Geum.ru

Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира

Вид материалаДокументы

Содержание


Вечер в Лукле
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   52

Вечер в Лукле



После Намче-Базара дорога шла только вниз, и через шесть часов ходьбы я

увидел на берегу Дудх Коси, за рекой, желтые с зеленым "кемпинговые" палатки

нашей экспедиции.

Возле палатки с надписью "Тренерский тупик (мозговой центр)" я встретил

Тамма. Он был в своей синей куртке и штанах гольф. Едва успел представиться,

как стал свидетелем международного инцидента между Балыбердиным и шерпани

средних лет.

Пока альпинисты, сидя в палатках или греясь на заходящем солнце, лениво

переговаривались или играли в преферанс, Балыбердин тащил дерево. Довольно

большое дерево он волок один, потом также один стал рубить его и разжигать

костер, но

45


тут пришла невысокая тоненькая женщина, разбросала костер и стала

шуметь, что это ее земля и повалившееся дерево тоже ее. Она запросила за

него, как водится, втрое, но, получив двадцать рупий, успокоилась.

Овчинников, надвинув поглубже свою киргизскую шапку, порассуждал, что это

вряд ли ее земля и ее дерево и что нужно бы спросить у нее бумаги, но мы с

Таммом его убедили, что дать двадцать рупий проще, к тому же женщина,

несомненно, безграмотна и никаких бумаг у нее, по всей вероятности, нет.

Балыбердин, увидев, что конфликт исчерпан, вновь взялся за дерево с

прежним упорством. Тамм отвел меня к палатке с надписью "Площадь

Дзержинского" (в которой, вероятно, жили в базовом лагере офицеры связи) и

сказал ребятам, чтобы они меня приютили. Слух об отбившемся от стада

корреспонденте, по-видимому, прошел по лагерю. Во всяком случае, мои

появления не вызывали вопросов, да и сам я их пока не задавал.

Я вообще, появляясь в новых местах или общаясь с новыми людьми,

стараюсь не бросаться в пучину работы или общения, а адаптируюсь. Я должен

сперва как бы занять место в пространстве и чувствовать в этом месте себя

относительно защищенным. Например, приезжая в город, или деревню, или

страну, первое, что я делаю,-- начинаю кружить. Мне нужно узнать все улицы и

дворы, окружающие мое жилище, и в какую сторону центр, в какую вокзал и где

мне предстоит работать. Только пошатавшись по окрестностям и запомнив мелкие

приметы, проходные дворы и закоулки, я начинаю знакомиться с людьми. Знание

географии придает мне уверенности, словно я резервирую себе пути к

отступлению...

Точно так же без всякого расчета, по одному лишь чувству я стремлюсь

занять естественное место в разговоре с человеком, о котором предстоит

написать. Мне неважно, о чем беседа, потому что я не работаю во время нее, а

действительно беседую, стараясь быть интересным и, главное, полностью

открытым для собеседника. Если буду хитрить, ловчить и "выводить на тему", я

обречен: только доверие рождает доверие... С другой стороны, мне известно,

что расслабленный разговор тоже нехорош, хотя может иметь вид товарищеский,

потому что, как в жизни человек половину всей информации об окружающем его

мире получает, говорят, в течение первых пяти прожитых лет, так и при

встрече с человеком главное (возможно, больше половины) узнаешь в первые

часы общения. И торопить нельзя события, и прозевать нельзя.

Мне очень повезло с беседами о восхождении, потому что я был первым

посторонним человеком, готовым выслушать, а альпинистам было что вспомнить.

Быть может, они и забыли какие-то события, но те, о которых говорили, были

им важны.

Весь остаток дня я бродил среди палаток, ведя в основном разговоры о

Москве, о футболе, о новом и пока еще недостаточно оцененном явлении миру

футбольных сранатов-подростков, о том, что я знаю из газет про восхождение.

Я обещал им огромный успех (а Балыбердину--увиденную им в газете мою

46

фотографию "Фея лета"), бесконечное количество встреч с восторженными

почитателями и трудности, которым они подвергнутся, если станут делить

награды, лавры. Они слушали, иногда иронически улыбались, присматриваясь ко

мне.

