Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Лыжная гонка альпинистов в Ромашково 24. 02. 2008, 69.94kb.
• Восхождение на Эверест продаж, 660.98kb.
• Путешествие Книги Мира Восхождение к Вершине Мира Опутешествии Книги Мира и ее сопровождающих, 204.46kb.
• Антоничева Марта Юрьевна. Границы реальности в прозе В. Набокова : Авторские повествовательные, 221.36kb.
• 1956 год ознаменовался новыми успехами советских альпинистов, 1661.63kb.
• Суфии: Восхождение к истине, 8659.66kb.
• Вработах советских исследователей, посвященных творчеству Ф. И. Тютчева, мысль о дуалистичности, 184.15kb.
• Восхождение в горах и наука, 3088.42kb.
• Положение о лыжной гонке альпинистов в Ромашково памяти Алексея Колганова 13. 02. 2011, 90.04kb.
• Ли Якокка один из самых известных в последние двадцать лет представителей делового, 5602.02kb.

хотели!!! побывать на Эвересте, I и ни о чем другом тогда не думали. Они--1

настоящие!"--написал на полях Евгений Игоревич. Вероятно, он прав... А может

быть--он тоже прав.)

Такова фабула, а за сюжетом мы последим.

Итак, сидя в третьем лагере, Мысловский, Балыбердин и Наванг вышли на

связь с базой. Сообщили, что добрались, и спросили, что нового. Нового

оказалось очень много. Пришла группа телевизионщиков, привезла письма и,

главное, магнитофонные кассеты с записями голосов родных и близких. Кононов

что-то похимичил, и ребята, сидя на высоте 7800 метров в Гималаях, услышали

родные голоса.

"Мысловский окунулся в теплую домашнюю об- • становку, в окружение

своих трех женщин, а мне передавала привет всего лишь развеселая компания

приятелей, но все равно приятно от проявленного! внимания",--запишет

Балыбердин в дневнике.

Еще была новость: утром вслед за двойкой вышла четверка

Иванов--Ефимов, Бершов-- j Туркевич. Они встали в пять утра, Володя

Воскобой- j


ников покормил их напоследок по-царски: отбивные с жареной картошкой

(не знаю, правда, едят ли цари отбивные с жареной картошкой; я бы на их

месте ел). Ивановцы, миновав ритуальный огонь, который всякий раз, когда

кто-нибудь шел на Гору, зажигали шерпы, ушли вверх по ледопаду Кхумбу.

Накануне группа Иванова обратилась к Тамму с просьбой внести

корректировку в принятую схему. Вы помните, каждая следующая группа делала

заброску кислорода из лагеря III (7800) в лагерь IV (8250) для предыдущей.

Все группы были связаны, и любое чрезвычайное обстоятельство могло поставить

идею восхождения в затруднительное положение. Группа Иванова хотела

обеспечить кислородом и первую двойку и себя, но не ждать, пока им самим

поднесут кислород альпинисты из группы Ильинского. Вместо трех спальников

они возьмут из лагеря II кислород в количестве, достаточном для штурма по их

расчетам. Это поможет им избежать лишних суток пребывания на 7800, где будет

нечего делать. Лучше уж работать, чем лежать. Силы тратишь все равно.

Тамм обещал подумать над этим весьма принципиальным предложением.

Группа Иванова отказывалась от помощи группы алмаатинцев, отчасти не желая

ставить в зависимость от их продвижения, их самочувствия свое восхождение. В

этом была логика, особенно если учесть, что выше четверки Иванова, взвалив

на себя работу, достойную четырех, шла двойка Мысловский--Балыбердин, и надо

было иметь в виду и незапланированные события. Посоветовавшись с

Овчинниковым, Тамм разрешил второй четверке коррекцию, "о она узнает об этом

потом, а пока все они, яркие как снегири в Репино (там, под Ленинградом,

снегири особенные), весело и бойко идут по ледопаду, подбирая на льду

трофеи-- карабины и крючья прошлых экспедиций.

