Geum.ru

Русском Журнале" Роман Источник: Чингиз Айтматов, "

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   33

волки в те дни, беспорядочно били скот в окрестностях - и не столько чтобы

утолить голод, сколько из неуемной, неутолимой потребности заглушить,

заесть, завалить мясом и кровью сосущее чувство пустоты и злобы нa мир. А

нажравшись убоины, волки тянулись к тому месту, где они потеряли след

волчат. Особенно страдала Акбара - не могла никак смириться. Не было дня,

чтобы она не ходила к тому месту, и не было дня, чтобы они с Ташчайнаром не

бродили вокруг да около Бостонова становища. На это и рассчитывал Бостон,

решивший во что бы то ни стало уничтожить волков.

На другой день с утра Бостон распорядился не выгонять отару на выпас, а

держать ее в двух кошарах и. дать животным побольше зерновой подкормки и

поить из поилок во дворе. А сам отобрал из отары штук двадцать маток с

махонькими ягнятами, по большей части с двойнями, чтобы сильнее шумели и

блеяли, и погнал это небольшое стадо в безлюдную, бездорожную сторону.

Никого с собой не взял. Шел один, погонял стадо длинной палкой. На

плече нес начищенное и надраенное ночью ружье, заряженное на всю обойму. Шел

не торопясь, долго. Надо было как можно дальше уйти от жилья.

День стоял теплый, по-настоящему весенний. Горы впитывали в себя

солнечное тепло, преобразуя его в зеленеющую на буграх и впадинах траву.

Редкие белые-белые кучерявые облака безмятежно нежились в небесной

голубизне. Жаворонки пели, среди камней токовали горные куропатки - словом,

благодать. Лишь взметнувшиеся ввысь на всем протяжении горизонта грозные

снежные хребты, где в любую минуту могла начаться вьюга, и черные тучи,

пригнанные невесть откуда диким ветром, которые могли затмить солнце,

напоминали о том, что благодать эта не вечна.

Но пока ничего не предвещало дурных перемен. Небольшое стадо овцематок

с ягнятами, беспорядочно перекликаясь, шло туда, куда его гнал человек.

Ягнята резво попрыгивали, кидались к маткам пососать на ходу молока. Но

Бостон с самой ночи был настроен мрачно. И чем больше он думал, тем больше

злился и на волков я на Базарбая, виновника этой ужасной истории. С

Базарбаем он не хотел связываться, памятуя о том, что не тронь - не воняет,

а волков надо было ликвидировать, перестрелять, уничтожить - другого выхода

он не видел. Расчет его был прост: голоса маток и ягнят непременно приманят

волков, а он засядет в засаде. Волки набросятся на маток с ягнятами, и при

известном везении он вполне может их подстрелить. Но, как говорится, человек

предполагает, а бог располагает... Так оно и вышло...

Почти до самого полудня звери никак себя не обнаруживали. Расположив

овец в укромной, хорошо просматривавшейся лощине, Бостон залег на ее краю,

затаившись с ружьем среди камней и редкого кустарника. Стрелял он метко, с

детства ходил на охоту, уже не один иссык-кульский волк был на его счету. И

потому не сомневался, что сумеет подстрелить волков, лишь бы удалось их

приманить. Шумливые матки и ягнята-двойни все время подавали голоса,

окликали друг друга, однако время шло, а звери все не появлялись, хотя в

другие дни часто устраивали набеги, вымещали злобу на окрестных стадах, и,

как правило, всегда в дневное время.

Солнце стало припекать. Лежа на фуфайке под кустом, Бостон в другое

время, наверное, и вздремнул бы, но сейчас не мог себе этого позволить. Да и

на душе было сумрачно: тяжело было сознавать, что его обвиняют в гибели

Эрназара. Враги его, и Кочкорбаев и Базарбай, объединялись, и каждый на свой

лад облыжно оговаривал его, загонял в тупик. И не понимал он, почему так

устроена жизнь: за что, почему самые разные люди ненавидят его? А тут еще

эти волки привязались, вынимают душу. От этого и дома покоя нет. И то ли еще

будет, когда до жены дойдут слухи о его стычке с Базарбаем. Столовая была

полна народу, когда Базарбай поносил последними словами и его жену и его

самого, а сколько среди них недоброжелателей...

