого зрелища мы с большинством

читателей, по-видимому, и в дальнейшем будем лишены, и воображение

отказывается представить себе скалу на высоте восемь с лишним километров.

Поверим Ефимову с Ивановым, что это красиво и страшно. Хорошо--эти двое

скалолазы, а как же остальные--"чистые" высотники? А шерпы? Как они

управятся на вертикальной стене? Тяжело им будет

Бершов кричит, чтобы грузы оставили и спускались. Провешено пять

веревок на тяжелейшем маршруте, но выхода на гребень, где можно организовать

лагерь, не видно.

Алмаатинцы принесли грузы и снова ушли вниз, Завтра Валиеву. Хрищатому

и Чепчеву в третий раз идти С 7350 на 7800. Они устали. Еще день работы --и

вниз. Они вышли на день раньше Иванова, а уйдут с высоты почти одновременно.

Утром Бершов, Туркевич, а за ними Иванов и Ефимов С грузом выходят рано, но

только к шести часам вечера, пройдя еще три веревки, они достигнут гребня.

Понадобись для выхода к месту лагеря еще одна веревка, Бершову с

Туркевичем последние крючья пришлось бы забивать камнем, потому что в конце

работы сломался второй молоток.

Площадки на высоте 8250 для лагеря не нашлось. Но можно ее устроить,

срубив острый снежный гребень. Лопаты у четверки нет, и времени тоже. Они

смотрят наверх. На последний участок, который предстоит обработать, чтобы

выйти на Западный гребень. Где-то там, веревках в десяти, на высоте 8500,

будет установлен предвершинный лагерь. Только кто установит этот лагерь и

кто пройдет эти десять веревок, первые четыре-пять из которых далеко не

просты для такой сумасшедшей высоты, они не знают,

Свалив весь груз на едва подготовленную площадку, они спускаются вниз.

На высоте 8250 остаются палатка, два спальных пуховых мешка, три

теплоизоляционные подстилки, три веревки, пятнадцать крючьев, один ледоруб,

аптечка, примус, автоклав, консервная банка бензина. Если принести с


собой еду и кислород, можно ночевать, но лагерь не установлен.

Группа Валиева сделала еще одну заброску-- третью--и теперь ждала утра

во втором лагере на 7350, со спокойной душой выполнив задачу, которую

поставило перед ними руководство экспедиции.

А вот с группой Иванова у Тамма вновь разногласия. База по рации

уговаривает Иванова еще раз подняться на высоту 8250, чтобы обустроить

лагерь IV. Но Иванов не видит в этом смысла. У группы есть предложение

привести в порядок лагерь III, как ей представляется, в будущем опорный

лагерь. Шерпы, по-видимому, не пройдут выше, значит, грузы будут приносить

сюда, и надо переделать лагерь, создав возможные удобства...

Тамм и Овчинников утром выслушивают аргументы группы Иванова и

настоятельно тем не менее рекомендуют все-таки сходить еще раз.

Лагерь III, конечно, нужен удобный, но экспедиция отстает от графика.

Ведь все штурмовые группы сделали, по существу, по три предварительных

выхода, а четвертый лагерь не установлен, не снабжен кислородом.

Первоначальный план из-за болезней, поздних акклиматизаций, скверной

погоды и сложности маршрута пришлось скорректировать. Это было

нормально--ведь невозможно учесть непредсказуемое. Тамм с Овчинниковым

рекомендовали выполнить скорректированный план. Иванов оберегал членов

группы от перегрузок, с его точки зрения нецелесообразных.

Словом, так и расстались каждый при своем мнении. Четверка занялась

лагерем III. У Иванова разболелся палец--нарыв под ногтем. Потом появились и

боли в паху, и товарищи отправили его вниз.

Здесь мы оставим Иванова. Пусть спускается до лагеря I, а мы еще раз

сходим наверх. На этот раз с группой Хомутова.