"Обедоужин" накрыли на траве, расстелив клеенку. Повара напекли свежих

лепешек вместо хлеба. На скатерти разместилось большое количество разных

консервных банок и баночек--остатки экспедиционных запасов Воскобойникова.

"Мини-сосиски", кусочки языка, ветчина... Ели неторопливо, но с аппетитом,

который с каждым днем набирал силу.

Туркевич предложил "вбросить шайбу". Я спросил, что это такое, и все

засмеялись--узнаешь еще. Евгений Игоревич отрицательно покачал головой.

Потом кто-то поднялся, сказав:

-- Садись поближе, а то останешься голод

ным,--и скоро вернулся с консервной банкой типа

шпротной, на ней скотчем была прикреплена бумаж

ка с надписью: "Вишнево-виноградный напиток".

Спирт для экспедиционных нужд был закатан в

консервные банки, которые кто-то назвал шайбой.

Отказав во вбрасывании, Тамм пошел к своей

палатке. Балыбердин встал посмотреть, горит ли

костер. Все потянулись к огню.

Затеялся тихий разговор о будущей гималайской экспедиции, о возможности

и необходимости ее как естественного продолжения Эвереста-82.

А куда?

Да куда-нибудь, где интересно. Может быть,

Лхоцзе--Южная стена. Ее никто не мог пока прой

ти... Если югославы не пройдут, то можно Лхоцзе...

Или на Канченджанге есть стенной маршрут, кото

рый и до половины не пройден...

Меня так и подмывало в этот момент спросить их, расслабленных теплой

ночью, что же их все-таки гонит на вершину. Это было время знакомства,

время, когда глупый вопрос еще не становится бестактным. Впрочем, почему

такой уж глупый? Для большинства людей, не связанных с альпинизмом, он

вполне понятен, потому что мы, эти люди, в одну минуту хотим понять то, что

"дети гор" постигают всю свою жизнь. И часто мы задаем вопрос "зачем?" не

для того, чтобы понять, почему они лезут к вершине, а для того, чтобы

объяснить, почему мы туда не идем. И, может быть, оправдать свое нехождение.

Все это я понимал и все же, если бы не урок Германа Буля

--первовосходителя на Нанга-Парбат (8126), который на вопрос "зачем?" на

устроенном в его честь в Вене приеме ответил: "Чтобы хоть там не слышать

этого вопроса", возможно, не удержался бы от соблазна. А может, удержался

бы. Ведь не задавал же я его раньше ни спелеологу Геннадию Пантюхину, когда

он спускался в черное мокрое чрево километровой глубины пещеры, ни

океанологу Александру Подражанскому, "нырнувшему" в аппарате,

приспособленном для морской воды, на дно пресноводного Байкала. Теперь я не

задал его восходителям на Эверест.

-- Раз есть вершина--конец пути или дно-

конец пути, значит надо найти этот путь и пройти по


нему,--отвечаю я за них, хотя никто не пристает ко мне с вопросами

после достижения мною в Гималаях высоты едва не четырех тысяч метров без

рюкзака.--И еще: поднимаясь в гору, спускаясь в глубину, они открывают нам

новые вершины и глубины. Разве не стал после восхождения нам ближе Непал,

понятнее Эверест?

Да-а,-- говорит доктор Свет Петрович, сидя у

костра,--тем не менее, не оказалось на Горе ни

одного журналиста. Опаздывает ваш брат. Вот

когда ходоков на полюсе встречали, там были

представители организаций, частные лица, даже

поэт был и торт. А ведь трудностей, судя по неплохо

организованным сообщениям в печати, тоже было

немало. То полыньи, то торосы, то очередной мешок

с продуктами не туда попал...

Как ты считаешь, если сравнить, интерес у

людей был больше к экспедиции лыжников к Север

ному полюсу или к нашей?

Голодов все время либо улыбается, либо как бы улыбается. Он из Алма-Аты

и раньше входил в команду Ильинского, но потом отпочковался. Здесь чаще я

его видел рядом с Юрием Кононовым, переводчиком и радистом экспедиции,

который жил в базовом лагере в палатке с надписью: "Сала та кивбасы на

продажу нэ мае". Об особенности Голодова постоянно как бы улыбаться я не

знал и решил, что вопрос об экспедиции Шпаро либо таил в себе подвох, либо

был решен и мне предлагался тест.