Промахнув без остановки в промежуточном лагере тысячу двести метров по

высоте, четверка останавливается на ночлег в первом лагере. И у этой команды

главная радость--голоса из дома. Это было большое, замечательное событие--

услышать друзей, близких и особенно детей. Там, внизу, в базовом лагере и

Тхъянгбоге, получив кассеты на руки, альпинисты групп Ильинского и Хомутова

ходили друг к другу хвастаться и радоваться; здесь, на Горе, слушали и

вспоминали. "Около двух часов,--пишет в дневнике Иванов,-- слушали мы в

первом лагере звуковые письма родных, друзей, знакомых, переживающих за нас

там, в Москве, Свердловске, Харькове и других городах страны. Отлично

понимаем, что за нами пристально следят миллионы людей, и не только дома.

Одни желают успеха, а другие жаждут провала. Но те люди, голоса которых мы

сейчас слышим, и днем и ночью мысленно с нами. И неизвестно, кому из нас

проще. Мы решаем свои задачи и о себе знаем все, а у них сплошная

неизвестность. Те скупые сведения, что до них доходят, конечно же,

заставляют многое додумывать, о многом догады-. ваться, а воображение всегда

достраивает ситуации сложные и неприятные..."

День 30 апреля был холодным и неуютным. Мысловскому, Балыбердину и

Навангу предстояло пройти по самому сложному из участков проложенного пути.

Именно между лагерями III и IV были вертикальные стены, о которых альпинисты

думали с тревогой. Рюкзаки были невероятно тяжелы. Когда Балыбердин сказал

Тамму, что, по их подсчетам, они с Эдиком понесут килограммов по двадцать

пять, в базовом лагере забеспокоились. Слишком много взвалили на себя

мужики, слишком велик груз. Балыбердин, кроме того, взял кинокамеру

"Красногорск", которую в третий лагерь принес Шопин. Эта камера якобы могла

выдержать очень низкую температуру, и предполагалось, что восходители

возьмут ее с собой на вершину.

Пока Мысловский собирается (он несколько вяловато начинал день, и

приходилось его поторапливать), я расскажу немного о киногруппе, ,раз мы

вспомнили о камере. Мне представляется, что оснащение аппаратурой

альпинистов было не очень продумано. По-моему, каждая группа восходителей

должна была иметь свою простую восьмимиллиметровую камеру с широкоугольным

объективом. Зарядка камер должна быть кассетной, чтобы не мучиться на

морозе. И всех альпинистов надо было обучить пользоваться аппаратурой. Тогда

бы мы имели хоть несколько кадров восхождения.

Фотооснащение было простым и надежным. Легкая, неприхотливая "Смена"

оказалась хорошим помощником--почти все высотные съемки в этой книге сделаны

ею.

Организаторы несколько недооценили значение киносъемки для последующей

жизни. Надо было сделать все, чтобы "остальной мир" переживал их

восхождение, мог стать соучастником, пусть хотя бы в кинозале. Для того

чтобы событие было понято и принято людьми в нем не участвующими, надо,

чтобы люди знали о нем (как минимум).

Но у Тамма, да и у самих альпинистов ни к режиссеру, ни к оператору не

было творческого доверия, видимо потому, что участники экспедиции не могли

понять, что именно снимают Венделовский с Коваленко (а киношники и сами не

знали). А раз характер фильма был непонятен, то некоторые съемки стали

восприниматься настороженно. Драматические ситуации казались опасными для

съемок, а они-то, собственно, впоследствии и были тем, увы, немногим в

фильме, что давало представление о работе на Горе. Кто видел картину, помнит

кадр, как Туркевич с Бершовым ведут Онищенко по ледопаду. Оператор Коваленко

услышал о себе много интересного во время съемки, Бершов даже кулак ему

показал. Зачем, мол, снимаешь!

В нас почему-то живет уверенность, что кинодокументалисты,

фоторепортеры, журналисты--это люди, которые в процессе событий путаются под

ногами, мешают, отвлекают от дела. Занятия их кажутся несерьезными, а

просьбы чрезмерными. Процесс сбора материала вместо радостного или делового

содействия превращается часто в борьбу. Одни скрывают детали, другие их

добывают, а не найдя -- порой фальсифицируют. Почему альпинисты не хотели,

чтобы кино и телевидение снимали все в


51


экспедиции? Потому, что они не знали ее задач, и потому, что реальные

трудности участников экспедиции не казались киногеничными, а определить

ценность событий для пленки они, конечно, как непрофессионалы, не могли.