Придя в лагерь III, Хомутов по радиосвязи поблагодарил группу Иванова

за благоустройство. Хомутову с товарищами предстояло устроить лагерь IV на

8250, который не доделали предшественники, сделать заброски, снабдить его

всем необходимым для дальнейшего штурма. "Встречный" план предполагал

прохождение целиком (или части) пути к пятому лагерю. Если они это сделают,

то путь к вершине будет открыт.

Мы с вами довольно подробно следим за действиями альпинистов в

подготовительный период не только для того, чтобы как можно точнее

воспроизвести общую картину движения гималайской экспедиции. Мне хотелось,

чтобы механизм поведения участников, тренеров, начальника экспедиции в

финальной, самой драматической и высокой, фазе восхождения был понятен и

вам, и мне, и, может быть, отчасти и им самим.

Можно было бы живописать трудности, тяготы, рассыпать метафоры и образы

на всем маршруте по юго-западному контрфорсу с выходом на Западный гребень,

но не хочется этого делать. Сам ход восхождения позволяет догадаться, сколь

не простым оно было.

Участок пути между третьим и четвертым лагерями будет еще не раз

фигурировать в нашей хронике, и поэтому любопытно познакомиться с ним,

пройдя маршрут с одним из альпинистов группы Хомутова Владимиром Пучковым:

"Первыми на маршрут из лагеря III на 7800 м вышли Голодов и Москальцов.

Через час выходим мы с Хомутовым. Ильинский остается в лагере. Берем с собой

кислород, скальные крючья, веревку, продуктовые рационы, упакованные в

синие, красные и зеленые капроновые мешочки, и бензин, запаянный в

консервные банки. Выходим на контрфорс, выводящий под вертикальные участки

черной стены. Останавливаемся для проведения дневного сеанса связи с базовым

лагерем, заодно перекусываем. На этот случай у нас в карманах по кусочку

сырокопченой колбасы, черный сухарь, сухофрукты и фляга с питьем. Наверху

виднеются синяя и красная точки--это Москальцов и Голодов преодолевают

трудный участок в верхней части стены с 10-метровым горизонтальным траверсом

по узкой полочке. После преодоления 5-метровой стенки они скрываются за

гребешком и больше не показываются.

Теперь наша очередь. Метр за метром поднимаемся вверх. Идти очень

трудно. Увеличиваю подачу кислорода до 1,5 л/мин. Сразу легче дышать,

движение становится более размеренным, меньше времени требуется на отдых

после каждого пройденного трудного участка. На вертикальных участках рюкзак

особенно оттягивает плечи, но по опыту знаю, что отдыхать от рюкзака нужно

как можно реже, только в местах, удобных для отдыха. В противном случае

устанешь еще больше--не от тяжести за плечами, а от работы, затрачиваемой на

сбрасывание и надевание рюкзака. Нужно следовать правилу--ходить с рюкзаком

даже на самых крутых участках, где, казалось бы, невозможно пролезть с

тяжелым грузом за плечами. Как только сделаешь отступление от этого правила,

тут же катастрофически падает скорость прохождения, так как много времени

затрачивается на вытягивание рюкзака. На следующем, менее крутом участке

снова хочется снять рюкзак и пролезть налегке. Вытягивать же наверх рюкзак

становится еще тяжелее.

Но вот пройдена крутая наклонная полка, вся испещренная каменными

перьями, готовыми сорваться из-под рук и ног при неосторожном движении.

Наверху каменная пробка, которую нужно обходить слева, цепляясь за ажурные

выступы, откидывая корпус в сторону от стены и потихоньку переваливаясь

направо. _ Вспоминается скальный маршрут, который был выбран в качестве

контрольного на летнем сборе 1980 г. под пиком Ленина. Там в верхней части

маршрута тоже был почти такой же участок. Разница "только" в том, что там

высота была 3600 м, а здесь 8200. Значит, тяжело в ученье, а в "бою" еще

тяжелее. Наконец видна горизонтальная полка, по которой можно просто

прогуляться, держась за выступы стены. Полка, правда, узкая, всего 20--30

см, но все-таки почти ровное место. Через 10 м горизонтального траверса

снова


41


вертикальная стенка с небольшим количеством зацепок. Зато зацепки

надежные, не отваливаются-- это хорошо. Вылезаю на острый снежный гребень,

переваливаюсь через него и вижу впереди относительно простой 20-метровый

камин, выводящий под новую стенку. На сей раз стенка с нависающим козырьком.