Больше того, я услышал два вопроса: первый -- мое мнение об экспедиции

Шпаро, и второй, ревнивый,--о ком больше'пишут?

На второй вопрос ответить было просто, потому что одной из

многочисленных задач Шпаро было именно то, что на английском ("инглиш")

называют "паблисити".

Газета организовала экспедицию. Ее рекламировали везде, и это было одно

из тех событий, которое, собственно, и рождено было для прессы. Никто не

станет оспаривать сложности туристского похода и опасности--действительно,

можно нырнуть в полынью, но едва ли его реальные сложности соответствовали

описываемым.

Заслуга Шпаро в том, что он нашел "спонсора" (так называют фирму или

частное лицо, которое, субсидируя теннисный, или лыжный, или автомобильный

турнир, использует спортивное действие для рекламы). Спортивное значение

похода мне представляется не слишком большим. Во-первых, шли они по льду с

дополнительными забросками. Чего не хватает--закажи и получишь. Во-вторых,

дойдя до условной цели, они были сняты самолетами, а не вернулись назад.

Это, правда, я уже отвечал на первую половину вопроса Голодова.

В отличие от восхождения на Эверест или любой иной восьмитысячник, где

с каждым шагом путь становится труднее (все меньше кислорода, все ниже

температура, все сильнее ветры), при восхождении на полюс условия в начале и

в конце пути примерно равные. Это ведь на глобусе полюса имеют крайние

точки--самая верхняя и самая нижняя, а в жизни--это бескрайнее плоское поле.

С полыньями, с торосами или без них. И что вдоль берега, что в глубь

океана--сложность приблизительно одна. Долго идти--тяжело.

Есть и другие различия. Лыжный маршрут от произвольной точки к условной

нельзя назвать "логичным". И еще. Вершины Эвереста невозможно достичь

никаким иным способом, кроме как влезть самому. И никаким иным способом ее

не покинуть, кроме как сойти самому (в нашем маршруте) или на руках

товарищей (разве что теоретически). Никакой прогресс не может заменить

человека на Горе. Ни вертолет, ни самолет не смог бы спустить Онищенко с

высоты 7300 (а ведь до вершины еще полтора километра по высоте), а снять со

льдины больного или уставшего можно в любом месте пути.

Так я отвечал Голодову, тем самым признавая, что альпинисты в период их

работы на Горе из-за отсутствия информации уступали высокоширотным туристам

в популярности у журналистов, а следовательно, и читателей. Но теперь, по

достижении результата, люди, сопоставив события, должны воздать альпинистам

должное.

-- Та то--цацки,--сказал Туркевич.

А Сережа Ефимов взял гитару, на которой расписались все участники

гималайской экспедиции: "...Ах оставьте ненужные споры..."

Я пошел искать Евгения Игоревича.

Может быть, я не прав, может быть, у Димы Шпаро есть высокая идея, а

реклама и ощущение себя героем ("Твой полюс")--это вещи, неизбежно

сопутствующие делу неординарному. Неужели и эти, которые сидят сейчас и

считают "та то--цацки", или хотя бы кто-то из них, поднимут себя над

другими, найдя удачного спонсора?

Тамм сидел в палатке и при свете фонаря перелистывал бумаги. Близилась

пора всяческих отчетов и ответов.

В Катманду кто-то в посольстве мне сказал: "Тамму еще предстоит

объясниться за свои решения". Тогда вечером в зеленом лагере я спросил, за

какие решения ему предстоит объясняться. Он улыбнулся, отчего вся его

суровость моментально улетучилась, и сказал:

-- Видимо, за Мысловского.

Мы помним, что по плану после третьего выхода все группы должны были

спуститься на отдых. Решено было, что отдыхать альпинистам полагается не

менее десяти дней с посещением Тхъянгбоче. Природа вблизи монастыря

живая--птицы, цветы, зеленая трава. После неприветливых камней, льда и снега

это был подарок. Но этот подарок мог достаться не всем. Увидев, что план в

связи с болезнями, скверной погодой и недоработкой выполнен быть не может,

Тамм предложил Иванову с товарищами выйти на обработку дороги до пятого

лагеря с возможным выходом на вершину. Думаю, Тамм понимал, что после

пятидневного в базовом лагере отдыха группа Иванова, только что вернувшаяся

с обработки маршрута до 8250, в лучшем случае установит лагерь V на 8500. На

вершину им выйти едва ли хватит сил, но начальник экспедиции


47


настаивал, забывая, что то, что понятно ему, понятно и Иванову. О том,

чтобы вытащить из ивановской колоды пару тузов, показавших себя виртуозами

на отвесных подступах к лагерю 8250, не было даже мысли. Иванов не даст

рушить четверку, да и Туркевич с Бершовым зададут вопрос: если двойка, то

почему не Мысловский с Балыбердиным? И сами (Туркевич здесь скажет за двоих]