У Венделовского не хватило аргументов убедить Тамма и альпинистов (хотя

это было возможно), вызвать у них доверие и уважение к киноработе, сделать

их союзниками, соавторами в полном смысле этого слова. Жаль! Мог бы

получиться замечательный, достойный события фильм.

А пока Балыбердин, Наванг и Мысловский вышли из лагеря III. Они все

выбрались поздно, верно, только в двенадцатом часу. И все очень сильно

загруженные.

Балыбердин, поднявшись метров на сто пятьдесят и выйдя на гребень,

занялся съемкой. Скоро он увидел Наванга внизу под собой. Наванг, однако, не

двигался дальше. Когда Мысловский дошел до него, то узнал, что Наванг не

может идти дальше -- жалуется на глаза, которые заболели (он обжег их на

солнце в прошлом выходе), к тому же ему было очень тяжело идти вверх.

Немного не дойдя до высоты 8000, сильнейший из высотных носильщиков,

работавших с нашей экспедицией, Наванг повернул вниз, оставив груз.

Теперь путь к четвертому лагерю продолжали двое -- Балыбердин и

Мысловский, догрузивший свой рюкзак кислородом, который нес Наванг. Со своим

неподъемным грузом они шли невероятно медленно. К шестнадцати часам пройдя

всего половину пути от лагеря III до лагеря IV, Балыбердин, шедший впереди

веревки на две, предложил Мыс-ловскому, когда они вышли на участок, где

скалы не перекрывали видимость, оставить часть груза, иначе им предстояло бы

идти к лагерю 8250 ночью. Светлого времени оставалось часа три. Выложив из

рюкзаков по три кислородных баллона, они двинулись дальше.

Группа Иванова к этому времени поднялась в лагерь III и, приводя в

порядок палатки, готовила ужин и отдыхала.

В базовом лагере Тамму и Овчинникову было ясно, что двойка движется

медленно и самый сложный участок Балыбердину с Мысловским предстоит

преодолевать в темноте, потому что, выйдя в восемнадцать часов на связь,

Балыбердин сообщил, что он на одиннадцатой веревке (из двадцати), а

Мысловский на девятой... Оставались еще час света и короткие сумерки.

В двадцать часов двойка не вышла на связь. Сверху мимо лагеря III

летели камни. Четверка Иванова определила по этому, что с ребятами все в

порядке и что они продолжают работу. В двадцать два часа, не дождавшись

вестей, о приходе двойки на место четвертого лагеря, Иванов, Ефимов, Бер-шов

и Туркевич легли спать.

Балыбердин подошел к палатке четвертого лагеря в полной темноте и вдруг

совсем рядом услышал голос Эдика. Мысловский, правильно рассчитав силы,

понял, что с рюкзаком ему ползти вверх очень долго. Оставив рюкзак веревок

за пять до лагеря, он налегке пошел вслед за Балыбердиным. Не

оставь он ношу, ему пришлось бы преодолевать самый сложный участок

маршрута по вертикальным заснеженным стенам добрую половину ночи.

Они заползли в палатку, установленную группой Хомутова, поужинали и

легли спать. Минимальная подача кислорода была достаточной для сна. Сами

маски, необыкновенно удобные при работе, требовали привычки в ночное время.

На спине не особенно поспишь--выдыхаемая влага конденсируется и сливается в

рот. Во сне может показаться, что захлебываешься и тонешь. Потом, правда,

привыкаешь и спишь нормально, выставив маску наружу, чтобы конденсат не

сливался в мешок. Так и лежишь в спальнике с высунутым наружу вытянутым

"рылом", как поросенок. Сходство тем больше, что клапан во время дыхания еще

и похрюкивает равномерно: вдох-выдох--убаюкивает, наверное.

Утром 1 Мая все население базового лагеря вышло на первомайскую

демонстрацию. Праздничная колонна, украшенная красными с длинными древками

флажками, которыми метили дорогу по ледопаду и Долине Безмолвия, прошла

гуськом по "улицам" и собралась у флагштока на торжественный митинг. Затем

Воскобойников накормил всех вкусной едой. Сколько он все-таки принес

радостей!