Отдыхаю несколько минут. Собираюсь с силой и пытаюсь вскарабкаться по

гладкой стенке, держась за зажим, надетый на перильную веревку. Не тут-то

было. Веревка маятником уходит в сторону, и меня боком откидывает вдоль

стенки. Возвращаюсь в исходное положение и делаю вторую попытку. На этот раз

удалось залезть на полочку. По заснеженным скалам подхожу под козырек,

отыскиваю под ним маленькие полочки,.на которые можно поставить рант ботинка

с толстой резиновой подошвой, подтягиваюсь руками на веревке и выхожу наверх

на заснеженную полку.

Перильная веревка почему-то раздваивается. Одна веревка идет

горизонтально влево, а другая вертикально вверх. Выбираю более простой путь,

иду влево по заснеженной полке, заглядываю за угол--увы, там забит крюк и

привязан конец веревки--дальше пути нет. Приходится опять лезть вверх.

Веревка импортная, очень эластичная, тянется как резина, лезть, используя ее

в качестве перил, крайне неудобно. Эта веревка хороша при страховке--с ее

помощью легко погасить энергию рывка, а для перил она не годится. Для перил

желательно использовать более жесткую веревку. Наша отечественная

рыболовецкая капроновая веревка идеальна в качестве перильной, но менее

удачна в качестве страховочной. Ничего не поделаешь, теперь наверху, на

перилах будет только эластичная веревка--наша вся кончилась. Выхожу и вижу,

что я у цели--на снежной подушке виднеется желто-синяя палатка IV лагеря.

Москапьцов и Голодов остаются ночевать, а мы с Хомутовым спускаемся в III

лагерь, чтобы завтра сделать еще одну заброску в IV лагерь. Завтра мы пойдет

наверх, а Юра с Лешей должны начать дальнейшую обработку маршрута--мы таК

спланировали нашу работу".

Забегая вперед скажу, что Хомутов и Пучков сделали еще один грузовой

выход на 8250, а Москальцову и Голодову не удалось продвинуться вверх. Близ

лагеря IV вырвался крюк, и Голодов, пролетев восемь метров, очутился на

узкой полочке, не успев даже испугаться. Но ушибиться успел, и этот ушиб,

видимо, повлиял на рабочее настроение двойки. Вместо прохождения маршрута

вверх, они спустились в третий лагерь и, как и другая двойка, сделали вторую

ходку с грузом на 8250.

Теперь вернемся на несколько дней назад в лагерь 6500 и увидим, что

Иванов неожиданно для себя встретил там Валиева. По предположению Иванова,

Казбек должен был в этот день спуститься в базовый лагерь. Ничего не

значащая или, более того, приятная встреча в другой ситуации сейчас

предполагала некоторые сложности морального характера.

Группа Мысловского, потом алмаатинцы, потом команда Иванова, потом

Хомутов с товарищами. Так

42

сложилась очередность выходов. Теперь Иванов и Вапиев возвращались в

один день, а алмаатинцы вышли на день раньше... Получалось, что пробыли на

высоте они больше, и это могло послужить основанием для изменения графика.

Иванов спустился в базовый лагерь и сразу попал на тренерский разбор.

Разбор был нервным. ("Задним числом,--пишет на полях Овчинников, против слов

"разбор был нервным",--думаю, чтб разбор был действительно трудным.