ответят на этот вопрос--за ними не зержавеет.

Группа Валиева, как и Иванова, тоже устала и тоже отказалась идти

ставить пятый лагерь. Кроме того, они хотели подождать Ильинского, отдохнуть

и всем вместе штурмовать вершину.

Оставался Мысловский с Балыбердиным. Мы уже говорили, как возникла идея

идти устанавливать лагерь V вдвоем. Теперь эту идею предстояло осуществить.

Тем более, что это был единственный выход из создавшейся ситуации.

Овчинников предложил обдумать вариант работы двойкой Мыслов-скому, который

был уже подготовлен Балыбердиным к принятию решения.

Может быть, мое построение несколько искусственно, но весь ход событий

наталкивает на мысль, что это был тот самый момент, когда Эдуард мог и

должен был помочь Евгению Игоревичу, равно как и Анатолию Георгиевичу и всем

остальным. За хлопоты и выговоры, связанные с отменой залретов выходить

Мысловскому на высоту, надо было расплачиваться.

Никто не требовал платы, но Мысловский, как альпинист, как товарищ

Таима и Овчинникова, не мог, мне кажется, не испытывать чувства долга перед

этими людьми, которые, оказавшись в сложной ситуации, рассчитывали на него.

Это был час Эдуарда Мысловского. Он пришел с Овчинниковым к Тамму сказать,

что готов идти с Балыбердиным на установку пятого лагеря.

-- С выходом на вершину,--добавил Овчинников.

Отвлекаясь от разговора с Таммом. я вспоминаю реакцию Владимира

Балыбердина на предложение после возможной установки лагеря выйти на

вершину. "Я почувствовал себя идущим по канату над пропастью fa я не умею

ходить по канату)... Если будет идеальная погода... если окажется не слишком

сложным участок между четвертым и пятым лагерем,., если Эдик будет себя

нормально чувствовать (в себе я не сомневался), то мы сможем взгромоздиться

на самый верх. Если нет, то второй возможности нам не дадут.>,

Тамм понимал, что двойку нужно поддержать, после чего был разработан

план. Он включил уже целую обновленную программу финальной части экспедиции.

Первоначально предполагалось, что вслед за Мысловским и Балыбердиным пойдет

группа Валиева, но потом решили, что четверка лучше тройки (перед выходом

наверх Ильинскому надо было отдохнуть, поскольку он позже других вернулся в

базовый лагерь), и вслед за первой двойкой теперь должна была идти команда

Иванов--Ефимов, Бершов--Туркевич.

Балыбердин, узнав об этом, заметил Тамму, что считает тройку

алмаатинцев гораздо надежнее

хлипкой команды Иванова. Ах, если б знал Балыбердин в ту минуту, как

повернется дело, если бы знал, что именно эта перестановка, возможно,

сыграет самую решающую роль в его и Мысловского жизни.., (Хотя нет сомнений,

что и команда Ильинского--Валиева, и любая другая не оставили бы товарищей в

трудной ситуации одних... Но мы забегаем вперед.)

По плану Тамма Мысловский с Балыбердиным должны затащить необходимый им

для жизни минимум в четвертый лагерь, обработать маршрут между четвертым и

пятым лагерями и затем поставить палатку.

-- На этом их основная задача кончалась,-- говорил Тамм.-- Если они

чувствовали силы и возможности, то тогда начинала действовать система

поддержки.