День начинался хорошо. Тамм на утренней связи попенял двойке за то, что

она не выходит вовремя на связь. Балыбердин в оправдание сказал, что

распаковывать на маршруте рюкзак, чтобы ответить базе, очень сложно. Он

сообщил план. План был, как обычно, хороший. Правда, вчерашний не удалось

выполнить целиком: шесть баллонов кислорода они не донесли и потому сначала

решили оба спускаться за грузом. Закончив связь, уже перед самым выходом,

Балыбердин предложил разделиться, поскольку Мысловскому надо было вернуться

за рюкзаком и поднять его в лагерь IV.

Так они разошлись--Мысловский отправился за рюкзаком вниз, а

Балыбердин, захватив веревки, крючья, молоток, пошел один прокладывать

маршрут вверх. Каждому из них выпало дело не простое: одному тащить вверх

тяжелый груз по отвесной стене, другому --в одиночку прокладывать новый

путь, самому себя страхуя, в дикий мороз с ветром на высоте выше восьми

тысяч метров... Но что делать? Мы уже говорили, что на этих высотах

человеческий организм не знает передышки. Лучше работать и уставать, чем

отдыхать и уставать.

Пока Балыбердин навешивает веревки, проходя маршрут от лагеря IV к

будущему лагерю V, а Мысловский отправился за рюкзаком, четверка Иванова

идет из лагеря II в лагерь III. Им надо вынести на 7800 как можно больше

кислорода. Каждый берет по четыре баллона, питание, бензин... Бершов уходит

из второго лагеря последним, на час выпустив вперед товарищей. Взяв сверх

нормы пятый баллон кислорода, он надевает маску и скоро не только догоняет

шедших без кислорода до третьего лагеря товарищей, но и намного обгоняет их.

Лишние три килограмма, если это кислород, совсем не лишние. Добравшись до

третьего лагеря без приключений, они на шестичасовой связи узнали, что

Балыбердин прошел три веревки выше лагеря IV,


52


обрабатывает четвертую и дальше не видит особенных проблем для

прохождения маршрута, который в течение двух недель никем из альпинистов не

был пройден и тормозил дальнейший путь. 17 апреля Москальцов и Голодов

пытались продвинуться вверх, но срыв и ушиб Голодова помешали обработать

маршрут....

Мысловский, тем временем отправившись за рюкзаком, быстро нашел его

там, где оставил, взгромоздил на себя и полез вверх. Идти было трудно. Шел

он на жумарах. Это приспособление, представляющее собой рукоять, которая

скользит по перильной веревке. Специальное устройство типа храповика

позволяет жумар протаскивать в одну лишь сторону. Подвинул вверх, а вниз он

не идет. Хоть тяни, хоть виси. К жумару можно приспособить стремя, тогда

опору будет иметь не только рука, но и нога. Участок перед четвертым лагерем

без жумаров не пройдешь. Мысловский шел вверх, и оставалось ему до лагеря

веревки три, когда жумар уперся в скальное ребро. Веревка уходила за

перегиб. Эдик попытался продвинуть жумар, но попытка ничего не дала. Ему бы

надо, не доведя жумар до упора, перецепить его за перегибом, но теперь этого

уже не сделать. Тяжелый рюкзак оттягивал его назад. Он попытался

выровняться, но груз был слишком велик...

Ситуация оказалась более чем критической. Один на вертикальной стене на

высоте выше восьми тысяч... Рюкзак душит, не дает возможности вернуться в

вертикальное положение. Двигаться возможности нет. Эдик попытался

протолкнуть жумар за перегиб, для этого надо было освободить веревку от

своего (с рюкзаком) веса. Он снял рукавицы, стараясь найти место, за которое

можно зацепиться, но только приморозил руку. Висеть так дальше? Он слишком

хорошо знал историю восхождений на Эверест, и тень Бахугуны -- индийского

альпиниста, погибшего на километр ниже на веревке оттого, что перегиб не дал

ему перецепиться,--нависла над Эдуардом Викентьевичем Мысловским.

Он крикнул. До Балыбердина было далеко, точнее, высоко, но он услышал.