Представьте себе людей уставших, еще не остывших от работы, которым

предлагают вновь выходить наверх. Думаю, что разбор не следовало делать в

таких условиях. Это ошибка. Не хватило выдержки. Надо было подождать, пока

участники отдохнут. Мы забыли о добром русском обычае--накормить, напоить, в

баньку сводить, спать уложить, а потом разговаривать о делах. Отсутствие

выдержки в общем-то привело и к серьезным разногласиям. Возможно, каждый

находился под впечатлением своих забот: у Гамма и Овчинникова--одни, у

групп--другие".) Овчинников высказал Иванову сожаление, что группа не

проработала еще день... Иванов напомнил, что база, в конце концов,

предоставила четверке самой решать, что делать, но это не показалось

убедительным аргументом. Никто не сказал вслух, но за каждым выступлением

тренеров прочитывался упрек, что группа слишком бережно к себе относится.

Что, почувствовав "запах" вершины, альпинисты начали экономить себя, не

рискуя ради команды.

В этот момент еще никто, кроме четверки Иванова, не знал, сколь сложна

была работа между третьим и четвертым лагерями (Хомутов, Пучков, Голодов и

Москальцов еще находились в пути к 8250)...

Разговор, начавшийся вяло отчетом о работе' группы Валиева, попытками

Хуты Хергиани оправдать свой уход с совместной с алмаатинцами заброски

необходимостью съемок, постепенно раскручивался и пришел к тому, что Тамм,

видя необеспеченность лагерей главным образом кислородом для штурма,

предложил вернувшейся 19 апреля команде Иванова четвертым выходом установить

лагерь : V и вернуться 2 мая с тем, чтобы на штурм выйтк последними -- пятым

выходом.

К моменту возвращения команд Валиева и Иванова руководство экспедиции

вызвало из Тхъянгбо-че, где отдыхала четверка Мысловского, Шопина и Черного.

Мера эта была вынужденной. Все команды по три раза побывали наверху (Хомутов

с ребятами, правда, еще не спускался вниз), а верхние лагеря были не

обеспечены кислородом для дальнейшего штурма. Еще до того, как возникли

дебаты с Ивановым и Валиевым, руководитель и тренеры знали, что нужен

дополнительный грузовой выход., на высоту. Кто-то, спасая экспедиционные

дела, должен был обеспечить кислородом подступы к вершине.

Выбор пал на Шопина и Черного. Тренеры, объяснили его тем, что Шопин и

Черный были не вполне акклиматизированы из-за своих недомоганий-, и перед

штурмовой попыткой им нужен был еще,


один выход... В наших, "домашних", экспедициях практики "отрезания

хвостов" никогда раньше не было, и Овчинников с Таммом, давшие обещание

двойке выпустить их в конце концов к вершине, были искренни, но, думаю,

Шопин с Черным понимали, сколь призрачны их шансы, учитывая все

неожиданности, которые могла преподнести погода и сам ход восхождений.

Мужество, с которым они приносили свои цели в жертву команде,

заслуживает самой высокой оценки. И даже если бы материальная помощь их была

не столь существенна, сам поступок был прекрасным вкладом в успех.

Что касается Шопина и Черного--тут все ясно. Они оделись и пошли из

Тхъянгбоче. А вот почему Мысловский, отстаивая свою команду, не заставил

руководство поискать иное решение? (Впрочем, прав Тамм, написавший при

знакомстве с моей рукописью на полях в этом месте: "Что за ерунда! Если бы

Мысловский отстаивал, Иванов отказывался, Ильинский не слушался, это была бы

не экспедиция, а обреченный на гибель сброд". Но правда и то, что Иванов и

Хомутов отстаивали и отказывались.)

Можно предположить, что Мысловский тоже думал о необходимости

акклиматизации для Шопина и Черного. Может быть, не хотел привлекать

дополнительное внимание к себе, учитывая, что Москва бесконечно пеняла Тамму

за то, что он выпустил его на высоту. Возможны и другие мотивы, среди

которых не самым последним может быть тот, что Мысловский вообще не любит

вступать в борьбу и активно принимать чью-то сторону. Зачем портить

отношения с Женей Таммом и Толей Овчинниковым? Зачем, .чтобы ему, как

Иванову, насмерть стоявшему за свою команду, бесконечно выговаривали и

трепали нервы?..