Обработав маршрут до 8500 и установив палатку лагеря V, двойка должна

была сойти в лагерь IV (8250], куда группа Иванова должна была поднести

штурмовой кислород, и вернуться в лагерь 111 (7800) на отсидку. Третий

лаг&рь был в этой круговерти опорным (кстати оказалось его

обустройство), В дальнейшем схема до заброски кислорода штурмующим должна

была сохраниться. Пока группа Иванова отсиживалась бы перед штурмом,

следующая четверка должна была забросить для них штурмовой кислород на 8250

и уйти в лагерь III. Следующая за алмаатинцами четверка Хомутова повторила

бы операцию с заброской баллонов в четвертый лагерь и пошла бы в лагерь III

на отсидку, пока бывшие его хозяева шли на вершину. Замыкали бы всю эту

"кардиограмму" Шопин с Черным. Каждая последующая команда обеспечивала

кислородом предыдущую.

Эта схема требовала высокой точности и тщательности в выполнении, но

зато давала возможность в короткий срок подняться всем участникам экспедиции

(теоретически].

Итак, была создана новая схема, которая предполагала успешное или как

минимум благополучное завершение штурма.

И вот в тот момент, когда экспедиция наконец нашла выход из кризиса,

когда решение о выходе двойки было принято и назначен срок, на радиосеанс с

базовым лагерем в Министерство туризма Непала приехал посол А. В. Визиров.

Посол передал требование точно следовать приказу, который запрещал

Мысловскому подниматься выше шести тысяч метров.

Тамм уже не мог ломать планы и сказал, что В этом предэкспедиционном

приказе есть пункт, в котором говорилось, что в любой ситуации следует

исходить из основной задачи. Основная задача-- подняться на вершину, и Тамм

намеревался ее выполнить...

Посол пожелал удачи и попросил быть поаккуратней. Главное, чтобы все

были целы.

Через несколько дней из Москвы е Катманду прилетел заместитель

начальника Управления прикладных видов спорта Спорткомитета Э. А.

Калиму-лин. Я уже говорил, что Калимулин вел себя в Непале с пониманием

нужд, задач и проблем экспе-


48


диции, и Тамму удалось убедить его в целесообразности уже принятых

решений.

Мысловский и Балыбердин готовились к выхо-ДУ-

Утром в зеленом лагере у речки альпинисты встали кто когда хотел, но

каждый, вставая, обращался к Анатолию Георгиевичу Овчинникову с беззлобной

иронией, спрашивая, была уже пробежка и зарядка или сегодня выходной.

-- Выходной, до Катманду выходной,--говорит Овчинников, разминаясь.

Потом пошли умываться к ледяной реке, потом завтракали и медленно

собирали вещи для перехода в Луклу. Пестрый лагерь превратился в груду

вещей, и скоро по двое, по трое, а кто и по одному альпинисты зашагали по

тропе в Луклу.

На лужайке у камня, на котором сохнет желтая майка с длинными рукавами,

лежит Балыбердин и пишет дневник. Он не расставался со своими записями ни в

базовом лагере, ни в высотных лагерях. Сейчас расшифровывает свои иероглифы

и переписывает то, что вспомнил, из красного блокнота в клеенчатую клетчатую

тетрадь. Он восстанавливает события, восстановим их и мы.

Вот уже несколько недель погода не баловала альпинистов. Снег, холод,

ветер. В базовый лагерь зачастили гости. Туристы идут по тропе, и теперь у

них появилась цель--посмотреть на бивак советской гималайской экспедиции,

тем более что по тропе распространился слух, что русские гостеприимны--всех

кормят. Пришлось вывесить дощечку, на которой было написано, что трекинг

окончен и дальше базовый лагерь. Альпинисты, соскучившиеся по общению, были

даже рады визитам, пока их было немного.

В лагере обменивались новостями: Калимулин сообщил, что с китайской

стороны идут две экспедиции--американская и английская (потом, после

завершения нашего похода, станет известно, что ни та, ни другая команда не

минует трагической развязки--в каждой из них погибнут восходители). Живой

отклик получило сообщение о том, что телевизионщики идут вот уже три дня из

Луклы и что Венделовский, который ходил пешком в Катманду ремонтировать

"Болекс", возвращается с ними вместе в базовый лагерь.

24 апреля весь состав экспедиции, кроме групп Иванова и Ильинского,

построился у флагштока. Евгений Игоревич Тамм вручил флажки-вымпелы СССР,

Непала и ООН Мысловскому и Балыбердину. Обстановка была торжественной.