Мысловский не стал ждать помощи. Он снял рюкзак на руку и хотел зацепить

имеющийся на нем карабин за перильную Веревку, но груз был слишком велик для

человека, истратившего так много сил борясь за жизнь. Рюкзак разогнул руку и

упал в пропасть, унося два кислородных баллона, веревку, карабины, крючья,

редуктор, кошки, флаги-вымпелы, которые торжественно вручали им накануне

выхода, и личные вещи Мысловского. Это был тяжелый для альпиниста момент, но

к тому времени, когда Балыбердин увидел Мысловского сверху, Эдик, как

показалось Володе, спокойно висел на веревке в нормальном положении.

Балыбердин пошел снова обрабатывать маршрут, не поняв с усталости или не

заметив с высоты, что у Мысловского нет рюкзака.

Теперь, когда Мысловский ценой такой потери вышел из опаснейшей

ситуации, помощь Балыбердина ему была не нужна. Полагаю, что он и без того

чувствовал себя скверно. Есть люди, которые любят казаться беспомощными даже

в тех случаях, когда

позиция их сильнее, чем у тех, на чью помощь они рассчитывают.

Мысловский, судя по его поведению, не относится к их числу. Он лидер по

духу, и его задача доказывать это окружающим. Сейчас единственным

"окружающим" был Балыбердин, фактически лидирующий, хотя бы потому, что он

работал впереди.

Впрочем, по внутреннему укладу Володя мне представляется не лидером

какого бы то ни было коллектива (пусть из двух даже человек), а собственно

коллективом. Всю жизнь он сам пробивался, без избытка ласки и сантиментов,

он и рассчитывал главным образом на себя. Это качество, может быть, неплохое

само по себе, не привлекает в человеке, если с ним предстоит не просто

работать, но и жить. Раз ты ни на кого не рассчитываешь, то можно допустить,

что и на тебя нечего особенно рассчитывать. События опровергнут мою

сентенцию, но Трощиненко, ленинградец, как и Балыбердин, скажет мне, что

Володя необыкновенно силен и подготовлен, вероятно, лучше всех в команде,

но, выбирая себе напарника в связку, он не назвал бы его первым...

Мысловский благополучно преодолел без кислорода путь до лагеря IV,

вполз в палатку и лег совершенно обессиленный и расстроенный событиями дня.

Он был, по-видимому, столь обескуражен случившимся, что даже не мог разжечь

по приходе примус, чтобы вскипятить чай. Впрочем и руки, прихваченные

морозом, болели.

Балыбердин навесил четыре веревки и, часов в восемь вечера вернувшись в

палатку, принялся готовить ужин. Они посчитали кислород и'снаряжение.

Ситуация была сложной. С рюкзаком ушло много совершенно необходимых для дела

вещей. Иванов, связавшись с Балыбердиным, спросил, что им необходимо для

работы и восхождения, с тем чтобы Бершов завтра им поднес. .Они считали

долго.:.

Ночью Балыбердин, который работал днем все время без кислорода, спал с

кислородом. Мысловский коротал ночь без живительного газа, поскольку все его

кислородное оборудование вместе с рюкзаком кануло в бездну.

Утром 2 мая рукастый Балыбердин соорудил из мешка от палатки рюкзак

Мысловскому, отдал свой редуктор и маску--силы были восстановлены, и они,

захватив по три веревки, вышли на дальнейшую обработку маршрута. У Эдика на

руках появились волдыри--видимо, во время истории с рюкзаком он приморозил

руки.

Кстати, ему показалось, что рюкзак упал недалеко--можно попробовать его

достать. Иванов обещал посмотреть.

В этот день группа Иванова должна была сделать плановую заброску в

лагерь 8250 и вернуться на 7800. Они вышли, неся шесть баллонов кислорода

для двойки, маску, редуктор, кошки, веревки, продукты. Кроме этого они

захватили еще и себе кислород на дальнейшие выходы. Рюкзак, который потерял

Мысловский, найти не удалось. Далеко внизу они увидели лишь моток веревки,

но веревка у них была, и лезть за ней далеко не имело смысла.