(И вновь я обращаюсь к пометкам на полях: "Он стоял насмерть потому,

что все они (Иванов, Ефимов, Бершов, Туркевич) не имели сил работать в

полную нагрузку",--пишет Тамм. "Политика в группе Иванова определялась не

начальником и не Ефимовым, а связкой Бершов--Туркевич, причем главным

идеологом был Туркевич,--замечает на полях Балыбердин.-- Политика эта

совпадала с личными интересами Валентина, потому он так рьяно ее проводил.

Мудрый Иванов понимал, что, останься он без группы, шансы его попасть на

вершину упадут до нуля".

"Я не думаю так,--отвечает Овчинников.-- Иванов всегда приносил свой

рюкзак, куда требовалось, вряд ли в данном случае он проводил какую-то иную

политику. Я думаю, весь сыр-бор разгорелся из-за неправильного выбора

времени для разбора. Что касается Бершова, то он никогда не выступал с

какими-либо негативными мнениями".)

Читавшие рукопись комментировали выражение "насмерть стоявшему за свою

команду", но никто не вычеркнул его. И потому оно остается в силе.

Шопин, Черный, Хергиани и шерпы ушли на заброску. (Черный с шерпами

вынесут кислород на 7500 и оставят его на веревке, а Хута поднимет его

на 7800; потом Хергиани с шерпами еще раз поднимет кислород на половину

веревок до лагеря III, а Шопин с высотными носильщиками донесет грузы до

7800, спустится и еще раз поднимется с грузом, а потом пойдет "Вовик" Шопин

вниз с затаенной надеждой ждать часа, когда ему и такому же, как он,

молчаливому трудяге Коле Черному скажут: "Одевайтесь и идите на вершину".)

Но вернемся в базовый лагерь, где страсти разгораются все сильней.

Предлагая Иванову выйти с ребятами на установку пятого лагеря, Тамм

объяснил, что от первой команды остались Мысловский с Балыбердиным, что у

Валиева пока тройка, которая при таком сложном выходе менее эффективна, чем

четверка. Кроме того, алмаатинцы проработали на день больше четверки

Иванова, следовательно, и отдыхать должны больше.

Этот последний аргумент вызвал нервную реакцию всей ивановской

четверки. Она считала его по меньшей мере формальным. Иванов отказался

выходить через пять дней...

В описании этих событий возможны некоторые сдвиги по времени, но они не

принципиальны. Суть и характер разговоров не отвергает никто из рецензентов.

"Впечатление такое, что решили загнать группу,--говорил Ефимов.--Ребята

приходили с восемь двести на рогах. Валились с ног. Выжили. И опять наверх?

Без полноценного отдыха?"

Раньше Туркевич сказал Евгению Игоревичу, что он хочет, чтобы "по нашим

костям Мысловский зашел на вершину". Теперь Иванов упрекнул Тамма в том, что

он нарушает очередность и хочет выпустить их четверку впереди двух по

очереди групп, чтобы прикрыть Мысловского.

Тамм сурово ответил, что установка лагеря V работа не для двоих, а для

полноценной группы и что он ничего не хотел и не хочет...

Тогда Ефимов сказал, что едва ли можно назвать полноценной группой

вернувшуюся с 8250 четверку, которой предлагают выйти на высоту 8500 через

пять дней после возвращения.

-- Это существенное замечание,--сказал Тамм.--Завтра соберется

тренерский совет и решит, учтя замечание.

Но и на следующий день ничего не решилось. Овчинников предложил

выпустить двойку Мысловский--Балыбердин для обработки маршрута, но Тамм

отверг этот вариант. Вновь возник вариант четверки Иванова--теперь им

предлагалось выйти на установку лагеря V с попыткой последующего выхода на

вершину. И Тамм и Овчинников считали, что это возможно... Все возможно, но

после отдыха, считал Иванов...