А волки все не шли, и Бостон уже начинал терять терпение. И тем не

менее напрягал зрение и слух - выжидал, был начеку. Важно было приметить

зверей как можно раньше, чтобы выстрелить в них, едва они бросятся на овец.

Уловить момент, когда волки объявятся, было не так просто: у домашних овец

нет нюха, да и зрение у них никудышное, словом, глупее и нерасторопнее нет

на свете животных. Для волков овцы самая легкая добыча, и спасти овец от

волков может лишь человек, и потому волкам приходится иметь дело лишь с

человеком. Так было и в этот раз...

Беспечные овцы и сейчас не почуяли опасности. Они паслись, отвлекаясь

лишь на зов ягнят, то и дело покорно подставляя им сосцы, и больше никаких

забот не знали. Опасность заметил лишь Бостон...

Пара белобоких горных сорок, хлопотливо суетившихся поблизости, вдруг

беспокойно застрекотала, стала перелетать с места на место. Бостон

насторожился, взвел курок, но высовываться не стал, а, напротив, еще

старательнее схоронился. Действовать надо было наверняка. Он готов был

пожертвовать несколькими овцами, лишь бы выманить хищников на открытое

место. Но волки, видимо, почуяли опасность - не исключено, что их оповестили

о ней тe же сороки. Кончив стрекотать в одном месте, они поспешили туда, где

сидел в засаде Бостон, и здесь тоже подняли нахальный, громкий стрекот, хотя

Бостон, казалось бы, не должен был привлечь их внимания - он не шевелясь

сидел за кустом. Как бы то ни было, волки выскочили не сразу - оказалось,

что они разделились: Акбара, ползя между валунами, подкрадывалась с дальнего

конца, а Ташчайнар с противоположного (как потом выяснилось, он полз

неподалеку от того места, где хоронился с ружьем Бостон).

Но все это обнаружилось не сразу.

Ожидая появления волков, Бостон настороженно озирался, но никак не мог

понять, с какой стороны появятся звери. Вокруг царили покой и тишина: овцы

мирно паслись, ягнята резвились, сороки перестали стрекотать - слышно было

лишь, как неподалеку бежит с горы ручей и поют в кустах птахи. Бостон уже

устал от долгого ожидания, но тут среди камней промелькнула серая тень, и

овцы резко шарахнулись в сторону и неуверенно замерли в испуганном ожидании.

Бостон весь напрягся, он понял - это волки подпугнули стадо, чтобы узнать,

где затаился человек: в таких случаях любой пастух поднимает крик и бежит к

овцам. Но у Бостона была другая задача, и поэтому он ничем себя не выдал. И

тогда среди каменных глыб снова метнулась серая тень, и хищник в два прыжка

настиг всполошившихся овец. То была Акбара. Бостон вскинул ружье, ловя на

мушку цель, и собрался уже нажать курок, когда легкий шорох позади заставил

его обернуться. В ту же секунду он не целясь выстрелил в упор в набегающего

на него огромного зверя. Все произошло в мгновение ока. Выстрел настиг

Ташчайнара уже в прыжке, но упал он не сразу, а, злобно оскалив зубы,

свирепо сверкая глазами, хищно вытянув вперед когтистые лапы, какое-то время

еще летел по инерции к Бостону и рухнул замертво всего в полуметре от него.

Бостон тотчас же повернул ружье в другую сторону, но момент был уже упущен -

Акбара, оставив сваленную с ходу овцу, успела метнуться за камни. С ружьем

наперевес кинулся он за волчицей, надеясь достать ее пулей, но увидел лишь,

как Акбара перемахнула через ручей. Выстрелил и промахнулся...

Бостон перевел дух, удрученно огляделся вокруг. От напряжения он

побледнел и тяжело дышал. Главной своей цели он не достиг - Акбара ушла.

Теперь дело еще больше осложнилось - подстрелить ее будет не так-то просто:

волчица будет неуловима. Впрочем, думал Бостон, не оглянись он вовремя на

Ташчайнара и не срази его первой же пулей, все могло обернуться гораздо

хуже. Обдумывая происшедшее, Бостон понял, что, приближаясь к стаду, звери

заподозрили опасность и разделились, и когда Ташчайнар заметил, что человек

с ружьем угрожает волчице, не подозревающей о засаде, он не раздумывая

кинулся на врага...