С этого момента установку пятого лагеря с попыткой штурмовать Эверест

можно считать официальной программой двойки Мысловский-- Балыбердин. Володя,

по его словам, еще пытался объяснить тренерам, что выход к вершине после

такой сложной работы, как установка лагеря V, нельзя планировать, но сам

надеялся забраться "на самый верх".

Спустившаяся из лагеря IV четверка Хомутова, которая не прошла вверх,

тем не менее считала, что путь из лагеря 8250 в лагерь 8500 можно проложить

за один день, работая, конечно, с кислородом. Что после первых трех-четырех

веревок склон несколько теряет крутизну... Но будем помнить, что Мысловский

отправлялся на эту работу вдвоем. Правда, вдвоем с Балыбердиным... Работа

огромная, и к тому же неясно, сколько кислорода удастся вынести в третий

лагерь Шопину, Черному, Хергиани и шерпам. Шерпы из-за большого количества

снега не могут дойти до третьего лагеря, а порой и до второго, оставляя

грузы на полпути...

24 апреля вся четверка Хомутова отправилась на отдых.

Теперь в базовом лагере кроме двойки восходителей оставались "члены

хоздвора" и шерпы. По их наблюдениям, после обильных снегопадов должна

установиться хорошая погода, но ее все нет, и все ее ждут.

По рекомендации Овчинникова Мысловский с Балыбердиным рассчитывают вес

рюкзаков, и получается, что на участке от третьего, обеспеченного

кислородом, лагеря до четвертого необходимо взять за спину по двадцать

килограммов (!) груза и вынести его (мы помним, что это самый сложный,

вертикальный участок маршрута) на высоту 8 километров 250 метров.

Необходимого груза! Хорошо, если вынесут. Но мы запомним и этот участок, и

этого веса рюкзаки...

27 апреля в шесть часов утра Эдуард Мысловский и Владимир Балыбердин

вышли на штурм Горы. В базовом лагере уходивших провожали Тамм, Овчинников,

Воскобойников и другие официальные лица. Оператор Дмитрий Коваленко отснял

все это на пленку с помощью одного из восьми аппаратов киноэкспедиции.

Группа телевизионщиков и Венделовский опоздали к прощанию. Иванов, Ефимов,

Бершов и Туркевич к этому времени уже в базовом лагере.

Восходители прошли мимо ритуального огня, и метров через двести

Балыбердин провалился в ледниковую лужу, промочив ноги. Мысловский позже дал

ему запасные свои носки. В лагере I они заночевали с несколькими шерпами,

которые работали на заброске грузов. Вечером они сказали Навангу, что если

он будет в состоянии, пусть идет с ними на вершину. Наванг обрадовался этому

предложению. Мысловскому и Балыбердину хотелось иметь помощника в трудном

деле, а Тамма волновала проблема, не придется ли Навангу самому оказывать

помощь...

Мысловский с Балыбердиным посчитали кислород. Получалось, что должно

хватить на троих: четыре баллона в четвертом лагере, два--в третьем и по три

они собирались вынести сами... Пока они считали, сверху спустился Шопин. Он

был бодр и в хорошем состоянии и надеялся, заняв место в хвосте очереди,

все-таки подняться на Эверест вместе с Черным...

Так прошел первый день решающего четвертого выхода на Эверест.

Начинается самая важная часть экспедиции, и я думаю, мы отправимся вслед за


49


первой двойкой, но не будем терять из виду всех остальных.

28 апреля Мысловский, Балыбердин и Наванг двинулись вверх к лагерю II.

Вечером они лежали в спальниках и опять считали груз. Слишком много

продуктов, железо (крючья, карабины), кислород, бензин, веревки...

Перед сном они спрашивали Наванга, который много работал с другими

экспедициями, как в сравнении с ними выглядит наша. Они услышали то, что

хотели услышать, и это, безусловно, соответствовало истине. Очень сложный

маршрут, вероятно, и альпинисты сильные, раз проходят его...

Наванга, видимо, захватила идея подняться на вершину. Он долго молился

на ночь, просил у богов погоды и здоровья. Потом дал Мысловскому и

Балыбердину поесть каких-то зерен и надел им на шеи священные шнурки.