С"Но я никогда не упрекну Иванова,--пишет на полях Овчинников,--в том,

что он не хочет что-то сделать, поскольку знаю, что делает он всегда

больше... А до вершины было еще далеко".)

25 апреля спустится в базовый лагерь Хомутов с командой, и на Горе

никого не будет. Колесо, которое было с такими усилиями раскручено, грозило

остановиться.

43


В это время к вернувшемуся из Тхъянгбоче после отдыха Мысловскому

подошел Овчинников и предложил подумать о варианте выхода двойки на

установку лагеря V и, возможно, на вершину с поддержкой группы Иванова или

Валиева. Как рассказывал Овчинников, он рассчитывал на желание быть первым и

одновременно на покладистость Эдика, на Володю, который еще на спуске с пика

Коммунизма показал старшему тренеру, что для него невыполнимых задач нет...

Эта тема возникала в разговорах Мысловского и Балыбердина еще до спуска на

отдых. Вариант экономил много времени (не надо было дожидаться установки

одной из отдохнувших четверок предвершинного лагеря), но таил в себе немало

риска. "Эдик не хотел идти к Тамму, хотя я очень его просил,--пишет

Балыбер-дин.--Помог Овчинников, и они вместе пошли к Евгению Игоревичу с

вариантом передовой двойки".

Это был трудный момент для начальника экспедиции. Начатое столь давно

дело, потребовавшее невероятных усилий сотен людей, дело, которое на два

года стало содержанием жизни всех участников экспедиции, находилось в прямой

зависимости от одного его слова.

Он прекрасно понимал, сколь опасен, нежелателен выход одной двойки.

Во-первых, им предстояло начиная с высоты 8250 выполнять работу четверки;

во-вторых, Тамм прекрасно понимал: пусть опыт Мысловского бесспорен, пусть

Эдик необыкновенно волевой человек и знает в высотном альпинизме больше

многих, но Мысловский старше всех, и (при всем его, Тамма, недоверии к

рекомендации медиков) Эдику определен потолок--высота 6000. Правда,

Мысловский в последних выходах опроверг эти рекомендации, но кто знает,

ценой каких усилий? И каких усилий потребует от него еще большая высота?..

Хотя Овчинников предложил, Романов не возражал, Тамм больше других брал

ответственность за судьбу Мысловского, за судьбу всей экспедиции и за

репутацию советского альпинизма.

Была ли необходимость рисковать столь многим? Ведь существовали другие

двойки, четверки... (Заметки на полях: "В этот момент их не было, а ждать

слишком рискованно для всего дела",--Тамм. "Существовали, но больше никто не

сделал из строя шаг вперед",--Балыбердин. "К сожалению, да!"-- Овчинников.)

Наверное, была, но было и что-то большее, что не позволяет упрекнуть

Тамма и Овчинникова в их решении: может быть, уверенность, что Мысловский с

его упорством дойдет даже на пределе своих возможностей (ведь

Мысловский--ученик Овчинникова, его альпинистское "альтер-эго")...

А может, это была все та же нереализованная мечта об Эвересте

восходителей старшего поколения, и Мысловский представлял в Гималаях

поколение альпинистов Тамма и Овчинникова? Они шли его ногами, цеплялись за

скалы Эвереста его руками... И в связке с ним шел Балыбердин--самый готовый

физически и, я бы сказал, невероятно самостоятельный альпинист, привыкший

все делать сам, работоспособный и упорный. Смысл был не в

том, чтобы помогать Мысловскому, а в том, чтобы Мысловскому не надо

было помогать напарнику. С собой Эдик справится сам, а Володя и подавно.

Может быть, так думали тренеры...

Иначе я не могу объяснить, почему образовалась эта двойка--связка

людей, непохожих по темпераменту, по психологии, но обладающих одним

необходимым качеством для общего дела--терпимостью. Поэтому, когда

Мысловский с Балыбердиным решили идти устанавливать пятый лагерь на высоте

8500, Тамм предложил, если останутся силы, идти к вершине. Овчинников же

настаивал: вершина без всяких "если"! Это было небеспристрастное решение.