53


Сережа Бершов, уйдя первым, проскочил лагерь IV и в два часа дня

поднялся к шестой веревке над лагерем IV, где на сложном участке работали в

этот момент Балыбердин с Мысловским, и оставил там три баллона кислорода.

Группа Иванова в полном составе вернулась на ночлег в лагерь III, а

Бапыбердин с Мысловским опять возвратились в лагерь IV, и опять очень

поздно. За день они провесили еще шесть веревок и вышли к месту, которое им

показалось приемлемым для лагеря V, хотя до Западного гребня Эвереста еще

оставалось веревки две. Этот день, второй день на высоте 8250, они прожили

без особенных приключений, если не считать камня, упавшего на голову

Бапыбердину. Володя приготовил ужин, и они легли спать, очень, впрочем,

поздно. Работа выматывала их, они запаздывали с выходами, дорабатывая уже в

темноте.

В этот же день--2 мая -- базовый лагерь проводил на штурм Валиева и

Хрищатого, на следующий день--Ильинского с Чепчевым.

3 мая Балыбердин с Мысловским вышли из лагеря IV в час дня. Перед

выходом Балыбердин попросил по рации:

-- Я очень прошу не делать шестичасовую связь. Мне обидно распаковывать

рюкзак, это целая история... Я не могу сказать, когда мы придем на... место.

Но... трудно держать камеру на... то есть не камеру, а это самое, рацию на

приеме... Собирались сегодня очень долго. Очень много вещей. Я никак не мог

их распихать по рюкзаку, потому что у Эдика же рюкзака нет. Пришлось мне все

вещи объемные взять себе. Вот Эдик пошел только с кислородным оборудованием

и все. Прием.

Я не правил запись, чтобы было понятно, что и просто разговор на такой

высоте -- дело не легкое.

Мысловский шел с баллоном кислорода. Кроме этого баллона в "вещмешок"

вошла палатка для установки лагеря (о которой Бэл забыл сказать на связи). У

шестой веревки он должен был подобрать кислород, оставленный Бершовым,--три

баллона. Балыбердин нес все остальное: спальные мешки, примус, бензин, еду,

"кузню" и пару веревок--на тот случай, если после провешенной десятой

веревки найдется место получше, чем они уже отыскали, поскольку до Западного

гребня они не дошли. Рюкзак Балыбердина весил примерно семнадцать

килограммов, и на шее еще висела камера, которая не уместилась в рюкзак.

Мысловский не предложил Бапыбердину помочь, взяв часть его груза до

шестой веревки, где Эдик должен был догрузиться кислородом. Бапыбердин не

попросил об этом Мысловского. Этот безмолвный диалог был вполне в духе

складывавшихся отношений. Возможно, каждый жалел о том, что не сказал. А

может быть, Мысловский просто считал, что все законно... Раз у Володи

рюкзак, ему и нести его. Балыбердин и нес, но про себя отметил: "Я смолчал,

но отношения наши стали еще напряженнее".

Можно предполагать, что поведение Мысловского всегда было по отношению

к Балыбердину несколько без коррективов на его самолюбие. Но раньше, но

тогда, дня три назад, Володя еще не

54

осознал свою роль в тандеме. Теперь, оценивая трезво объем и качество

работы, он требовал (молча) развития отношений, признания и паритетности.

Для Эдика паритет был бы убыточным, ибо, став на этот путь, он должен

был бы (кто знает?) вскорости признать и лидерство Балыбердина...

Итак, двойка Балыбердин --Мысловский (Балыбердин шел первым без

кислорода) в тринадцать часов 3 мая вышла устанавливать последний перед

вершиной штурмовой лагерь.

По плану группа Иванова 3 мая должна была провести день в лагере III.

Позже возник вариант, при котором она подн-имается вслед за двойкой, едва

Балыбердин с Мысловским покинут четвертый лагерь, а там будут смотреть по

ситуации. Сэкономленный день--это много на Эвересте. К тому же четверка

будет ближе к штурмовой двойке. Мало ли что...

Тамм и Овчинников поддержали идею, и четверка отправилась на 8250.

К шести часам вечера 3 мая Балыбердин и Мысловский вышли к окончанию

проложенных ими перил. Мысловский решил посмотреть, нет ли более подходящего

места для палатки. Нет, не оказалось. Балыбердин на вечерней связи сообщил

Тамму, что темнеет и идти дальше нет смысла.