Утром 29 апреля они собирались долго. Пока Мысловский укладывал рюкзак,

Балыбердин с На-вангом готовили пищу. Сказав Навангу, чтобы он помог ему по

кухне, Володя облегчил душу. К этому моменту ему надоело стоять у плиты,

когда все лежат в спальных мешках. Наванг приветливо откликнулся на призыв,

хотя, как оказалось, устал больше Мысловского и Балыбердина. Это удивило

двойку, потому что груза у Наванга было поменьше, чем у них. Они вышли из

лагеря II (7350) и к вечеру были в третьем лагере на 7800.

Вообще, они не очень были аккуратны в выходах на связь, и Тамм не раз

делал им замечания. Особенно много волнений доставляли, вечерние опоздания.

Бог знает, что начинали думать в базовом лагере. Впрочем, опоздание на связь

в любое время, а тем более, когда альпинисты входят в зону свыше шести с

половиной километров, которую физиологи первых эверестских экспедиций

назвали "поясом смерти", крайне неприятно для всей экспедиции.

По традиции и логике портативная рация должна быть у капитана четверки

или лидера двойки. Значит, у Мысловского. Но он сам передал этот скипетр

Балыбердину. Тамм считал, что Эдик сделал правильно, чтобы не тратить силы

на переговоры, экономить себя. Тем самым Евгений Игоревич признал то, в чем

Мысловский признаться не мог. Эдик уступил Балыбердину лидерство по

существу. Это, думаю, было непросто. Мысловский-- альпинист необыкновенно

волевой и действительно опытный. Он знал, что выйдет к вершине, несмотря на

невероятное сопротивление ему Горы. Он оценил, чем может пожертвовать ради

Эвереста, и, видимо, решил--всем. Власть, лидерство, здоровье он менял на

одно восхождение.

Потом, вернувшись, он попробует все вернуть и допустит ошибку, потому

что тот, кто принял, не возвращает. Эверест все оставляет себе!

В акте передачи рации, пустяковом самом по себе, был еще один

любопытный момент. Раз Тамм сказал, что Эдик правильно делает, что экономит

себя, значит, он правильно делает, что экономит себя за счет Балыбердина.

Начальник экспедиции мыслил масштабами экспедиции. Он знал, что они

50

выйдут на вершину, только если будут идти вдвоем. И тут Евгений

Игоревич исходил из решения основ*' ной задачи. Он рассматривал двойку как

единый механизм, в котором одна часть, необходимая для движения, обладает

ограничителем, но суммарная мощность должна быть сохранена. Значит, на

вторую, более свежую часть (и это естественно) должна лечь большая нагрузка.

Двойка потому и двойка, что один может и должен помогать другому. Но то, что

виделось издалека, из базового лагеря, Балыбердин мог и не видеть. Вернее,

он мог это видеть фоном. А на переднем плане развивалась пьеса, драма для

двух актеров. В их биографиях много < общего: оба сами пробивались в

жизни, оба выросли без отцов, но все же к моменту начала экспедиции отличало

их больше, чем объединяло. В начале] спектакля один из них играл роль

премьера, обладая званием и опытом, друзьями, семьей, имеющий! основание

(законное вполне) считать себя одним из * лидеров советского альпинизма,

человека образо-1 ванного, привлекательного внешне, с обаятельной..(

улыбкой...--он лидер.

Другой в начале спектакля: взят в экспедицию; "на общих основаниях", да

и то потому, что старший 1 тренер увидел его необыкновенную прилежность и i

работоспособность. Он даже не мастер спорта, у| него нет опыта, нет ни дома,

ни семьи, он живет в| общежитии, он может положиться только на себя,} он

обделен "обществом", и круг не столь уж высок, ] да и внешне его не

пригласишь на роль героя-! любовника--он актер миманса.

Но это все вначале. Потом начнется спектакль" 1 удивительной страсти

невидимая миру борьба двух S связанных насмерть людей, борьба за сохранение!

жизненной позиции у одного и за завоевание ее у| другого. Она будет

происходить на фоне совместных | нечеловеческих усилий, направленных на то,

чтобы! подняться над всеми, над всем миром (а можно это! сделать только

вдвоем), и станет содержанием] первого восхождения. Вернее, восхождения

первой; двойки. И спуска. И всего, что было потом...

("Они альпинисты до мозга костей и боролись| только потому, что