Это было решение, продиктованное страстью.

Страстью были проникнуты действия самого Мысловского, лучше других

знавшего свои возможности, и действия Балыбердина, единственного из наших

вышедшего на вершину без кислорода... Страстным было лунное восхождение

Бершова и Туркевича, и решение Иванова и Ефимова ночевать без кислорода,

чтоб сберечь его на штурм, две попытки Ввлиева и Хрищатого и отчаяние

Ильинского с Чепчевым, вынужденных вернуться вниз из-под самой вершины, и

бросок через четвертый лагерь сразу в пятый группы Хомутова, и страдания

Шопина и Черного--все было исполнено высокой страсти. Слава ей!

В этот момент, когда, проникнутый благородной патетикой, я, забежав

вперед нашего рассказа, крикнул: "Слава ей!"--надо мной громко и с некоторой

иронией каркнула знаменитая тхъянгбочская умная ворона. Тогда я еще не

разговаривал с альпинистами и не знал, что она ежедневно будила их

карканьем, вычислив, что украсть у альпинистов кусок сыра можно тогда, когда

они едят, а едят они после того, как встают. Все четыре группы охотились на

умную ворону, поскольку силки, которыми пытались поймать фазанов и уларов,

она спокойно и без хлопот оставляла без приманки, и главное, иногда она

прилетала с подругой. Привлеченный каким-то осмысленным карканьем, я пошел к

дереву, на котором она сидела, и тут же с другого дерева слетела ее подруга

и моментально вытащила из сумки патрончик с обратимой пленкой. Увидев, что

дело сделано, умная ворона моментально прекратила каркать и тут же

улетела--по-видимому, проявлять.

Я сидел лицом к Эвересту и смотрел на маленькую уютную долинку ниже

отрога, где стоит монастырь. Отсюда, отдохнув и понервничав, одна за другой

поднимались группы в базовый лагерь мимо хранилища скальпа йети в Пангбоче,

мимо хижин Лобуче и Пхериче...

Как развивалась финальная часть этого грандиозного драматического

действия, мы пока не знаем. Затянувшаяся преамбула собственно восхождения,

быть может, изобилует большим количеством имен, фамилий, обозначений лагерей

и цифр, но ты прости меня, читатель. Я пытаюсь восстановить события по

документам и воспоминаниям участников уже спустя полгода после события. За

это время почти все альпинисты записали коротко или длинно свои впечатления.

И оказалось, что взгляды на одни и те


44


же события не сходятся. Не сходятся даты и высоты иногда (поскольку они

определялись без инструментов). И многие из поступков толкуются по-разному.

Поэтому я хотел в части, предшествующей описанию четвертого выхода,

воссоздать пусть неполную, но относительно точную картину подготовки к

решительному штурму.

Что касается событий, начавшихся после отдыха в Тхъянгбоче, то они мне

пока неизвестны. Сидя на пригорке и глядя на пару ворон, уносящих мою

отснятую пленку, я решаю вопрос, как утром мне отправиться вдогонку за

альпинистами, не обидев Алю Левину и Диму Мещанинова. Я иду к монастырю,

вхожу во дворик, ограниченный стеклянной галереей, прохожу к хранилищу и

выхожу в боковую дверь к молельным барабанам, иду, правой рукой раскручивая

каждый из них, и думаю: "Какая же я свинья! Почему нам не пойти втроем? Все

равно-- каждый напишет свое. Меня интересуют те самые "отчего?" и "почему?",

о которых я писал в связи с приездом в Непал, подробности восхождения; Дима

хочет сделать беседы, Аля--репортажи... Да и вообще, шли вместе, надо и

дальше".

Придя к палаткам, разбитым совсем рядом с монастырем, я застал там

нашего врача Таню Кузнецову со своим медицинским ящиком, с которым она,

кстати, в качестве врача лыжной женской команды "Метелица" ходила по

Ледовитому океану. Рядом с ней сидела покрытая каким-то индейским загаром

Алевтина и спрашивала мазь от ожогов. Она готовилась к достижению высоты

5400 и от похода по тропе за альпинистами отказалась.