Собрав разбежавшихся с перепугу овец, Бостон пошел взглянуть на убитого

волка. Ташчайнар лежал, завалившись на бок, ощерив громадные желтые клыки,

глаза его уже остекленели. Бостон потрогал голову Ташчайнара, громадная

голова - лошади впору, как только зверь носил такую тяжесть, а лапы - Бостон

поднял их, взвесил и невольно восхитился: такая сила чувствовалась в этих

лапах. Сколько исхожено ими, сколько задрано добычи!

После некоторых колебаний Бостон решил не обдирать Ташчайнара. Бог с

ней, со шкурой, не в шкуре дело. Тем более что волчица уцелела -

торжествовать нет причин.

Бостон еще постоял в задумчивости, потом взвалил на плечо прирезанную

волчицей овцу и погнал стадо домой.

А позже вернулся, прихватив лопату и кирку, и весь остаток дня рыл яму,

чтобы закопать труп Ташчайнара. Возиться пришлось долго, грунт оказался

каменистый. Иногда Бостон приостанавливал работу и затихал, осторожно

поглядывая по сторонам, не покажется ли, часом, волчица. Бьющее без промаха

ружье Бостона лежало рядом, стоило только протянуть руку...

Но Акбара пришла лишь глубокой ночью... Легла возле свежей кучи земли и

пролежала тут до самого рассвета, а с первыми лучами солнца исчезла...


VI


Стояли весенние дни, можно даже сказать - начало лета. Овцеводам пора

было перекочевывать на летние пастбища. Те, кто зимовал в предгорьях,

переходили в глубинные долины и ущелья - на новый горный травостой, чтобы

постепенно приближаться к перевалам. Те, кто зимовал на полях, нa стойловом

содержании, выходили на запасные весенние выпасы. Пора была хлопотная:

перегон скота, перевоз домашнего скарба и, что тяжелее всего, стрижка овец;

все это, вместe взятое, создавало напряженную обстановку. К тому же каждый

торопился как можно раньше поспеть на летовку и занять лучшие места. Одним

словом, дел было невпроворот... И у каждого были свои заботы...

Во всей округе лишь Акбара оставалась неприкаянной. Лишь ее никак не

касалась кипящая вокруг жизнь. Да и люди, можно сказать, забыли о ней: после

потери Ташчайнара Акбара ничем о себе не напоминала, даже у зимовья Бостона

и то перестала выть по ночам.

Беспросветно тяжко было Акбаре. Она сделалась вялой, безучастной - ела

всевозможную мелкую живность, что попадалась на глаза, и большей частью

уныло коротала дни где-нибудь в укромном месте. Даже массовое перемещение

стад, когда по горам передвигаются тысячные поголовья и под шумок ничего не

стоит утащить зазевавшегося ягненка, а то и взрослую овцу, оставляло ее

совершенно равнодушной.

Для Акбары мир как бы утратил свою ценность. Жизнь ее теперь была в

воспоминаниях о прошлом. Положив голову на лапы, Акбара целыми днями

вспоминала радостные и горестные дни и в Моюнкумской саванне, и в

Приалдашских степях, и здесь, в Прииссык-кульских горах. Снова и снова

вставали перед ее взором картины минувшей жизни, день за днем прожитой

вместе с Ташчайнаром, и всякий раз, не в силах вынести тоски, Акбара

поднималась, понуро бродила окрест, снова ложилась, примостив постаревшую

голову на лапы, снова вспоминала своих детенышей - то тех четверых, что

недавно похитили у нее, то тех, что погибли в моюнкумской облаве, то тех,

что сгорели в приозерных камышах, - но чаще всего вспоминала она своего

волка, верного и могучего Ташчайнара. И порой вспоминала того странного

человека, которого встретили они в зарослях конопли, - вспоминала, как он,

голокожий, беззащитный, забавлялся с ее волчатами, а когда она ринулась на

него, готовая с налета перекусить ему горло, в испуге присел на корточки,

заслонив голову руками, и побежал от нее без оглядки... И как потом, уже в

начале зимы, она увидела его на рассвете в Моюнкумской саванне распятого на

саксауле. Вспоминала, как всматривалась в знакомые черты, как он, приоткрыв

глаза, что-то тихо прошептал ей и умолк...