-- Надо ставить вам лагерь,-- сказал Тамм.--

Дальше не идите сегодня.

Балыбердин увидел внизу палатку четвертого лагеря и попросил Иванова

выглянуть и скорректировать по рации снизу, где им лучше ставить палатку.

Выглянул Туркевич:

-- Я вижу кого-то возле облаков. Это ты или

нет, Володя?

Так они стояли у самой почти вершины и переговаривались. Потом

Балыбердин с Мысловским установили палатку и забрались в нее. Это приятное

событие было омрачено тем, что Эдик упустил в пропасть полный баллон с

кислородом. Потеря существенная в их ситуации.

К этому моменту они уже очень устали -- наступала третья ночь на высоте

выше 8000, первая на 8500 и последняя перед штурмом. Они замерзли, долго не

могли разжечь примус, хотя старались. Все движения были замедленными, и

каждая мелочь требовала огромных усилий. Разжечь примус, растопить воду,

расшнуровать ботинки... Правда, Мысловский влез в спальник не снимая

ботинок. Опыт прошлых восхождений подсказывал, что так лучше сохранить

тепло, кроме того, на надевание ботинок уходит слишком много дорогого

утреннего времени. Балыбердин, вопреки рекомендациям, ботинки снял, потому

что у него стали неметь пальцы. Сняв ботинки, он забыл от усталости положить

их в спальный мешок... У Эдика болели подмороженные руки, он постанывал, но

не жаловался и ничего не говорил.

Улеглись они часам к двум ночи. Оба спали с кислородом. Накануне Иванов

по радиосвязи пытался выяснить у Балыбердина, куда двойка будет спускаться

после восхождения -- в пятый лагерь или сразу в четвертый. Откуда мог знать

Балыбердин,


что их ждет? Нет, они не знают, где будут ночевать после вершины, если

дойдут до нее...

Иванов с товарищами в этот вечер, расположившись в четвертом лагере,

готовили вкусную еду-- рис с ветчиной и луком, открыли банку маринованных

огурчиков, компот варили, беседовали. По их рассказам, обстановка была в

команде вполне симпатичная, хотя все четверо люди острые. Они избрали такую

манеру поведения в своем кругу: говорить правду, открыто обсуждать все

проблемы и стараться выяснить все взаимные претензии до конца, чтобы они не

мучали потом, когда ложишься спать и вспоминаешь по десять раз ситуацию, где

тебе достаточно было сказать одно слово, чтобы избавиться от необходимости

внутренне осуждать себя за то, что не проявил твердости, или оправдываться,

ласково называя свой конформизм терпимостью. ("Завидую",--написал в этом

месте на полях рукописи Балыбердин).

В этой самой атмосфере они приняли решение всем четверым подниматься в

лагерь V, как только Балыбердин с Мысловским уйдут к вершине.

В чем тут была сложность? В палатке на 8500 могли с горем пополам

разместиться четыре человека. Если штурмовая двойка вернется с вершины в

пятый лагерь и не пойдет вниз сразу, то двум альпинистам ивановской четверки

места для ночлега не останется и им придется уйти на 8250. Конечно, лучше

быть ближе к вершине и ближе к двойке. Правда, при этом плане Бершову с

Туркеви-чем, возможно, придется сделать лишнюю ходку вниз-вверх, но они

согласны. И у них не возникал вопрос, почему именно они. Потому что они

молоды, сильны, великолепно чувствуют себя на скалах. Они большую часть

времени работали лидирующей двойкой. Решение было обсуждено квартетом и

принято четырьмя голосами.

Утром следующего дня они выйдут на связь с Овчинниковым, который

посоветует им подняться в лагерь V, и они ответят, что сами так решили и

выйдут с согласия Тамма в предвершинный лагерь, покинутый Балыбердиным и

Мысловским. Таким образом, говорим мы, как обычно говорят подводя итоги,

группа Иванова, проявив инициативу, поддержанную руководством экспедиции, в

день восхождения окажется в лагере V, хотя по плану должна была сидеть ниже.