-- Давай попрощаемся,--сказала Аля,--а то я

влезала в барокамеру и мне дали допустимую

высоту девять тысяч метров, но только на самолете,

так что чем кончится мой поход--неведомо.

: Мы обнялись. Дима решил подумать до утра, поэтому мы с ним не

обнимаемся, а, забрав Алю, идем, надев все теплое, потому что вдруг

заморосил снег, в шерпский кабачок, расположившийся у самого входа в храм.

Там мы вместе с шерпами пили их национальный напиток и угощали их своим

национальным напитком. Скоро весь кабачок уже не сомневался, что наша

мужественная подруга собирается восходить на Эверест, поскольку мы

показывали вверх в сторону Горы. Шерпы подходили к Але, с уважением

рассматривали, а потом все вместе (только мы с Димой без слов) пели в честь

Алевтины какую-то важную с притопыванием песню.

Атмосфера в кабачке была столь торжественно деловая, что у меня

возникло желание пожертвовать монастырю, как это делают все экспедиции на

Эверест. И только отсутствие в Димином лексиконе шерпских и тибетских слов и

нетвердое выговарива-ние родных русских (вследствие усталости, конечно)

остановило наш благой порыв.

Утром Дима, пожаловавшись на головную боль (по-видимому, влияние

высоты), сказал, что он, конечно же, готов разделить со мной путь, но

желание увидеть скальп йети вынуждает расстаться.

-- Скальп я увижу в Пангбоче, альпинистов в

Катманду, а с тобой... давай попрощаемся,--сказал

Мещанинов.

Мы с тоской посмотрели на место у самого входа в храм, где, как и у

нас, открывали только в одиннадцать, и обнялись. Попрощавшись с ребятами и

захватив у мистера Бикрима билет на самолет, немного чая и сухарей (есть я

все равно ничего не мог), я с шерпой Тхумбу вышел из Тхъянгбоче. На пороге

храма стоял монах в красных одеждах. Ветер трепал привязанные к шесту

красные и желтые ленты. Они тянулись в сторону Лхоцзе. Як все так же щипал

ярко-зеленую траву на фоне сизой Сагар-матхи, по поляне бежал крохотный

мальчишка в красной курточке и совершенно без штанов, у каменной стены сидел

старик и смотрел на горы.

Я постарался запомнить и монастырь, и ленты, и снежный флаг за

вершиной, и бегущего мальчонку, и яка, и старика. Здесь очень мало стариков.

Многие умирают молодыми.

Тхумбу взял мой рюкзак, я--сумку с фотоаппаратами, и мы пошли. Мы шли

быстро, только один раз я остановился у зарослей рододендронов. И тут из-за

деревьев по тропе вышли ко мне мои добрые знакомые София и Дэвид. Мы

сбросили поклажу и, положив на плечи руки, стали плясать, радуясь встрече.

Тхумбу, увидев, что праздник, снял рюкзак и присоединился к нам. Так мы и

плясали-- мексиканка, русский, американец и шерпа--в центре Гималаев под

ясным синим небом, среди цветущих рододендров, и было нам хорошо и все

понятно.

-- Мы все должны жить,--закричала София в

горы,--весь мир! All the world round!

Шерпа не понял. Тогда она поставила нас в круг и стала касаться груди

каждого и приговаривать:

-- Живи, живи, живи...

Трое молодых парней, проходивших по тропе, с удивлением смотрели на

нас. Дэвид спросил, откуда они.

-- Из Австралии.

София быстро поставила их в круг:

-- Теперь весь мир, все континенты...

Я как мог сообщил, что есть еще Африка.

Я был в Кении,--сказал один австралиец.

О'кей,--сказала София,--значит--все...

И она снова весело повторила свое заклинание, и мы разошлись.