Теперь прошлая жизнь казалась ей сном, безвозвратным сном. Но вопреки

всему надежда не умирала, теплилась в сердце Акбары - порой ей казалось, что

когда-нибудь ее последний помет обнаружится. И потому ночами Акбара кралась

к Бостонову зимовью, но уже не выла истошно, привычно и грозно, а лишь

прислушивалась издали: вдруг ветер донесет тявканье подросших волчат или их

знакомый сладостный запах... Если бы возможно было такое чудо! Как рванулась

бы Акбара к своим ненаглядным волчатам - не побоялась бы ни людей, ни собак,

вызволила бы, унесла бы детей своих из плена, и они помчались бы как на

крыльях прочь отсюда в другие края и там зажили бы жизнью вольной и суровой,

как и полагается волкам...


Бостону же эти дни не давали покоя многие докуки - мало ему забот с

перекочевкой, так навязались еще дурацкие казенные дела. Кочкорбаев, как и

обещал, написал все-таки жалобу на Бостона Уркунчиева в вышестоящие

инстанции, и оттуда прибыла комиссия разбираться, кто прав, кто виноват, но

сама разошлась во мнениях. Одна часть комиссии считала, что чабана Бостона

Уркунчиева необходимо исключить из партии, потому что он оскорбил личность

парторга и тем нанес моральный ущерб самой партии, другая считала, что этого

делать не следует, потому что чабан Бостон Уркунчиев выступил по делу и

критика его имела целью повышение производительности труда. Вызывали в

комиссию и Базарбая Нойгутова. Брали у него письменные объяснения по поводу

волчат, которых Бостон Уркунчиев якобы требовал вернуть в логово... Словом,

завели дело по всем правилам...

На два последних вызова Бостон не явился. Передал, что ему надо

перегонять скот в верховья, переезжать туда с семейством на все лето, что

сроки поджимают, и потому пусть разбираются без него, а он согласен на любое

наказание, которое комиссия сочтет нужным, чем очень обрадовал Кочкорбаева,

которому такое поведение Бостона было только на руку.

Но иного выхода у чабана не было. Перегон на летние выпасы уже начался,

а опоздать с перегоном Бостон бы себе никогда не позволил. В последние годы

скот угоняли своим ходом днем раньше, а вслед за этим перевозили переносное

жилье и весь домашний скарб до тех мест, куда могли пройти машины, дальше же

снова передвигались дедовским, вьючным, способом. Но и это сильно облегчало

и, главное, ускоряло перегон скота. Вот и Бостон вначале отогнал скот на

летовку, оставив при отаре своих помощников, а за ночь вернулся назад, чтобы

на другой день, погрузив на машину семейство и домашний скарб, уехать до

осени в горы.


И наступил тот день...

Но ему предшествовала ночь, когда Акбара вернулась в свое старое

логово. Впервые после гибели Ташчайнара. Одинокая волчица избегала старого

логова под свесом скалы - знала, что оно пусто и что там ее никто не ждет. И

все-таки однажды исстрадавшейся Акбаре захотелось вдруг побежать знакомым

путем, юркнуть через лазы в логово - а вдруг там ждут ее детеныши. Не

справилась она с искушением, поддалась самообману.

Акбара бежала как сумасшедшая, не разбирая пути, по воде, по камням,

мимо ночных костров, засветившихся на летних стойбищах, мимо злобных собак,

а вдогонку ей громыхали выстрелы...

Так бежала она, одинокая и обезумевшая, по горам под высокой, стоявшей

в небе луной... И когда добежала до логова, так заросшего новой порослью

травы и барбариса, что и не узнать, не посмела войти в свое давно

осиротевшее, забытое жилье... А перебороть себя, уйти прочь тоже не было

сил... И вновь обратилась Акбара к волчьей богине Бюри-Ане и долго

плакалась, скуля и воя, долго жаловалась на свою горемычную судьбу и просила

богиню взять ее к себе на луну, туда, где нет людей...

Бостон той ночью был в дороге. Возвращался после отгона скота назад на

зимовье. Можно было, конечно, дождаться утра и потом двинуться в путь. Но

тогда он прибыл бы на кошт только к вечеру, и ему пришлось бы ждать целый

день и только потом погрузиться на машину и отправиться вслед за гуртами, а

он не мог себе позволить потерять столько времени. К тому же на коште почти

никого не оставалось, кроме Гулюмкан с малышом да еще одной семьи, которые

ждали, когда придет их очередь выезжать на летовку, а мужчин и вовсе не

было.