Этот переход в предвершинный лагерь заметно приблизил четверку к цели,

сократив им время пребывания на высоте, и сыграл важную роль во всей

героической нашей эпопее.

...Итак, ночь перед штурмом, перед первым штурмом советскими

альпинистами высочайшей точки планеты. Столько усилий было предпринято ради

грядущего дня! Два человека в крохотной палатке на высоте 8500 метров

пережидают ночь.

Балыбердин боялся проспать. Заснул в два, проснулся в три. Он понимал,

что беспокоиться о том, чтобы не пропустить время выхода; должен он.

Мысловский спал и спал крепко. Володя начал его будить сразу же, как только

проснулся сам. Сначала спокойно расталкивал, уговаривал, но к пяти часам

дошел до крика. Эдик поднялся и начал готовиться к выходу. Балыбердин

починил примус, приготовил

чай и стал надевать задубевшие за ночь ботинки с утеплителями.

Они вышли из палатки в шесть часов пятнадцать минут утра.

Балыбердин--без кислорода, с рюкзаком, в котором были крючья, карабины,

кошки, камера; сразу за ним--Мысловский с двумя баллонами кислорода.

Никто пока не знал; когда они вышли и в каком состоянии. Шли они

довольно Медленно. Мысловско-му, экономя кислород, поставили расход один

литр в минуту, и шел он тяжело.

Было очень холодно. Солнце, скрытое облаками, не грело, спасибо, что

светило. Пока они шли две веревки (метров, значит, девяносто) по "нашему"

гребню к Западному, ведущему к вершине, ветер не особенно мучал, но когда

бышли на Западный гребень, на северную его сторону, страшный холод пронял

их. Видимо, они были слишком сосредоточены на самом процессе ходьбы, потому

что не оставили отметку, в каком месте сворачивать при возвращении с

Западного гребня на "наш", где палатка, чтобы не проскочить ее. Впрочем,

возможно, они считали, что найдут дорогу домой и так, поскольку предполагали

вернуться в пятый лагерь засветло. ;

С первых шагов оказалось, что путь к вершине сложнее, чем

предполагалось. Тогда, вечность назад, все считали, что путь от лагеря V до

вершины много легче того, что преодолели до лагеря V, чуть не пешая ходьба,

а оказалось, что надо лазать, и лазанье это не везде простое.

Скорость движения двойки была невысока. С таким темпом они могли

оказаться у цели слишком поздно. Балыбердин, шедший первым в связке,

увеличил расход кислорода Мысловскому до двух литров в минуту, и Эдик сразу

ожил. Теперь они пошли быстрее.

В восемь утра экспедиция узнала, что двойка на пути к вершине. С этой

минуты рация базового лагеря была постоянно на приеме. Они шли и шли, и с

каждым шагом идти становилось труднее.

Перед началом экспедиции всех интересовало, каков рельеф и сколь сложен

финальный участок пути к вершине по Западному гребню. Эти триста последних

метров были впервые пройдены югославскими альпинистами в 1979 году, когда

они совершали восхождение по Западному гребню. По описаниям конечная часть

маршрута была лишь в двух местах • осложнена скалами третьей и пятой

категорий трудности. Но описание--описанием, а живая Гора--это живая Гора, и

на всякий случай Володя до самой почти вершины тащил молоток и крючья и

прокладывал маршрут скрупулезно (насколько это ему позволяло состояние),

отсекая сомнительные варианты, а надо было быстрей, быстрей...

Вот уже у Эдика кончился первый баллон кислорода, начинался последний,

а до цели они не дошли. Чтобы сэкономить кислород, уменьшили Мысловскому

расход вновь до одного литра в минуту. Он пошел медленней, но уже не

тормозил Балыберди-на, который сам невероятно устал...

Они шли. Они не знали, сколько времени идут и до какой высоты

добрались, но чувствовали, что


55


дело затягивается. Бесконечная работа на Горе отвлекала настолько, что

они не замечали изменения своего самочувствия. Они вымотались вконец, не

понимая этого.

В четырнадцать часов пятнадцать минут Балыбердин вышел на связь. Он

сказал, что они все идут и конца этому нет, и сил нет тоже, ни физических,

ни моральных, каждый взлет, каждый пупырь принимают за вершину,