Вот почему Бостон так спешил той ночью, благо Донкулюк, как всегда, шел

сноровисто и уверенно. Хорошо шел, душа радовалась. Скорый шаг у Донкулюка.

При лунном свете поблескивали уши и грива золотистого дончака, нa плотном

крупе, как рябь на воде ночью, переливались мускулы. Погода стояла ни

жаркая, ни холодная. Пахло травами. За спиной у Бостона висело ружье - мало

ли что может случиться ночью в горах. А уж дома Бостон вернет ружье на

место, и неразряженное ружье будет висеть на гвозде с полной обоймой в пять

патронов.

Бостон рассчитывал прибыть на кошт еще на рассвете, часам к пяти, и

похоже было, что так оно и будет. Этой ночью он лишний раз убедился, как

привязан к жене и сыну: он уже через день затосковал по ним и теперь спешил

домой. И больше всего его тревожило в пути, как бы волчица Акбара не стала

снова бродить возле жилья и не подняла свой жуткий вой, наводя страх на

Гулюмкан и Кенджеша. Успокаивал Бостон себя лишь тем, что после убийства

волка волчица перестала приходить - во всяком случае, ее не стало слышно.

Но напрасно беспокоился в ту ночь Бостон.

В ту ночь Акбара в Башатском ущелье жаловалась Бюри-Ане у старого

логова. И даже если бы Акбара оказалась возле Бостонова кошта, она никого не

потревожилa бы - после гибели Ташчайнара она лишь скорбно вслушивалась в

доносящиеся со становища голоса...

И вот настал тот день...

Бостон проснулся в то утро, когда солнце светило уже вовсю: прибыв на

рассвете, он поспал по возвращении часа четыре. Он бы поспал и еще, но его

разбудил сынишка. Как ни старалась в то утро Гулюмкан не пускать Кенджеша к

отцу, в какой-то момент, занятая сборами, она не уследила за малышом. И

малыш, что-то лопоча, бесцеремонно трепал отца по щекам. Бостон открыл

глаза, улыбаясь, обнял Кенджеша, и удивительная нежность к мальчишке с

особой силой охватила его. Отрадно было сознавать, что Кенджеш, его плоть и

кровь, растет здоровым и подвижным, что в свои неполные два года он смышлен,

любит родителей, что и лицом и складом характера он похож на него, только

глаза, влажно блестящие, как черные смородины, материнские. Всем удался

мальчик, и, глядя на него, Бостон гордился, что у него такой чудесный сын.

- Что ты, сынок? Мне вставать? А ну, потяни меня за руку! Потяни,

потяни, вот так! Ого, какой силач! А теперь обними меня за шею!

Гулюмкан тем временем успела уже вскипятить любимый мужем густой

калмыцкий чай с жареной мукой, с молоком и солью, и поскольку не только

отары, а даже собаки и те были далеко в горах, Уркунчиевы могли позволить

себе хоть раз в году выпить чай без помех, в тишине и спокойствии. Мало кто

понимает, как редко выпадает такой отдых чабанской семье. Ведь скотина

требует внимания беспрерывно, круглый год и круглые сутки, а когда в стаде

чуть не тысяча голов, а с приплодом и все полторы, то о таком свободном от

забот утре чабанская семья может только мечтать. Они сидели, наслаждаясь

покоем перед тем, как приступить к сборам - ехали ведь на все лето. Машина

ожидалась к полудню, и к этому часу весь домашний скарб должен был быть

собран.

- Ой, прямо не верится, - все приговаривала Гулюмкан, - как хорошо,

какая благодать, какая тишина! Не знаю, как тебе, а мне уезжать не хочется.

Давай никуда не поедем. Кенджешик, скажи отцу, что не надо никуда ехать.

Кенджешик что-то лепетал, подсаживался то к отцу, то к матери, а Бостон

добродушно соглашался с женой:

- А что? Почему бы нам и не прожить здесь все лето?

- Сказал тоже, - смеялась Гулюмкан, - да ты через день так припустишь

за своей отарой, что за тобой на Донкулюке не угонишься!

- И верно, не угонишься даже на Донкулюке! - поддакивал довольный